Башмаки у двери спальни

Пока я рассматривала его, он рассматривал меня, и в его холодных глазах я по-прежнему видела настороженность. Кстати, полы халата он как-то очень ловко подвернул, рукава стянул завязками и, в результате варварски пышное одеяние не мешало ему двигаться, да и сидело как-то удобнее.

Волосы второго «носильщика» были гораздо светлее, соломенные с приятным золотистым отливом, а глаза оказались зелеными, как весенний лед. Без грима стало видно, что кожа у всех разная, но с тем же красноватым оттенком, как у меня. Однако у этого парня под глазами залегли глубокие тени, словно он долго болел. Выражение его лица было отстраненным, сразу вспомнилась старая сказка с заколдованной женщиной, повторяющей ровным голосом:

– Что воля, что неволя – все равно…

На меня он смотрел почти без любопытства, но, заметив мой интерес, терпеливо снес разглядывание. Его одежда была излишне просторной, словно он сильно похудел, и не успел купить новую.

Третьим вышел парень в коралловых бусах, и я чуть не засмеялась: вот уж сухота девичья! Белый, румяный красавчик с карими, как вишни, глазами! Его довольно длинные волосы завивались кудрями, а на щеках красовались умильные ямочки.

Длинные тонкие пальцы нервно перебирали пояс, словно струны гитары. Наконец, тряхнув каштановыми кудрями, красавчик уставился на меня. Увы, старшие братья дали мне хорошую закалку: я вытаращилась в ответ и усмехнулась.

Парень если и не смутился, то уж такого нахальства от меня точно не ожидал. Потом поджал красивые губы, оттененные легким пушком, и демонстративно повернулся несколько раз, показывая себя во всей красе.

Я оценила, но сделала вид, что зеваю. Вытаращенные глаза кареглазого заставили меня прыснуть. Ладно-ладно, дамский угодник, посмотрим, кто кого!

Последним нога за ногу выполз младший. Ёши, кажется. Совсем молодой пацан лет пятнадцати, а, может, и меньше. Он еще не избавился от подростковой угловатости и худобы, а цвет глаз оставался загадкой – парень по-прежнему смотрел в пол.

Помахав перед ним руками и ничего не добившись, я от мальчишки отстала: захочет – заговорит!

– Ребята… – почувствовав усталость, я решила, что уже можно спокойно посмеяться над этим балаганом. – Мобильник дадите? – Намекнула: – Меня, наверное, уже ищут.

Четыре пары глаз уставились на меня в полном недоумении. Я прямо видела, как в их глазах недоумение сменяется тоскливой обреченностью и страхом. Что это с ними? Через некоторое время самый старший осторожно переспросил:

– Кто тебя ищет, Геле?

– Родители, братья… – Я осматривалась, надеясь обнаружить розетку или, на худой случай, кусок пластика. – И почему Геле? Меня зовут Леся.

– Ле-с-са… – Старший словно попробовал на вкус мое имя и оно ему не понравилось. Покачал головой. – Астролог назвал тебя Геле. И твои родственники придут к нам завтра посмотреть, как хорошо тебе в новом доме, – пожал плечами голубоглазик.

– Так они знают, где я? – Кажется, я растерялась.

Что еще за игры? Так это не похищение? А что тогда? Экстремальный туризм?

– Конечно! – Старший вновь пожал плечами и осторожно переключил мое внимание на подносы с едой: – Кушать будешь?

В животе опять забурчало, и я закивала, бренча бусинками.

Тотчас ко мне подвинули низкий столик, поверх которого стоял поднос с небольшими чашками типа пиалок. В одной чашке дымился бульон. В другую положили очень крутую кашу, по виду похожую на ячневую. Тут же приготовленные для трапезы маринованные грибы, какие-то побеги, соленый сыр, соусы и тонкие сухие лепешки.

Отдельно в блестящей, кажется, серебряной чашечке стояла простокваша. Я только взглянула на нее и тут же накрыла лепешкой – с детства ее терпеть не могу!

Так что первым делом я взяла бульон и принялась пить через край. Делая глоток за глотком, я опять взглянула на мужчин и чуть не поперхнулась: они пристально смотрели на меня. Даже на вступительных экзаменах меня не пожирали так взглядами. Поставив чашку дрожащими пальцами, я спросила:

– Что такое?

Мужчины поспешно перестали глазеть, но их неотступное внимание меня нервировало.

