Документальные повести

«Буэнос-Айрес, 1930 год.

Дорогая мамочка!

На следующей неделе вы получите телеграфно 7000 франков, из коих 5000 для уплаты долга Маршану и 2000 для вас. И я буду с конца ноября посылать вам по 3000 франков в месяц вместо 2000, как я раньше сказал.

Я о многом думал. Хотелось бы, чтобы вы провели зиму в Рабате36и имели возможность писать картины. Вы были бы так счастливы и могли бы одновременно заняться рядом интереснейших благотворительных дел.

Я оплачу ваш проезд, и затем с тремя тысячами франков в месяц вы сможете очень приятно жить. Но я слишком далеко, чтобы самому найти вам что-нибудь подходящее. Не могли бы вы написать д'0венэ или каким-нибудь другим знакомым, у которых есть друзья в Рабате? <…> Там так красиво! И через два месяца все будет в цвету.

Вы сможете поехать и в Марракеш, и остаться там писать, если вам захочется, но, думаю, Рабат вас вполне устроит. Во всяком случае, не хочу, чтобы вы ехали в Касабланку.

Здесь довольно мрачная страна. <…> На днях я был на юге, в Патагонии (нефтяные промыслы Комодоро-Ривадавия), и здесь на пляжах мы встретили тысячеголовые стада тюленей. <…> Юг здесь – это холодный край. Южный ветер – холодный ветер. И чем дальше на юг, тем больше мёрзнешь.

Дорогая мамочка, нежно целую вас. Антуан»

ГЛАВА 12. ЕЙ-БОГУ, Я ТАКОЕ СУМЕЛ, ЧТО НИ ОДНОЙ СКОТИНЕ НЕ ПОД СИЛУ

Почта – дороже, чем жизнь

С давних пор люди мечтали летать. Эта мечта неудержимо вела их в небо. Первые лётчики-конструкторы терпели аварии на своих хрупких, примитивных самолётах. Следующие за ними авиаторы конструировали новые самолёты, совершенствовали их и снова поднимались в небо. В те времена лётчики были для одних настоящими героями, другим они казались чудаками, третьим – авантюристами.

Антуан де Сент-Экзюпери родился на заре самолётостроения. Восхищённый полётами первых лётчиков он, будучи школьником младших классов, прикрепил к велосипеду полотнище, натянутое на ивовые прутья и, разгоняясь на спуске, пытался взлететь.

Во время летних каникул двенадцатилетний Антуан садился на велосипед и спешил по пыльной тропинке на авиационное поле в Амберьё – небольшой город, расположенный в шести километрах от коммуны Сен-Морис-де-Реман. Добравшись до места, он часами наблюдал, как механики ремонтировали самолёты.

К Тонио привыкли на аэродроме. Однажды лётчик Жюль Ведрин предложил ему прокатиться на самолёте. Пилот, взяв Антуана на борт, сделал с ним круг над лётным полем. Мальчик был в восторге. В то время Жюль Ведрин считался одним из самых знаменитых авиаторов Франции, побив мировой рекорд по скорости в перелёте Париж – Мадрид37.

Люди, в большинстве своём, ещё не верили в будущее авиации, в то, что в скором времени самолёты станут незаменимым транспортным средством для перевозки пассажиров и грузов.

Первое практическое применение самолёты получили в качестве средства связи и разведки на итало-турецкой войне 1911 года. Уже в Первой мировой войне их стали использовать для бомбардировки и уничтожения военных объектов противника.

С развитием авиации задумались о перевозке почты на самолётах. Это значительно сокращало её доставку по сравнению с доставкой морским или железнодорожным транспортом. Работа лётчиков, перевозивших почту, сопровождалась большим риском для их жизни. И, если вначале они летали только днём, то из коммерческих соображений лётчиков стали обязывать летать и ночью, подвергая их жизнь ещё большой опасности. При дальних беспосадочных перелётах самолёты попадали в область ураганного ветра, тумана, дождя, при которых поверхность земли не было видно, и лётчикам приходилось лететь вслепую, бороться со стихиями природы не на жизнь, а на смерть.

