Сборник рассказов для людей, читающих по-русски

– Вставай, – сказал один из конвоя. – Руки за спину. Вперед.

Мы шли не сказать чтобы долго. Просто почему-то очень медленно. Они никуда не торопились. Как та луна. «Та»… Как будто есть еще луны кроме нее. Да, есть, – вздохнулось мне. Там, триста лет назад. Или она все-таки та же? А кто ее знает. Судя по тому, как бесстрастно она взирает на то, что сделали с моей Землей за последние триста лет, ей глубоко фиолетово и на всех нас, и, боюсь, даже на саму себя.

– Пришли. Осталось подождать гуру. Он будет тебя судить.

– Суд? Еще суд? Да вы издеваетесь? Здесь зябко и сыро и, в конце концов, темно. Давайте, может, без вашего гуру как-то поскорее разберемся?

– Впервые вижу человека, который так сильно хочет поскорее расстаться с жизнью, – хмыкнул тот же конвоир и сплюнул прямиком в лужу, из которой на меня опять уставилась луна-флегматик.

– Вы знаете, я лучше расстанусь. С жизнью. Чем с вами оставаться. Вот вы хотя бы иногда задумываетесь о том, во что превратили планету?

– Не, у нее опять обострение, – заржал конвоир и пошел к своим дружкам.

Гуру, черт бы их побрал с их формулировочками, все еще не было. Время работало на меня, но я все равно почему-то особо не надеялась. Замерзла. Хотелось размять затекшие руки, но где там, они же их связали, прежде чем оставить меня тут прохлаждаться.

Внезапно темноту разбавил свет фар. Визжа тормозами, ко мне подъехал внедорожник. Из него вышел мужик. По виду – гопник 80-го уровня. Мрачно уставившись на меня, произнес:

– Женщина, вам известно, в чем вас обвиняют?

– А как же. Доложили сразу. Тянуть не стали.

– И что вы можете сказать по этому поводу?

– А вы что, тот самый гуру, что ли?

– Во-первых, это не ваше дело. Во-вторых, я жду ответа.

Вдруг резко потянуло сквозняком. Так и есть! Вот поражаюсь ему, всегда успевает! На землю (хорошо хоть, никого не убил, хотя некоторых, может, и стоило) со свистом грохнулся холодильник завода «Атлант». Из дверцы вырвались клубы пара, а за ними показалась голова Женьки:

– Блин, ну ты как всегда. Казнью пахнет? Я не понял.

– Агааа, – расплылась в улыбке я.

Женька закатил глаза, цыкнул языком, схватил меня за руку, втянул в холодильник, и мы умчались обратно, в наш XXI век.

Письмо

«Привет, мам.

Нет, наверное, не так нужно, а “Здравствуйте, мама”. Но я так не могу, поэтому —

Привет, мам.

Ты не удивляйся, пожалуйста. Да, я жив. И да, это я. Ты меня помнишь? Странно звучит, согласен.

Меня зовут Алексей. Меня так назвали. Врачи ошиблись, мам. У меня нет и не было синдрома Дауна. Они потом рассказывали, что “на папашку надо посмотреть, может, там просто такие черты и телосложение”. Мда… А ты так поспешно убежала. Наверное, чтобы поскорее забыть, какое чудовище произвела на свет прямо в свой день рождения. Я эти подробности так хорошо знаю, потому что с самого начала для меня было важно знать, кто я и откуда.