Пришлось отвлечь:

– А почему вы не едите?

– Ждем твоего приглашения, – улыбнулся голубоглазик, но его улыбка совершенно не коснулась холодных внимательных глаз.

Зеленоглазый при этом дернул углом рта, а кареглазый недовольно поджал свои выразительные губы. Младший по-прежнему изучал пол.

– Ешьте, конечно, – я пожала плечами. – Одной мне и кусок в горло не полезет.

Парни почему-то удивленно-довольно переглянулись и тотчас расселись на полу перед такими же столиками. Самый младший заносил подносы с едой, а кудрявый наливал всем густой напиток, цветом похожий на топленое молоко.

Мне тоже наполнили пиалку. Я попробовала – чай, только заваренный не кипятком, а горячим молоком. Варево получилось густое и жирное, да еще и соленое в придачу. В общем, пить это я не смогла. Обошлась бульоном и травяным настоем в отдельной чашке.

Пока жевала и глотала, исподтишка поглядывала на своих «носильщиков». Старший ел быстро и аккуратно – большие куски мяса с подливой, зелень и крупа исчезали с завидной скоростью.

Светловолосый ел мало и как-то осторожно, словно прислушиваясь – не отзовется ли кусок лепешки внезапной болью. В основном он пил бульон и деликатно отщипывал выпечку.

Кудрявый красавец ел умеренно, но выбирал из чашек какие-то только ему известные лакомые кусочки, за что пару раз получал неодобрительный взгляд старшего.

Младший, не поднимая головы, равнодушно жевал лепешку, в которую скидал все, что было в паре соседних мисок. Выражение лица было как у человека, питающегося фаст-фудом: «Горячо, сытно – и фиг с ним, со здоровьем!»

Когда я наелась, Ёши унес поднос, а вместо него принес другой. Этот поднос отличался от первого. На изукрашенной медной пластине стояли четыре бронзовые чашечки, украшенные разноцветными камушками. Бирюза, хризолит, коралл и, по-моему, желтый топаз. Чашечки были буквально «с верхом» наполнены сладостями.

Я присмотрелась. Вообще-то я не сладкоежка, а тут передо мной красовались сладости с табличкой «смерть от калорий!».

Кусочки обжаренного теста, политые медом; ломтики фруктов, леденцово-блестящие от сахара. Орехи и семечки, склеенные медом и сахаром в различные фигурки. Скрученные в спирали вяленые фрукты, жирное печенье, усыпанное жареной в масле мукой…

Одним словом, еда «прощай, талия!».

В общем, полюбовалась я на это все и отодвинула поднос. Лица мужчин вытянулись, но у младшего и зеленоглазого явно мелькнуло облегчение.

– Геле, – хрипловато спросил голубоглазый, сглатывая. – Ты не хочешь сладкого?

В его голосе звучала странная сильная эмоция, я даже немного испугалась:

– Спасибо, я уже сыта, – ответила, стараясь, чтобы голос не вибрировал.

Очевидно, мой страх проявил себя слишком явно. Балсан тотчас отодвинулся, сложил крупные ладони на коленях и сказал:

– Вторая половина мужа – его жена, а вторая половина жены – ее муж. Мы не причиним тебе зла, Геле.

Очевидно, я вытаращила глаза, но речь старшего поддержал кудрявый красавчик:

– Геле, для нас ты – дар Прекраснокосой, мы не можем топтать то, что даровано богиней!

Убежденности в голосе второго я не расслышала. Вообще, было похоже на то, что он проговаривал некие традиционные слова. Сказал и замолчал, потупившись.

Остальные согласно закивали: мол, да-да, верь нам, мы хорошие! Я скептически на них посмотрела, но мужчины явно были искренни – рук не тянули, пошлых улыбочек или шуточек не отпускали. Зеленоглазик даже пиалку с травяным отваром подал, попей мол, успокойся…

Тут я вспомнила, что все еще не знаю, что со мной и где я:

– А можно мне телефон? – состроила просительную мордашку.

– Телефон? – Балсан похлопал длиннющими темными ресницами и заговорил как с больным ребенком: – У нас нет те-ле-фон… – Вздохнул: – Тебе надо поспать, Геле, завтра будет «цам».

Вот теперь я услышала, что до этого момента мы разговаривали на другом языке, не на русском! Слово «телефон» звучало в устах этого мужчины чем-то чужеродным.