Многие друзья Сент-Экзюпери погибли, когда так же как он, доставляя почту в кромешной тьме, попадали в грозу или бурю, или когда прокладывали новые воздушные трассы.

Людям хотелось поскорее получить долгожданные известия от родных, любимых, друзей. «Авиационная компания наставляла: почта – драгоценность, почта – дороже, чем жизнь. Да, это так. Здесь есть чем жить тридцати тысячам влюбленных… Терпение, влюбленные. К вечеру, когда в окнах засветятся огни, я доставлю ее вам», – говорит герой Сент-Экзюпери Жак Берни в книге «Ночной полёт».

Какое совершенное одиночество в пустыне!

Друг Антуана, Жан Мермоз, всемирно известный лётчик, в неимоверных условиях проложил через Южную Атлантику новую почтовую авиалинию из Франции в Латинскую Америку, сократив доставку почты между материками с 50 дней морского пути, до двух дней. Однажды он прокладывал новый воздушный мост из Буэнос-Айреса в Сантьяго. Его путь проходил через Анды – одну из самых высоких горных цепей в мире. Вершины Анд достигают 7000 метров, а потолок самолёта, на котором летел пилот, составлял всего – 5200. Мермоз искал просветы между вершинами. Из-за проблем с самолётом ему пришлось сделать вынужденную посадку на отвесной каменной площадке, на высоте 4000 метров.

Два дня, вместе с механиком, они безуспешно пытались выбраться из горного капкана. Тогда, разогнав самолёт, Мермоз сорвался с отвесного края в пропасть, стараясь набрать высоту. Он выбрался из этой передряги и проложил, рискуя жизнью, новую воздушную авиалинию. В 35 лет этот сильный, отважный человек, доставляя почту, пропал без вести над Атлантикой, в районе западной Африки. Сент-Экзюпери долго не мог смириться со смертью друга. «В своей статье в «Марианне», девять дней спустя, он всё ещё не верил в непоправимое. Он писал, и это было похоже на молитву: «Ты – мой товарищ со всеми твоими прекрасными недостатками, которые мы любим. И я жду тебя, чтобы броситься тебе в объятия. Я не хочу скорбить по тебе, я сохраняю для тебя твоё место в маленьком вечернем бистро, где мы встретились. Ты просто немного опоздаешь, как всегда, о, мой невыносимый друг»38.

Жан Мермоз и Антуан де Сент-Экзюпери – на почтовых марках

Ещё один близкий друг Сент-Экзюпери, Анри Гийоме, перевозивший на самолёте почту через Анды, потерпел аварию в горах, попав в мощный нисходящий вихревой поток ветра. Переждав бурю, бушевавшую два дня, в сорокаградусный мороз, он без снаряжения и еды стал спускаться с высоты четырёх с половиной тысяч метров. По заснеженным кручам Анри карабкался через перевалы, не позволяя себе расслабиться, чтобы не уснуть, закоченев от холода. Обувь стала тесной его обмороженным, распухшим ногам, и он разрезал её перочинным ножом от раза до раза всё глубже.

На его поиски вылетел лётчик Деле. Как только Сент-Экзюпери узнал о том, что Гийоме не вернулся из рейса, он присоединился к Деле, и на двух самолётах они продолжали поиск пропавшего пилота в течение пяти дней, но безуспешно. На седьмой день Антуан услышал в распахнувшуюся дверь: «Гийоме жив!»

Уже в больнице Анри скажет Сент-Экзюпери, что ему очень хотелось сдаться, лечь там, в горах, и уснуть, положив конец своим мучениям, но этого ему не позволяла сделать ответственность, которую он испытывал за родных людей и за брошенную в горах почту.