А дальше… Дальше тоже все было совсем не весело – так же, как и начиналось тогда, 30 лет назад, в роддоме. В доме малютки я пробыл положенное время, а потом меня определили в детдом. Что-то на небесах, наверное, щелкнуло, потому что это оказался самый лучший детский дом в нашем городе. И тем страшнее мне до сих пор представлять, что было бы со мной, если бы это оказался самый плохой детдом города. Меня били. Много, часто, остервенело. Такое ощущение, что били всегда, все то время, что я там жил. Человеческая раса и без того жестока, а что уж говорить, когда это маленькие человеческие волчата, к которым попадает очень непохожий на них волчонок. Большая голова, крупные нос и губы, нависающие веки, одутловатые щеки, сам пухлый, а ведь пухлыми в таких учреждениях дети не бывают априори. Как такого не бить…

Когда я уже начал думать, что бы с собой сделать самому, чтобы прекратить это навсегда, на меня вдруг обратил внимание Сергей Иванович, наш новый физрук. Он поступил мудро, как поступили бы лишь единицы. Когда он понял, что происходит, он не стал меня защищать, щемить моих обидчиков, нет. Профессиональный тренер по борьбе, он пригласил меня, увальня, к себе, на занятия его секции, которые проходили в спортзале нашего детдома. И больше уже не выпустил из рук. Он не только обучил меня своему искусству – он дал мне все. Своей возросшей силе духа, своей теперешней жизненной философии, своей новой подтянутой поджарой фигуре, наконец – всем я обязан ему.

Я окончил школу, поступил в институт физкультуры, переехал в общежитие и постарался начисто забыть о своем детстве в детдоме. А с Сергеем Ивановичем мы продолжали оставаться добрыми друзьями. А однажды, за беседой, я показал ему свои дневники, которые вел с раннего детства. Все эти потрепанные общие тетради, с кое-где заскорузлыми от слез страницами… Прочтя кусочек, Сергей Иванович забрал все дневники с собой и прочел их за одну ночь. А наутро, когда мы встретились, он сказал, что покажет их своим приятелям, супружеской паре, владельцам известного издательского дома. А дальше было как в кино, мама. Издатели захотели познакомиться со мной лично, знакомство состоялось, я стал вхож к ним в дом, мы стали общаться на короткой ноге. На основе моих дневников они издали книгу, которая сразу выстрелила. О новом даровании заговорил весь город, а следующие тиражи разлетелись и по соседним странам. Потом была еще одна книга, потом еще… – дневников-то хватало. И так к 30 годам я стал известным писателем, мама. А сегодня, как раз в день своего 30-летия, я закончил свою “юбилейную”, пятую книгу. И мы договорились с супружеской парой моих издателей, что я сегодня же принесу рукопись к ним домой. У них намечается званый ужин – сегодня день рождения не только у меня, но и у жены издателя. Так что я сейчас дописываю свое письмо, мама, запечатываю его в конверт, встаю со скамейки (на меня уже косятся прохожие), бросаю его в ваш ящик и звоню в вашу дверь. И с днем рождения!»

Марс и сникерс

К утру они вышли на равнину. Она простиралась, насколько хватало глаз. Серо-голубая, в цвет деревьев леса, по которому они прошагали последние трое суток. По-прежнему не было ни души, только отчаянно палило зеленое солнце на малиновом небе.

– Сэр, запасы воздуха подходят к концу, приборы показывают 17 процентов.

– Я знаю, Ковальски, знаю. Эта адова планета спалит нас к чертям еще до захода солнца. Как опрометчиво было оставлять корабль!

– Сэр…

– Сказал же – не виню тебя. Кто его знает, как бы я сам поступил. Это нештатная ситуация, она не прописана в уставе.

– Сэр, смотрите, слева по курсу грот!

– Ну вот, хоть что-то. Давай-ка подойдем, может, удастся немного восстановить силы. А что это там, вот, возле самого входа в пещеру?

– Сэр, это же… я не верю своим глазам! Это же фантики от шоколадок! От земных шоколадок, сэр! Смотрите, марс, сникерс! Неужели здесь были земляне?!

Ковальски бросился к оберткам, поднял их и начал целовать, пританцовывая на месте. Из грота, подобно языку жабы, ловящей мошку, молниеносно выскочило длинное щупальце, в одно мгновение сграбастало Ковальски и утащило в темноту пещеры. Спустя несколько минут из ее недр не спеша вылетели обертки от марса и сникерса и, снова ровные и совсем не примятые, как осенние листья, легли на поверхность планеты.

