Майское лето

Джин смотрел на него исподлобья и всем своим видом показывал, что Даня еще не дорос «апортами» раскидываться.

– Подожди, – сказала Нина и взяла другую палку, – сейчас он разойдется. Апорт! – и тоже кинула ее далеко-далеко.

И случилось чудо. Джин, хоть и не как довольный щенок, но все же с лаем помчался следом.

Вернулся назад уже с виляющим хвостом и без тени сна на мордочке.

– Теперь он и с тобой должен поиграть, – Нина передала Дане мокрую от слюней палку.

– Вот уж счастье, то есть не я с ним, а он со мной. Честь так честь…

Пока Даня, как и Джин, носился по участку, кидая и выискивая (наперегонки с Джином) палку, Нина с Филей стояли на крыльце и молчали.

Со стройки, которая была от них всего в паре десятков метров, доносились голоса, один из которых был дедушкиным.

Подул ветер, и Нинины ноги тут же покрылись мурашками.

– Ой! – сказала она и обхватила себя руками. – Даня был прав… Холодно…

Филя стянул с себя толстовку и протянул ей. Сам остался в футболке.

– Я лучше сбегаю до своей комнаты, ты же замерзнешь… – Она робко прижала его толстовку к груди.

– Не замерзну, – он улыбнулся. – Я же закаляюсь. А ты, похоже, врала мне в лицо.

– Ладно, признаю, – Нина поспешно натянула на себя его толстовку, которая по длине была почти такая же, как и ее платье. – Бесстыже, беспардонно и нагло лгала. Я не закалялась, я просто не угадала с одеждой… Как видишь, я постоянно не угадываю…

После этого разговор пошел проще, и Филя даже стал шутить. Улыбаясь, Нина на секунду перевела взгляд за Филину спину (просто оглядывала двор) и совершенно случайно увидела, что этот мальчишка в кепке снова смотрит на нее.

«Надеюсь, он решит, что мы с Филей пара», – подумала Нина.

Однако она совершила ошибку: все продолжала смотреть на парня. Он заметил, конечно. Заинтересованность в его взгляде в ту же секунду сменилась каким-то фамильярным заигрыванием. Нина возмутилась до глубины души и больше на него не смотрела.

Наконец вернулась Туся. На плече ее висел пленочный фотоаппарат, помещенный в прямоугольный кожаный чехол.

– Ну что, идем! – Туся светилась от счастья.

И они направились к сосновому бору.

Глава пятая

Нина чувствовала себя странно и немного комично. Она попеременно глубоко вдыхала прохладный и свежий воздух соснового леса и задерживала дыхание, потому что Филя шел рядом с ней и их пальцы иногда (что совершенно естественно при ходьбе) соприкасались.

Нина сама не могла толком понять, когда почувствовала первые волнения в сердце при виде Фили. В детстве, то есть в ее детстве и в его отрочестве, он почти не обращал внимания на всю их компанию. На лето он всегда привозил сюда, на дачу, кучку близких друзей, которые были куда ближе ему по возрасту, а в городе Нина его совсем не видела. Конечно, она часто захаживала в гости к Дане с Тусей, но Филя в это время обычно где-то пропадал с друзьями.

Когда все они еще немного повзрослели, примерно классу к девятому, общение их стало более близким, и Нина могла сказать, что Филя уже не скучает, оказываясь в компании своих младших брата и сестры и ее, Нины.

Вот в это время Нина в него и влюбилась. Ей понравилось, что он всегда одевался не тяп-ляп, как мальчишки в школе, а аккуратно; не мешал фиолетовый и зеленый в одном образе, а предпочитал белые и бежевые оттенки и простые фасоны. Когда Нина впервые увидела его в джинсах и простом черном свитере, она чуть с ума не сошла, – так ей казалось странно, что молодой мужчина может что-то смыслить в стиле. Однако Филя не был щеголем или пижоном. Нет же, он просто получил превосходное воспитание, в которое входило и понятие о приятном внешнем облике мужчины. Но что еще более привлекало в нем Нину, так это его манеры, которые скорее уместнее были бы во времена Пушкина, нежели сейчас, в свободном двадцать первом веке. Он вставал, когда входили девушки, отодвигал для них стулья, помогал накидывать пальто, при знакомстве руку, конечно, не целовал (это правда было бы уже слишком и совсем бы его не красило), но и не тряс, а просто крепко сжимал обеими ладонями. Многие молодые люди в окружении Нины, например Даня, делали то же самое, но исключительно с понравившимися хорошенькими девчонками, а Филя же просто был так воспитан, он не мог вести себя иначе, поэтому с одинаковой вежливостью помогал надеть пальто и новой обаятельной знакомой, и своей собственной совсем старенькой прабабушке.

