Раздолбаи. (Работа по специальности)

– Как ты сказал? – сдавленно переспросил Василий, и Ромку, внезапно оказавшегося на ногах, отнесло шагов на десять в сторону. – А ну повтори!..

– А чего, нет, что ли? – нагло ответил Ромка, отступая ещё шага на три. Действительно, терять ему уже было нечего.

– Н-ну!.. – Василий сделал резкое движение, как бы собираясь вскочить, и Ромка что было сил дёрнул к дальнему выступу опоры. Метнулся за угол и с лёгким вскриком скрылся из глаз.

– Пар-разит! – прорычал Василий, вновь опускаясь на пол и приваливаясь лопатками к стене. – Ну вот вернись только!..

С тёмным от недобрых замыслов лицом, он сидел, изредка взглядывая, не высунется ли из-за бледно-золотистого скругления опоры лопоухая стриженая голова. Голова что-то всё не показывалась, и Василий ощутил беспокойство. Неужели и вправду сбежал, придурок? А потом скажет: заблудился…

– Да нужен ты мне больно! – громко и сердито сказал Василий. – Ещё не гонялся я за тобой, за паразитом!..

Повторялась история с летающей тарелкой. Ромка наверняка затаился в какой-нибудь нише и молчал из вредности. Василий ругнулся, встал и зашлёпал босиком к бледно-золотистому выступу.

– Ну чего дурака валяешь?.. – Василий не договорил и отшатнулся. Сразу за поворотом на светлом искрящемся покрытии разлеглись, подстерегая, два овальных пятна неизвестно откуда падающей тени.

Глава 7

Где стол был яств, там гроб стоит.

Гаврила Державин

Василий попятился. Из дырявой пазухи у него выпала и с чмокающим звуком ударилась об пол последняя непочатая капсула – та, что передал ему Ромка. Подпрыгнула и, заковыляв по дуге, откатилась метра на два. Василий проводил её бессмысленным взглядом и снова уставился на растёкшиеся у самых ног зловещие тени.

Обернулся, пытаясь восстановить события. Крепкое смуглое лицо его отдавало теперь малярийной желтизной. Вон она, надпись… Ромка бежал по прямой… Здесь он свернул, вскрикнул – и… Может, как-нибудь всё-таки проскочил между стеной и первым капканом?.. Да нет, как тут проскочишь: просвет сантиметров в двадцать, не шире… А ведь он-то – бежал. Бежал сломя голову!..

– Да что же это?.. – еле слышно, словно боясь собственного голоса, выдохнул Василий.

Вокруг величественно посверкивали бледно-золотистые громады, поигрывал стеклянными искорками гладкий дымчатый пол, а за спиной свешивалась со льдистого потолка сволочная пятиэтажка.

– Рома! – что было сил закричал Василий. – Рома, ты где?!

И тут только обратил внимание, что здесь совершенно нет эха. По идее звук должен был отразиться от верхней тверди, загулять, перекликаясь, между колоннами. Ничего подобного. Звук глохнул, как упакованный в вату.

Василий рывком расстегнул кобуру, дослал патрон и вскинул пистолет над головой, явно собираясь палить до тех пор, пока хоть кто-нибудь не прибежит на выстрелы. Но «макаров» отозвался звонким металлическим щелчком. Осечка. Василий передёрнул затвор, выбрасывая бракованный патрон, и нажал на спуск повторно. Опять осечка. Ругаясь одними губами, выбросил другой. И – третья осечка подряд!

Василий уставился на пистолет, потом – на выброшенные патроны. Не веря глазам, нагнулся, подобрал. Патроны были тусклые, зеленоватые, словно пролежали в земле лет двадцать.

