Занимательная механика

– Сильнее… сильнее…

Снять девчонку оказалось не трудно. Во-первых, Невада Крус нравился женщинам: высокий, худощавый, с черными волосами до плеч – романтичные девушки находили в его облике нечто демоническое и охотно сдавались после первой же атаки. Во-вторых, он умел одеваться, предпочитал костюмы классического покроя, которые носил с вызывающей элегантностью, и цветные шелковые сорочки. Вот и сейчас черная пара замечательно оттеняла темно-синюю рубашку, привлекая женские взгляды. В-третьих, Невада путешествовал первым классом и прекрасно знал, что его перемещения по самолету не остаются без внимания пассажирок экономического. Девчонкам нравится запах денег, они свято верят в историю Золушки и с радостью примеряют на себя хрустальные туфельки. Не задумываясь, что в большинстве случаев это – стеклянная китайская подделка.

Вздремнув, отобедав и приняв пару коктейлей, Крус почувствовал желание развлечься и неспешным шагом отправился в путешествие по салонам самолета. Легко нашел цель: одинокая, похожая на студентку симпатяга, глаза которой вспыхнули при появлении богатого красавца, и чуть задержался напротив ее кресла. Ровно настолько, чтобы дать понять, что он ее заметил.

Девчонка подошла, когда Невада стоял у дверей туалета и вертел в руке пачку сигарет.

– А я думала, здесь нельзя курить.

– Увы, – вздохнул он. – Стюард уже предупредил.

– Умираю без курева.

– Я тоже. – Крус улыбнулся. – Меня зовут Борис.

– Света.

– Едешь домой на каникулы?

– Наоборот, возвращаюсь на студенческую скамью. Я стажировалась в нашем посольстве.

«В нашем посольстве…» Невада отметил, что его русский, несмотря на полуторагодичное отсутствие практики, остался на высоте.

– Учишься в МГИМО?

– МГУ. Юрфак. А ты чем занимаешься?

– Зарабатываю деньги.

С одной стороны, после знаменитой сцены из знаменитого фильма заниматься любовью в самолете стало пошло. Можно сказать – обыденно. Исчез элемент новизны. Зато на пошлость легко клеить девчонок. У них все наоборот: раз показывают в кино, значит, круто и модно. И им без разницы, что места в заоблачных сортирах совсем чуть-чуть. Зато будет о чем рассказать подружкам…

Она всхлипнула и вцепилась ноготками в его плечо. Тихо выдохнула.

Он взорвался на мгновение позже. И тоже бесшумно – зачем привлекать ненужное внимание? Несколько секунд постоял, переживая ощущения, затем отодвинулся от девчонки, снял презерватив и бросил его в унитаз.

– А ты мужик, – одобрительно пробормотала девушка, поправляя лифчик.

– С тобой хорошо, – в тон ей отозвался Крус.

– Правда?

– Конечно. – Невада застегнул штаны и улыбнулся: – С тобой было очень хорошо.

– Мы увидимся?

Он не собирался встречаться с этой дурой. Но не любил расставаться плохо. Пусть улыбается на прощанье.

– А ты хочешь?

– Мне понравилось.

– Тогда без проблем.

Невада записал номер ее телефона, крепко поцеловал в губы и открыл дверь. И встретился с недовольным взглядом толстой матроны. Девчонка хихикнула.

– Шлюха, – процедила тетка.

– Завидуешь?

Невада усмехнулся и направился в свой салон.

В любом городе самое спокойное место – река.

Разумеется, с этим утверждением можно поспорить. Вспомнить деловые Дунай, Майн, Сену или Волгу, по которым то и дело проходят баржи и пассажирские суда, а на причалах и в портах стоит такой шум, что с трудом слышишь собеседника. Вот только подобные воспоминания не совсем корректны. Беспокойными и шумными реки делает город. Сами же они лишь позволяют людям пользоваться водами, оставаясь при этом величавыми и неторопливыми. Сотни лет тягучего путешествия научили реки оставаться спокойными. Из порта в порт, от причала к причалу, от истока к устью несут они свои воды, наблюдая за кипящей вокруг жизнью. И если обитатели прибрежных городов забывают о чистоплотности, превращая свою реку в помойный сток, это ничего не меняет. Мусор постепенно исчезнет, что-то утонет, что-то выплывет на берег, что-то растворится в потоке, протекут километры, и река вернет себе привычный облик.

