Виктор Тихонов творец «Красной машины». КГБ играет в хоккей

Слушая эту речь, Александров попытался отыскать глазами Валерия Харламова, но тот сидел в самом конце комнаты и разглядеть его за головами товарищей виновник происходящего так и не сумел. В этот миг в его памяти всплыл эпизод почти трехгодичной давности.

Ретроспекция. Ноябрь 1973 года

В тот памятный день Борис Александров коротал время в своей двухместном номере на базе в Архангельском. Его напарника, Виктора Жлуктова, рядом не было, поэтому перекинуться в карты было не с кем. Выйдя на балкон, Александров какое-то время смотрел на раскинувшуюся внизу Москва-реку, но быстро замерз и вернулся в номер. Лег на кровать и, прикрыв глаза, мысленно перенесся на свою родину, в Усть-Каменогорск. Его ностальгическим мыслям как нельзя лучше помогала пронзительная песня из радиоприемника в исполнении какого-то зарубежного певца с бархатным голосом, которого хоккеист слышал впервые. Песня была на английском языке и из всех слов, звучавших в ней, Александров понимал только одно – сувенир. И надо же будет такому случится, что тема этой песни окажется для него актуальной буквально в процессе ее исполнения.

Увлеченный прослушиванием, хоккеист не сразу заметил, как в комнату вошел его товарищ по команде – Валерий Харламов. А когда гость был обнаружен, Александров тут же вскочил с постели, но сразу застыл на месте, увидев, как вошедший приложил палец к губам: дескать, давай дослушаем песню. Когда прозвучал ее последний аккорд, Харламов произнес:

– Странно, эту вещь я еще никогда не слышал, хотя певца знаю. Наверное, новинка.

Поймав вопросительный взгляд Александрова, Харламов пояснил:

– Это Демис Руссос из Греции. А пел он, как я понял, про какой-то сувенир. Ты не поверишь, Борис, но я пришел к тебе по этому же вопросу. Бывают же в жизни совпадения!

– По какому вопросу? – не понял Александров.

– Я же говорю – по поводу сувенира. Пойдем со мной, сам все увидишь.

И Харламов, направляясь к двери, жестом позвал с собой и Александрова.

Спустя несколько минут они оказались в комнате, где Харламов проживал с двумя своими партнерами по знаменитой тройке – Михайловым и Петровым. Только в данную минуту ни того, ни другого в комнате не оказалось.

Когда Александров переступил порог жилища, Валерий достал из-под кровати баул, из которого торчали несколько клюшек, и положил их у ног гостя.

– Эти «палки» мне на днях прислал из Канады один из тренеров канадской сборной, с которой мы год назад играли Суперсерию, – сообщил Харламов. – И ты представляешь – все они с правым хватом. А у меня-то левый, как у большинства. И почему мне прислали именно такие, понять не могу. Наверное, напутал что-то тренер. Вот и я стал прикидывать, кому в нашей команде они могут быть кстати. И вспомнил, Борис, про тебя. Ты же у нас праворукий?

Вместо ответа Александров лишь утвердительно кивнул головой. Он был настолько ошарашен услышанным, что никак не мог поверить в то, что ему так несказанно повезло – получить такой королевский подарок. Ведь молодежь в ЦСКА играла отечественными клюшками, которые были весьма незамысловатыми по виду и ненадежными по части своей крепости, и тут на тебе – настоящие канадские клюшки!

– Ну, что ты молчишь – берешь «крюки» или нет? – спросил Харламов.

– Конечно, беру! – спохватился Александров, чем привел дарителя в радостное возбуждение. Мэтр рассмеялся и пару раз ободряюще хлопнул молодого коллегу ладонью по плечу. После чего сказал:

– На тренировки эти «крюки» не приноси, работай с нашими. А вот на чемпионат мира взять их советую – могут пригодиться.

Речь шла о первом молодежном чемпионате мира, который через месяц должен был пройти в Ленинграде. И ведь как в воду глядел Харламов! На том чемпионате сборная СССР завоевала золотые медали, а Борис Александров стал вторым по результативности после своего коллеги по команде Виктора Хатулева из рижского «Динамо» – тот набрал 9 очков, а у Александрова было всего на два гола меньше. Правда, Борису пришлось схитрить. Он сделал изгиб на харламовских «крюках» чуть больше положенного по норме. Но поскольку обнаружилось это уже в самом конце чемпионата, в финальной игре против канадцев, Александрову присудили лишь десятиминутный штраф, а забитые им две шайбы отменять не стали. Наши, кстати, в том матче победили родоначальников хоккея с разгромным счетом – 9:0.

