Мавзолей для братка

Сначала так и казалось, поскольку внутри не проявляли никаких признаков жизни. Подождав немного, Георгий снова пожал плечами, а Дмитрий Михайлович уже обрадованно повернулся, собираясь в обратный путь, но тут раздался негромкий, мелодичный голос:

– По какому поводу вы решили потревожить наш покой в столь поздний час?

Ворота даже не дрогнули, но от массивной прямоугольной колонны, поддерживающей арку, отделилась одна из теней. А может быть, соскользнула сверху?..

В неярких лучах ночного светила трудно было что-либо разглядеть, но все трое могли поклясться, что тень не принадлежала человеку. Даже для годовалого ребенка она была слишком мала. Лишь сверкнувшие в темноте зеленые фонарики глаз выдали говорившую…

* * *

Георгию в прошлом своем путешествии довелось повидать не просто говорящих, но и вполне разумных животных, причем не только кошачьего племени. А Жанне они вообще были не в новинку, но вот Дмитрий Михайлович…

– Послушайте… – Ученый, сам не замечая того, вцепился в руку Арталетова такой мертвой хваткой, что простым синяком тот и не чаял отделаться. – Этого же не может быть!.. Вероятно, какой-то фокус или оптический обман…

– Как видите, никакого обмана, – холодно парировала кошка, садясь на задние лапы и вежливо склоняя ушастую голову: на ее шее при этом сверкнуло широкое ожерелье. – Так что вас привело к нам?

У нее был негромкий, хорошо поставленный голос, хотя и с несколько глуховатым тембром, заставляющий вспомнить одну из известных киноактрис. Никакого сравнения с прежними знакомствами, далекими от приятности.

– Извините… – начал, откашлявшись, Георгий, невольно отвешивая хвостатой даме учтивый поклон в духе французского двора. – Мне бы хотелось…

– Стойте, – властно оборвала его жрица. – Как всегда, говорит мужчина, а женщина молчит… Вечный мужской шовинизм… Но я бы хотела побеседовать именно с женщиной, как с наиболее разумным из вас четверых, включая того, кто сейчас прячется в кустах, человеком. Вы не возражаете, сударыня?

Вопрос был обращен к Жанне, и та, чуть помедлив, изящно присела в реверансе.

– Охотно, мадам…

– Между прочим, мадемуазель, – кокетливо сверкнула глазами кошка, грациозно поднимаясь на ноги и потягиваясь всем своим гибким телом. – Следуйте за мной, дорогая…

На этот раз металлические ворота беззвучно отворились, пропуская в храм обеих, и медленно закрылись за ними…

7

Этот недотепа пороха не изобретет…

Отец Роберта Оппенгеймера[11]

Если вы, читатель, когда-нибудь служили в армии, то вам должно быть известно, как трудно спичкой вырыть, допустим, окоп или «могилу» два на два метра для случайно найденного старшиной на плацу «бычка». Нечто подобное выпало на долю Дорофеева, только вместо спички у него в руках был зажат медный, наполовину стертый от долгого употребления скребок, а мягкий грунт заменял известняковый пласт. Тоже не гранит, но все-таки горная порода. И предстояло вырезать из оного прямоугольный каменный блок несколько больших размеров, чем могила для окурка.

Спросите, какой черт занес его на эти… каменоломни?

А какую еще работу мог найти слабо знакомый с местной спецификой мужчина в Фивах? Да еще обремененный нежданно свалившейся ему на голову семьей.

Стоп, опять скажете вы, а почему он с этой самой семьей, точнее, с девушкой не нежится сейчас в джакузи или не плещется в бассейне своего роскошного дома? На худой конец, почему не сидит в удобном кресле перед телевизором? Ведь расстались мы с Сергеем в тот самый момент, когда он нажимал кнопку возвращения на своем «хрономобиле», так чудесно и романтично обретенном.

Ну, вы даете! Только начали, а вам уже «хэппи-энд» подавай? Не выйдет. Не тот жанр.

Не получилось у нашей сладкой парочки перенестись прямиком в джакузи, не срослось что-то. Может быть, сам Дорофеев напутал в методике, может, конденсатор какой прямоточный полетел в хитрой машинке… А что? У американцев, вон, в «оскаровских» блокбастерах то и дело тросы патентованные лопаются, мега-супер-пупер-компьютеры осечку дают, терминаторы железные нормальными мужиками оказываются… Почему же китайская микросхема, купленная не от хорошей жизни на «Горбушке», не может в самый напряженный момент накрыться?.. Сами понимаете чем. Тем более что… Молчать, гусары! И вообще, чтобы без реплик у меня, а то такой вам сейчас «хэппи-энд» закачу – мало не покажется!