– Хорошо здесь… Хорошо…

Стоящий на набережной старик понимал толк в реках. И в спокойствии, которое они несут. Он умел подстраиваться под неспешное течение волн и успокаиваться, отдыхать душой. Он видел вечные воды и не обращал внимания ни на стайки использованных презервативов, ни на пустые сигаретные пачки и грязные тряпки, на весь тот мусор, что плавал у набережной Москвы-реки. И даже запах, в котором ощутимо чувствовался аромат гнили, его не смущал.

Мужчина видел суть, прикасался к душе реки.

– Хорошо…

Могло показаться, что он спит стоя, и лишь редкие слова, свидетельствовавшие об окутавшей душу безмятежности, показывали, что мужчина бодрствует.

– Какая тишина…

Малюсенький тойтерьер, сидящий на парапете, громко тявкнул. Некоторое время пес терпеливо ждал любующегося рекой хозяина, но теперь или замерз, или соскучился, а потому решил напомнить о себе.

Мужчина с шумом втянул ноздрями прохладный воздух, подумал, достал из кармана платок, высморкался и только после этого обратился к спутнику:

– Извини, я задумался.

Они были странной парой. Ушастый карликовый пес и длинный старик. Собака выглядела ухоженной, аккуратной: рыжая шерстка блестит, на лапках нет и следа грязи, не жирная, но вполне упитанная. А вот старик… Нет, он не был похож на бродягу: приличная одежда, не стоптанная обувь, чистые волосы. Но, как ни странно, общее впечатление было… серым. Именно серым. Неприкаянным.

Старик вызывал жалость, ибо было отчетливо видно, что он давно и безнадежно одинок.

Пес лизнул хозяину ладонь.

– Да, конечно, я все помню.

Мужчина вытащил из лежащей у ног сумки маленькую банку собачьих консервов, вскрыл ее и аккуратно выложил содержимое на кусок газеты.

– Кушай, друг.

Пес жадно набросился на еду.

А его хозяин медленно провел рукой по волосам и вновь отвернулся к реке.

Суббота

– Ариф, давай вместе? – Юноша игриво наклонил голову. – Когда мы вместе, всегда везет!

Большеглазый, большегубый, с аккуратно подстриженными пшеничными волосами, он был одет в тонкую трикотажную кофту, плотно облегающую подтянутый торс, и узкие джинсы, выгодно подчеркивающие упругие ягодицы. Ручки нежные, изящные, ногти покрыты бесцветным лаком, а в ухе игриво поблескивает золотая сережка.

Красавчик.

К тому же не на выданье, а с завидным кавалером.

– Ариф, ну, пожалуйста! – Юноша заломил руки и принялся дурашливо умолять друга: – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

– Ладно!

Мужчина, которого красавчик назвал Арифом, положил широкую ладонь на узкие пальчики юноши, и они вместе надавили на ручку игрового автомата. Колесики завертелись, на экране зарябили яркие символы, и когда, наконец, мельтешение прекратилось, игрокам выпал небольшой выигрыш.

– Я говорил! Говорил!

Юноша захлопал в ладоши и чмокнул друга в щеку. Тот не возражал, его забавляла непосредственность спутника.

Выглядел мужчина именно так, как должен был выглядеть спутник гламурного красавчика: холеный, уверенный в себе, плотный. Не старый, лет сорока пяти, но седины в волосах уже много. Впрочем, черная с серебром шевелюра смотрелась весьма импозантно.

– Ариф, давай еще раз? Пожалуйста!

– Хорошо.

– Вот здесь! Я чувствую, мы снова выиграем! – Красавчик увлек Арифа к другому автомату. Прижался к плечу. – Мне так хорошо с тобой.

– Чуть скромнее, – едва слышно приказал Ариф. – Не надо привлекать внимание.

Мужчина оглянулся, и второй раз за последние пять минут его взгляд устремился на одного из посетителей казино – сидевшего за карточным столом молодого черноволосого парня в элегантном темно-сером костюме классического покроя и бордовой шелковой рубашке. Судя по всему, длинные волосы игрока не давали Арифу покоя.

Его юный приятель заметил взгляд, чуть надул губы, но тут же вновь заулыбался, взял ладонь мужчины в руки и прижал к груди:

– Я люблю тебя. Пусть все видят. Или ты меня стесняешься?

– Не говори ерунды. – Ариф усмехнулся. – Давай сыграем.

Сардар, стоявший в пяти шагах от любовников, скривился.