Побег из детского сада (рассказ без глаголов)

Компотики, супчики, такие вкусные тефтельки… А вот на тебе – все равно отравление. Массово, в первой младшей. В яслях то бишь. Вот ведь. И главное, Петровна такая, заведующая: «В РОНО докладную! А там и в прокуратуру!» Ох-ох… А у меня ведь двое, и я одна с ними. Кредит, поборы в школе. Выпускной вон у старшей на носу. У младшего обуви нет… А родителям из группы как в глаза теперь… Я ж тут 20 лет уже, все родные, в семьях по трое, всех по очереди к нам в сад. Ох-ох…

Нет, надо прямо сейчас. После обеда. Как раз у детей сон. Сумочка где? И документы все мои. А, ну да, в сейфе в бухгалтерии. Надо ж с трудовой, чтобы сразу с концами. И еще какое-нибудь лохмотье сверху, у уборщицы в каморке. Чтобы, значит, маскировка…Так. Хорошо. И дырка в заборе где-то там. Тихонько, аккуратно, чтобы никто… Вот. Теперь пулей за детьми и из страны!

Случай в офисе

В серверной было тесно. Путаясь в проводах, я чертыхнулся и даже пожалел, что затеял это. Но стоило мне вспомнить всю глубину случившихся глубин – и праведный гнев снова раздул мои ноздри. Стоя с этим пакетиком в руках, я ощущал себя Робин Гудом, который вот теперь-то и отомстит за все и всем. Щелку в двери я, конечно, оставил минимальную, перестраховался. Поэтому видно было очень плохо. Но яркое красное платьице фифы Лизоньки, нашей секретарши, отчетливо мелькало даже в этой щелке. Когда она взяла лейку и направилась поливать цветы в дальний кабинет, где у нас сидят тестировщики, я понял – пора! Пулей прошмыгнув через приемную, я ворвался в пока еще пустой утренний кабинет шефа, метнул в стоящую на его столе чисто вымытую кружку заготовленный чайный пакетик и так же быстро выскочил из двери. Взгляд налево, направо – чисто! Выдохнув, я пригладил растрепавшиеся волосы и прогулочным шагом почесал на свое рабочее место, ждать продолжения марлезонского балета.

Минуты тикали, офис наполнялся народом. Вот и голос шефа раздался где-то там, в приемной. Терпение. Еще несколько минут терпения. Ждем. Спокойно. Вот сейчас. Вот уже сей…

– ЛИЗАААА!!!! Твою мать!!!!

Стук! Удар! Кажется, двери сейчас сорвутся с петель.

– Лиза!!!! Я сколько раз говорил следить за комплектацией!!!! Где туалетная бумага?!?!?!

Бинго! Месть сладким сиропом разлилась по моему телу, я растянулся на стуле и приступил к изучению того, чем же можно заняться в отпуске, который у меня будет в ноябре. Потому что «в этом году, Черепанов, по итогам вашей работы, в отпуск я могу вас отпустить только в конце осени».

Любовь не картошка

«Нет, Аглая Львовна оказалась-таки права. Девятнадцатая капсула сработала криво. Но кто бы мог подумать, что в наше время оборудование, не до конца прошедшее техосмотр, можно спокойно выставить в общий ангар. Это Петрищева на них нет. В его бытность такое было просто невозможно. Охламоны чертовы, распоясались. Ну ладно, надо как-то выбираться. Дверь вырвало с мясом, надо полагать? Ну конечно, такой удар был. Нет, если я попаду домой, я точно напишу рапорт на имя Сквернюка, пусть разбирается. Давно пора половину поувольнять».

В дыру, недавно бывшую герметичной дверью машины времени, вдруг потянуло жареной картошкой. Игорь Семенов, только что вдохновенно размышлявший о судьбах сослуживцев, работавших с ним бок о бок в Воложинском Институте Стратегических Общевременных Киберпространств (сокращенно ВИСОК), от удивления подскочил и больно ударился о приборную панель.