8 февраля 1977 года, вторник, Архангельское, база ЦСКА

А собрание между тем продолжалось. К трибуне вышел журналист «Советского спорта», которому предстояло осветить этот инцидент в ближайшем номере газеты. Его речь была не менее суровой, чем предыдущие:

– Мне не раз приходилось слышать этакое снисходительное: «Ну что вы – то есть мы, журналисты – придираетесь к Александрову. Он еще мальчишка. Вот малость повзрослеет – и поумнеет. Но что мы видим? Взрослеть Александров действительно взрослеет. Но вот умнеть?! Этот, с позволения сказать, «мальчик» вчера даже не подъехал к лежащему на льду Валентину Гурееву, а в раздевалку шел с этакой ухмылкой на лице. Вальяжной походкой, вразвалочку он шествовал по коридорам Дворца спорта, чему я сам был свидетелем. На нем была роскошная дубленка, на голове модный пробор – все, как полагается. А мне вспомнились первые послевоенные годы: эдакие молодцы в кепках-малокозырочках с челкой, свисающей на низкий лоб, и их наглое: «А ты шо-о?!» Тогда в темных переулках можно было столкнуться со шпаной, желающей покуражиться.

Казалось бы, что эти типы давно ушли в прошлое. И вот на тебе: вчера на ледяной арене, залитой светом прожекторов, перед тысячами зрителей хоккейный шлем вдруг взял и обернулся той самой кепкой-малокозырочкой.

– Что-то вас не в ту степь потянуло, – раздался из президиума, который расположился за спиной выступающего, суровый голос начальника команды. – У нас здесь не бандитское формирование, а спортивная команда Министерства обороны.

– Вот и я о том же, – повернулся на голос начальника выступающий. – Нельзя воинскому коллективу попустительствовать хулиганам, которые позорят его честь. Таких людей надо строго наказывать, чтобы другим было неповадно.

Сказав это, выступающий покинул трибуну и сел на свое место в первом ряду. После этого начальник команды обратился к Александрову:

– Ну, что, Борис, есть тебе что сказать своим товарищам?

Александров поднялся с места и уже готов был начать свою речь, когда начальник команды жестом прервал его не начавшееся выступление и пригласил выйти к трибуне. Хоккеист повиновался. И, глядя в глаза своим товарищам по команде, был краток:

– Спасибо всем за правильные и честные слова по моему адресу. Я осознаю свою вину перед командой и ее руководством, поэтому обещаю сделать нужные выводы.

– А как насчет Гуреева? – раздался за спиной Александрова голос все того же начальника команды.

– После собрания я поеду к нему в больницу и попрошу прощения, – ответил хоккеист.

И, опустив голову, вернулся на свое место. Рассказывать о том, что Гуреев сам вынудил его на эту грубость, несколько раз ударив в ходе игры клюшкой по рукам, Александров не стал – понимал, что это вряд ли кого-то сможет «пронять». Да и неадекватной была месть – за удары по рукам жестокий толчок на борт.

– Ну, что, ребята, поверим Борису? – спросил начальник команды.

С места раздалось: «Поверим».

– Тогда запишем в протоколе собрания строгое предупреждение и дисквалификацию на ближайшие пять игр.

Однако, едва выступавший это произнес, к нему наклонился, сидевший рядом тренер команды Константин Локтев и что-то ему сказал на ухо. После чего начальник команды внес поправку:

– Прошу прощения, не на пять игр, а на три. Думаю, этого наказания Александрову будет вполне достаточно, чтобы осознать всю меру своей вины.

9 февраля 1977 года, среда, Рига, Латвийская ССР, квартира Тихоновых

Тонко намазав на хлеб сливочное масло, Виктор Васильевич Тихонов налил в чашку горячего чая из фарфорового чайника. И кусая бутерброд, молча наблюдал за тем, как жена Татьяна гладит ему рубашку на гладильной доске. До приезда служебной «Волги», которая должна была отвезти тренера рижского «Динамо» с его квартиры на улице Вейденбаума на очередную тренировку на базу команды в Кандаву (тихий городок с восьмитысячным населением в 80 километрах от Риги) было еще полчаса, поэтому никто не торопился: Тихонов молча ел бутерброд, а жена гладила, мерно водя утюгом по доске. Поднявшись с постели два часа назад, Тихонов уже успел сделать утреннюю пробежку до Дворца спорта (он находился в десяти минутах от его дома – на улице Кришьяна Барона) и обратно, и даже принять душ. Теперь оставалось еще позавтракать, после чего можно было сказать, что первая половина утра полностью удалась. И в этот самый миг в коридоре зазвенел переливами красивой мелодии дверной звонок.