В душе скривился, разумеется, глубоко в душе, на лице же не дрогнул ни один мускул. Однако неудовольствие телохранителя вызвал не спутник Арифа – к пристрастиям хозяина Сардар давно привык и воспринимал череду красивых мальчиков как само собой разумеющееся, – а поведение щенка, еще не привыкшего к статусу друга большого человека. Дорвавшийся до бездонного кошелька Арифа мальчишка хотел тратить деньги шумно, открыто, вызывая зависть у бывших дружков, не сумевших пока обзавестись приличными любовниками и теперь злобно таращившихся на счастливчика из дальнего угла зала. Белокурый красавчик упивался своей радостью, а влюбленный Ариф во всем ему потакал и вместо того, чтобы расположиться в уютном помещении для избранных, послушно таскался с приятелем по общедоступным залам казино.

– Мы опять выиграли!!

Длинноволосый игрок бросил на любовников внимательный взгляд, но тут же вновь вернулся к картам.

Комплекс сиял, сверкал, вспыхивал огнями, навязчиво и агрессивно переливался всеми цветами радуги, создавая атмосферу локального праздника. На соседней улице ночь, темные окна домов, редкие машины, а здесь – карнавал, брызги смеха, искусственно созданное веселье. Другой мир, другая жизнь. С одной стороны – мир, в котором даже по субботам ложатся рано, потому что некуда идти, или засыпают перед телевизором. Мир, в котором молодняк накачивается дешевым пивом на грязных лавочках, а взрослые угрюмы даже в Новый год. С другой – оазис азарта, бурлящий, подобно чайнику, окруженному десятком грязных кастрюль. Казалось, темные громады спящих домов смотрят на искрящийся разноцветным фонтаном комплекс укоризненно, даже осуждающе. Казалось, залитый светом дворец отвечает им презрительными взглядами.

Два мира, две жизни.

До сих пор Ильгар не представлял, как трудно будет решиться войти внутрь. Конечно, развлекательный комплекс – это не секретный военный завод, паспорт на входе никто не требует, но охранники смотрят внимательно, цепко, уверенно вычленяют из потока посетителей нежеланных гостей. Насчет «фейс-контроля» Ильгар не волновался: одет он подобающим образом, выглядит нормально, в «черном списке» не значится. Беспокоило его другое. Вряд ли охранники запоминают всех входящих, но для этого есть видеокамеры, записывающие происходящее в комплексе, а отснятые материалы хранятся службой безопасности не менее недели.

Именно об этом он и пытался сказать разработавшему план человеку.

«Они просмотрят записи, увидят меня, и расследование на этом закончится. Я стану главным подозреваемым».

Старик ответил со спокойной уверенностью, которой так недоставало самому Ильгару:

«Я никогда не ошибаюсь. План совершенен. Тебя никто не запомнит и никто не запишет. Главное – действовать с идеальной точностью. Секунда в секунду. Выдержишь график – выполнишь дело и спокойно уйдешь».

Но старик остался в безопасном месте, он не собирался приближаться к комплексу. А Ильгару предстоит выполнить самую сложную часть плана.

«Это твой выбор».

«Да, мой. И жизнь тоже моя».

И устыдился собственной трусости. Он ведь поверил в план, который ему предложил старик. В идиотский, совершенно невозможный план. Рассказать кому – засмеют. А он поверил. А раз поверил, то надо идти до конца. Если старик действительно знает больше других, если идиотский план сработает, то и остальным его словам можно доверять.

Ильгар посмотрел на часы: в двери надо войти через тридцать секунд. Шесть шагов.

«Решайся!»

В последний раз затянулся сигаретой, бросил окурок в урну и уверенно направился к подъезду.

Он заставил себя отринуть сомнения. Он оказался в здании ровно в то время, о котором говорил разработчик плана, спокойно прошел мимо охраны и направился в бар. Его костюм был в порядке, он вел себя нормально. Его не запомнили.

А в тот самый момент, когда Ильгар открыл дверь, в одной из комнат технических служб комплекса раздалась громкая брань.

–..!

– В чем дело?

– Третья камера вырубилась.

– Дерьмо! – Начальник смены уставился на зарябивший «белым шумом» монитор. – Я ведь велел ее поменять.

– Так запасные кончились, я написал Шамилю, чтобы он купил, пометил «срочно», а он, шакал, только под вечер привез. Мы и решили, что она дотянет до завтра.

– Решили! – Начальник смены добавил пару крепких выражений, подумал и велел: – Хватай стремянку и вперед. Чтобы через пять минут все работало!