«Что это, черт побери?.. Это Марс? Это же Марс, блин? Или эти тупицы и здесь напортачили? Нет, Марс, все верно. Вот, на панели указано. 7 апреля 2035 года, за три месяца до первой успешно завершенной пилотируемой высадки человека на Марс. Специально же так рассчитывали, чтобы попасть сюда именно в это время, все переиграть и присвоить себе лавры первопроходцев. А то Институту сильно урезали финансирование, зарплаты упали и вообще в Воложине стали поговаривать о ликвидации организации. Все так. Я в своем уме. Да. Но картошка? Жареная картошка?!..»

Чертыхаясь, Семенов осторожно выбрался из того, что осталось от машины времени. Через покореженное ударом стекло шлема было плохо видно, но то, что удалось рассмотреть, не оставляло сомнений: Семенов находился в крытом брезентом огромном шатре. В нем была оборудована кухня. Кругом, за пределами шатра, насколько видел глаз, просматривался красный марсианский песок, но здесь, блин, была кухня! На плите покряхтывала сковородка, из-под крышки которой и тянулся этот знакомый до боли аромат. А возле шкафчиков суетился… Нет, этого не может быть… Древний американский актер Мэтт Деймон, бывший очень популярным тогда, сто лет назад, в эпоху аудиовизуального кинематографа. Семенов остолбенел. «Почему я раньше не замечал, как он хорош? – лихорадочно думал он, пожирая звезду глазами. – Эта стать, мускулы… А взгляд! О боже! Я же… Кажется, я люблю его!»

Мэтт снял с плиты сковороду и повернулся к Семенову.

– Картошку будешь? – подмигнув, спросил он.

– К чччерррту картошку! – зарычал семьянин, отец двоих детей Семенов, бросаясь к Деймону и судорожно пытаясь стянуть с себя скафандр.

Мэтт улыбнулся, поставил сковороду на стол, взял Семенова за руку и, на его глазах превращаясь в ординатора 3-го отделения Воложинской психоневрологической больницы В. А. Сквернюка, нежно произнес:

– Аглая Львовна, кажись, переборщили вы на этот раз с кетамином. Вызывайте Петрищева, и пусть захватит галоперидол.

Ки и Ти

Мы стояли в просторном коридоре на 21-м этаже этого здания, я, Ки и сотни наших коллег или товарищей по несчастью/счастью – даже не знаю, как в этом случае будет правильно. Нас просили явиться к девяти, была уже половина десятого, но народу все прибывало. Так я впервые увидел, сколько же нас – тех, кто по завершении годичного обучения должен был сегодня отправиться на длительную стажировку.

Ки старалась держаться уверенно – она все еще надеялась, что нас пронесет. Присутствующие вели себя по-разному: кто-то нервно мерил шагами холл, кто-то стоял в очереди к автомату с поливом. Группка молодых Яблок весело хохотала, наверное, вспоминая вчерашний банкет по случаю окончания курсов. «Гопники, – зло подумал я. – Вот уж порода… Везде себе место найдут, везде на них по сто заявок в сутки». Я вздохнул и посмотрел на Ки – она присела на стоящий рядом стул, вытащила из складок прицветника Лунный Календарь, четки и что-то шептала, прикрыв глаза и молитвенно сложив ладони.

Дверь распахнулась. Из кабинета вышел уже немолодой Белый Виноград. Выдержав эффектную паузу, он торжествующе произнес:

– В Шардоне!

Холл разом ахнул, выдохнул, начался гул. Ки вскочила, схватила меня за руку:

– Ти, скажи, что нам повезет так же! Скажи! Скажи!

Я в отчаянии сжал зубы и с усилием улыбнулся:

– Ки, милая, все будет хорошо. Все будет хорошо. Молись. Будь сильной.

И она опять упоенно припала к Лунному Календарю.

