Альтернативный дозор

социальных революций. Я с тех пор и с вампирами почти не общаюсь. Все

время чувствую себя как-то неловко. Вроде я их обманул, решил свои

проблемы и ото всех это скрываю. К тому же в разговоре периодически

возникает обсуждение… – Костя замялся, – всяких физиологических

моментов, ну и не только физиологических. Надо или уводить разговор в

сторону или начинать придумывать какие-то несуществующие ситуации. В

38

общем, проще не поддерживать отношения. Так что я с иными практически

не общаюсь, за исключением родителей.

– Совсем ни с кем?

– Нет, недавно появились новые знакомые. Парочка оборотней.

Случайно с ними познакомился. Когда от тоски рванул на полгода в Кению.

Довольно молодые ребята, лет тридцати. Странно как-то, что я тебе это

таким тоном говорю. То есть на самом деле они старше тебя, но я как-то тебя

воспринимаю скорее своей ровесницей. Ой, еще раз пардон. Сказать такое

женщине – это явное хамство.

Надя отмахнулась:

– Такое хамство я как-нибудь переживу. Будем считать, что я умудрена

тяжелой судьбой и жизненным опытом. И что твои оборотни?

– А ничего. Прекрасно себе живут. От лицензий отказываются, ездят раз

в полгода в Африку на сафари. В полном восторге. Говорят, что кайф, драйв, масса положительных эмоций и никаких угрызений совести. Наоборот, еще и

полезное дело делают. Не знаю, ты в курсе или нет, в Африке во многих

национальных парках всякие охраняемые антилопы, слоны и прочие

травоядные размножаются сверх всякой меры, и поэтому необходимо их

отстреливать. Поэтому охоту и разрешают. И у сотрудников все время

головная боль: как животину отстреливать, чтобы она всю кормовую базу не

подъела… Или тебе это неинтересно? Я что-то увлекся и вспомнил, что у

меня изначально было биологическое образование.

– Нет, как раз интересно.

– Ну вот. Отстреливать их вроде надо, но, с другой стороны, какой же это

национальный парк, если там охраняемых животных уничтожают. Поэтому

эти оборотни, их, кстати, Вадим и Юля зовут, с удовольствием там охотятся

и еще себя нахваливают. Они и поголовье снижают, и сотрудников парка от

угрызений совести избавляют, и сами от лицензии отказываются, и еще и

удовольствие получают. В общем, сочетание приятного с приятным. Хотя, конечно, я понимаю, что они слегка лукавят.

39

– Ну знаешь, это не самый страшный способ лукавства. А кто они?

– Леопарды.

– Наверно, это красиво смотрится, – задумчиво сказала Надя. – Леопарды

на зеленой траве…

– Если хочешь, познакомлю, – неуверенно предложил Костя. – Или тебе

это будет неприятно?

– Почему же? Считается, что у юноши с девушкой серьезные отношения, если они знакомят друг друга со своими друзьями и родителями. По поводу

родителей мы уже обсудили. С моими знакомыми общаться – сам

понимаешь… Придется начинать с твоих. А как ты вообще все это время

жил, ни с кем не общаясь? Наверно, это тоскливо? Сори, это с моей стороны

не попытка что-то выспросить про твою личную жизнь.

– Личная жизнь тут как раз не при чем. Знаешь, это как в анекдоте: «У

нас была такая чудесная ночь… – Это еще не повод для знакомства».

Сексуальные партнерши у меня, конечно, были, и люди, и вампирши. Но

общался, в смысле, именно осмысленно и интеллектуально, я в основном с

людьми. К счастью. Работа этому способствовала.

– А ты кем работаешь? – спросила Надя. – Как-то у нас с тобой о таких

прозаических вещах раньше речь не заходила. Мы сразу начали обсуждать

сугубо драматические моменты.

Костя кратко рассказал о своей работе:

– Ты знаешь, я даже этим в конце концов заинтересовался. Вначале было

просто забавно наблюдать за историками. Выкапываешь какой-то

малозначащий факт, а он просто светится весь. А потом оказалось, что это

действительно интересно, особенно, если знать реальные события и

сравнивать с тем, как их описывали и интерпретировали в разные эпохи в

разных странах разные авторы. Пожалуй, история – это действительно наука.