– Без штрафа?

– А это уж как получится. Если хозяева меня накажут, тебе тоже достанется.

– Знаешь, я так волновался… – Юноша отхлебнул «Маргариту», поставил бокал на стойку и улыбнулся. Немного грустно, немного застенчиво. Очень продуманно. – Твоя свадьба… Я сильно переживал.

– Боялся, что я тебя брошу?

– Это другое, – вздохнул юноша. – Мне плохо без тебя, Ариф. Когда ты рядом, я чувствую себя защищенным. Мне хорошо. Наверное, это любовь, да?

– Наверное.

– Я боялся, что твоя жена встанет между нами.

– Не встанет, – пообещал мужчина.

– Правда?

– Коленька, я тебе сто раз говорил: наши отношения не изменятся.

– Я помню. Я тебе верю.

Юноша сделал движение. Чуть потянулся, словно хотел поцеловать любовника в губы. Остановился, словно опомнившись. Виновато посмотрел на друга. Виновато, но с хитринкой, как шаловливый котенок.

Ариф понял намек: пора ехать.

Он допил коктейль, а когда ставил бокал на стойку, поймал взгляд давешнего игрока в бордовой рубашке. Взгляд, в котором можно было уловить презрение. Похоже, длинноволосый предпочитал другие игры. Ну и что? Тем не менее неприятный осадок остался: чернявый Арифу приглянулся. Узнать кто? Да черт с ним! Мало, что ли, симпатичных мальчиков вокруг?

Мужчина поднялся:

– Подожди меня здесь. Я схожу в туалет, и поедем ко мне.

– А твоя жена?

– Она в доме. А мы поедем в квартиру.

– Как скажешь.

Юноша проводил друга взглядом, лениво глотнул «Маргариту» и свысока покосился на бывших приятелей. Высокомерно усмехнулся, увидев продемонстрированный ему средний палец.

«Неудачники!»

Сардар знал свои обязанности хорошо, можно даже сказать – отлично. Умел он и группой командовать, распределяя обязанности между командой телохранителей, и в «одиночном плавании» не терялся.

В туалетную комнату Сардар вошел первым. Быстро осмотрелся: никого подозрительного, точнее говоря – вообще никого, комната оказалась пустой, открыл дверь кабинки, внимательно оглядел и ее, после чего сделал шаг назад и в сторону, пропуская хозяина к проверенному толчку.

Ариф, который во время телодвижений Сардара рассеянно разглядывал свое отражение в зеркале, прошел внутрь, закрыл за собой дверь, спустил штаны и стал медленно опускаться на унитаз. И вдруг вздрогнул, почувствовав болезненный укол в ягодицу. Хотел возмутиться:

«Что за…»

Но мысли неожиданно смешались.

«Боль!»

«Непорядок».

«Меня ударили?»

«Позвать…»

Мышцы онемели, перестали слушаться, Ариф издал короткий всхлип, или последний вздох, обмяк окончательно, продолжил движение на унитаз, вобрав в себя острие спрятанного в нем оружия, а затем повалился вбок, уткнулся в стенку и медленно сполз на идеально вымытый кафель пола.

Когда ошарашенный Сардар выломал дверь кабинки, Ариф был безнадежно мертв.

* * *

– Степка, поворачивай!

– Сама поворачивай!

– Я не буду!

– И я не буду!

Два катера, оставляя за собой пенные хвосты, стремительно мчались навстречу неизбежному столкновению. Третья модель, которой управлял самый младший из детей, четырехлетний Костя, в одиночестве накручивала «восьмерки» на безопасном расстоянии от не поделивших пруд корабликов. Костя, несмотря на возраст, понимал, что неспособен состязаться со старшими детьми в управлении игрушками, развлекался самостоятельно и не обращал никакого внимания на назревающую ссору.

– Степка! – Голос Ларисы сорвался. Чувствовалось, что девочка готова разрыдаться. – Поворачивай!

Но сама не уступала, продолжая вести катер выбранным курсом.

Остальные дети, ждавшие своей очереди поиграть с моделями, завороженно наблюдали за сближающимися катерами, ожидая развязки со смесью ужаса и любопытства. Ужаса – потому что в случае поломки моделей увлекательная игра «в кораблики» прекратится. Любопытства – потому что детей всегда интересует еще не изведанное, невиданные ситуации, а возможная гибель корабликов относилась именно к таким событиям. Опять же: Ларису и Степана наверняка накажут, а на это стоит поглядеть.