Время тянулось медленно, народ выходил из заветного кабинета то со счастливой улыбкой на лице, то вприпрыжку, радостно размахивая распределительным листом. Кого-то почти вели под руки товарищи – настолько ошеломительным был удар, нанесенный Высокой комиссией. Последние полчаса мы с Ки провели крепко обнявшись, словно уже почувствовав, что время, отпущенное нам, на исходе.

Дверь снова распахнулась:

– Клубника РК15648!

Ки вскочила, заметалась, роняя вещи:

– Ти, я без тебя не пойду! Мы же договорились, помнишь?

Кто-то, за столько часов уже успевший узнать нашу историю, крикнул в раскрытую дверь:

– Они вместе с Тыквой БЖ89723! Они молодожены!

И нас протолкнули в дверь одновременно.

За огромным столом в дальнем конце кабинета сидела Высокая комиссия. «Конечно, одни Корнеплоды, – с горечью подумал я, и мне захотелось сплюнуть себе под ноги. – Вот поэтому так и живем. Потому что одни Корнеплоды у власти на местах. Когда же это кончится… Видимо, уже не на нашем с Ки веку…»

Мои размышления прервал строгий голос. Говорила пожилая Брюква с высокой прической.

– Клубника РК15648, ваши итоговые отметки позволяют нам предложить вам клубничный торт. Коржи бисквитные, крем сметанный. Обращаю также ваше внимание, что ваши отметки дают вам право выбора. Но выбор у нас в этом году не велик – или торт, или варенье. Ваше решение?

Ки побледнела и до сока прикусила губу.

– А мой супруг? – еле слышно спросила она. – Могу я сначала узнать, что у вас есть предложить моему супругу?

Корнеплоды переглянулись. Сельдерей презрительно хмыкнул, Свекла закатила глаза. Остальные лишь пялились в телефоны с совершенно отсутствующим видом.

– Да, пожалуй, можете, – брезгливо выпятив всю розетку, процедила Брюква. Тыква БЖ89723 не проявил такого же усердия к учебе, плюс я вижу, что поведение тоже оставило желать лучшего, плюс никакого участия в общественной жизни курса. Ну и в довершение – его специфическая узость применения.

Мы с Ки замерли от ужаса.

– Поэтому – хэллоуин! – грянул сокрушительный вердикт.

Ки заломила руки. Я зашатался и схватился за спинку стоящего рядом стула:

– Вы не имеете права! – прохрипел я. – Я добропорядочное интеллигентное растение! Я веду правильный образ жизни! Я не желаю иметь ничего общего с этим… с этим… – Я не мог даже выговорить название адского ужаса, на который меня собиралась обречь эта гниль. – Хватает же мест для таких, как я! Супы, каши, да те же пироги и печенья, наконец!

– Не прислали заявок! – загремел металлом вдруг очнувшийся Редис. – Или вы соглашаетесь, или в отходы!

Я быстро взглянул на Ки. Она все поняла, коротко улыбнулась и уверенно кивнула. Мы взялись за руки, подбежали к окну, быстро распахнули его и прыгнули вниз.

***

Ребята, коллеги. Мы пишем вам с единственной целью (хоть нам это, поверьте, сейчас очень нелегко – приходится наговаривать этот текст тому, кто может держать в руках ручку и блокнот). Так вот, мы хотим, чтобы вы знали: любовь сильнее смерти. И есть жизнь после жизни.

С приветом из клубнично-тыквенного пюре для детей раннего возраста. Ваши Ки и Ти.

Смерть Сергей

– Блииин… Ну я сегодня капец как задолбался. – Сергей тяжело присел на скамейку и закурил.

– Что, дорожное? Или обрушение какое? – спросил с интересом Виталик, торчавший в курилке уже с полчаса в ожидании вызова.

– Да нее… К такому я норм. Побегаешь полсмены сломя голову, конечно, зато все понятно: этих к Толику, а эти мои. А тут мое «любимое». Как в Буратино. То ли «пациент скорее жив, чем мертв», то ли наоборот.