– История – это действительно наука, – задумчиво повторила Надя. –

Надо будет, пожалуй, когда-нибудь все-таки закончить истфак.

40

– Ты еще и на истфаке училась? – поразился Костя. – Это уже, в конце

концов, неприлично. Сколько еще обнаружится совпадений?

– Много. На истфаке я действительно училась, а потом что-то впала во

все эти раздумья и мерихлюндию по поводу своей миссии и бросила. Сейчас, конечно, не до этого, а вообще надо обязательно доучиться. История людей –

это ведь на самом деле история иных, хоть нас в дозорной школе учили и по-

другому. Мы приспосабливаемся к истории людей, а вовсе не наоборот.

– Да, всюду одни и те же интриги.

– Вот именно. Причем интриги сугубо человеческие. В этом смысле

иные абсолютно ничем не отличаются от людей, а скорее подражают им – что

темные, что светлые – что еще раз доказывает бессмысленность всяких

великих миссий. Пожалуй, я именно это и попытаюсь сказать Игорю

Николаевичу. Неплохо бы увести наш разговор в какое-нибудь невинное

теоретизирование.

––

Увести разговор в сферу невинного теоретизирования не удалось. Он

сразу пошел по другому пути. Игорь Теплов был искренне огорчен и испуган

поведением своей подопечной и обсуждать проблему теоретически был не

склонен.

– Надя, я хочу чтобы ты осознала, что темные – это всегда темные. Этот

маг помог женщине только потому, что ему была нужна энергия для его

личных интересов, и неизвестно, на какие цели он ее в дальнейшем направит.

Может, на самые гнусные.

Надя попыталась ответить по возможности ровным голосом.

– Какая разница, он бы в любом случае эту энергию получил. Действовал

он абсолютно законно. Право на вмешательство второго уровня у него есть.

Одно вмешательство раз в четыре года – все по закону. А Александр

действительно нарушил весь протокол расследования инцидента.

41

– Да причем тут протокол! – Игорь хлопнул ладонью по столу. -

Формально да, нарушил. Можно было формально и принести извинения.

Зачем ты вообще разговариваешь с темными так, как будто это люди?

На этот раз Надя сдержалась и прикусила язык:

– Я действовала в рамках официальной процедуры. И полагаю, что я, как

практикантка, не вправе отступать от нее.

– Да не действовала ты в рамках официальной процедуры! – Игорь

возвысил голос. – Наоборот, ты ее нарушила. Зачем вообще обращаться к

темному с какими-то просьбами? Для него эта женщина – просто материал, источник энергии, батарейка. Ему на нее плевать.

– Вы уверены?! – На этот раз Надя уже не сдержала эмоций. – Вы

уверены, что человек, которому наплевать на женщину, ведет себя именно

так?

Разговор явно выруливал на опасную тему. Надя пообещала себе, что

она постарается никогда не заговаривать с Игорем об Алисе. В конце концов, это был слишком нечестный прием. И сейчас она спохватилась, что сказала

лишнее. Но Игорь даже не заметил прозвучавшего в вопросе подтекста.

– Да, я уверен, – сказал он уже спокойно. – И любой маг с опытом в этом

тоже уверен. Тебе просто не хватает опыта. Ты слишком мало общалась с

темными.

Надя уже тоже овладела собой:

– Да, наверное, вы правы. Может, вы мне назначите дополнительные

дежурства? (с паршивой овцы хоть шерсти клок, – мрачно подумала Надежда,

– наберусь лишнего опыта, все польза).

Не тут-то было.

– Хорошо, я поговорю о дополнительных дежурствах с Гесером, и, наверное, мне имеет смысл ходить с тобой в патрули вместе.

Игорь Теплов был неподражаем и непрошибаем. Он не реагировал на

надины восклицания, он не чувствовал той неприязни, которая, как Надя

понимала, прямо исходила от нее, хотя она всячески старалась это скрыть.