Так же не вышло из Сергея и «покорителя мира». Трудновато было в небольшом городке близ Нила с ингредиентами, необходимыми даже для банального черного пороха, от которого «пять минут вонь, потом – огонь». Вот с этой самой «вонью» и вышла заковыка. А если быть точным – с серой.

Не думаю, что выдам тайну, которой тотчас воспользуются злобные террористы, но вообще-то для пороха, который лет семьсот назад изобрел преподобный Шварц[12], изрядно при этом погорев, необходимы три основных компонента. Древесный уголь, селитра и, конечно, сера.

Угля в Фивах было хоть завались, селитру, хотя и с некоторой долей труда, тоже можно было добыть, поскольку естественных нужд горожане не чурались и регулярно их справляли в отведенных для этого местах, откуда сие стратегическое сырье и добывали впоследствии несколько столетий кряду, но… Третий элемент, краеугольный, замечу, камень всего состава, новоявленному алхимику был недоступен. Ну не применялась в нехитрых ремеслах, практикуемых в Фивах, сера, и все тут! Хоть тресни. Так что пришлось отложить создание стрелкового оружия на неопределенный срок…

Игра на бирже, всякого рода «схемы» с лесом, нефтью и товарами народного потребления в эту эпоху, еще далекую как от экономических учений Адама Смита, так и от теорий Маркса, Энгельса и Егора Гайдара, не котировались совершенно. Равно как риэлторские услуги, маркетинговые исследования и обналичка бюджетных денег «в серую». Последняя, может быть, где-нибудь в столице наверняка имела место, по той причине, что подобные махинации стары, как мир, но в патриархальном городишке до таких сложностей еще не доросли.

Вообще, полусонные Фивы живо напомнили Дорофееву приснопамятный ильфо-петровский Старгород с многочисленными похоронными бюро в пору его расцвета. Никто, правда, не навязывал встречным-поперечным выставочных глазетовых гробов с кистями, но весь город целенаправленно трудился в данном направлении. Если конкретно – обеспечивал достойную загробную жизнь себе и окружающим. Египет, так сказать, увидит вас в гробу еще при этом поколении, товарищи!

Рамоон, дитя своего времени (Сергей, кстати, по-прежнему продолжал звать ее Ромкой), тут же бодро включилась в созидательный процесс, устроившись прядильщицей-мотальщицей в местную артель по выработке льняных бинтов для обмотки мумий, на которые уже несколько сезонов подряд имелся большой спрос. Увы, для мужчины в этом чисто женском коллективе работы не нашлось.

Точно так же получил он от ворот поворот в цехе по изготовлению кипарисовых саркофагов, в гончарной мастерской, на папирусной фабричке, смолокурне (она же, по совместительству, парфюмерная лаборатория), пивоварне, кузнице и лесопилке. Что уж говорить о творческом объединении золотых дел мастеров, куда подбирали исключительно по блату и к тому же строго учитывали национальный признак?

Оставалось идти либо служкой в местный храм Анубиса[13], заодно (да ладно «заодно» – в первую очередь!) выполнявший функции городского морга, либо в каменоломню.

Первое претило Дорофееву по банальной причине: он с детства боялся покойников, поэтому и проработал в свое время в морге санитаром всего три дня. А уж присутствовать при процедурах, о которых весело и доходчиво ему поведала Рамоон, как истинная египтянка со всеми премудростями перехода в Вечность знакомая досконально, – боже упаси!

Оставалось одно. И как ни шептала вечерами ему на ухо девушка, что она-де прокормит обоих и пусть он не утруждает себя, – совесть бывший бизнесмен имел.