В голове опять поднялась волна паники: что за иностранцы такие и откуда я знаю этот язык? Обучение под гипнозом? А если я не хочу играть в глупую иностранную туристку? Меня накажут?

– Та-ак… – После еды у меня прибавилось сил, и теперь я намеревалась выяснить все окончательно. – Еще раз объясните мне, где я нахожусь, что вы от меня хотите и что такое «цам»?

Старший подал какие-то знаки, и остальные мужчины ушли, забрав остатки еды. При этом вид у них был очень расстроенный, скорее, даже глубоко опечаленный, а голубоглазый присел на корточки у моих колен и начал разговаривать со мной негромким ласковым голосом, как с двухлетним ребенком.

– Ты в нашем доме. Мы хотим, чтобы ты отдохнула и набралась сил. Завтра будет длинный день. «Цам» – это церемония, на которой будут танцы и подношения даров. Она длится очень долго, с рассвета до заката, а ты сегодня очень устала. Тебе нужно отдохнуть…

Я хотела возразить, потребовать телефон или хотя бы внятных объяснений происходящему, но глаза неожиданно налились свинцовой тяжестью. Неужели травки оказались столь крепки? Не чувствуя сопротивления, я начала заваливаться назад, на кушетку, а Балсан моментально разложил подушки, расправил сбившееся одеяло и бережно погладил по щеке, задувая светильник.

– Балсан, – окликнула я его, хотя «ватный» язык едва ворочался во рту. – А почему вы все так расстроились?

Он помолчал, сжимая рукой расшитую занавесь, словно хотел ее оборвать, а потом негромко ответил:

– Мы надеялись, что один из нас проведет эту ночь с тобой.

Буря волнения не успела подняться в моем мозгу, как я опять отключилась.

Глава 6

Балсан

Меня всегда привлекало оружие. Увидев красивый клинок, я замирал в благоговении и мог сидеть часами, любуясь извилинами рисунка на металлической, тускло-серой, как рыбья чешуя, поверхности.

Увы, отцам требовалась помощь, они не желали терять работника. К пяти годам я помогал доить коз, давал им сено, собирал хворост, ловил рыбу, в общем, делал то же самое, что и остальные мальчишки в нашем селении.

А еще нянчился с братьями. Когда родился Гампил, я не помню, но в памяти остались яркие лоскутки, отгоняющие злых духов над его колыбелью.

После рождения Дэлэга мама долго болела. Соседки шептались, что рождение красивого ребенка отняло ее красоту и теперь наши отцы будут больше времени проводить в горах. Но этого не случилось. Напротив, старший отец стал приходить с пастбища каждую ночь.

Он приносил дрова и сладкие коренья, неловко гладил меня по голове шершавой рукой и шел к матери, проверяя, как она укутана, что-то рассказывал ей, качал новорожденного, а на рассвете уходил. До того, как встанет солнце, ему нужно было добраться до горного луга, чтобы подоить коз.

А я оставался в доме за старшего: раздувал огонь, кипятил чай, поил теплым молоком Гампила и прибирал в доме.

Это была трудная зима для нашей семьи. Было много снега, козы с трудом добирались до сухой травы и веток. Дров не хватало, а у меня не доставало сил собирать их самому – от голода я сильно исхудал, и ветер, надсадно воя, угрожал сбросить меня в ущелье при попытке выйти за пределы двора.

Вокруг, казалось, наступила беспросветная мгла. Целыми днями Гампил тихо сидел в углу, боясь пошевелиться, маленький Дэлэг качался в скрипучей люльке, а мама… мама тихо умирала, лежа под грудой пестрых одеял.

А потом все изменилось. В одну ночь ветер стих, а утром, выбегая во двор по нужде, я услышал капель – снег на крыше начал таять!

Через неделю, когда двор затянуло зеленой травой, с гор спустился старший отец. Он принес тушу дикого козла, вынес на солнце похудевшую до прозрачности маму и сказал, что все козы нашего стада окотились близнецами.

Я не знал, что думать. Любое отклонение от нормы могло оказаться гневом богов или дурным предзнаменованием, но, кажется, на сей раз все было совершенно иначе.

Погревшись на солнце, мама вдруг бледно улыбнулась и впервые за долгую зиму сама попросила поесть. Дэлэг прекратил плакать и начал хватать ручонками шаловливые солнечные зайчики, прыгающие по его колыбели. Гампил же выбрался из угла, в котором прятался, и обнял старшего отца, вызвав у него слезы.