42

Он был озабочен только тем, что его юная воспитанница плохо осознает

свою великую миссию, а виноват в этом он, как плохой наставник. Надежда

глубоко вздохнула:

– Игорь Николаевич, я чувствую, что нахожусь в состоянии душевного

кризиса. Мне нужно одной разобраться в своих чувствах и в своем великом

предназначении. Одной, самостоятельно. Поэтому я хочу отказаться от

вашего наставничества, чтобы никто не нес ответственности за мои

возможно неправильные действия, – уф! Кажется, ей удалось

сформулировать это максимально корректно.

– Надя, об этом не может быть и речи. Гесер считает, что я тебе

необходим, как наставник.

О господи! Для Игоря авторитет Гесера превыше всего. Он необходим, как наставник, и все. Интересно, если сейчас она все-таки не сдержится и

припомнит ему историю с Алисой и прямо в лицо скажет, что он мерзавец, он все равно так же заботливо и искренне будет исполнять роль наставника, потому что это его долг по отношению к бедной заблудшей овечке?

Максимально сухим и официальным тоном Надя произнесла:

– Игорь Николаевич, каждый маг имеет право отказаться от своего

наставника. Я официально заявляю свой отказ.

Игорь с глубокой печалью посмотрел на девушку:

– Надя, я вынужден буду поговорить об этом с Гесером.

––

Надя опустилась в кресло в кабинете великого и могучего Гесера, в миру

Бориса Игнатьевича. Неожиданно она ощутила юмор ситуации. Интересно, а

Гесер закончит свою речь фразой «Надя, я должен сообщить о твоем

поведении в Инквизицию»?

Гесер сразу перешел к делу:

– Надежда Антоновна, Игорь Теплов сообщил, что вы отказались от его

наставничества. Могу я узнать причину?

43

Надя слово в слово повторила фразу, сказанную несколько часов назад

Игорю Теплову. Но она явно недооценила Гесера. Тот отреагировал

неожиданно.

– Что ж, я полагаю, что ты совершенно права. Иной в твоем возрасте и с

твоей судьбой необходимо разобраться самой в себе без помощи других. Кто

бы ни были эти другие – наставник, родители или руководитель Дозора. Ты

поступила правильно, и я поговорю об этом с Игорем. – Гесер сделал паузу. –

Но тем не менее, Надя, если у тебя в ближайшее время возникнет

действительно серьезная ситуация, я надеюсь, что ты обратишься к кому-

нибудь за советом.

Надя обдумывала эти слова, заказывая кофе в ближайшем кафе. Да, Гесер явно что-то знает или о чем-то догадывается и дал ей это понять. Про

Инквизицию он не упомянул. Она явно недооценила Гесера. Более того, он

даже не закончил свои слова фразой «Мне придется сообщить о твоем

поведении Завулону».

Надя подняла глаза. Рядом с ее столиком стоял элегантно одетый

джентльмен, склонившийся над ней в полувопросительном поклоне. Завулон.

Он же Артур, он же Самуил.

– Вы не уделите мне несколько минут своего времени, Надежда

Антоновна? – осведомился он безукоризненно вежливым тоном.

– Не хотелось бы, но уделю. Я вас слушаю.

Завулон присел напротив:

– Надежда Антоновна, как я понимаю, вы в ближайшее время можете

оказаться в достаточно сложной жизненной ситуации. Если вам потребуется

моя помощь, то я к вашим услугам.

Значит, он тоже знает или догадывается. Надя не позволила себе

вздохнуть даже мысленно. Смотреть на Завулона после того, как она только

что вспоминала о том, как он пожертвовал Алисой, было неприятно. Но она

прекрасно понимала, что вот сейчас эмоции сдерживать необходимо.

– Можно узнать, чему я обязана вашим предложением? – спросила она.

44

Завулон хмыкнул:

– Исключительно эгоизму темных, Надежда Антоновна. Учитывая ваши

возможности, я бы предпочел оказать вам услугу. Светлые умеют быть

благодарными. Мне это пригодится.

Надя ненадолго задумалась. Принимать услуги Завулона было противно.

Соглашаться – крайне опрометчиво. Отказываться – глупо. Благодарить -

гадко.

– Я буду иметь в виду ваше предложение, – подобрала она наконец

нужную формулировку.

По-видимому, Завулон ничего больше и не ждал. Он положил на стол

перед Надей строго оформленную визитную карточку, поклонился, встал и

вышел.