Работа по выгрызанию (иного слова не подобрать) каменных блоков из горного массива оказалась предельно «творческой». Ну, то есть такой, от которой кони дохнут. Царапая раз за разом бронзовым «стилом» субстанцию, похожую на засохшую шпатлевку, Дорофеев вспоминал свои подростковые упражнения в «подъездно-наскальной» живописи. За небольшим исключением: предполагалось процарапать не несколько прямых линий миллиметра по два глубиной, складывающихся, чаще всего, в некую псевдоматематическую формулу из трех знаков, а глубокую – более метра – борозду, идеально очерчивающую будущий «кирпич» великанских размеров. Так что упорные возвратно-поступательные движения, а главное, результат напоминали еще и другое подростковое увлечение…

Пару дней спустя после «зачисления в штат» Сергей уже твердо знал, что все домыслы историков относительно рабского труда на египетских каменоломнях – бред сивой кобылы. Особенно если учесть масштабы архитектурно-строительной деятельности. Не в силах подневольного трудяги дать такую выработку в смену, чтобы хватило на все храмы и прочие постройки! Если за спиной у человека лишь надсмотрщик с кнутом, а впереди – миска пшеничного варева да сухая лепешка, то ничего дельного от него не добьешься.

Но совсем другое дело, если человек свободный «пашет на сдельщине», при которой как потопаешь – так и полопаешь.

Дорофеев ожидал увидеть изможденных доходяг с исхлестанными спинами, ползающих, будто мухи, по каменному крошеву – эдакий ГУЛаг египетского разлива в представлении наших доморощенных демократов и либералов, – а увидел…

Увидел слаженный коллектив веселых здоровяков, мужичков-хитрованов, у которых отлично «варит котелок», которые имеют про запас массу всяких примочек, чтобы и выработку повысить не без пользы для своего кармана, и сделать так, чтобы нормы остались на прежнем уровне. А оттрубив смену – пойти теплой компанией в кабачок и спустить там медяк-другой на пиво.

Новичка вначале приняли холодно – уж больно отличался заросший шерстью светлокожий верзила от жилистых аборигенов сплошь шоколадного оттенка. Но трудяга – везде трудяга. Поняв, что «шерстяной» отлынивать не собирается, старожилы прониклись к нему уважением, кое-что подсказали, кое-что показали, и работа пошла… А уж после традиционной «проставы» Сергей стал на каменоломне своим человеком…

* * *

Сергей шагал по улицам ночных Фив домой, чувствуя, как гудят натруженные за день руки, ноет поясница (полдня пришлось «шкрябать» в узком закутке на третьем участке, где, как назло, в мягкий известняковый пласт оказалась вкраплена железняковая прослойка), саднит ободранный локоть…

Да-а… Совсем не так представлял он себе житье-бытье в прошлом, совсем не так… Кстати, все мечты насчет «полубога» вообще рассеялись в прах: огнестрельное оружие здесь уже знали, и порох тоже не был страшной тайной.

Порох, как и многое другое, принесла с собой волна русского завоевания, докатившаяся и до таких отдаленных мест, так что Дорофеев, прикинув на пальцах, высчитал свое примерное местоположение на временной шкале.

Никаких, естественно, четырех тысяч лет. Приблизительно та же эпоха, куда он запулил Жорку Арталетова, жаждавшего звона клинков и шороха дамских кринолинов. Где-то середина шестнадцатого века от Рождества Христова. Сергей сам видел казаков на улицах, православные церкви, мирно сосуществующие с храмами египетских богов, даже указы, писанные старославянским шрифтом на «досках объявлений». А большинство «предприятий» города подчинялись «хоронному приказу» – своеобразному министерству загробных дел…

А все балбес Горенштейн! Ткнуть бы ему сейчас в физиономию ту справочку с радиоуглеродным анализом ракушки, собственноручно выколупнутой Сергеем из окаменевшего кораллового рифа, неведомым землетрясением поднятого на без малого десятиметровую высоту над уровнем моря.

«Плюс-минус столетие, но за четыре тысячи лет я вам ручаюсь!.. Побываете в эпохе фараонов…»

Ага, побывал. Только фараоны оказались местными ментами, а камни сейчас приходится тесать для гробниц великих русских царей.

Понятное дело, смекнули владыки, что если похоронят их в жарком песке, а не в сырой родимой землице, то и лежать будет не в пример комфортнее. Особенно если принять во внимание египетские похоронные традиции, действительно очень древние.

Как по секрету шепнули Сергею работяги (откуда узнали – неведомо!), плиты и блоки сейчас готовились для гробницы царя Ивана, который пока еще здравствовал, но покоиться желал не хуже своих предшественников. Который Иван по счету, неграмотные каменотесы не знали, а что до прозвища царского, то их знание русского языка так далеко не простиралось.