Краем глаза он уловил лёгкое движение неподалёку и обернулся. Там, вздыбив от ужаса серебристую шёрстку, обмер ещё один лупоглазый зверёк, поражённый, видать, порывистыми движениями огромного существа и производимыми им металлическими щелчками.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем лупоглазый коротко прыгнул вперёд, ухватил оброненную капсулу и снова обмер, явно прикидывая расстояние до ближайшего овала. В каком-то странном остолбенении Василий смотрел, как пушистый жулик шажок за шажком продвигается к смертельной тени. Вот до неё осталось всего полметра, зверёк приостановился и дерзко воззрился на человека. Задорное чириканье – и, метнувшись прямо в центр овала, лупоглазый исчез вместе с украденной капсулой.

Медленно-медленно, словно боясь спугнуть затеплившуюся надежду, Василий вытер лоб кулаком, в котором были судорожно зажаты чёрт знает с чего позеленевшие, нестреляющие патроны, и на негнущихся ногах подошёл к округлому пятну.

Сразу после удачного воровства жизнь самоубийством не кончают – это Василий знал точно. И уж во всяком случае, не с таким радостным видом…

Выставив кулак как можно дальше, он ослабил хватку и в ту же секунду почувствовал, что рука опустела. Патроны исчезли.

Тупо уставился на ладонь, будто пытаясь прочесть по ней свою дальнейшую судьбу. Патронов не было.

Вновь покрывшись холодным потом, Василий шваркнул зачем-то оземь пустую кобуру с обрывком ремня и, обложив сдавленным матом теневой овал, шагнул в самую его середину.

***

Всё-таки, наверное, следовало при этом закрыть глаза – тогда бы он вообще ничего не почувствовал. Но, согласитесь, когда во мгновение ока одна местность сменяется другой, пусть даже и очень похожей, не утратить равновесия – дело сложное.

Василий взмахнул руками, изогнулся, будто и впрямь на льду, но всё же не удержался и с маху сел на пол.

Площади с пятиэтажкой на потолке (равно как и на полу) нигде видно не было. Он сидел на пятачке между тремя опорами, неподалёку от целой толпы молочно-белых глыб, в сторону которых улепётывал во все лопатки пушистый похититель последней капсулы, по-видимому, вообразивший, что за ним погоня.

С застывшей улыбкой идиота Василий скрёб ногтями щетину на левой щеке и, судя по всему, мало что пока понимал.

– Ну ясно… – бормотал он. – Жив, значит, паразит… Ясно…

Потом встрепенулся и с испуганным лицом принялся хлопать ладонями по полу в поисках утраченного боезапаса. Оба патрона лежали рядом – тусклые, зеленоватые. Василий загнал их в обойму, обойму – в рукоять, хотел отправить пистолет в кобуру, но кобура с обрывком ремня осталась где-то там, на краю площади, рядом с теневым капканом, который и не капкан вовсе, а оказывается, вон что…

Погоревав о кобуре (хорошая была кобура, почти новая), Василий сунул пистолет за пазуху и поднялся с пола. Но тут слуха его коснулся отдалённый гулкий звук, очень похожий на выстрел, причём из оружия куда более серьёзного, чем тот же «макаров». Василий насторожился и вдруг понял – это был треск лопающейся глыбы. «Выстрел» вскоре повторился, и лицо Василия просветлело: Ромка! Кому ж ещё?!

«Уши оборву!» – радостно подумал он и пошёл на звук.

За очередной золотистой громадой открылась группа из пяти некрупных молочно-белых глыб. От одной из них была уже отколота примерно четверть, а над тем, что осталось, трудился человек с ломиком.

Но это был не Ромка!

Интеллигентный вроде старичок, розовый, седенький, закутанный в белоснежную простыню, тщательно примериваясь перед каждым ударом, наносил глыбе повреждение за повреждением.