И это весеннее волшебство не кончалось!

Через пару дней к нашему дому подошел астролог. Пощелкивая длинными, почти до земли, бирюзовыми четками, он остановился у двери и стоял там, пока старший отец не вышел с поклоном, поднося дорогому гостю чашу с водой.

– Прошу пожаловать в наш дом, знающий пути звезд. – Отец склонился в неглубоком вежливом поклоне.

– Пусть на ваш дом снизойдет процветание, – ответил астролог, омывая руки.

В это время Гампил, которому было плохо видно, сильно толкнул меня в спину, и я вылетел на освещенный солнцем двор прямо к ногам астролога.

Старик уставился на меня неожиданно яркими карими глазами, потом усмехнулся, погладил по голове и сказал старшему отцу:

– Я пришел объявить тебе волю богов, но вижу, что они сами не забывают о вас.

Отец немедленно пригласил астролога в дом, и он провел в нашем доме несколько часов, попивая чай под неспешную беседу. Нас к разговору не допускали, но когда астролог ушел, пощелкивая своими необыкновенно длинными четками, отец притиснул меня и радостным голосом сказал:

– Балсан! Радуйся! У вас с братьями есть невеста!

Вскоре мама встала. А к лету она уже совсем оправилась. Как и прежде, в нашем доме пахло пирожками с медовой начинкой, тихонько жужжала прялка, погромыхивали медные кастрюли, а отцы вновь шутливо соревновались за право поставить свои башмаки у порога ее спальни.

Осенью настала пора помолвок и свадеб. Я до сих пор не знал, что значит иметь невесту. В один из праздничных дней мама достала из сундука новые рубашки для отцов и для нас.

Она причесала мои вечно лохматые волосы и натянула на мою голову легкую шапку, украшенную бусами:

– Сегодня пойдем заключать помолвку, сынок. Присматривай за братьями, чтобы не озорничали, – попросила она.

Я немного растерялся, но был доволен и появлением новой рубашки, и ярким бусинам, и корзинке сладостей, приготовленных в дар.

Мы долго шли по широкой тропе к большому дому, стоящему почти в центре селения.

Когда подошли ближе, Гампил запрокинул голову, с восторгом разглядывая резьбу на карнизах. Дэлэг висел у меня на шее, серьезно посапывая в ухо, и разглядывал дом, засунув в рот палец. Наверно, ему большой яркий дом напомнил праздничный пряник, а может быть, его привлекли бубенцы, украшающие сбрую привязанных у поильни пары лохматых лошадок.

У ворот нас по обычаю встречали родственники невесты. Мне показалось странным, что все смотрели настороженно, но меня больше заботили братья, и я не разглядывал тех, кто ожидал нас под навесом.

Отцы усадили маму на ковер. Напротив, уже сидела мать невесты с мужем. Пожилая нянька держала на руках крохотную девочку в ярком кафтанчике. Я мельком взглянул на малышку и удивился: девочке было больше года, но она смотрела на все безучастно. Ее большие карие глаза казались сонными, а ротик вялым.

Произнеся ритуальные слова, наши родители и родители невесты приложили пальцы, омоченные кровью, к деревянным дощечкам с подписанным договором. В тот же миг девочка, чинно сидящая на руках няньки, забилась, закатывая глаза и пуская слюни. Родственники и зеваки брызнули в стороны, а отец невесты странно усмехнулся.

Старший отец вскочил и ткнул в него пальцем:

– Твоя дочь – наказанная душа! Ты скрыл это от нас!

– Так было сказано астрологом, – ехидно заявил крепкий мужчина в богатой одежде. – Ты же хотел для своих сыновей невесту с богатым приданым? Ты ее получил! Теперь твои сыновья связаны с ней, пока смерть не разлучит их. – И он помахал дощечками с подсохшими отпечатками.

Лицо старшего отца закаменело, а по лицу матери потекли слезы. Мы быстро ушли, не прикоснувшись к приготовленному в стороне праздничному пиру.

Мама проплакала несколько дней, в большом волнении разговаривала с повивальной бабкой и соседками, а потом неожиданно успокоилась.

Однажды я нашел ее на любимом месте у ручья, она отложила прялку и смотрела в воду. Заметив меня, поманила рукой и усадила рядом на потертую козью шкуру.

– Ты видел эту девочку, Балсан?

Я утвердительно кивнул.

– Что ты о ней думаешь?