– А! – Виталик усмехнулся. – Панические.

– Так точно. – Сергей зло сплюнул сквозь зубы. – А я что, нанимался? Я тоже живой человек, простите за оксюморон. Понабирают на вызовы новичков, а они определиться не могут, как народ тусовать. А как по мне, так их прямиком к Снежане надо. Полежать, прокапаться. Зато дурь из головы выветрится. «Ах, на меня падает потолок, мне трудно дышать, меня бьет озноб, я умираю!» – а потом встала, блин, пошла чайник поставила и на балконе уже сидит музло слушает. А я мотаюсь туда-обратно, как заведенный.

– Слушай, – Виталик быстро обернулся по сторонам, понизил голос и наклонился поближе к Сергею. – Я на днях в отделе слышал, что паническим тебя вообще не надо. Понял? Их всегда к Толику. У них эта фигня никогда типа с тобой не связана.

– Ты счас серьезно?.. – Сергей задохнулся. – Ну, знаете…

Он встал, с силой затушил сигарету в пепельнице и жестко процедил:

– А вот нет. Я не дам над собой издеваться. Я работаю тут уже десять лет, пять раз на доске почета висел, сколько раз меня начальство на планерках хвалило, я заслуженная Смерть нашего района! И меня как мальчишку! Я им покажу. Я устрою этой Лидии Максимовне. Завтра же ее заберу и плевать, что меня у панических не должно быть!

Он развернулся и резко вышел из курилки. Виталик бросился за ним:

– Да погоди ты, не дури, не кипятись! Потом затаскают. Сначала уголовку повесят, а там на пожизненное. Что, в нашем случае, сам понимаешь…

– Нет, даже не уговаривай! Чет меня совсем проняло. Игры они со мной устроили! Ладно, Виталя. Давай. У тебя сегодня как, спокойно хоть?

– Да с утра было спокойно вроде, по мелочи там, пара ларингоспазмов, пневмоний. А после обеда вроде обещали инсульт. Надо съездить на шоссе Энтузиастов, разбить одного старичка… Но ты подумай, Серый. Не пори горячку.

– Ладно, подумаю. Но я ничего не могу обещ… – и Сергей замер на полуслове, уставившись перед собой. Там, возле ресепшена, стояла, очевидно, новенькая. Неприметная очкастая брюнетка, правда, довольно милая. – Этто кто?

– Понятия не имею. Новенькая на вызовы, скорее всего. А что?

– Она же богиня… Я должен немедленно с ней познакомиться… Она… она совершенство!

Сергей решительно двинулся в сторону ресепшена, но в этот момент в динамиках раздался голос: «Всем сотрудникам срочно явиться в конференц-зал».

***

Когда все расселись, Илья Петрович, директор, откашлялся и взял слово:

– Коллеги! Я хочу вам сообщить, что начальник отдела выздоровлений, наш любимый Анатолий, уволился. Да, он давно планировал, и мы искали замену. И я рад представить вам нового начальника этого отдела. Светлана Николаевна молодой, но уже очень опытный сотрудник, с солидным стажем. Светлана Николаевна, встаньте, пожалуйста.

Бесшумно и без тени смущения со своего места поднялась та самая очкастая брюнетка. И не дожидаясь приглашения, заговорила бойким уверенным голосом:

– Рада знакомству и надеюсь на плодотворное сотрудничество. Не люблю долгих прелюдий, поэтому сразу сообщу, что первым моим делом будет довольно запутанное дело Лидии Максимовны, долгое время страдающей паническими атаками. Коллеги, благодарю вас за внимание, но наша работа не позволяет долго сидеть на месте. Сотрудников моего отдела прошу пройти ко мне в кабинет, мы детально обсудим план действий по озвученному мной делу. Всем остальным спасибо.

Сергей молча вышел в коридор и побрел к себе. Виталик по-прежнему семенил рядом.