У Василия отяжелели брови. Всё говорило о том, что перед ним – автор вырубленной на опорах похабщины. Озадачивали, правда, возраст и внешность. Приятный такой старичок, только вот одет не по-людски. На тех, что исписывают стены, решительно не похож. Хотя, с другой стороны, на субъектов, ломающих всё из хулиганских побуждений, старичок тоже похож не был, – но вот ломает же! И как-то странно опять же ломает – такое впечатление, что безо всякого удовольствия…

Так и не уразумев толком, что происходит, Василий приблизился к престарелому нарушителю.

– Послушайте! – сердито сказал он. – Чем это вы занимаетесь?

Тот опустил ломик, обернулся – и в старчески-прозрачных глазах его мелькнул испуг.

– О господи!.. – вымолвил он, глядя на незнакомого человека, одетого в обрывки милицейской формы.

(Рост – сто шестьдесят пять-сто семьдесят; телосложение – худощавое; волосы – прямые, седые; глаза – голубые, круглые; лоб – высокий, узкий; уши – малые, прижатые; нос – прямой… Усы, бородка… Ломик держит в левой руке. Возможно, левша…)

Сноровисто разъяв морщинистое розовое личико на составные словесного портрета, Василий на минуту потерял его из виду в целом и был несколько озадачен, обнаружив, что старичок смотрит на него уже не с испугом, а скорее с мягкой укоризной.

– Ну вот… – произнёс старичок, сопроводив слова грустной обаятельной улыбкой. – Опять со мной никто разговаривать не будет… Давно прибыли?

И Василий усомнился: а точно ли он квалифицировал увиденное как хулиганство и вандализм? Больно уж раскованно и любезно повёл себя старичок. Чуть ли не с хозяйским радушием.

– Вчера, – поколебавшись, сказал Василий. – С товарищем… А кто это с вами не будет разговаривать?

– О, найдутся! – вскричал старичок. – Можете в этом даже не сомневаться!.. А вы, я смотрю, из милиции?

– Из милиции. – Василий насупился, приняв, насколько это позволяли обрывки формы, суровый официальный вид. – Так что вы тут делаете?

Старичок озадаченно поглядел на ломик, на полуразваленную глыбу.

– Ломаю, молодой человек, ломаю… – со вздохом сообщил он.

– Зачем?

Старичок улыбнулся в ответ ласково и ободряюще.

– Знаете что, – решительно сказал он. – Вы ведь сейчас потребуете объяснений, причём подробных… А подробно объяснять на пустой желудок – это, знаете ли… Словом, давайте начистоту: с булыжником этим я, конечно, погорячился. Сложный оказался камушек, непростой… – И старичок с досадой звякнул ломиком по неровному стеклисто-мутному сколу. – А вы, я смотрю, мужчина крепкий… Причём учтите: кроме меня вам здесь никто разъяснений не даст, а мне терять нечего – мне теперь из-за вас так и так бойкот объявят… Короче, чисто деловое предложение: вы сейчас берёте этот ломик и доламываете то, что я начал. Дальше вместе пообедаем, ну, и заодно попробуем развеять какие-то ваши недоумения… Соглашайтесь! Предложение, мне кажется, самое для вас выгодное.

– У меня товарищ потерялся!..

– Найдётся! Здесь, знаете ли, при всём желании не пропадёшь. Прошу…

– Да, но… – нерешительно начал Василий, принимая из рук бойкого старичка орудие разрушения.

– Не бойтесь, она хрупкая, – неправильно истолковав его колебания, подбодрил тот.

– Да знаю, что хрупкая…

Старичок изумился.

– Знаете?.. И откуда же, позвольте спросить?

– Да тут такое дело… – нехотя объяснил Василий. – У товарища железяка была… От летающей тарелки отломал…

– От ле-тающей тарелки? – с каким-то даже негодованием переспросил старичок. – Это же невозможно!

– Ну вот возможно, оказывается… Взял он эту железяку, шарахнул с дура ума по такой вот каменюке – та вдребезги…

На розовом лице старичка обозначилось выражение крайнего недоверия.