Такими были близкие друзья Сент-Экзюпери. Таким был он сам. Слова, которые Гийоме сказал друзьям после случившегося, в полной мере относятся и к Сент-Экзюпери: «Ей-богу, я такое сумел, что ни одной скотине не под силу».

Много хороших лётчиков погибло в ту пору. Антуан пишет в письме другу: «Сколько наших товарищей, пропавших без вести, канули в вечность… Я – единственный, оставшийся в живых из тех, кто летал еще на „Бреге-XIV“: Колле, Рейн, Лассаль, Борегар, Мермоз, Этьенн, Симон, Лекривен, Уилл, Верней, Ригель, Ошеде и Гийоме. Все, кто прошёл через это, погибли, и мне не с кем больше на этом свете делиться воспоминаниями… Из товарищей по Южной Америке нет больше ни одного, ни одного… Нет у меня больше на свете ни одного товарища, которому можно сказать: „А помнишь?“ Какое совершенное одиночество в пустыне! Я думал, это только участь стариков – терять на своем жизненном пути всех друзей. Всех».

Ну и пляска!

В отличие от современных самолётов с автоматическим управлением, самолёты 20-х годов прошлого века требовали от лётчиков во время пилотирования значительно большего эмоционального и физического напряжения. Пилоты летали без точных навигационных приборов.

Они управляли самолётом вручную, при помощи зрительных ориентиров. Автопилота тогда не было и в помине. Кроме того, качество самолётов желало лучшего. «В те времена моторы были ненадежны, не то, что нынешние. Нередко, ни с того ни с сего, они нас подводили: внезапно оглушал грохот и звон, будто разбивалась вдребезги посуда, ─ и нам приходилось идти на посадку…, ─ вспоминал Сент-Экзюпери. «Как только я и мои товарищи оставляли позади себя пустошь Трелью и приближались к зоне, где бушевали ветры, мы тотчас же узнавали, буйствуют они или нет, по какому-то серо-синему цвету неба. В предвидении сильной болтанки мы затягивали туже пояса и плечевые ремни. И тут начинался тяжелый полёт.

На каждом шагу мы проваливались в невидимые ямы. Это была настоящая физическая работа: с плечами, согнутыми под тяжестью резких перегрузок, мы битый час гнули горб, как докеры. <…> Самолет всё так же не отклонялся от прямой и продолжал свой плавный полёт. Но крылья уже восприняли эти предупреждающие толчки: нечастые, едва ощутимые короткие удары.

Время от времени они сотрясали самолёт, точно в воздухе происходили небольшие пороховые взрывы. И внезапно всё вокруг взорвалось. <…> При попытке взять вправо, чтобы компенсировать внезапный снос, я заметил, как ландшафт подо мной всё замедляет свой бег и, наконец, окончательно останавливается. Я не делал больше ни шага вперед. Ландшафт под моими крыльями как бы застыл. Я видел, как земля качается подо мной, кружит, но всё на том же месте: самолет буксовал, словно бы у шестеренок передач сразу сломались все зубья… Когда такой ветер налетает на тропический лес, он, подобно пламени, охватывает ветви, изгибает их спиралью и вырывает с корнем, как редиску, гигантские деревья…