– На свидание позову, – вдруг резко выпалил Сергей. – Прямо сегодня. Плевать, как это выглядит. Я до завтра не дотерплю. Я готов за кольцом бежать уже сразу. Ума не приложу, что со мной. А ты иди, Виталя, иди. Там дедушке уже давно пора инсультом обзавестись.

– И что ты будешь теперь делать с той Лидией панической и со своей обидой?

– С Лидией… – Сергей посмотрел в никуда и пожевал губами. – Повезло ей.

История нашей любви

– Мы встретились весной, в конце марта. Я не ждала и была не слишком готова. Той весной не могло случиться ничего особенного. Ведь все особенное уже случилось раньше.

Он был смешной, трогательный и… мой. Я сразу это поняла. В таких случаях говорят, что ударила молния, бла-бла… Но так и есть. Это была молния.

Я прошла бы мимо, честно. Но он не позволил. Он с самого начала дал понять, что у меня ничего не выйдет – не получится уйти.

Иногда я просила кого-то там наверху, я обращалась к голосу разума, я строила сама для себя четкие схемы обоснований, почему мы не можем быть вместе.

Но та молния не давала покоя. С нею пришли все вы. С нею я разом, в один момент, как это и бывает при вспышке, увидела всех вас. Потом я не раз спорила сама с собой, отрицала увиденное… Но в сущности, за нас ведь в жизни все уже решено…

Детская горка у ночного Макдональдса, в руках – по бутылке пива (которой уже по счету в ту ночь?), ветер – ультимативно весенний, в сердце – вы. Ничего не хотела, ни о чем не думала, планировала жизнь иначе, а в сердце все равно уже поселились вы.

Вы были в нем и тогда, во время польских рок-фестивалей под Белостоком, когда я неожиданно для себя самой бесстрашно нападала на пьяных приставших к нам гопников. Наверное, мною опять двигали вы…

Нам было сложно, чего таить… Таким всегда сложно. Нам всегда суждено видеть свою инаковость. Поэтому я уже прекрасно понимала, что ждет меня – нас! – дальше. Ведь в моем сердце уже были вы.

Дальше было все, как в жизни: поэзия неминуемо сменялась прозой. Таких, как мы, в этом мире тогда было уже порядком, но мы все равно вынуждены были скрываться. Общество всегда консервативно, и признать, что рядом с тобой теперь навсегда, на веки вечные, будут жить такие, как мы, мог в то время далеко не каждый.

Но мы смогли, мы выстояли. Мы создали свой мир. Чтобы появились вы. Ведь вы что?..

– …с самого начала поселились в твоем сердце, хоть ты и не хотела верить, – вывел знакомую фразу стройный хор.

– Правильно, милые. Так и есть, – я открыла глаза, посмотрела на них, улыбнулась и перевела взгляд на долину. Солнце стыдливо опускалось в горы, пытаясь спрятаться от ветра, который, как и много веков подряд, настойчиво щекотал его золотые пятки, утверждая: «Тебе все равно не уйти».

«Точно как дед» – с усмешкой пробормотала я.

– Что, бабуль? – стройные голоса внуков заставили меня очнуться.

– Ничего, милые. Я говорю, солнышко садится. Бегите, а то крылышки и шейки отморозите. И знаете что? Позовите мне деда. Будем с ним чай пить. И пусть поторопится – закат сегодня что надо. А то засиделся с гитарой.

Внуки вскочили с гамака и, весело щебеча, побежали в дом, заботливо прикрывая друг другу ладошками крылышки и кутаясь в шарфы, под которыми, на шейках, бились дополнительные сердца – наш родовой признак.

Про ботильончики

Вывеска действительно была невзрачной. Как и обещал тот радостно щебечущий голос в телефонной трубке. И висела она как-то косо, между «Ремонтом паровых котлов» и «Кундалини-йогой для всей семьи». «Да уж, компания под стать. Развелось же ж всякого…» – саркастично хмыкнула Оля, но, ни на секунду не задумываясь, потянула на себя пластиковую дверь.