Официантка принесла кофе. Пить его уже не хотелось, равно как и не

хотелось прикасаться к визитной карточке. Надя внимательно посмотрела на

нее, запомнила телефон, расплатилась за невыпитый кофе и вышла из кафе.

Карточка, лежащая на столе, побледнела и растаяла.

Глава 6. Отцы и дети (Антон Городецкий)

Я сидел за компьютером и писал квартальный отчет. Обычный скучный

квартальный отчет. Обнаружено столько-то нарушений со стороны темных, из них со стороны вампиров – столько-то, со стороны оборотней – столько-

то, магов – столько-то… Переходим в следующую графу. Седьмого уровня

нарушений Великого Договора – 212, шестого – как ни странно, больше, 230, ну, и так далее, вплоть до четвертого уровня. Первого, второго, третьего

уровней, как водится, не зафиксировано, ну и слава Богу!

Допечатав очередную страницу, я в который раз задумался о

бессмысленности своей деятельности в Дозоре, и Дозорной Службы вообще.

Что-то рано у меня началась эта усталость от службы. Семен вот недавно

юбилей отпраздновал, двести лет беспорочной службы силам добра, и по-

прежнему полон энтузиазма. Хотя… это он говорит, что полон, а как оно на

45

самом деле? Все эти его периодические пьянки в странных компаниях со

странными личностями… Все эти его игры в хитрого мужичка… Да и он сам

про себя все знает. Он ведь и сам как-то сказал, что каждый бережется по-

своему.

Да и чем ему еще заняться? Любимая его умерла почти сто лет назад, а

он сам как-то в доверительной беседе признался мне, что он однолюб.

Действительно, кроме службы ничего больше не остается. Кстати, Семен в

последнее время достаточно охотно берет учеников, и его игра в ленивого

наставника – это скорее всего тоже игра. Юлю он воспитал замечательно.

Просто Семен дает своим подопечным полную волю и начинает их строить

только в случае действительно серьезных провинностей. Пожалуй, я бы

предпочел, чтоб наставником Нади был не Игорь, а Семен. Я наконец-то

осознал причину своего смутного беспокойства. Что-то Игорь последнее

время глядит на меня глазами несчастного спаниеля. А спрашивать у него

или у Нади, что там приключилось, как-то неловко.

Нет, пожалуй, во мне проснулась обычная человеческая тоска по

обычной человеческой жизни, которой осталось не так-то уж много. По

человеческим меркам от силы четверть века. Нет, понятно, что как иной, я

могу прожить еще несколько веков, а в случае безумно удачного расклада – и

тысячелетий, тьфу-тьфу. Я постучал по клавиатуре, сообразил, что делаю

что-то не то, еще раз плюнул уже через плечо и постучал на этот раз

правильно – по столу. Как справедливо говорил мне Гесер, да и не только он, первые сто лет человек живет все-таки обычной человеческой жизнью. Так

может, уволиться и пожить оставшиеся лет тридцать-пятьдесят именно этой

жизнью? А потом, лет через сто, когда все окончательно надоест, вернуться в

Дозоры к новому начальству. А пока пожить, как человек – семья, жена, дочь.

Собственно говоря, именно Надя меня в Дозорах и удерживала. Она все

еще была практиканткой, и переходить в основной штат не спешила, что

вызывало некоторое недоумение других сотрудников. В общем, мне

46

спокойней было, когда Надя была у меня на глазах. При этом никаких

неразумных поступков, свойственных молодым иным, она не совершала. В

дурацкие стычки не ввязывалась, на провокации темных не велась, явных

ляпов за ней не числилось. Но при этом какое-то смутное ощущение

неудовлетворенности ее работой в Дозоре в воздухе ощущалось. Те, кто был

в курсе предназначения моей дочери, похоже, были недовольны тем, что

великие свершения запаздывают; рядовые сотрудники Дозора, видимо, считали, что Надя проявляет мало энтузиазма, а что думала по этому поводу

Света, я так до конца и не понял.