Да, я уже считал, что гибну. После двадцати минут борьбы со стихией я не продвинулся и на сто метров к берегу. <…> Я пытался, хоть сколько-нибудь амортизировать рывки, опасаясь, что они порвут тягу. Я слишком судорожно вцепился в штурвал и теперь не чувствую больше рук. <…> Ничего больше не знаю. Чувствую только полное опустошение. Иссякают силы, иссякает моя воля к борьбе. <…> Слышен прерывистый треск рвущегося авиационного полотна. Когда тишина продолжается больше секунды, у меня чувство, точно сердце останавливается. Бензиновые насосы вышли из строя… Конец! Нет, мотор снова заворчал… Термометр на крыле показывает тридцать два градуса ниже нуля. Но я с ног до головы в поту. Пот течёт у меня по лицу. Ну и пляска! Позже я узнаю, что аккумулятор сорвал свои стальные скобы, грохнулся о потолок кузова кабины и пробил его. Я узнаю также, что нервюры крыльев расклеились, а некоторые тросы управления перетерлись и держались на волоске. Пока что я опустошён. Не знаю, когда уже на меня найдёт безразличие от большой усталости и смертельная жажда покоя. Ну что тут кому расскажешь? Ничего. У меня болят плечи. Очень болят. Как если бы я носил чересчур тяжёлые мешки», – напишет Антуан в «Ночном полёте».

В силу ли быстрой реакции, гибкого мышления или решительности, свойственным Сент-Экзюпери, он каким-то чудом, не раз находясь на грани смерти, оставался живым.

Неспроста, к тем, кто выбирал профессию пилота, предъявлялись (и предъявляются) повышенные требования: лётчик должен быть интеллектуально развитым, иметь высокие моральные принципы, последовательное мышление, чёткое пространственное представление. Известно, что личностные качества лётчика часто играли решающую роль в полётах.

Катастроф в жизни Сент-Экзюпери было немало. В 1933 году он едва не погиб при испытании гидроплана, выбравшись в последние секунды из затонувшего самолёта. Врач и старый друг Антуана, Жорж Пелисье, так описывает этот случай: «Когда он служил в компании Латекоэр39, на его обязанности лежала приемка новых машин. Он принял в Сент-Рафаэле гидроплан Лате на поплавках.

Уж не знаю, почему во время испытательного полета гидроплан спикировал и затонул, правда, в неглубоком месте. Пилот, инженер и бортмеханик оказались под водой. Гидроплан уткнулся носом в дно, хвост торчал в небо. Внутри, в хвостовой части корпуса образовался воздушный пузырь, и вода вытолкнула туда Антуана. В этом спасительном уголке можно было дышать. Он перевёл дух, изумлённый и обрадованный: он испытывал блаженство, и только. Он очутился в ловушке.

Воздух постепенно ускользал, просачиваясь в щели фюзеляжа. «Кажется, мои пассажиры выбрались, – вдруг подумал он. – Наверное, через переднюю дверцу». А вода понемногу поднималась, затопляя фюзеляж. Тогда Сент-Экзюпери нырнул, двинулся вдоль переборки, нашёл открытую дверцу и, вынырнув на поверхность, оказался среди своих товарищей перед самым носом примчавшегося на выручку спасательного катера. Он так долго не появлялся на поверхности, что его уже не надеялись спасти. Слушая его, я был поражён безмятежным спокойствием, которое он сохранял в своём воздушном колоколе. Этим спокойствием проникнуты рассказы Антуана обо всех часах и минутах, когда он смотрел в лицо смерти».

ГЛАВА 13. ДЕЙСТВИЕ СПАСАЕТ ОТ СМЕРТИ

В 1935 году я летел в Индокитай

В 30-е годы лётчики один за другим устанавливали рекорды дальности и скорости перелётов. За установленные рекорды они получали солидные денежные премии. В 1935 году Сент-Экзюпери, надеясь поправить своё финансовое положение, принял решение установить новый рекорд скорости на трассе Париж – Сайгон. В случае победы его ожидал денежный приз в размере 150 тысяч франков. Дидье Дора помог Антуану купить на льготных условиях новый, ещё не собранный «Симун»40.

Самолёт «Симун»

В течение двух недель Антуан с механиком Андре Прево готовились к перелёту. Наконец, самолёт был собран. Для облегчения веса они сняли с «Симуна» всё, что посчитали лишним, оставив на борту только самое необходимое. Антуан решил убрать даже радиоаппаратуру, в те времена она была громоздкой и тяжёлой. В лётной школе Анри Фармана он прошёл одиннадцатичасовой инструктаж по слепому пилотированию и надеялся обойтись в полёте без радиоаппаратуры. С собой Антуан взял своего друга, механика Андре Прево.