Я пожал плечами. Она походила на больного козленка – слабая, безвольная, таких козлят старший отец выхаживал только в том случае, если в стаде не хватало сильных козлят, а молока и травы было в избытке.

Мама крепко обняла меня, уткнулась в волосы и сказала:

– Иногда боги дают нам тяжелую ношу, но потом не забывают о награде. До брачного возраста еще много лет и веление звезд может измениться.

«Или она умрет», – подумал я.

– Или мы умрем, – задумчиво сказала мама.

Глава 7

«Развилка»

Утром пани Леслава подняла всю стоянку диким визгом. Прибежав на помощь, мужчины в растерянности увидели, как всегда насмешливо – азартная пани трясет за плечи свою крестницу и рыдает, не в состоянии промолвить и слова.

Оттеснив женщину в сторону, два инструктора споро забрались в палатку и осмотрели девушку, пытаясь разобраться, что стряслось.

Тем временем проснувшиеся студенты и студентки расползлись в разные стороны – утренние процедуры никто не отменял. Больше всего не повезло бойкой Женьке – желая выбрать местечко почище, она ушла довольно далеко и наткнулась на огромный, похожий на алтарь, камень.

Сделав неподалеку от него свои дела, девушка с любопытством подошла ближе к валуну – и еще один жуткий крик разогнал сонную тишину, пока еще стоящую в лесу вокруг лагеря.

Несколько парней бросились вслед ушедшим девушкам. Когда они добрались до камня, прибежавшая первой чувствительная Алинка уже обнималась с ближайшим кустиком.

– Что случилось, девчонки? – Вовка добежал первым и напряженно застыл, увидев окровавленный валун. – Кто? – спросил он глухим сдавленным голосом.

– Я нашла только это, больше тут никого не было, – растерянно отозвалась Женя.

– Ты поэтому кричала? – спросил рассерженный Владимир, уже не сомневаясь в ответе.

– Поэтому… не сразу поняла, что это кукла…

Подоспевшие парни уставились на камень с удвоенным ужасом. И было отчего испугаться!

С первого взгляда казалось, что на камне лежит человек. Мужская одежда, чем-то туго набитая, была уложена в позу эмбриона. Вместо головы валялся мешок с грубо нарисованной кровью рожицей.

Вокруг «тела» расположились цветные бусы, выписанные кровью символы, плошки с едой и оплавленные свечи.

Странная композиция одновременно отталкивала и притягивала взгляд. Вовка осмотрелся и пнул ногой комок сизых перьев, лежащий подле камня:

– Похоже, голубя кто-то убил…

Неожиданно из-за валуна раздался стон. Пискнув, Алинка оторвалась от кустика и спряталась за парней. Женя не дрогнула, но перекрестилась.

Из-за валуна показалась красная опухшая физиономия, которая, несомненно, принадлежала третьему инструктору:

– Ребята, – сипло прошептал он. – Чего кричите? – И, обведя взглядом застывших студентов, схватился за голову и уточнил: – У вас опохмелиться ничего нет?

Глава 8

Гампил

Когда Геле потеряла сознание, я вдруг вспомнил день помолвки: красивую резьбу на карнизах дома ее родителей, маленькую девочку на руках у няньки, а еще серый размытый ореол вокруг детской головы. Тогда я не знал, что это означает.

Позднее наставник объяснил мне, что сияние вокруг тела человека говорит о его здоровье – телесном и душевном. Серое облако вокруг Геле говорило о том, что ее разум спит. Ее душа наказана за прегрешения в прошлой жизни. Значит, вступив в брак, заключенный нашими родителями, мы попадали в подчинение угасшего разума.

Когда настал день свадьбы, я не ждал от него ничего хорошего. Изгнание из «Крепости Мудрецов», неподвижное лицо, израненное тело – все казалось пустяком по сравнению с сумасшедшей женой. Но долг есть долг.

Еще возле погребального челна я удивился – серое облако развеялось! Отдельные кляксы лениво плавали вокруг, не касаясь даже толстой кожи «гроба». Когда младший жрец закончил отгонять злых духов и эти кляксы развеялись, их место заняло ровное свечение, наполненное алыми всполохами беспокойства.

Во время церемонии сияние усиливалось, выравнивалось и вскоре сложилось в четкий контур здорового душевно и телесно человека.