– Стукните! – внезапно приказал он, указывая пальцем на глыбу. – Стукните-стукните! Я посмотрю, как это у вас получится с первого раза!.. Ничего себе шуточки! – возмущённо продолжал он. – Ударил разок – и вдребезги! Я второй год здесь живу – о таком даже и не слышал!..

– Сколько? – ошеломлённо перебил Василий. – Сколько вы здесь живёте?..

– Нет, вы стукните! Стукните! – закричал старичок.

Голова у Василия шла кругом. Он стиснул зубы и нанёс сильный колющий удар. Кривой несподручный ломик с хрустом воткнулся на десяток сантиметров, брызнули мелкие осколки.

– Вот! – ликующе объявил старичок. – И так вы будете её тыкать до самого вечера!

– Так я же ничего не говорю! – огрызнулся Василий, с трудом выдёргивая ломик. – Это товарищ её с первого раза разнёс, а я-то что?..

– Ну, значит, ваш товарищ – феномен, чудо ходячее!

– Да уж… – буркнул Василий. – Что верно – то верно…

Он размахнулся и нанёс ещё один удар с тем же результатом. Раскачал ломик, вынул и далее, убавив силу, принялся долбить упорно и мерно. Старичок тем временем, хмурясь, ходил вокруг глыбы, ощупывал её, осматривал, чуть ли не обнюхивал.

– Где же она, подлая, прячется?.. – бормотал он. – Должна же быть напряжёнка… О! По-моему, где-то здесь… Послушайте, э… – Он обернулся к Василию, и на лице его отразилось некоторое смятение.

– Ради бога, извините, – сказал он. – И сам не представился, и вашего имени не спросил. Как вас зовут?

– Василий, – сказал Василий.

– Очень приятно! А меня – Платон Сократович.

– Что?!

Старичок горько улыбнулся.

– Я понимаю, – сказал он. – Поэтому не обижусь, если вы будете называть меня просто дедком. Или дедом. Я уже к этому привык… Будьте любезны, Василий, стукните вот сюда! Есть у меня подозрение, что тут-то она и прячется…

Василий обогнул глыбу и ударил в указанное место что было сил. Безрезультатно. Он повторил удар – и глыба, крякнув, распалась натрое.

– Великолепно! – вскричал дедок. – Теперь каждый обломок пополам – и поздравляю вас с обедом! А вот, кстати, и он…

Василий обернулся. По центру улицы, как он давно уже мысленно называл пространство между опорами, прямиком к ним катилась «мусорка» – чёрно-фиолетовая, глянцевая, похожая на гигантскую мокрицу.

Глава 8

Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!

Александр Блок

Следует сказать, что, изучая место Ромкиного исчезновения, Василий восстановил события совершенно правильно. Так оно всё и было: добежав до скругления опоры, Ромка метнулся за угол и как раз угодил в первое пятно. Именно в первое, а не во второе, куда потом вослед за пушистым жуликом шагнул очертя голову сам Василий.

Ромка успел только зажмуриться и издать короткий вопль. Ноги от ужаса подвихнулись, тело же продолжало стремиться вперёд, так что в итоге Ромка с маху грянулся об пол. Застучала, кувыркаясь по покрытию, оброненная в полете кувалда – и всё стихло.

Секунды четыре Ромка лежал обмирая, потом вдруг сообразил, что жив, и, широко раскрыв глаза, вскинул голову. Увиденное его озадачило. Он находился в довольно обширном помещении, по которому беззвучно и неспешно перекатывались цветные волны неяркого приглушённого света.

Источник их располагался неподалёку. Там возносилась органно целая батарея вертикальных светящихся труб самого разного диаметра. Одни просто тлели, а другие пульсировали, бросая на пол и стены цветные блики, причём каждая в своём ритме.