– Интересно, кто это с утра? – спросила жена, перестав гладить.

– Доглаживай, а я пойду открою, – положив недоеденный бутерброд на тарелку, Тихонов встал из-за стола и отправился в коридор.

Следом за хозяином увязался их карликовый пудель Нерон, который отличался веселым нравом и обожал гостей, в какое бы время суток они не приходили.

Ранним гостем оказался композитор Раймонд Паулс, который жил в одном подъезде с Тихоновыми, только четырьмя этажами выше – на шестом.

– Здравствуй, Василич, – расплываясь в улыбке и переступая порог, поздоровался композитор. – Извини за ранний визит, но иначе не получается – улетаю на гастроли.

– Куда, если не секрет? – поинтересовался Тихонов.

– В Чехословакию, на неделю. Выступаем с моим ансамблем «Модо» в пяти городах. Мы ведь, как и вы, хоккеисты – все время в разъездах. Ты ведь тоже только вчера из поездки вернулся.

Композитор был прав – рижское «Динамо» вернулось из Воскресенска вчера днем.

– Значит, ты видел нашу игру? – поинтересовался Тихонов, зная о том, что Латвийское телевидение вело трансляцию этого матча. – Какое мнение сложилось?

Вопрос был задан не случайно. Композитор следил за успехами рижского «Динамо» и, пользуясь своим соседством с тренером, частенько делился с ним своими впечатлениями, которые позволяли Тихонову увидеть игру своих подопечных глазами стороннего наблюдателя.

– Мне кажется, что последние удаления у вас были несправедливыми, – после короткой паузы произнес Паулс.

– Надо же, и ты у экрана это заметил? – искренне удивился тренер.

– А что тут замечать – все, как говорится, на лицо. Не хочет кто-то, чтобы команда из Прибалтики вошла в тройку призеров. Вот и сдерживают вас. Кстати, кто судил ваш матч?

– Бригада из Москвы. Поэтому я еще до игры предчувствовал, что судьи будут вставлять нам палки в колеса.

– Как хорошо, что ты вспомнил про свои предчувствия, а то я совсем забыл, зачем к вам зашел, – рассмеялся композитор.

И он протянул соседу пластинку, которую все это время держал в руках:

– Мой новый диск так и называется – «Предчувствие». Он только что вышел на нашей рижской «Мелодии». А через две недели, когда мы вернемся с гастролей, мы будем «обкатывать» песни с него на публике – в Большом зале филармонии. Так что милости прошу быть на одном из концертов тебя и всю твою команду.

– Раймонд, спасибо большое, но сколько раз тебе повторять – не мою команду, а нашу. Ты же коренной рижанин, в отличие от меня.

– Прости, Василии, забыл, – засмеялся в ответ Паулс.

– Ты не только это забыл, Раймонд, – подала голос из комнаты жена Тихонова. – Ты забыл поздороваться со мной и пригласить на свой концерт и меня.

– Извини, Татьяна, я думал, что ты уже умчалась на работу, – все так же стоя на пороге, громко произнес Паулс. – Естественно, мое приглашение подразумевает и твое присутствие. И сына своего, Васю, тоже прихватите. Он, кстати, как?

– Хорошо, но он сейчас в отъезде – «Латвияс Берзс» участвует в турнире в Минске, – ответил за жену Тихонов.

– Ну, тогда я пошел, – протягивая ладонь для прощального рукопожатия, произнес композитор.

Вернувшись в комнату, Тихонов взглянул на настенные часы – они показывали, что до приезда служебной машины было еще пятнадцать минут. Он извлек из конверта пластинку и поставил ее на проигрыватель. Но прежде, чем он успел опустить иглу на диск, жена спросила:

– Как он сказал называется пластинка?

– «Предчувствие».

– Красивое название, – жена догладила рубашку и, повесив ее на спинку стула, присела на диван, чтобы насладиться музыкой. Рядом с ней тут же примостился и Нерон.

– Ну что же, посмотрим, что новенького сочинил наш знаменитый сосед, – произнес Тихонов и опустил иглу на диск.