Вот когда Нина стала видеть различия между ним и окружающими ее ухажерами, она в него и влюбилась. Ей самой казалось смешным, что она, девушка, которую зовут на свидания с четырнадцати лет и которой с садика признаются в любви все подряд, вдруг решила погрузиться в пучину отчаяния, которую таит в себе неразделенная любовь. А пока что с Филей ее связывали именно неразделенные чувства. Она вообще-то понятия не имела, как он к ней относится. Ей казалось, что за столько лет знакомства Филя уже привык к ее обаятельной и очень манящей натуре (и красоте). Она всегда флиртовала с ним. Сначала в шутку. Ей просто нравилось флиртовать, а он игру поддерживал. А потом уже, когда она вдруг поняла, что влюбилась, флиртовать продолжила, чтобы он не сумел разглядеть за ее робким поведением волнение в сердце. Ей думалось, что рано или поздно все пройдет, но волнение никуда не девалось, другие мальчики не привлекали ее совсем (хотя на свидания она ходила, просто чтобы дать им шанс), а Филя становился все лучше и лучше, но все так же только шутил с ней, не желая превращать флирт во что-то по-настоящему серьезное.

Не то чтобы Нина сильно мучилась из-за безответных чувств, нет. Она еще в четырнадцать лет пообещала себе, что никогда не будет изводить себя из-за другого человека. «Не заинтересован во мне? Ну и ладно, какие могут быть вопросы? Пойду лучше на курсы по верховой езде запишусь». Поэтому большую часть года она была совершенно свободна от сердечных терзаний и только три летних месяца, когда их с Филей дороги пересекались, выводили ее из состояния равновесия.

– Слушай, Улитка, а сфоткай меня здесь, у пенька. Смотри, какой он крутой, как нос Бабы-яги, только повернутый вертикально, – сказал Даня.

Туся покачала головой:

– Это ведь тебе не на айфон щелкать, тут всего тридцать шесть кадров. Растрачивать попусту их нельзя.

– Я думал, мы ради веселья вышли пофотографироваться…

– Нет ничего веселого в том, чтобы тридцать шесть раз увидеть твое лицо на пленке.

Даня насупился и дальше шел, демонстративно оглядывая верхушки сосен.

– А по-моему, – сказала Нина, – это интересный феномен… Я про пленочные фото. Как только фото стали дефицитом, их ценность тут же возросла. Есть вероятность, что сегодня мы сделаем одни из лучших наших фото… потому что будем тщательно выбирать момент, понимаете? Я хочу сказать, что это забавное наблюдение, стоит что-то ограничить, так оно тут же становится ценнее в несколько раз, даже в десятки раз!

– Поэтому, когда государство выпускает слишком много денег, происходит инфляция, – сказал Филя, – когда чего-то слишком много, люди банально перестают придавать важность и значение этому. Происходит обесценивание.

Нина тут же подумала: «Да… поэтому мои одноклассницы так легко относятся к любви. Когда каждую неделю встречаешься с новым парнем и расстаешься, как только какие-то яркие чувства угасают, не можешь относиться к волнению сердца как к чему-то особенному… А если… – она глянула на идущего рядом Филю, – если я именно поэтому так его люблю, из-за того, что вижу раз в год?»

– Ой! – воскликнула Туся. – Смотрите! Как свет падает. Полосы красивые на лицах будут… вставайте давайте все трое. Дань… – он все еще демонстративно оглядывал сосны, – ну что ты как маленький, сделаю я тебе портрет, сделаю…

Он ослепил всех своей довольной улыбкой, когда повернулся, услышав эти слова.

– Нин, встань между мальчиками, а то слишком много мужского пола в одной стороне кадра.

– Вообще-то во всем мире мужского пола не хватает, а тебе – перебор, – вставил свои пять копеек Даня. Туся даже не обратила внимания на его слова.

Позируя, они все соприкасались друг с другом. Было бы странно, если бы близкие друзья на фото стояли в метре друг от друга. Расстояние теплоты не добавляет. «И все-таки странно, – снова озадачилась Нина, – почему тогда разваливаются отношения на расстоянии, если чем реже, тем ценнее? Может быть, отношения не столько должны быть дорогущими холодными бриллиантами, сколько золотом? Чтобы ценно, но и не холодило кожу… или душу».