Ромка сел, растерянно потирая ушибленные локти и коленки. Посмотрел, высоко ли уходят эти самые трубы, и выяснил, что потолка в помещении нет вообще, но пространство вверху густо заплетено какой-то мерцающей паутиной, в которую и ныряют светоносные стволы, уходя, надо полагать, куда-то в бесконечность. Сквозь паутинчатый туман можно было, впрочем, различить, как они там, в высоте, изгибаются, раздваиваются, некоторые даже делают петлю и идут обратно.

– Балдёж… – благоговейно прошептал Ромка и нашарил кувалду.

Зачарованно глядя, он приблизился к источнику беззвучной светомузыки. Трубы были как из стекла. От одних веяло теплом, иные поросли светло-серой шёрсткой инея. Особенно впечатляла одна колонна – массивная, сотрясаемая изнутри биением синеватого мутного сумрака, но до неё было не достать. Ромка повернул инструмент стержнем вперёд и осторожно потыкал ту, что поближе, тлеющую вишнёвым. Оболочка её оказалась довольно упругой, причём на месте тычка возникало тёмное пятно, исчезающее секунд через пять.

Некоторое время он развлекался, покрывая трубу леопардовым узором, потом спохватился и встревоженно оглядел помещение. Оно было не квадратным и даже не круглым, а вообще фиг знает каким. Стены его, насколько об этом можно было судить при таком освещении, имели знакомый соломенный оттенок и были кое-где оплетены чёрными и серыми кабелями.

«Так это я что, внутри, что ли?» – блеснула догадка, и Ромка огляделся ещё раз. Да-да, и размеры помещения, и отсутствие потолка, и материал, из которого оно было выстроено, – всё говорило о том, что Ромку действительно занесло в одну из золотистых титанических опор.

Внезапно веснушчатая Ромкина физия озарилась совершенно разбойничьей улыбкой – он представил, как там, снаружи, дурак Василий бегает вокруг опоры, ищет, аукает, суётся в каждую нишу.

«Так тебе и надо!» – злорадно подумал Ромка и, не в силах более сдерживаться, подошёл к стене, где нацарапал рукояткой кувалды: «Вася козёл», – после чего почувствовал себя вполне отомщённым.

– А вот фиг тебе! – сказал он, обращаясь к надписи. – На призывной пункт под конвоем…

И, поигрывая кувалдочкой, двинулся в обход помещения.

Вскоре его внимание привлёк толстый чёрный кабель, разлёгшийся на пути этакой анакондой, причём не касаясь пола. Ромка пригнулся, ожидая увидеть под ним какие-нибудь подпорки, но подпорок не было – кабель просто парил в воздухе.

Подивившись такому факту, Ромка перешагнул через кабель и, непонятно обо что споткнувшись, порхнул на ту сторону. Весьма заинтригованный, протянул руку к чёрной глянцевой шкуре, и пальцы встретили мягкое, но решительное сопротивление.

Выяснив ощупью, что кабель заключён в некую упругую невидимую оболочку, Ромка немедленно уселся на неё и попрыгал, как на стуле. Затем влез с ногами и, выпрямившись, попробовал пройтись над извилистым смоляным бревном по воздуху. Задача оказалась непростой: упругое округлое ничто так и норовило вывернуться из-под босых подошв, и Ромка лишь чудом ни разу не расквасил носа.

Поднимаясь после очередного падения, он вдруг заметил нечто настолько необычное, что так и замер – прямо на четвереньках.

Часть стены была задёрнута занавеской! Обыкновенной земной раздергаечкой размером с простыню.

Встал, отряхнул зачем-то ладони и, подобрав кувалду, подошёл поближе. Сложенный вдвое кусок материи был перекинут через слабо натянутый шнур, в котором Ромка быстро опознал обрывок тонкого кабеля. По белоснежной ткани порхали цветные блики.

С неприятным предчувствием Ромка чуть отвернул занавеску и обнаружил за ней округлую полость, этакое гнёздышко, озарённое зыбким и каким-то рассыпчатым сиянием тоненького световода, который, видать, раньше вился себе спокойно по стене, пока кто-то не открепил его и не заправил петлёй в эту самую полость. На дне полости было устроено что-то вроде ложа, аккуратно застеленного всё той же белоснежной материей.

