Год мертвой змеи
Забавное русскоязычное прозвище неизвестного радиста возникло примерно в то же время, когда его выходы в эфир начали использовать для повышения эффективности фактической работы сначала подразделений авиакорпуса, а потом и всей объединенной воздушной армии генерала Лю Чжина. Оно объяснялось не очень обычным, странно смазанным почерком работы радиста на ключе. Скорость передачи у него была превосходная, но что-то в его стиле имелось такое, что заставляло профессиональных связистов в недоумении поджимать губы. Оставшийся неизвестным (и, как ни странно, одновременно с этим прославившийся) советский офицер предположил, что радист четырехпалый, и это определение неожиданно прилипло к неизвестному.
Рация у него все это время была не слишком мощная, особенно учитывая лежащие рядом Восточно-Корейские горы, но и ее передачи в большинстве случаев успешно перехватывались по крайней мере кораблями советской эскадры, ходящими по бесконечным квадратам в восьмидесяти– ста милях от Инчхона. Ни что это за рация, ни какое значение ее передачи имеют, радисты «Советского Союза» и сменившей его с декабря «Москвы» понятия не имели – но все твердо знали, что сам факт выхода «четырехпалого» в эфир должен быть доведен до сведения штаба 64-го ИАК немедленно и с максимальным уровнем защиты содержащейся в передаче информации от декодирования.
Позднее похожий стиль работы был отмечен еще у одного радиста. Этот выходил в эфир раз в пять-шесть реже, и никакого смысла в самих фактах его передач пока не выявили, но на всякий случай несколько занимающихся радиоразведкой офицеров отслеживали и его работу тоже. Некоторые надеялись, что через год-другой это может оказаться хоть в чем-то полезным. Предположение о том, что «четырехпалые» могут быть учеником и учителем, либо же двумя учениками одного и того же ставившего им руку инструктора, не было подкреплено уже совершенно ничем, но и разделение их на «первого» и «второго» прилипло тоже – так было удобнее.
– Ну что? – нетерпеливо спросил подполковник Лисицын, закрыв за собой дверь в бункер. Шифровальщик штаба полка, сидящий прямо напротив входа, поднял на него глаза и снова погрузился в свои бумаги, даже не подумав лишнюю секунду отвлечься на человека, не представляющего непосредственной угрозы для содержимого его блокнотов.
– Ловят, – сообщил командир полка, указав Олегу на свободный стул.
Он имел в виду тоже совершенно устоявшееся уже тактическое понятие: отдельные эскадрильи и звенья американских истребителей формировали «заслон» вдоль Ялуцзяна, в то время как другие готовились блокировать аэродромы перед подходом собственно ударных машин. Иногда американцы доразведывали цели непосредственно перед массированным авианалетом, в котором должны были принять участие уже полные авиакрылья. Иногда – работали малыми группами в попытках вступить в бой с малоопытными летчиками, которые никогда не посмеют связываться с сотней «Сейбров», идущих в нескольких эшелонах, растянутых объемным ромбом спереди и сверху над нагруженными бомбами и баками с напалмом штурмовиками, а год-полтора назад – и «Сверхкрепостями».
Китайские и корейские летчики не оставались в долгу и время от времени с переменным успехом пытались реализовать локальное численное превосходство. Пилоты звеньев американских «охотников» были отличными бойцами и за нечастые успехи эскадрильи НОАК и КНА платили дорогой ценой, но бои над зоной ПВО между Анджу и Ялуцзяном продолжались, позволяя наращивать боевой счет и тем, и другим.
Олег сел и выложил карту на колени, прислушиваясь к голосам из динамика. Через минуту он понял, что занимается не тем, и пересел к наиболее свободному от бумаг столу. Следуя координатам, передаваемым не отрывающим от уха «дивизионную» трубку офицером, два планшетиста вели прокладку на поставленной вертикально мутной плексигласовой плите с грубо нанесенными на ней гуашью контурами городов и пунктирами рек под царапинами координатной сетки. Это было красиво и одновременно страшновато: каждая пунктирная линия на ней обозначала группу вражеских или своих самолетов, тянущих свои курсы навстречу друг другу. Такая же прокладка одновременно и независимо велась другой парой операторов на рабочем столе, во всю свою ширину застеленном крупномасштабной картой севера Кореи.
– Район «Огурец», групповая цель курсом триста десять, высота девять—девять с половиной тысяч.
Высовывая от напряжения язык, солдат поставил отметку, оказавшуюся достаточно далеко от других. Эта цель, похоже, была новой.