В сосновом бору они пробыли совсем не долго. Филя хоть и держался мужественно, но все же не мог ничего поделать со своими мурашками и покрасневшим носом.

– Давайте уже в поле пойдем, – сказал он.

Нина смотрела на него, одетого в легкую белую футболку, и, кутаясь в его теплую толстовку, млела. Какой он сильный и благородный! Отдал свою кофту ей, Нине… Сам мерзнет, но виду не подает, не просит вернуть ему толстовку… Такой настоящий джентльмен…

Оглядывая бесконечные просторы, Туся тут же схватилась за фотоаппарат.

– Дань, иди сюда…

– Ну наконец-то… И смотри, чтобы портрет был изумительным, именно такой эпитет должен ему подходить, поняла, Улитка? – громко сказал он, чтобы Туся услышала его издалека.

Нина с Филей стояли поодаль, около входа в лес. Молчали.

Вдруг Филя протянул руку к ее волосам, провел по прядям около лица. Нина оторопела, не зная, как себя вести. Впервые к ней нежно прикоснулся тот, кто действительно ей нравился.

– Божья коровка.

– Что? – она посмотрела на него.

– У тебя на волосах была… Вот, – он раскрыл ладонь. По ней действительно ползал жучок. – К счастью. Какому-то большому счастью. Примета такая.

Нина поспешно убрала прядь за ухо и улыбнулась.

– А что, на экономическом факультете изучают фольклор?

– Нет, – он тоже улыбнулся, – честно говоря, сам не знаю, откуда это в голове. Может, вру. – Он пожал плечами, а потом поднес раскрытую ладонь к Нининым губам и сказал: – Загадай желание и подуй. Она полетит и унесет желание на небо. Это уже знаю от Туси. Она их в детстве вылавливала, как Деда Мороза.

«Вот бы большое счастье случилось», – загадала Нина, думая о Филиной улыбке, и подула, зажмурив глаза.

Когда она тихонечко разлепила один глаз, божья коровка все еще ползала по руке Фили.

Нина не успела расстроиться, ее отвлек Тусин голос:

– Подождите, не двигайтесь! Я боюсь, что предыдущий кадр не удался, это же пленка… Нина, а ты можешь еще раз подуть…

Нина пожала плечами и набрала в легкие воздуха. В этот раз она уже не представляла Филю, только мимолетная мысль пронеслась в голове: «Ну, счастье можно?»

– Улетела, – услышала Нина Филин голос и открыла глаза.

– Слушайте, там водонапорная башня стоит, может, наперегонки, а? – сказал Даня, указывая вдаль.

– Стойте, я фотоаппарат уберу… Представляете, он меня заставил потратить на него пять кадров! Кривлялся…

И они бросились по полю. Нина улыбалась, длинные волосы летели за спиной. Краем глаза она видела своих друзей.

Добежав, они все тут же рухнули на Даню, который примчался первым. Так и лежали на траве, положив головы Дане на живот.

Ноги у Нины болели оттого, что она слишком сильно ударяла ими о землю во время бега, грудь вздымалась. На щеках, судя по Тусиному виду, у нее тоже алел румянец.

Они засмеялись, спугнув безмятежную тишину в майском поле.

– Слушай, Улитка, – Даня потряс Тусю, чтобы убедиться, что она точно слышит его.

– Чего… – отозвалась Туся, все еще тяжело дыша.

– А как ты фото собралась проявлять? Там же целая лаборатория нужна…

– Мы с папой проявляли в ванной. Закрывались, и все, – сказал Филя. – Я тут, к слову, вообще единственный из вас, кто еще пленку застал.

– Поцелуй себя в лобик, – сказал Даня. – Так что? Нам-то фото как увидеть?

– Я отдам Филе пленку, когда он в город поедет. Он отнесет ее в специальный салон, оставит мою почту. Они проявят и пришлют электронные снимки.

– А когда ты уезжаешь? – спросила Нина, посчитав, что ничего такого особенного в ее вопросе нет.

– Завтра утром, – ответил Филя, – а вечером у меня зачет.

Нине тут же расхотелось смеяться, и она притихла.

Глава шестая

Нина никогда совой себя не считала и искренне не понимала, что можно делать в постели после восьми утра. Даже зимой она вскакивала неприлично рано, а уж летом – солнце будило ее практически на рассвете.

Обычно она несколько минут просыпалась, терла глаза, сонно оглядывала уже залитую светом комнату. В уши ее влетало пение птиц, окончательно прогоняя дремоту.