И по квартире разлились чарующие звуки новой композиции Раймонда Паулса, давшей название всей пластинке. Пока звучала песня, Тихонов, присев на диван рядом с супругой и обняв ее за плечи, погрузился в собственные мысли. В эти минуты ему почему-то вспомнилось послевоенное время – 1949 год, когда он, будучи 19-летним молодым человеком, перемахивал через забор в кинотеатр «Форум», который находился рядом с его домом на Малой Колхозной улице, и смотрел итальянский фильм режиссера Марио Коста «Любимые арии» с музыкой Джованни Фуско и восхитительной Джиной Лоллобриджидой в главной роли. Эту музыкальную ленту, где звучал знаменитый шлягер в исполнении певца Тито Гобби «Скажите, девушки», Тихонов смотрел раз двадцать – так она его потрясла. Он в ту пору играл в футбол на стадионе «Буревестник» (на его месте потом построят спорткомплекс «Олимпийский») и о хоккейной карьере не думал. Всеми его помыслами с детства владел футбол.

Ретроспекция. Москва, 1940 год, Двор между Садово-Сухаревской и Малой Колхозной улицами

В футбол в предвоенной Москве мальчишки гоняли до изнеможения. Играли тряпичными мячами, набитыми опилками, мутузили все, что попадалось под ноги, – консервные банки и даже пустые папиросные коробки. Слава Тихонов, по прозвищу Кыра (он тогда сильно картавил) не был исключением из правил. Их дворовая команда частенько противостояла командам из соседних дворов, а главным их соперникам были ребята с 4-й Мещанской. Среди последних особенно выделялся шустрый 8-летний Женька со странной фамилией Гангнус. Ребята называли его «немчурой», хотя сам он уверял всех, что это латышская фамилия. Отец у него был геологом, а деда-математика репрессировали как «врага народа». Спустя два десятка лет, когда Кыра-Тихонов дорастет до помощников знаменитого тренера Аркадия Чернышева, Жека Гангнус, сменив фамилию на Евтушенко, будет греметь на просторах Союза, как знаменитый поэт. Но тогда, за год до войны, никто из них об этом, естественно, даже не догадывался, гоняя тряпичный мяч во дворе на Малой Колхозной, прямо напротив кинотеатра «Форум».

– Кыра «немчуре» ногу сломал! – истошный вопль кого-то из юных игроков огласил всю ближайшую округу.

Игра тут же остановилась и ребятня бросилась к Жеке Гангнусу, который, корчась от боли, лежал на земле. Рядом с ним стоял Слава Тихонов, который в пылу борьбы за мяч так саданул соперника пыром по голени, что звук от этого удара был слышен даже в соседних переулках. Один из «мещанских» – рыжий парень по прозвищу Кузя – схватил с земли мяч и решительным шагом направился к воротам «колхозников». Стало ясно, что он собирается бить «пеналь» – пенальти. Но «колхозники» не хуже рыжего знали правила. Нарушение случилось в центре поля, значит никакого «пеналя» быть не должно.

– Кузя, а рожа у тебя не треснет? – преграждая рыжему дорогу, завопил ему прямо в лицо Славка Гвоздев, который был самым старшим из всех играющих – ему шел четырнадцатый год.

– Ваш Кыра нашего игрока уделал – значит, будет «пеналь»! – с не меньшим запалом, чем его визави, выпалил Кузя.

– Никого он не уделал – вон ваш немчура уже и голосить перестал. Малость полежит и опять забегает. Бей штрафной от центра.

– А я сказал, Гвоздь, «пеналь» будет! – Кузя, хоть и был тщедушнее Славки, но, выпятив вперед грудь, стал наступать на своего противника.

В воздухе явственно запахло дракой. До нее оставались считанные секунды, когда над футбольным полем раздался чей-то залихватский свист. Все повернули головы и увидели человека, которого меньше всего хотели бы видеть. Это был Генка Стеклов по прозвищу Штырь. Сын уголовника-рецидивиста и матери-алкоголички он был грозой окрестной детворы, которая одновременно боялась его и уважала. Несмотря на свой жестокий нрав, Генка был справедлив и порой даже сентиментален.

– Что за шум, а драки нет? – играя папиросой в углу рта, спросил Генка, приближаясь к Кузе и Гвоздю.

– Да вот, Кузя нас новым правилам учит, – ткнул рыжего кулаком в груд Гвоздь. – Немчуру вон где сбили, а он решил нам «пеналь» пробивать.

– Потому что ваш Кыра грубо играет – чуть ногу ему не сломал.

– Чуть не считается, – был неумолим Гвоздь.