И про пирамиды какие-то они ничего не слыхивали, а на просьбу Дорофеева хотя бы приблизительно начертить на устилающей пол каменоломни тонкой, словно мука хорошего помола, известковой пыли форму гробницы, рисовали что-то похожее на ленинский мавзолей. Три широких уступа и арка входа.

Более того: по словам товарищей, почти возведенный уже мавзолей совсем недавно рухнул, и теперь приходилось спешным порядком возводить новый. Оттого и трудились в три смены, и новичков на работу брали не чинясь.

Вырубленные блоки грузились на барки и тихим ходом сплавлялись к устью Нила, где в них, как в воздухе, нуждались строители, уже шеей ощущавшие неминуемый гнев наместника и остроту палаческого топора.

– Пришер-л, Серр-ы-и-ый? – выбежала навстречу суженному Рамоон, тщательно выговаривая не слишком-то пока дающиеся звуки чужой речи. – Ужи-ын на стор-ле!

Сергей устало погладил девушку по колючим, прилично уже отросшим волосам и отправился на задний двор мыться. Главным неудобством он считал полное отсутствие в каменоломне душа. За целый день, проведенный в клубах белесой пыли, на коже и в волосах скапливались пригоршни известняка, сначала превращавшегося от пота в серую кашицу, а затем – от солнца – затвердевавшие в однородную массу, по прочности почти ничем не уступавшую первозданному камню. Возможно, даже потверже рыхлого, пронизанного порами и микроскопическими трещинками «монолита».

Шипя от боли, каменотес выдирал из изрядно отросших волос каменные шарики, тоскливо думая о том, что, вероятно, скоро придется побриться наголо, как остальные «коллеги». А, принимая во внимание, что бритвы были тоже бронзовые, в чем довелось убедиться за ежеутренним бритьем, экзекуция предстояла еще та!

Сгустки затвердевшего известняка никак не хотели снова размокать под водой и, отброшенные в сторону, громко щелкали о покрывавшие двор каменные плитки.

«Какой хороший цемент! – прокручивал мысленно Дорофеев фразу из известного кинофильма. – И не отмывается совсем…»

И вдруг замер, не замечая того, что продолжает тянуть за ручку самодельного душа – веревочку, прикрученную к амфоре с нагревшейся за день водой, в свою очередь подвешенной к деревянному столбу. Стопора в этом примитивном устройстве предусмотрено не было, поэтому в какой-то момент опустевший сосуд перевалил критическую отметку, автоматически отстыковался от подвески и звонко клацнул о твердую Серегину башку, рассыпаясь вдребезги.

Возможно, многие сомневаются в том, что именно удар яблоком по голове подвиг Ньютона на открытие закона всемирного тяготения, но амфора, рухнувшая на голову бывшего бизнесмена, разбившись, наоборот, собрала ранее роившиеся без особенной системы мысли в одну прочную конструкцию.

– Какой хороший цемент… – пробормотал он вслух и с диким криком «Эврика!», как был голый, кинулся в дом.

Рамоон, собиравшая на стол, несколько дулась на «мужа».

В последнее время из-за крайней усталости он нередко манкировал супружескими обязанностями, отговариваясь «тяжелым днем», «поздним временем» и прочими вескими причинами. Теперь же, увидев голого мокрого мужика, блажившего что-то непонятное, она подскочила, словно ужаленная в самое интересное место, и мгновенно скинула нехитрую домашнюю одежонку, трезво решив, что тот просто решил разнообразить вечерний досуг, а упускать момент – глупо.

– Еврика! – радостно вторила она Сергею, норовя повиснуть у него на шее. – Еврика!

«Может это клич у них за морем такой любовный? – думала она. – Вон ведь у зверей тоже так бывает… Только люди все больше молчком, да тишком…»

И разочарованию не было предела, когда он, даже не обратив на нее внимания, рухнул на колени перед чаном с замоченной «робой» каменотеса и принялся торопливо обдирать с нее катышки засохшей пыли, становившейся при стирке сущим наказанием: попробуй раздолби камушек, а отрывать – ткань испортишь.