Опора была обитаема! Сделав это умопомрачительное открытие, Ромка почувствовал себя неважно. Следовало либо немедленно найти отсюда выход, либо уничтожить по-быстрому следы своего пребывания. Ромка наморщил лоб и с некоторым удивлением понял, что, кроме надписи «Вася козёл», он, собственно, ничего ещё не успел натворить.

С лёгким сердцем он перепрыгнул через кабель, учтя на этот раз невидимую оболочку, и, вернувшись к надписи, прикинул, что проще: заскоблить её или же задолбить? Второй вариант показался ему более интересным. Ромка взмахнул кувалдой – и стена продырявилась насквозь.

Поморгав сколько положено, он ударил из любопытства ещё раз. Потом ещё. Надписи уже не было. Вместо неё в стене зияла солидная дыра, заглянув в которую, он убедился, что ведёт она в большую округлую полость, подобную той, с занавеской. Ромка расширил пробоину и шагнул в получившуюся нишу.

Естественно, что на достигнутом он не остановился, поскольку привычки такой не имел. Двумя ударами он пробил заднюю стенку полости, открыв за ней ещё одну – такую же, только поменьше.

Ситуация становилась всё интереснее и интереснее. Получалось, что стены опоры внутри как бы пузырчатые и, прорубаясь из пузыря в пузырь, запросто можно выбраться на улицу!

Ромка замахал разрушительным инструментом, обваливая очередную перемычку. Третья полость оказалась ещё меньше, и это Ромку встревожило. Если так пойдёт и дальше, то в четвёртой, ему уже придётся скорчиться, как шахтёру с кайлом…

Опасение его сбылось полностью, но поразило Ромку другое: сунувшись в крохотную четвёртую полость, он вдруг обнаружил, что с другой стороны в ней зияет очень похожий пролом! Такое впечатление, что кто-то с улицы пробивался навстречу, но дойдя до середины, отчаялся и бросил это дело…

Мало что понимая, Ромка пролез на четвереньках на ту сторону и, пройдя анфиладу из трёх соединённых проломами пузырей, вообще перестал что-либо понимать. Короче, он снова оказался внутри опоры! Так же змеился над полом толстый смоляной кабель, так же ритмично вспыхивала «светомузыка» и танцевали блики на всё той же занавеске…

Ромка озадаченно почесал затрещавшую под ногтями макушку, повернулся и снова полез в пролом. Первая полость, вторая, третья… Через четвёртую на четвереньках… Пятая, шестая, седьмая… Вылез. Постоял, ошалело озираясь. Кабель, «светомузыка», занавеска… Мерцающая паутина вместо потолка и ныряющие в неё стеклянные, наполненные светом трубы…

– Во козлы! – распялив рот восторженной улыбкой, выговорил Ромка и в третий раз скрылся в своей норе. Добрался до центрального пузыря и сел там поразмыслить – тем более, что сидеть в нём было весьма удобно – полусидишь-полулежишь. Как в скорлупе. Справа и слева просеивался порциями сквозь вереницу проломов мягкий изменчивый полусвет, а весь балдёж заключался в том, что это, выходит, был один и тот же полусвет…

– А-а… Почуяли, что горелым запахло? – раздался вдруг сразу с двух сторон исполненный правоты ликующий женский голос. Сердчишко бултыхнулось испуганно. От теток с голосами, звенящими правотой (а тем более – ликующей), добра не жди – это Ромка понял ещё в раннем детстве, постиг многострадальными оттопыренными ушами. Однако он никак не предполагал, что торжествующая добродетель ухитрится настигнуть его даже здесь.

– Это что же? Взятка, чтоб молчала? – с презрением продолжал голос. – Кладовку выдолбили – надо же! Дёшево цените, голубчики! Мне кладовкой рот не заткнёшь!..