– А ну-ка, шантрапа, замолчь! – осадил спорящих Генка и повернулся к Жеке: – Немчура, брысь ко мне!

Женька встал с земли и поковылял на зов Штыря. Глядя на то, как он идет, тот усмехнулся:

– А ты, Кузя, нам баки забиваешь, что он ногу сломал. Глянь, как марширует – будто конь Буденного на военном параде.

Когда Жека подошел к нему на расстояние вытянутой руки, Генка забрал у Кузи мяч и, передав его Жеке, сказал:

– Ковыляй до места своего падения и бей оттуда штрафняк. А ты, Кыра, запомни: идти на игрока с прямой ногой – значит, сделать его инвалидом. Вдруг наш Жека когда-нибудь станет Пекой Дементьевым или Серегой Ильиным, а ты ему на самом взлете всю мазу поломаешь.

– Не будет из немчуры футболиста, – подал голос Гвоздь, – он хоть и шустрый, но больно малохольный. А вот из Кыры толк может получится.

– На пари нарываешься, Гвоздь, – Генка выплюнул изо рта потухшую папиросу. – У Кыры техника хорошая, но башка деревянная – прет вперед, как танк.

– К хорошим тренерам попадет, башку ему поправят, – не сдавался Гвоздь.

– Поспорим?

– На что?

– Я у твоего бати полевой бинокль видел.

– А ты мне за него свою финку отдашь.

– Вы чего, обалдели? – вмешался в этот спор Кузя. – Пока Кыра до великого дорастет, вам уже по сто лет будет.

– А я терпеливый, – гоготнул Генка. После чего смачно харкнул себе под ноги и сказал:

– Ну, ладно, доигрывайте свой футбол, голытьба, а я к Машке пойду – заждалась она, поди, меня.

Однако, дойдя до поворота в переулок, Генка не удержался – обернулся и крикнул играющим:

– И все-таки не быть Кыре хорошим футболистом.

Как показала жизнь, Генка Стеклов по прозвищу Штырь в какой-то мере оказался прав – Славке Тихонову, действительно, не суждено будет стать великим футболистом. Его сманит иная стезя – хоккей, который в конце 40-х станет в Советском Союзе не менее популярен, чем футбол. И, самое интересное, Генка успеет признать свое поражение много лет спустя. Это случится в конце 60-х, когда судьба забросит Тихонова в рижское «Динамо». Его жену, Татьяну, местные власти устроят на работу юристом в местную колонию строгого режима. И вот однажды, когда она после очередного трудового дня собиралась уходить домой, на улице к ней подошел невысокий мужчина в кепке и с трехдневной щетиной на скулах. В руке он держал гвоздику. Протягивая ее женщине, незнакомец спросил:

– Это ведь вы Татьяна Тихонова, супруга Виктора Васильевича?

– Совершенно верно, – принимая цветок, ответила Татьяна. – С кем имею честь?

– Мое имя лично вам ничего не скажет, – ответил мужчина и кашлянул в кулак.

По тому, как он это сделал, Татьяна поняла, что у незнакомца тяжелая форма туберкулеза. Она догадалась, что перед нею бывший зек.

– Тогда чем я обязана этому цветку?

– У меня к вам настоятельная просьба. Передайте пожалуйста Кыре, что Штырь был не прав.

Сказав это, мужчина галантно поклонился своей собеседнице и пошел в противоположную от ее дома сторону. Когда, придя домой, Татьяна рассказала об этой встрече мужу и подробно описала внешность незнакомца, тот всплеснул руками:

– Это же Генка Стеклов – мой сосед по Малой Колхозной! Надо же – жив курилка!

9 февраля 1977 года, среда, Рига, Латвийская ССР, квартира Тихоновых

– Странно, что такие прекрасные мелодии, которые пишет Раймонд, до сих пор не заинтересовали кого-то из больших артистов в Москве, – едва кончилась на пластинке песня, произнесла жена Тихонова. – Например, эта вещь могла бы украсить репертуар Аллы Пугачевой.

– Была же Лариса Мондрус с «Синим льном», – напомнил Тихонов.

– И где теперь Мондрус – в Германии? С тех пор и «Синий лен» в ее исполнении пропал. И вот уже пять лет, как песни Раймонда в Москве больше никто не поет.

– Я думаю, это временное явление и его талант рано или поздно снова заметят и в столице, – поднимаясь с дивана и направляясь к стулу, на спинке которого его дожидалась свежая и идеально выглаженная рубашка, ответил Тихонов.

– А как быть с твоим талантом?