– Еврика… – жалобно повторила Рамоон, уже теряя надежду привлечь к себе внимание внезапно спятившего Серр-Гея. – Еврика…

«Неужели он не видит, какая я красавица? – грустно думала она, следя за непонятными манипуляциями мужчины. – Как я хочу его, как я люблю его?.. Для кого я крашу губы? Для кого я умащиваю кожу маслом? Для кого я, наконец, купила эти дорогущие звонкие браслеты на лодыжки? Не хуже, между прочим, чем у храмовых танцовщиц… Я и станцевать для него могу и… и…»

Слезы неудержимым потоком хлынули из ее глаз…

И тут произошло чудо.

Дорофеев вскочил, подхватил на руки девушку и закружил по комнате ее невесомое тело:

– Ты бы только знала, Ромка, какое ты у меня чудо! Если бы ты только знала, какой я у тебя молодец!

За одно только это Рамоон могла простить любимому все на свете.

«Какой он все-таки милый…»

* * *

Увы, изобрести порох… тьфу, цемент оказалось маловато для покорения Египта.

Более того, изобретение нужно было сохранить в тайне, поскольку патентной практики еще не существовало в природе. Да и где бы его здесь применили? Отливать блоки вместо того, чтобы вырубать их из монолита, конечно, гораздо проще и дешевле, но предстояла ведь транспортировка в низовья Нила, а, как говорится в меткой русской пословице: «За морем телушка – полушка, да рубль – перевоз…». Внедрять новую технологию требовалось строго на месте применения, желательно заручившись поддержкой достойного покровителя. Эх, в своем времени и родной стране Дорофеев знал бы, что делать!

Думай не думай, а первым делом следовало еще добраться до тех мест, где можно найти и покровителей, и поле для приложения сил. А ведь от Фив до Мемфиса далеко не те полторы сотни километров, которые пришлось где проковылять, где даже проползти до Фив от того места, где пленников «освободил» то ли обычный лев, то ли сам могучий Акер в львином облике, имевший какие-то свои виды на парочку, кроме гастрономических.. Пройти пешком весь этот путь нечего и мечтать. А места в караване, или, что предпочтительнее всего, в торговой барке, стоят денег.

Денег же было – кот наплакал. А ведь кроме «проездных» нужна приличная одежда, припасы в дорогу… Но и рвать жилы в каменоломне, медленно, но уверенно зарабатывая там силикоз[14], уже совсем не хотелось…

И пришлось Сергею вспоминать раннюю зарю своей карьеры, когда он, молодой и полный наполеоновских планов, торговал с лотка всякой всячиной, благо дефицит тогда царил, спасибо чуткому руководству партии и правительства, тотальный. Рядом мирно соседствовали «Дихлофос», одинаково любимый как тараканами, так и алкоголиками (два «пшика» в газировку, и нирвана гарантирована), французская косметика польско-турецкого разлива, пластиковые крышки для домашнего консервирования и водка из-под полы. Навыки плавания в опасном море бизнеса Дорофеев приобрел именно там.

Вот и теперь, разложив на тряпице свои доморощенные товары, уселся изобретатель в длинном ряду торговцев всяческими мелочами на фиванском городском рынке.

Если бы кто-нибудь из современников взглянул на то, чем пытался завлечь коммерсант покупателей, то сразу признал бы в его поделках продукт иной, более высокой технологии, чем существующая. Чего стоили только стаканчики, несколько напоминающие высоковольтные изоляторы, которые Сергей, абсолютно не имея представления о гончарном ремесле, навострился штамповать из известковой массы. С помощью матрицы и пуансона, своими руками вырезанных из дерева! Правда, главным и, пожалуй, единственным их достоинством была лишь одинаковость… Стандарт, так сказать.

Увы, стандартизацию местные недотепы еще не умели ценить. Они останавливались, конечно, возле белоснежного Сергеева «воинства», аккуратными рядами расставленного по холстинке, дивились, пытались найти «двенадцать различий», но раскошеливаться не спешили. Действительно: зачем покупать неуклюжие толстостенные сосуды, которые никак не станут украшением стола, когда в соседнем ряду завались подлинных произведений гончарного искусства? Ну и что с того, что не бьются? Не для того ведь покупают посуду, чтобы ежесекундно швырять об пол? А если и разобьется иногда, то это к счастью! В конце концов, и новую плошку недолго купить…

Еще меньше «небьющихся» стаканчиков (которые все-таки в ряде случаев бились не хуже обычных, глиняных) пользовались спросом аляповатые статуэтки, глядя на которые зачастую трудно было отделаться от мысли, что изготовлены они без помощи рук. Сплошной модернизм.