– Степка!!

Мальчик пошевелил джойстиком в самый последний момент, когда всем стоящим на берегу, не только детям, но и взрослым, уже казалось, что столкновения не избежать. Белый катер принял вправо, уступил путь ярко-красной модели Ларисы и заложил пижонский вираж за ее кормой.

– Дурак!

– Испугалась?

– Дядя Федя, скажите ему, что он дурак! – попросила девочка, не спуская глаз с несущегося по водной глади катера.

Красной модели ничего не угрожало, белый хулиган Степана накручивал бессмысленные круги в центре пруда, но Волков видел, что сын медленно подводит катер к игрушке Костика.

– Дядя Федя…

– Дядя Федя не скажет, – решительно произнесла Оксана. – И правильно сделает.

– Почему правильно? – Лариса удивленно посмотрела на мать.

– Потому что это ваша игра и вы сами должны разобраться между собой. – Оксана потрепала дочь по волосам и велела: – Все, смена закончилась, меняйтесь!

– Тетя Ксюха, я хочу красный кораблик, – заскулил кто-то из следующей троицы счастливчиков.

– Тетя Ксюха, а я хочу белый!

– Белый мой! Я его сразу забил.

Волков усмехнулся.

Но рассмешили его не требования малышни, а их обращение – «тетя Ксюха». Дети тусовки. С самого рождения они вошли в дружную компанию родителей и, разумеется, переняли клички, которыми те наградили друг друга. Так и появились: «тетя Ксюха», «дядя Петрович», «тетя Шашка»… Кстати, Рита Шашкина (когда-то Шашкина), третья бывшая Левы Корзинкина, в эти выходные тоже гостила у Стрекаловых, и «тетя Шашка» прозвучало не один раз.

Самого Волкова дети начинали звать «дядя Очкарик», но долго не выдерживали: во-первых, не удобно, на язык плохо ложится, а во-вторых, мелкие никак не могли понять, почему – Очкарик, если дядя Федя никогда в жизни не носил очки? Подрастая, они узнавали, что кличка приклеилась к Волкову из-за ума: слишком хорошо учился в школе и институте, слишком хорошо работает, поэтому – или Очкарик, или Умник, люди редко страдают богатством фантазии. Узнавать-то узнавали, но для них он уже был дядей Федей, кличка же оставалась для друзей и сослуживцев.

А очки… чтобы носить очки, недостаточно быть умным, нужно плохо видеть.

– Соскучился?

Голос Оксаны вернул Федора в реальность.

– Нет, – протянул он в ответ. – Задумался.

И привычным жестом потер пальцами переносицу.

– Настоящий мужик даже на отдыхе думает о работе, – подначила Волкова Рита.

– Откуда ты знаешь, что он о работе думал?

– Ты на рожу его посмотри, – рассмеялась «тетя Шашка». – С таким выражением только о ней, родимой, и думать. Не о женщинах же.

– О некоторых женщинах только с такой рожей и следует думать, – усмехнулся в ответ Федор.

– Очкарик, здесь же дети!

– А что я сказал?

– Не сказал, а подумал!

Рита и Оксана переглянулись и прыснули.

– Блин, девчонки, не мучайте меня, а? – жалобно попросил Федор.

– Десять минут пробыл с детьми и уже измучился?

– Мужики, они такие… Никакой выносливости.

Женщины расхохотались. Волков улыбнулся, вновь потер переносицу и нашел взглядом сына, который играл с Костиком и позабывшей обиду Ларисой в салки. Визг, смех… Степке у Стрекаловых хорошо: и места много, и друзья давным-давно знакомые, можно сказать, в колясках рядышком лежали. Впрочем, здесь почти все могли похвастаться тем, что знают друг друга с пеленок.

– Владик, ну кто же так рулит? – Рита присела на корточки и принялась помогать малышу отвести от берега застрявший катер.

– Мы с Шашкой здесь еще побудем, – сказала Оксана. – А ты, Очкарик, можешь двигать к мужикам, иначе совсем закиснешь.

– Охотно, – не стал спорить Волков. – Тем более Петрович грозился выкатить какой-то необыкновенный херес на дегустацию.

– Смотрите не надегустируйтесь до остекленения.

– Ты же нас знаешь.

– Поэтому и предупреждаю, – рассмеялась Оксана. – За ужином вы должны быть как огурцы. Ночью нажретесь.