На вопрос супруги муж ответил не сразу. Сняв с себя спортивную кофту, он облачился в белоснежную рубашку и, застегивая пуговицы, спросил у жены:

– Тебе плохо в Риге?

– Нет, лично мне здесь очень хорошо, я никуда не хочу уезжать, но я думаю о тебе. Мне кажется, что ты уже перерос рижское «Динамо». Все-таки почти десять лет его тренируешь. Да, ты вернул команду в класс сильнейших, поставив всю Ригу на уши. Все до сих пор помнят, какой ажиотаж стоял вокруг ваших матчей. Чтобы достать заветный абонемент люди ночевали возле Дворца спорта и даже жгли там костры. Те абонементы на хоккей стали настоящим дефицитом – они распространялись по жуткому блату, на них меняли черную икру и даже американские джинсы. Но все это в прошлом. И хотя ты вывел в минувшем сезоне команду на шестое место…

– …то ты считаешь этот результат моим потолком? – продолжил мысль жены Тихонов.

– Хорошо, в этом сезоне вы можете войти в тройку лидеров. Но стать чемпионами вам все равно не дадут. Ни в этом сезоне, ни в последующих.

– И поэтому мы должны уехать из Риги?

– Речь не об этом, а о том, что для дальнейшего роста тебе нужно возглавить какую-нибудь московскую команду. Ты ведь сам думаешь об этом, только боишься в этом признаться. А ведь даже Раймонд однажды, сидя вот на этом диване, признался нам, что мечтает поработать с кем-то из московских знаменитостей.

– Я уже работал со знаменитостями, – напомнил жене Тихонов прошлогоднюю историю, когда он возглавлял первую сборную СССР на Кубке Канаде, завоевавшую третье место.

– Это была молодежная, по сути экспериментальная сборная, где ведущих игроков практически не было. А я веду речь о каком-то из именитых московских клубов. Ты же часто бываешь в Москве, поговори с кем-то из Спорткомитета, обворожи, в конце концов. Не всю же жизнь тебе тренировать рижское «Динамо» или вторую сборную.

– Дорогая, обворожи – это не по моей части, – не смог сдержать улыбки Тихонов. – Впрочем, ты меня уговорила. Как только нашего знаменитого соседа-композитора оценят в Москве, следом за ним туда отправлюсь и я, чтобы возглавить, например, ЦСКА и первую сборную в придачу. Надеюсь, эти клубы тебя устраивают?

– Вот всегда так: как только я хочу поговорить с тобой на серьезные темы, ты переводишь все в шутку, – женщина тяжело вздохнула и поднялась с дивана.

Как оказалось вовремя – за окном послышался гудок служебной «Волги»…

Автомобиль домчал Тихонова до базы рижского «Динамо» в Кандаве за час с небольшим. Войдя в здание, старший тренер зашел к себе в кабинет, где оставил свой дипломат с документами и отправился прямиком в раздевалку, где в эти минуты хоккеисты рижского «Динамо» должны были переодеться и выйти на лыжный кросс, который сегодня должен был заменить им тренировку. Последняя была запланирована на завтра и должна была пройти во Дворце спорта в Риге, где и февраля рижанам предстояла важная игра – против одноклубников из Москвы. Той самой команды, в которой когда-то выступал их нынешний тренер Виктор Тихонов и где он на протяжении пяти лет был вторым тренером, помогая самому Аркадию Ивановичу Чернышеву. Месяц назад, в Москве, столичные динамовцы разгромили рижан 9:2 и теперь Тихонову предстояло настроить своих игроков на реванш, который был нужен им до зарезу – чемпионат катился к своему финишу и каждое очко было на вес золота. Рижане занимали 5-е место, набрав 27 очков – столько же было у Воскресенского «Химика». А вот челябинский «Трактор» уже сумел оторваться от них на семь очков, но рижанам вполне по силам было догнать челябинцев и попытаться побороться с ними за бронзовые медали.

Подойдя к приоткрытой наполовину двери, Тихонов остановился, услышав громкие голоса спортсменов, которые о чем-то яростно спорили. Как оказалось, они обсуждали позавчерашний матч ЦСКА – «Спартак» в Лужниках, а вернее, тот эпизод на 19-й минуте второго периода, который никого из болельщиков не оставил равнодушным. И хотя никто из хоккеистов рижского «Динамо» не видел воочию этого инцидента (они в это время сражались с «Химиком»), но вся хоккейная Рига уже сутки обсуждала этот инцидент, поэтому он был известен хоккеистам фактически до деталей.