Нина вставала, потягивалась так, что кончики светлых волос свешивались почти до подколенных ямочек и обнажался кусочек кожи над резинкой шелковых пижамных штанов. Потом она немного разминалась, крутила головой или руками, лениво рассматривая пейзаж за окном, так же не торопясь расчесывала волосы перед тем, как принять душ. После душа, румяная и довольная, она заканчивала чистить перышки и спускалась к завтраку.

Сегодня Нина ничего из вышеперечисленного не сделала. Проснувшись, первым делом она подумала: «Через пару часов он уезжает» – и сразу же расстроилась. Пока по ее телу стекали горячие капли воды, она старалась собраться с духом, чтобы с честью выдержать сегодняшний день, а точнее – утро. Мысль не пойти провожать Филю даже в голову ей не приходила. Она не могла упустить возможность обнять его, хотя бы под предлогом прощания.

Несмотря на душевную тоску, у шкафа и зеркала Нина вертелась особенно долго. Если мужчина уезжает (неважно, твой он или нет), лучше на прощание врезаться ему в память, будучи совершенством (хотя бы внешне).

Тете Тане снова не здоровилось, поэтому на завтрак все собрались за столом в гостиной у Нининых бабушки и дедушки. Видимо, бабушка посчитала, что отъезд соседского мальчишки («Хотя, какой он мальчишка, совсем не мальчишка… ах…») – повод особенный и негоже завтракать в столовой, как и всегда.

Нина мало болтала, больше пила кофе. В животе сжимался узел, как будто ее ждало выступление перед публикой или важный экзамен.

Когда все встали и направились к выходу, зарядил мелкий, противный дождь. Погода стала удручать даже Даню, а уж на Нину она совсем подействовала меланхолически.

Когда все выплыли из дома друг за другом, как тонкий ручеек, Нина еще раз глубоко вздохнула, чтобы хватило сил выглядеть как обычно, и вышла следом за всеми.

Филина машина стояла у ворот дома его бабушки. Все уже столпились около нее, даже бледная тетя Таня, завернутая в простую шаль.

– Ну давай, Филя, удачи на сессии, – шмыгнула носом Туся и привстала на носочки, чтобы обнять брата.

Филя уже год как не жил с родителями, поэтому Туся видела его почти так же редко, как и Нина.

Нинина бабушка поцеловала Филю в щеку – уже давно свои люди. Дедушка похлопал его по плечу, а потом вдруг сказал громко:

– Никита, Женя! – Нина оглянулась. Сначала она увидела подпрыгивающую кепку (потому что Никита при ходьбе немного подпрыгивал), а потом уже и самих молодых парней. Они шли по дороге. – Идите пока во двор, я сейчас освобожусь и подойду.

Нина быстро выкинула их из головы, когда Филя, закончив прощаться со всеми, посмотрел на нее. Она слабо улыбнулась, робко заправила локон за ухо и утонула в Филиных объятиях, которые, к ее невыразимому сожалению, были совсем не долгими. Нина едва успела ощутить тепло его тела, когда он отстранился и еще раз оглядел всех провожающих.

– Рад был повидаться, – сказал он и сел в машину.

Нина мечтала спросить, когда он вернется и вернется ли вообще этим летом, но прекрасно понимала, что вопросом, а точнее – интонацией и взглядом выдаст себя.

– Ты скоро назад? – спросила Туся, вытирая покрасневшие глаза.

– Сессию закрою и вернусь. Ребят привезу. – Он всегда приезжал с друзьями.

Филя завел машину и, сказав на прощание Тусе: «Про пленку помню, в салон завезу», – поднял окно.

Со страшной сердечной тоской Нина наблюдала, как белый «Мерседес» скрывается в утреннем тумане.

Домой Нина не вернулась. Казалось невозможным просто читать, или пить кофе, или играть с дедушкой в шахматы, стараясь абстрагироваться от шумных звуков, долетающих со стройки, когда сердце окружено стеной из ливня слез. Плакать так, как все девочки, уткнувшись в подушку у себя в комнате, она не могла. У Нины была особенность, которую она очень в себе не любила – слезы слишком долго остаются заметными на ее лице. Стоит ей несколько минут поплакать, как глаза опухают на час, а нос краснеет и вовсе на весь день. Все родные сразу все понимают и налетают с вопросами: «Что случилось?» и «Как помочь?» Поэтому плакать (хоть это и случалось редко, хотя бы потому, что поводов было маловато) Нина предпочитала в одиночестве и вдали от всех, кто мог знать, что причина покрасневшего носа в ее случае – это не холод, а слезы.