Даже когда Геле потеряла сознание, сияние не покинуло комнату, а лишь померцало, словно подстраиваясь к новому обиталищу. И тут до меня дошло! Душа нашей невесты получила прощение! От радости у меня заколотилось сердце. И я вспомнил, что оно есть! Значит, мои братья не попадут во власть больного разума! Значит, я смогу уйти! От облегчения слова молитвы сами полились с моих губ.

В это время девушка очнулась. Она странно говорила, странно вела себя, словно не помнила или не знала обычаев. Я насторожился только тогда, когда пришло время выбирать того, кто проведет с ней ночь. Но, к счастью, ее душа еще недостаточно приросла к нашему миру, так что выбор она не сделала. Я заметил, с каким облегчением вздохнул Ёши, а вот Балсан и Дэлэг были разочарованы: их так обрадовала весть о прощении души Геле, что они с трудом сдерживались.

Глава 9

Леся

Утро началось тяжко. Мой странный сон нарушила визжащая толпа разодетых в ярчайшие халаты девушек:

– Геле, вставай! – вопили они, стуча в маленькие бубны. – Пора собираться!

Пока я хлопала глазами, меня сдернули с кровати, впихнули за шторку и велели скорее умываться и выходить, иначе останусь без завтрака. Пришлось поворачиваться.

Быстро плеснув водой в лицо, я вышла в комнату. Девушки уже вовсю стрекотали, раскладывая на столиках какие-то бусы, гребни, подвески, ленты и прочую дребедень.

Увидев меня, они, было, засмеялись, потом уставились на мою голову и замолчали.

– Что такое? – Я попыталась ощупать остатки вчерашнего сооружения, которое забыла разобрать перед сном.

Девушки продолжали молчать, потом самая молоденькая, позванивая медными бусами, робко спросила:

– Геле, ты никого не пустила в свою спальню?

– Нет, – ответила я, недоумевая.

Молчание стало тяжелым. Презрительные взгляды дам можно было охарактеризовать словами: «Совсем загордилась!»

– Ой, – в ужасе пискнула та же девчушка. – Ты хочешь, чтобы Лубсама[7] пришла к тебе просить за сыновей?

– Нет, – я опять недоуменно пожала плечами. Стала невольно оправдываться: – Я вчера устала очень.

После этих слов все вздохнули с облегчением, загалдели, потянули меня к окну, затянутому чем-то вроде японской рисовой бумаги, и принялись разбирать прическу.

Пищала я сильно. Волосы сбились, перепутались, звенящие подвески в них обвились волосами и сцепились между собой. Но девушки без пощады раздирали колтуны, щедро поливая мою несчастную голову топленым маслом.

При этом они беспрерывно болтали между собой, обсуждая каких-то незнакомых мне людей. Я дергалась и шипела, но внимательно прислушивалась – вдруг узнаю, куда именно меня занесло и смогу ли я сбежать? Что-то экстремальный туризм мне совсем не нравится!

Однако мое внимание к разговорам пользы не принесло. Что мне толку в том, какого яка купил отец одной из девушек для ее приданого? Или какая корысть в знании, сколько цветной пряжи напряла местная рукодельница для продажи в базарный день?

Периодически эти речи перемежались завистливыми словами в мой адрес: вот, мол, повезло девке, а она и не радуется! Парней из дому гонит, того гляди – нос задерет! Только вот уточнений, в чем мне именно повезло, я не услышала. Потому сидела смирно и не отсвечивала.

Через час на поднос упала последняя бусинка, волосы тяжело легли на спину, а девы заспорили, какую прическу мне делать сегодня. Мое мнение никого не интересовало.

Пока они спорили, у меня было время подумать. Незнакомое тело, незнакомый язык, странные обычаи и внешность окружающих меня людей. Попытки отыскать телефон или хотя бы кусок пластмассы провалились.

А ведь, судя по фотографиям бывалых путешественников, в наше время даже самые дикие племена не чураются «даров белого человека».

Хорошо, пусть меня похитили, ввели в транс и вложили мне знание языка… Но как объяснить другое тело? Пересадка моего мозга в тело местной девушки? Но где прячется чокнутый профессор со шприцом?

Допустим, это моя фантазия и на самом деле я сплю, но почему тогда столь реальна боль? И откуда взялись в моей голове эти люди, странные обряды, здания, которых я никогда не видела?

Тяжелые мысли и постоянное расчесывание привело к тому, что я не то задремала, не то впала в транс, и перед глазами появилось удивительное зрелище.