После первой ее реакции на весть о том, что она должна стать матерью

Мессии, что лучше бы она осталась человеком (и произнесено это было с

большой болью), она практически никогда не касалась этой темы. Несколько

раз, еще в раннем надином детстве, Света говорила о том, что она намерена

воспитывать дочь, прежде всего, как человека. Но затем после надиной

инициации это стало просто невозможно. Ребенка, инициированного в

четыре года, и с такой магической силой, было невозможно воспитывать как

человека. Это было слишком опасно для самой Нади. Поэтому Надя стала

заниматься индивидуально с Игорем, в семь лет пошла в школу при Дозоре, честно отучилась десять лет в обычной и дозорной школах, а потом на

некоторое время взбрыкнула, бросила Дозор, поступила на истфак, проучилась там два года и, наконец, снова вернулась в Дозор, чем и

объяснялся ее нынешний невысокий статус.

Я снова принялся за отчет, подсчитывая на этот раз количество

урегулированных и неурегулированных претензий, когда в дверь позвонили.

Что в гости пришла Надя, я понял, только открыв дверь. Она в последнее

время навешивала на себя столь мощную защиту, что почувствовать ее

приближение не могли ни я, ни Света. А увидеть, что она иная, наверно

могли бы только высшие, да и то, если бы специально пытались пробить

иллюзию. В общем-то тут я Надю понимал. В Москве все-таки достаточно

много иных, и идти и непрерывно излучать в окружающую среду сигналы, 47

вот, дескать, я высшая иная, действительно как-то неприятно. Надя по этому

поводу как-то выразилась достаточно резко: «Не хочу выглядеть мартышкой

на ярмарке».

Надя переступила порог и сразу же сообщила:

– Извини, папа, у меня к тебе неприятный разговор.

Вот к этой манере дочери я так и не смог привыкнуть. Она всегда

переходила прямо к делу. С одной стороны, это, конечно, облегчало

выяснение всяких сложных моментов, а с другой стороны, я все время

чувствовал себя застигнутым врасплох. Хотя…когда дочь мирно пьет

родителями чай, а потом говорит «А, кстати, я беременна, и с отцом

будущего ребенка знакомить вас не собираюсь» – это, наверное, еще хуже.

Впрочем, в данном случае о беременности явно речь идти не могла, поскольку уж такие вещи иные могут регулировать даже и без всяких

современных противозачаточных средств. Несколько успокоенный этой

мыслью, я сказал:

– Ну тогда пойдем в кабинет.

Кабинетом я обзавелся после того, как Надежда съехала от нас, и

освободилась бывшая детская. Впрочем, утепленный балкон все еще

выполнял функции кабинета, когда в тишине хотела поработать Светлана, которая в последние годы вернулась к брошенной профессии и теперь писала

какие-то врачебные отчеты по повышению квалификации.

Мы вернулись в комнату. Надя, остановившись у стола и не делая

попыток присесть, сказала:

– Папа, я понимаю, что все это будет для тебя тяжело и неприятно, мне

очень жаль, но я полагаю, лучше, чтобы это сообщила тебе я, а не какие-

нибудь анонимные доброхоты. Я люблю. Иного. Вампира. Это твой

знакомый, Константин Саушкин. В физиологическом смысле любовниками

мы тоже являемся.

Я вздохнул, пошарил за спиной компьютерный стул, потом передумал.

Да, такие вещи, пожалуй, лучше обсуждать стоя. Это было похлеще, чем

48

внеплановая беременность и, если честно, я б предпочел ее. Необходимо

было отреагировать как-то разумно и так, чтобы не поругаться с дочерью

вдрызг. Но единственное, на что я был способен в данный момент – это

жалобно вякнуть:

– Надя, он вампир!

– Я знаю, – Надя сочувственно улыбнулась, – но боюсь, что для меня это

совершенно не важно.

– Он пьет кровь.

– Да, я знаю, у вампиров такой метаболизм. А мы пьем чужие эмоции и

едим мясо животных, которых умерщвляют не самым гуманным способом.

– Он получал лицензии и охотился на людей.

– Да, я знаю. К сожалению. К сожалению – охотился.

– Он темный.

– Я знаю.

Да уж, все мои реплики были просто шедевром с точки зрения

осмысленного и разумного диалога. Я, наконец, попытался взять себя в руки.

– Надя, ты уверена, что это не провокация со стороны темных?

– Уверена, абсолютно точно. – Надя отвечала совершенно спокойно, и

видно было, что она это действительно обдумывала и действительно уверена.