Натянув на ладони рукава теплого свитера (хоть раз оделась по погоде), она шла к уединенному месту около речки, которое они еще пять лет назад нашли с друзьями. Место это представляло собой небольшой песчаный пляж с невысоким, покрытым зеленью утесом. На краю утеса росло дерево, к которому Филя приделал тарзанку, чтобы веселее было нырять.

Нина взобралась на утес и села прямо у края. Хотела как следует поплакать, чтобы больше к мыслям об уехавшем Филе не возвращаться, но после мелкого дождика трава оказалась сырой, поэтому ощущения были малоприятными – джинсы вмиг промокли.

Нина вскочила, решив, что тогда будет слоняться по берегу и рыдать, но снова полил дождь. Кашемировый свитер намок и перестал согревать. Сжавшись так, чтобы мокрая ткань меньше холодила кожу, Нина поспешила вернуться на дачу, так и не дав своему сердечному горю выйти наружу.

Как только она закрыла за собой калитку, около нее запрыгал Джин. Мокрыми грязными лапами он марал джинсы, поэтому Нина строго сказала ему: «Сидеть!» Умный пес тут же успокоился, хотя хвост его все еще бешено летал из стороны в сторону. Нина нагнулась, провела ладонью по его мокрой макушке, а когда снова поднялась, увидела рабочих, которые торопились к воротам. Видимо, строить сегодня было невозможно, и они отправлялись домой.

Двери дома распахнулись, и дедушка громко прокричал, стараясь заглушить шум усилившегося дождя:

– Ребята! Давайте внутрь! А ты почему мокнешь? – дедушка вдруг увидел Нину. – Ну-ка все в дом! И Джина захвати.

Когда все оказались в теплой прихожей, на полу тут же образовалась лужа.

– Где ты была? – спросил дедушка, пока Нина стягивала промокшие «конверсы».

– Гуляла.

– Нашла время…

Нина пожала плечами и сразу же направилась в свою комнату – принять горячий душ. В гостиной ей пришлось задержаться, чтобы успокоить бабушкины «оханья» по поводу ее «совсем сырого внешнего вида». И тут краем уха Нина услышала разговор в прихожей между дедушкой и рабочими:

– Андрей Георгич, спасибо, да мы не сахарные ведь… Дойдем! – сказал тот, который нахальный. Нина была в этом уверена. Голос другого она и не слышала никогда.

– Гроза – это ведь дело нешуточное! – сказал дедушка своим обычным строгим командирским тоном. – Слышите, как гремит. И ветер… свалится дерево и прямо на вас… Ничего страшного, пересидите, чай попьете. У нас камин горит, а то вы мокрые все…

Гостеприимное приглашение было принято.

В комнате Нина быстро стянула с себя мокрый свитер, джинсы и нырнула под горячий душ… Блаженство! Голова и пальцы на ногах тут же согрелись, а за ними все тело.

После душа Нина хотела закутаться в халат и почитать, но вспомнила, что книгу оставила внизу, у камина, где вчера провела весь вечер. Значит, халат не пойдет, там ведь они… В белых домашних брюках и свитере Нина себе понравилась, и босая, с распущенными по плечам мокрыми волосами, она медленно спустилась.

В гостиной было шумно. На долю секунды Нине даже показалось, что Даня заглянул в гости, но нет. Никита, развалившись в кресле с белой фарфоровой чашкой чая в руке, что-то увлеченно рассказывал бабушке и дедушке. Бабушка смеялась, а в дедушкиных глазах Нина увидела одобрение и радушное отношение к этому мальчишке. Хотя вряд ли правильно называть его мальчишкой. Насколько она могла судить, он на несколько лет был старше ее. Вероятно, уже окончил школу («А он в нее вообще ходил? Разве деревенские учатся?»). Друг его сидел спокойно, выглядел хмурым и молчал, глядя на огонь в камине.

Никита увидел ее первым, потому что сидел лицом ко входу, и Нина могла поспорить на свои любимые книги, что он подумал, до чего она хороша. Он своим привычным нахальным взглядом обвел ее тело сверху вниз. Нине нравилось, когда ею любуются (а сейчас он именно любовался, а не оценивал длину ног или объем бедер), поэтому она, чуть приподняв уголки губ, заправила мокрую прядь за ухо и остановилась у входа.

– А чай еще есть? – спросила она.