– ВПУ номер один, малоразмерная цель в квадрате сто девятнадцать/девятнадцать: курс также триста десять, скорость триста, высота не определена.
– Запроси подтверждение скорости.
Командир полка насторожился, и одновременно с ним замерли почти все из находившихся в бункере. Настолько низкая скорость могла означать только одно – бомбардировщики. Пока они находились еще по другую сторону фронта, но курс был явно нацелен «вверх», к территории КНДР. Странно, что цель при этом была малоразмерной, но следующие десять минут почти наверняка принесут новую информацию по этому контакту. Как вариант – это могли быть «Сейбры», маскирующиеся под штурмовики, такие случаи тоже уже бывали.
– Та же цель в квадрате сто двадцать/девятнадцать, курс подтвержден, скорость подтверждена. Высота девять с половиной тысяч. Отмечена вторая малоразмерная цель, параметры цели те же, удаление тысяча – тысяча двести метров к югу от первой.
Под взглядами офицеров планшетист поставил очередной значок и соединил последние две отметки сплошной перемычкой, направленной куда-то в сторону Дану.
– Район «Слон», групповая цель курсом триста, высота девять тысяч... Еще цель, курс тот же, высота та же... ВПУ номер один: третья цель! Квадрат сто девятнадцать/девятнадцать, курс триста, скорость четыреста тридцать, высота пока не определена. Курс первой группы меняется на двести, курс второй неизменен.
– Командир, – Олег поднялся со своего места. – Я иду одеваться. Мне это не нравится. Я такого еще не видел: чтобы бомбардировщики разворачивались в десяти километрах от линии фронта! При том, что перед ними идет расчистка.
– Вторая эскадрилья, готовность номер один! – скомандовал майор вместо ответа, и подполковник Разоренов глухо, вполголоса, ретранслировал его приказание дежурному по аэродрому. Эта команда означала, что летчики эскадрильи должны были занять свои места в кабинах в готовности выруливать на ВПП. Бывалый истребитель, Марченко не собирался распылять силы, что Олег молчаливо одобрил.
Он дожидался ответа на свой вопрос. Ждать пришлось, пока командир полка не закончил двухминутный разговор с дивизией.
– Давай, – одобрил он, оторвавшись наконец от трубки. – Дуй к полосе и будь на подхвате. От телефона не отходи. Как обычно, в общем.
Кивнув, стоящий уже у двери Олег засунул свою сложенную и разглаженную по складкам карту в нагрудный карман и торопливо вышел из бункера. Переодевание заняло у него минуты три или четыре – дело было нехитрое. Тонкая хлопчатобумажная футболка светло-серого, «волчьего» цвета приятно покалывала вспотевшую кожу, поднимая тонус. Куртка тоже пахла каким-то звериным запахом: смесью ароматов грубого «мужского» меха и хорошо выделанной кожи. Если какой-то буржуй когда-нибудь придумает делать одеколон с таким запахом, он наверняка озолотится – всякие тыловые крысы будут лить его на себя ведрами, лишь бы чуть-чуть приблизится к тем ощущениям, которые испытывает летчик-истребитель, готовясь к вылету.
Сдергивая с полки свой шлемофон, Олег попрыгал на месте, прислушиваясь к собственному телу. Все было нормально, если не считать того, что чистая и сухая ткань начала пропитываться потом почти сразу же. Ничего, на улице высохнет, сегодня холодновато. Схватив телефонную трубку и пощелкав рычагом, вызывая оператора; он соединился с КП и спросил о новостях. По словам ответившего ему замкомандира, целей в небе были уже десятки: американцы явно затевали что-то серьезное.
– Судя по тому, что там творится, китайцы уже наверняка кого-то потеряли, – сказал ему подполковник напряженным голосом. Если генерал Ли Минь Хан не спит, то он уже поднял готовность по «второй линии» и своим, и корейцам. Наши «соседи» в воздухе целиком, но у них пока не началось. Минут десять еще, я думаю. Может, пятнадцать.
Посмотрев на часы, Олег кинул трубку и выскочил из комнаты, даже не озаботившись прикрыть за собой дверь. Машина уже ждала его внизу; едва увидев, что он сел, молодой шофер рванул с места, помчавшись по рулежке. Поглядывая то на часы, то в окно, Олег любую минуту ожидал увидеть и услышать взлетающие истребители полка, но до аэродрома они успели добраться раньше. Хотя где-то к югу в небе уже наверняка шли отдельные стычки, 535-й ИАП подняли не на прямой перехват, а на барраж, это само по себе свидетельствовало о сложности и неясности обстановки.