– Откуда ты знаешь? Вас могут использовать вслепую. В конце концов, ни ты, ни Костя – все ругательства и проклятья, которые мне в этот момент

хотелось обрушить на голову высшего вампира я старательно проглотил – не

слишком искушены в этих интригах.

– Могут, – ответила спокойно Надя, – и даже наверняка в ближайшее

время попытаются использовать. Именно поэтому я и хотела, чтобы ты был в

курсе.

– Но ты уверена, что это изначально не интрига кого-нибудь из темных?

– Что изначально нет, я абсолютно уверена, – отвечала дочь так же

спокойно. – Я проверила все линии вероятностей. О моем первом визите к

49

Косте никто знать не мог и догадываться тоже не мог. Все произошло

слишком спонтанно.

С горя я ухватился за это «спонтанно».

– Надя, извини меня за бестактность, но может быть… – я запнулся –

извини, ты сама предложила такой тон разговора, но ты уверена, что ты его

действительно любишь? – Я замялся. Блин, как бы это поделикатней-то

сказать. Нет, определенно, манера дочери называть все вещи своими

именами имеет преимущество. И я брякнул:

– Ты уверена, что у тебя это не просто юношеский протест? Мы тебе все

так надоели с твоей светлой миссией, что ты неосознанно влюбилась просто

из чувства противоречия?

Надя, слава богу, не оскорбилась и не стала издавать возмущенные

восклицания.

– Думаю, что нет, – ответила она спокойно. – Хотя, может быть, некоторая доля протеста во всем этом и есть. Но я все-таки полагаю, что

наше чувство достаточно серьезно, хотя может быть когда-нибудь и изменю

свое мнение.

Ну и вот что я должен был делать в этой ситуации? Дочь меня

выслушала, со всеми моими характеристиками вампиров согласилась, с тем, что нужно быть аккуратной и опасаться провокаций – согласилась.

Абсолютно никаких рациональных доводов мне в голову не приходило. Я

рискнул воспользоваться нечестным приемом и спросил:

– И тебе не противно? Ты ведь знаешь истинный облик вампиров в

сумраке.

Надя не оскорбилась и не стала возмущаться:

– Нет, не противно. Про облик знаю. Кстати, он очень зависит от того, как смотреть.

В словах дочери прозвучала еле заметная ирония. Скорее всего она была

права. Похоже, в том, как мы видели других иных в сумраке, было очень

много субъективного. Завулон мне как-то сказал, что я отнюдь не выглядел

50

рыцарем в сияющих доспехах, и тогда я воспринял это просто как очередную

колкость. Сейчас, исходя из своего опыта, я вполне мог предположить, что

Гесер, смотрящий на меня в тот же самый момент вполне мог видеть во мне

безупречного Ланцелота, а какой-нибудь низший темный мог видеть и не то, что видел Завулон. И скорее всего, для подчиненных выход Завулона из

портала тоже выглядел совсем иначе, как для меня.

Черт возьми! Что я тут занимаюсь теоретизированием! Мне дочь, светлая волшебница, только что сказала, что любит темного, да к тому же

еще не мага, а вампира, да к тому же того, кто ее можно сказать насильно

инициировал… Стоп. Вот это действительно довод. Я осторожно сказал:

– Надя, а ты помнишь свою инициацию?

– Сейчас уже помню, папа. Давай все-таки присядем.

Ну да, дочь как всегда грамотно снизила накал страстей. Мы опустились

в кресла.

– Вы с мамой очень тщательно наложили блок забвения. Думаю, в

основном мама. Но сейчас я все помню. Да, возможно, Костя меня, сам не

желая того, инициировал, я даже допускаю, что за этим стояла чья-то тонкая

интрига. Хотя, возможно, это было предопределение. В любом случае ни я, ни ты не можем отмотать события на двадцать лет назад. Другой я стать все

равно не могу, да и не хочу. Папа, мы с Костей уже на десять раз все это

обсуждали.

Сказанные абсолютно естественным тоном слова «мы с Костей» больно

резанули меня, но я попытался сосредоточиться на сути разговора.

– Это может быть предопределение, это может быть случайность, это

может быть интрига Завулона, Гесера или кого-нибудь еще из высших, –