Льющийся справа и слева полусвет внезапно иссяк (видимо, хозяйка подступила к пролому вплотную), зашуршали, заскрипели обломки, надвинулось удовлетворённое бормотание: «Правда-то, видать, глаза колет…» – и Ромка с ужасом сообразил, что страшная в своей принципиальности тётка лезет к нему сразу с двух сторон.

Представив, как одна и та же рука тянется к нему и справа, и слева, он заметался, не зная, куда кинуться. Кинулся влево. Столкновение произошло во второй (она же седьмая, если считать с той стороны) полости, где бегущий на четвереньках Ромка вписался стриженой головой в крепкий налитой живот хозяйки. Изумлённый негодующий вскрик; цепкая злая рука попыталась ухватить за волосы и, соскользнув, поймала ухо. Ромка врезал по руке ребром ладони. Последовала короткая борьба, в результате которой тётка, наподдав коленом, вышибла незваного гостя наружу.

Они вылетели в медленно перекатывающиеся волны приглушённого света, и Ромка теперь мог убедиться воочию, что портрет хозяйки он на слух и на ощупь составил правильно. Невысокая, крепко сбитая, а рот такой, что и вправду кладовкой не заткнёшь. Одета в простынку с прорезью для головы и подпоясана обрывком световода. Единственное, что поразило Ромку: волосы у тётки были чуть длинней его собственных. Прическа первого месяца службы.

Остолбенение длилось не более секунды. Неизвестно, кого ожидала увидеть перед собой стриженная под новобранца хозяйка опоры, но только глаза её просияли вдруг такой радостью, что сердце у Ромки бултыхнулось вторично. Не к добру, ох, не к добру занесло его в чужое жилище!

– Чего?! – обиженно заорал он на тётку.

Та отступила на шаг и в праведном изумлении оглядела наглеца с головы до ног и обратно.

– А ты не пугай, – неспешно, с удовольствием выговорила она. – Не из пугливых. Кирпичом по голове пугали – и то не забоялась!.. Нет, вы полюбуйтесь на него!.. – возвысила голос тётка, и Ромка обеспокоенно завертел головой, высматривая, к кому это она там обращается. – День как прибыл, а уже что творит! Стенку разворотил – вы подумайте!..

– Я отсюда выйти хотел! – возмущённо завопил Ромка. – Не разберётся – и сразу за ухо!..

– А разберусь… – пообещала тётка и бесстрашно подступила к Ромке вплотную. Тот невольно попятился. – Ты думаешь, здесь тебе – как дома? – зловеще, с присвистом спросила она. – Церемониться с тобой будут? Нет, миленький, ты у меня эту стенку надолго запомнишь, она тебе ещё по ночам сниться будет, стенка эта!

И, не тратя более слов, тётка ухватила деморализованного разрушителя за локтевой сустав и поволокла куда-то в сторону световодов. Сломив беспорядочное сопротивление, выпихнула вперёд, и Ромка наконец понял, что его заталкивают в мутный световой овал, притаившийся на полу среди танцующих радужных бликов.

– И родители не отмажут!.. – Эта жуткая фраза была последним, что он услышал внутри опоры. Напутственный толчок в спину; в глазах вспыхнуло, крутнулось – и Ромка снова очутился на светлом льдистом покрытии у подножия огромной золотистой башни. Удерживая равновесие, взмахнул руками, одна из которых по-прежнему была отягощена зеркальной кувалдочкой. Он даже успел подумать, что хозяйка-то, похоже, и впрямь бесстрашная. Вот тюкнул бы он её с перепугу по бестолковке… Но тут, прерывая мысль, что-то мягко и властно отодвинуло его в сторону; на том месте, где он только что стоял, возникла всё та же тётка и, пока Ромка ошалело искал глазами прилипшую к потолку пятиэтажку, вновь ухватила его за локоть.