Наконец, 29 декабря 1935 года Антуан и Андре вылетели с аэродрома в Бурже по намеченному маршруту, но через 4 часа 15 минут полёта их самолёт потерпел крушение в Ливийской пустыне. По совету предусмотрительного Дидье Доры Сент-Экзюпери застраховал самолёт, чтобы в случае неудачи вернуть свои деньги.

Антуана и Андре, умирающих от жажды, спасли бедуины. «В 1935 году я летел в Индокитай, – пишет Сент-Экзюпери в «Планете людей», – а очутился в Египте, у рубежей Ливии, я увяз там в песках, как в смоле, и ждал смерти… Кажется, я только и ощутил, как наш мир содрогнулся и затрещал, готовый разбиться вдребезги. На скорости двести семьдесят километров в час мы врезались в землю.

Потом сотую долю секунды я ждал: вот огромной багровой звездой полыхнет взрыв, и мы оба исчезнем. Ни Прево, ни я ничуть не волновались. Я только и уловил в себе это напряжённое ожидание: вот сейчас вспыхнет ослепительная звезда – и конец. Но её всё не было. Что-то вроде землетрясения разгромило кабину, выбило стекла, на сто метров вокруг разметало куски обшивки, рёв и грохот отдавался внутри, во всём теле.

Самолёт содрогался, как нож, с маху вонзившийся в дерево. Нас яростно трясло и колотило. Секунда, другая… Самолёт всё дрожал, и я с каким-то диким нетерпением ждал – вот сейчас неистраченная мощь взорвёт его, как гранату. Но подземные толчки длились, а извержения все не было. Что же означают эти скрытые от глаз усилия? Эта дрожь, эта ярость, эта непонятная медлительность? Пять секунд… шесть… И вдруг нас завертело, новый удар вышвырнул в окна кабины наши сигареты, раздробил правое крыло – и всё смолкло. Всё оцепенело и застыло. Я крикнул Прево:

– Прыгайте! Скорей! В ту же секунду крикнул и он:

– Сгорим!

Через вырванные с мясом окна мы вывалились наружу. И вот уже стоим в двадцати метрах от самолёта. Спрашиваю Прево:

– Целы?

– Цел! – отвечает он и потирает колено.

– Пощупайте себя, – говорю.

– Двигайтесь. У вас ничего не сломано? Честное слово?

А он отвечает:

– Пустяки, это запасной насос…

Мне почудилось – его раскроило надвое, как ударом меча, и сейчас он рухнет наземь, но он смотрел остановившимися глазами и всё твердил:

– Это запасной насос…

Мне почудилось – он сошёл с ума, сейчас пустится в пляс… Но он отвёл, наконец, глаза от самолёта, который так и не загорелся, посмотрел на меня и повторил:

– Пустяки, запасной насос стукнул меня по коленке.

Непостижимо, как мы уцелели».

Он… не утратил ни на йоту живости ума

Невзирая на неудачу – падение в пустыне, Антуан, в начале 1937 года, на полученные от страховой компании деньги за разбитый в Сахаре «Симун», покупает другой самолёт и прокладывает новую авиалинию Касабланка – Тимбукту.

Он благополучно делает перелёт по маршруту Касабланка – Тимбукту – Гао – Бамако – Дакар. Посмотрите на карту, вы увидите, что это путь не в одну тысячу километров над безжизненной пустыней. А ведь он уже умирал от жажды в Сахаре. Но в этот раз он горд и доволен собой. Об этом перелёте он пишет другу Гийоме: «Дружище, отсылаю тебе твой словарь ворожбы. В настоящее время я в Алжире, где пытаюсь написать ряд статей, которые оплатят мне часть расходов по путешествию. Отсюда я вернусь прямо во Францию и встречусь с тобой. Благодаря моему роскошному компасу и усовершенствованному указателю сноса, выкрашенному в белый цвет (у него такой дешёвый вид), я здорово летаю. Я совершенно точно приземлился в Атаре, где остался ночевать, в надежде присутствовать при великих пиршествах, о которых мне говорили. К несчастью, полковник добродетелен, и мы большей частью распевали духовные гимны.