– Ниночка! – бабушка встала и направилась к чайнику. – Ну что же ты, кошечка моя, под дождем бегаешь. Смотри, какой шторм… Заболеешь вдруг… Вот большая кружка, подожди, я еще меда побольше положу. Иди к камину, грейся.

Нине не хотелось сидеть с молчаливым другом Никиты, поэтому она покачала головой.

– Я у себя побуду, под одеялом. Возьму только чай. – Она забрала кружку из бабушкиных рук. – И книжку…

А здесь появилась проблема. Книга лежала на подоконнике, прямо за креслом, в котором сидел Никита. Обойти его она не могла, поэтому пришлось обратиться к нему:

– Вы не могли бы, пожалуйста, передать мне вот ту книгу…

Никита с готовностью выполнил просьбу, но перед тем, как отдать Нине то, что она просила, он картинно поклонился и сказал:

– Прошу, мадам.

– Мадемуазель. Мадам – это замужняя дама, – поправила Нина.

– Ах, пардон! Прощения просим, мы в тонкостях не сильны!

Затем он порывисто встал на одно колено и протянул ей книгу:

– Пожалуйста, мадемуазель!

Нина подумала: «Господи, какой клоун. На Даню похож…» – сунула книгу под мышку и с Джином и кружкой чая ушла к себе.

В комнате она увидела Любовь, уже свернувшуюся клубочком на подушке. Нина пристроилась около нее, а Джину приказала оставаться на ковре около кровати. Тот сразу улегся, не обратив никакого внимания на кошку.

Вскоре Нину разморило. Тепло одеяла, сопение животных и шум дождя… Глаза ее медленно закрылись, и она сладко заснула, не прочитав и страницы.

Разбудил ее Джин. Он скулил, царапал дверь и вертелся вокруг себя. Спросонья Нина ничего не могла сообразить. Дождь уже прекратился, но комната тонула во мраке из-за туч. «Ах, я задремала», – вспомнила она и быстро встала, открыв бедной собаке дверь.

Топая босыми ногами и кутаясь в свитер, Нина направилась следом за Джином. Судя по всему, он хотел в туалет, значит, нужно было открыть ему и входную дверь. Бабушка и дедушка по пути ей не встретились.

Выпустив собаку на улицу, она увидела у ворот рабочих. Видимо, они как раз собирались уходить. Похоже, дождь закончился совсем недавно.

Когда Нина открыла дверь и Джин выбежал, Никита обернулся на шум. Он поднял палец вверх, попросив ее не закрывать, и быстро направился к дому.

– Слушай, – он прислонился к дверному косяку и оглядел ее, жмурящуюся от дневного света и взъерошенную, – ты бы сказала своему этому… другу, чтобы он не совался на ту сторону реки. Настя занята, ему и влететь может за то, что с чужой девчонкой водится, поняла?

Нина ничего не поняла. Кто такая Настя? Какому другу? Кем Настя занята?

– Ладно, – он, видимо, сообразил, что она ничего не уловила, – парень такой… ну, брюнет… который ужом вьется, лишь бы выпендриться…

– Даня?

– Вот… наверно, не знаю. Приехал с тобой который.

– Даня.

– Короче, ты ему скажи, что Настя занята, что она эта, как ты сказала… мадам… и ему может здорово прилететь.

– Какая Настя?

– Девчонка, к которой он два дня подряд на свидания по ночам бегает… Ты ему просто передай, чтобы не лез, поняла? Передашь? Я мог и не предупреждать, но он же весь такой… гладкий… Побьют если, не оклемается же. Ты поняла? Передашь?

Нина честно пыталась собрать все мысли, но она проснулась слишком резко, поэтому плохо соображала.

– Какие свидания? – выдала она.

Никита даже присвистнул и принялся объяснять все заново.

– Скажи ему, что танцы и дискотеки у нас ему заказаны. Побьют – мало не покажется. Лучше, чтобы вообще не лез на ту сторону реки. Тут его трогать не будут, тут ваша территория. Поняла? Передашь?

Нина кивнула.

И как только Никита ушел, поплелась на соседний участок, по дороге думая, откуда Никита знает, что они вместе приехали… И почему он посчитал, что она что-то может знать про Настю? Вдруг имя девушки перенесло Нину обратно на перрон. Даня помог донести сумки… Да! Это была Настя, он упомянул ее имя. А Никита… похоже, он был тем, кто сидел в «уазике». А это значит… Нинино самолюбие тут же возликовало. Ведь его предупреждение означало, что он запомнил ее еще с того дня! Мимолетная встреча, а она уже сумела покорить молодого человека, надо же…