Ужины в доме Стрекаловых длились долго, с обстоятельными беседами, дружескими сплетнями, шутками и обязательным присутствием детей. Зато потом наступало время «взрослых» разговоров под звяканье хрусталя и минимум закуски. Бывало, мужики отправлялись спать после пробуждения детей, однако Оксана относилась к их посиделкам спокойно.

– Повезло нам с тобой.

– Да уж.

Оксана потрепала Волкова по волосам и чмокнула в щеку. Как сестра. Родились в одном роддоме, с разницей в неделю, выросли в одном дворе, вместе учились. И при этом никогда, даже когда у пятнадцатилетнего Очкарика гормоны плясали джигу, он не рассматривал Ксюху как объект внимания. А все потому, что еще в первом классе не по годам серьезный малыш Илья Стрекалов, которого с пяти лет звали Петровичем, заявил, что женится на красавице Ксюхе. А слово друга в их компании всегда было законом.

– Петрович с Левой в кабинете засели.

– Знаю.

Волков еще раз посмотрел на сына, развернулся и направился к дому.

– Потрясающе, – прошептал Корзинкин, проводя пальцами по цепи. – Считай, Петрович, что ты меня в очередной раз удивил.

– Но не так, как в прошлый раз, – уточнил Стрекалов.

– Ты имеешь в виду часы?

– Угу.

– Пожалуй, – признал после паузы Лева. – Часы, насколько я понимаю, были для тебя некой вершиной. Так?

– Верно, – согласился Петрович.

– А это – заготовка. Часть чего-то большего.

– Угадал.

– Но все равно потрясает.

Конструкция, что произвела столь сильное впечатление на Корзинкина, не была особенно сложной. Две шестерни, одна побольше, снабженная рукоятью, другая поменьше, сантиметров десяти в диаметре, были установлены на штативы и связаны между собой цепью. Обычная передача, какую увидишь в любом велосипеде. Вот только сделаны были шестерни, штативы и цепь из стекла. Каждое звено отлито с необычайным тщанием, скреплено с другими тончайшими металлическими стержнями, и гибкостью стеклянная цепь не отличалась от обычной.

– Чего ты задумал? – осведомился Корзинкин. – Стеклянный велосипед?

– Его уже делали, – серьезно ответил Петрович. – Есть сведения, что Орлов…

– Граф?

– Нет, купец, основатель лучшего в России стекольного производства. – Стрекалов прищурился: – Так вот, есть сведения, что он сделал стеклянный велосипед. Целиком стеклянный – от сиденья до колес. Только шины стояли обычные.

– И на нем можно было ездить?

– Разумеется, можно. – Стрекалов провел рукой по цепи и задумчиво добавил: – Дети катались.

– Игрушка.

– Уникальная игрушка, – уточнил Илья.

Внешне Стрекалов и Корзинкин были и похожи и не похожи друг на друга. Оба невысокие, оба, несмотря на относительную молодость – даже сороковник не разменяли, разве это возраст? – растеряли почти всю шевелюру. Вот только Лева оставшиеся на висках и затылке волосы отращивал и вязал в игривый хвост, а Илья брил голову почти под «ноль». Оба не отличались худобой, но Корзинкина можно было свободно назвать «несколько полным» (злопыхатели и вовсе предпочитали термин «расплывшийся»), а вот при взгляде на плотного Стрекалова люди понимали, что он не забывает посещать спортивный зал. Лицами же друзья были абсолютно не похожи. У Левы – античной лепки, глаза чуть навыкате, нос чеканного профиля, у Ильи – круглое, непримечательное, с носом картошкой и сохранившимися с самого детства толстыми щеками. «Рожа рязанская», смеялась Оксана, однако во взгляде маленьких серо-стальных глаз Стрекалова читались глубокий ум и неукротимая решительность. Предки Ильи были деревенскими, но не деревенщиной.

– Так что же ты задумал?

– Секрет.

Они вернулись в кресла, удобно развалились на мягких подушках, пару мгновений молча смотрели друг на друга, а затем Петрович потянулся и взял со стола деревянную шкатулку:

– Будешь?

– А как же! – с энтузиазмом отозвался Корзинкин. – Побывать в гостях у олигарха и не выкурить сигару? Меня же засмеют.

– Теперь не засмеют.

Илья обрезал две длинные «Гаваны», и спустя несколько секунд к потолку устремились клубы ароматного дыма.

– Хорошо… – протянул Корзинкин. Помолчал и, внимательно глядя на Стрекалова, негромко закончил: – Жаль, что Яшка не приехал.