На следующий день, всё ещё по своему компасу, пренебрегая ориентировкой по тропам, проложенным в пустыне, я прямиком угодил в Форт-Гуро, а затем и в Тэндуф. Прямой путь перерезает Рио-де-Оро. <…> В Тэндуф я попал с точностью до трёх километров. Когда какой-нибудь филантроп подарит мне большой компас, величиной с суповую миску, я буду попадать с точностью в середину круга».

В 1938 году Сент-Экзюпери пытается осуществить прямой перелёт Нью-Йорк – Огненная Земля. Такого маршрута ещё никто не предпринимал. Но Антуан терпит аварию в Гватемале. Несколько дней он находится без сознания, его отправляют на самолёте в Нью-Йорк, на лечение. «Я долго пробыл в коме – ощущение более чем неприятное, потому что к жизни возвращаешься не сразу: приходишь в себя медленно, и кажется, что поднимаешься, всплываешь сквозь какую-то густую, вязкую массу на поверхность внешнего мира.

Я делал мучительные физические и умственные усилия, но не мог вырваться из власти забытья. Помню, как проснулся ночью потому, что с меня сползли простыни и одеяла. В Гватемале из-за большой высоты над уровнем моря ночи очень холодные. У меня было восемь переломов, и до одеял мне было не дотянуться».

Но и на этот раз Антуан справляется с потрясением и тяжёлыми физическими травмами. «…Он не потерял трудоспособности, не утратил ни на йоту живости ума», – пишет об этом эпизоде Марсель Мижо.

Из воспоминаний фотографа журнала «Лайф», Джона Филлипса: «Самая страшная катастрофа случилась с ним в Гватемале, где, как, он любил выражаться, он „узнал всю серьёзность гравитации и восемь дней не приходил в сознание“. Один шрам после этого несчастного случая задрал бровь, придав взгляду постоянное вопросительное выражение, а из-за другого шрама на губах играла кривая усмешка».

Это удивительно, но много раз оказываясь на волоске от смерти, превозмогая тяжёлые травмы и ранения, Антуан вновь поднимался в небо. «Действие спасает от смерти. Оно спасает и от страха, и от всех слабостей, даже от холода и болезней», – записал Сент-Экзюпери в своём блокноте.

Мне нельзя обращать внимание на этот утробный страх

Лётчики, служившие с Антуаном, рассказывали о его необыкновенном бесстрашии. Вот как описывает Сент-Экзюпери пережитое им в бою в «Военном лётчике»: «Мышцы бёдер обладают поразительной силой. Я жму на педали так, словно хочу пробить стену. Я бросаю самолет в сторону. Он делает резкий рывок влево, треща и вибрируя. Корона взрывов скользнула вправо <…> Я обманул орудия, они бьют теперь мимо. <…> Но, прежде чем я нажал другой ногой, чтобы уйти в противоположную сторону, надо мной снова возникла корона. С земли опять пристрелялись. Самолёт, ухнув, вновь низвергается в провалы. Но я опять всей тяжестью тела навалился на педаль. Я бросил или, вернее, рванул самолёт в противоположную сторону (к чёрту координацию!), и корона съехала влево.