А что делать, если главным шедевром, вылепленным маленьким Сережей в четвертом классе на уроке труда, была голова динозавра, которую учительница сослепу приняла за нечто иное и выгнала из класса под обидный хохот товарищей. Да еще двойку в четверти влепила за якобы «непристойное поведение на уроке»… Но ведь это на самом деле была голова динозавра! Жорка мог бы подтвердить – он туловище лепил. Вот, кстати, кто мог бы отличиться на поприще художественной лепки из революционнонового композитного материала, да где ж его взять…

Ромка почти ничем не могла помочь любимому в искусстве ваяния, но подсказала кое-какие идеи, и под ее чутким руководством родились (опять-таки штампованные) зернышки для бус, пряжечки и подвески. Отлично получились бы пуговицы, но у египтян одеяния, требующие застежек, не слишком-то котировались.

Такая стандартизованная фурнитура шла на ура, и фирма «Дорофеев, Рамоон и К°» едва успевала пополнять запасы. Жаль только, что оптовых покупателей не предвиделось, а розница приносила сущие гроши…

Погруженный в невеселые думы, Сергей сидел в тенечке, замотав голову тряпицей, наподобие феллаха. День выдался жаркий, и рубаха была сброшена за ненадобностью. Да, почитай, две трети торговцев сверкали голыми торсами, может быть лишь не такими волосатыми, как у Дорофеева.

– Чего это у тебя? – раздался над головой незнакомый голос.

– А? Ага. Вот стаканчики для всего на свете, не бьются, не ломаются… Вот бусы…

– Да я не про рухлядь твою спрашиваю! Вот это что такое?

Сергей недоуменно поднял голову.

Смуглый палец незнакомца самого что ни на есть криминального вида указывал на левое плечо торговца, где под рыжеватой курчавой шерстью виднелась чуть смазанная от времени эмблема воздушно-десантных войск с гордой надписью «ДМБ-87».

– Что-что… Наколка. Татуировка то есть. Сам не видишь?

– А ты на меня кувшин не кати, понял? – растопырил пальцы блатной. – Ехзар замазанный!

Кто такой «ехзар», да еще «замазанный», Дорофеев пока еще не знал, но догадывался. А также догадывался, что это банальный наезд, причем совсем левый, так как с местной братвой, крышующей рынок, давно были установлены долженствующие ситуации отношения. Уж в чем-чем, а в подобных вопросах коммерсант толк знал.

– Базар фильтруй, понял? – Пальцы Сергея сложились в не менее замысловатую конструкцию, а слегка напряженный бицепс (в каменоломне он сбросил лишний жирок и прилично подкачался, не хуже, чем в тренажерном зале) довершил дело.

Жулик заметно занервничал, пару раз оглянулся и заговорил уже иным тоном:

– Слышь… За ехзара извини, паря, погорячился…

– Замяли, – длинной струйкой слюны чвыркнул в сторону Дорофеев. – Чего надо-то?

– Да вот… Ту… Тутировка эта… Сделать такую красоту еще сможешь?

– Тебе? Дорого будет стоить.

– Да не мне… Я чо… Пахану нашему…

Так, нежданно-негаданно, Сергей нашел для себя новый, практически неиссякаемый источник доходов, поскольку «наколочное» дело он знал, любил и был в нем своего рода виртуозом, в отличие от скульптурных экзерсисов…

8

Требуется симпатичный, воспитанный сибиряк. Оплата – сдельная. Прививки и родословная приветствуются.

Из объявления в газете

– Вот на таких условиях Та-Бастаа готова показать нам тайный лаз в эту гробницу, – закончила Жанна свое недолгое повествование, когда вся четверка вновь собралась за шатким столом «штаб-квартиры».

Спасатели и вновь примкнувший к ним Нестах надолго задумались. Причем последний, пребывая в глубокой задумчивости, по миллиметру двигал руку в направлении аппетитно обтянутого тонкой тканью Жанниного бедра.

– Ну, допустим, – неуверенно начал Горенштейн, – сохранность вверенного имущества мы им можем гарантировать…

– Ага! Особенно с этим! – Девушка скинула со своей талии шаловливую ручку вора и от души залепила тому звонкую пощечину. – Разве только связать его по рукам и ногам.

– А я и без рук могу! – огрызнулся грабитель могил, потирая скулу и отворачиваясь. – Если пошуровать в могилке не дадите – я вам не компания. Нашли дурака!