А вдруг продержимся? Но долго эта игра продолжаться не может! Как бы резко я ни двигал педалями, оттуда, спереди, на меня опять надвигается ливень разящих копий. Корона опять нависает надо мной. Всё мое нутро вновь сотрясается от толчков <…> Теперь каждый разрыв уже не угрожает нам: он нас закаляет. При каждом разрыве, в течение десятой доли секунды, я думаю, что моя машина превратилась в пыль. Но она все ещё повинуется управлению, и я поднимаю её, как коня, туго натягивая поводья…

Я живу. Я жив. Я ещё жив. Я превратился в источник жизни. Меня охватывает опьянение жизнью. Говорят: «Опьянение боем…» Но это и есть опьянение жизнью! О, знают ли те, кто стреляет в нас снизу, знают ли они, что они нас выковывают? Маслобаки, баки с горючим – всё пробито. Дютертр говорит: «Закончил! Набирайте высоту!» <…> А я медленно перевожу дух. Набираю полную грудь воздуха. Как чудесно дышать!»

В 1943 ─ 1944 г. Сент-Экзюпери воевал на самолёте «Лайтнинг П-38» – это двухмоторный тяжёлый истребитель и самолёт-разведчик американской компании «Локхид», один из самых скоростных в то время. Не напрасно английские лётчики прозвали его «Лайтнингом», что в переводе с английского означает – «Молния». Позже это название закрепилось официально за самолётом, он развивал скорость свыше 600 километров в час и летал на высоте 10 тысяч метров. Немцы называли его «вилохвостым дьяволом», а японцы – «два самолета – один пилот».

Каким бы смелым человеком не был Сент-Экзюпери, ему, как всякому смертному, был свойствен страх, с которым он боролся, развенчивая его как призрак: «Заранее ведь известно, что на десяти тысячах метров существует определённый процент несчастных случаев из-за аварий с кислородом, а это смерть. Потому необходимо усилие, чтобы безоглядно выбрать эту профессию. Но тогда получается, что храбрость – это нечто, отличающееся благородством от буйства подвыпившего унтер-офицера: она становится условием познания самого себя.

Я, разумеется, тоже не из числа «несгораемых»… Не люблю высоты. Десять тысяч метров – это нежилой мир, и меня все время преследует мысль, что авария кислородной маски придушит меня, как цыплёнка… Мне нельзя обращать внимание на этот утробный страх, которому я, как всякий, могу поддаться», – напишет он в письме другу.

ГЛАВА 14. ВТОРАЯ МИРОВАЯ

В мире, где воцарился бы Гитлер, для меня нет места

Накануне войны Антуан, человек далёкий от политики, при этом обладающий хорошей интуицией и аналитическим умом, слушая речи руководителей нацистов, приходит к выводу, что их идеи неубедительны. Их попытки государственного переворота, приводившие к уличным беспорядкам и столкновениям, заложниками которых становились мирные жители, вызывали у Сент-Экзюпери досаду и чувство горечи: «Я вправе думать: всё то, за что „Боевые кресты“41, по их утверждению, борются, ничтожно, раз они нуждаются во внешних проявлениях своей силы и эту силу направляют на действия, в которых нет ничего, что казалось бы мне порядочным…»

Фашизм тогда ещё не раскрыл себя до конца. Концлагеря, крематории будут позже, а пока фашистские молодчики крушили магазинные витрины зажиточных евреев, избивали и грабили их. «Политические верования, которым не достаёт явной для всех правоты, чтобы утвердиться, прибегают к насилию», – повторит свою мысль писатель в «Письме заложнику».

В начале лета 1937 года, затем зимой 1939-го Антуан ездил в Германию с целью получить представление о нацистах, их образе мыслей. Он побывал в школе командного состава в Берлине, в школе фюреров в Крёссинзее… «Он вернулся в ужасе, – пишет в воспоминаниях доктор Пелисье, – В каком-то училище, кажется в Померании, он воочию убедился, что такое образ мыслей гитлеровской молодежи. Он спрашивал учащихся: что вы думаете о том-то или о том-то? – и на всё получал один ответ: «Наш фюрер сказал…»