Множественные малоразмерные группы целей, радикально меняющие курс, но сдвигающиеся в общем направлении к северу... Гм-м... Два года назад, скорее всего, это оказались бы отдельные группы истребителей, прикрывающие тяжело нагруженные бомбардировщики. Но к февралю 1953 года подобная тактика уже устарела – полнокровную дивизию из хорошо обученных и жаждущих подраться пилотов на «МиГ-15» или «МиГ-15бис» остановить достаточно сложно. Хоть одна эскадрилья, да прорвется к «Сверхкрепостям» (если это действительно снова они) и переведет нервную эстетику истребительного боя во что-то вроде посещения разъяренным бегемотом магазинчика с датским фарфором. Сколь просто это сделать «МиГам», американцев в свое время немало шокировало, и поскольку в недостатке логики их пока никто упрекнуть не мог, то значит, дело в чем-то другом.
Еще раз отзвонившись из домика, где летчики до самой последней минуты укрывались от ветра и холода, Олег налил себе из чайника холодного крепкого чая с плавающими лоскутками каких-то завяленных цветочков – пахучих и вяжущих язык. Кивнув принявшему у него трубку дежурному, он сел на стул у окна и принялся ждать. Первая четверка истребителей полка уже стояла в «кармане ожидания» в конце полосы, остальные выстроились на магистральной рулежной дорожке. Поскольку видимость была хорошая, то можно было разглядеть, как высоко над их полем совершает плавные и широкие развороты превращенная расстоянием в темно-серых мошек десятка: звенья какого-то из полков 133-й ИАД, базирующейся на аэродромы «второй линии», прикрывали их взлет.
Так прошло еще три или четыре минуты. Допив чай, Олег поставил украшенную простым орнаментом из веточек и листков чашку на стол и в первый раз за день подумал о доме. В отличие от большинства молодых летчиков, он давно был семейным человеком. Еще в ноябре 44-го, раскачиваясь в нутре идущего через океан авианосца, старший лейтенант Лисицын поклялся себе, что если уцелеет, то заведет семью и столько детей, сколько сможет – за себя и за всех своих ребят, которые не дожили до будущего счастья. Так оно и случилось: немедленно после Победы он написал прочувствованное и полное желания письмо той девушке, с которой познакомился, когда их переучивали на палубников. Девушке, оставившей на его сердце больше зарубок, чем слетанное звено «Корсаров», и которую он до сих пор не называл невестой даже мысленно.
Ответила она не колеблясь. Письмо, подписанное свежеиспеченным Героем Советского Союза гвардии капитаном ВВС ВМФ Лисицыным, было переправлено командованию зенитной артиллерийской дивизии, куда входила ее батарея, и сыграло нужную роль. Понесшая чудовищные людские потери страна нуждалась в свежей крови настолько сильно, что рапорт рядовой Елисеевой об ускорении ее демобилизации в связи с необходимостью выйти замуж за готовящегося к отправке в действующую армию офицера вызвал не смех, как случилось бы год назад, а полное понимание. Немедленно после ее демобилизации они с Олегом и поженились. Это было в январе 1945-го – их как раз собирались отправлять на Дальний Восток, куда шли и шли эшелоны. Начиналась война с Японией, продлившаяся, как и два конфликта тридцатых, не слишком долго. Перед отправкой они с Тамарой успели урвать две недели с какой-то мелочью, и когда он вернулся, она уже ждала ребенка. Вспоминая об этих днях, Олег до сих пор не переставал улыбаться, а теперь-то у него было уже двое, поскольку данные себе обещания они исполняли с тем же энтузиазмом и искренностью, с какими делали все остальное: воевали, жили, любили.
– Товарищ!..
Не дав радисту закончить обращение, Олег выхватил у него телефонную трубку.
– Полку – общий взлет!
В окне взвыло и заревело – в пронизанном редкими снежинками матово-белом небе повисла дымная зеленая ракета, и, когда сигнал продублировали по радио, три десятка истребителей начали запускать двигатели.
Как и в предшествующие дни, Олег остался на земле, провожая взглядом попарно, с интервалами в пятнадцать– двадцать секунд, срывающиеся с бетона взлетной полосы «МиГи». Самолеты из первых двух эскадрилий (точнее, 1-й и 3-й) взлетели плотной группой, в течение каких-то считанных минут; командир 2-й предпочел задержаться со взлетом, пока из «малых» рулежек, ведущих к полосе от капониров, не вырулили последние машины его второго звена.
В очередной раз за день Олег удовлетворенно кивнул. Комэск Попов, пусть и заставший лишь самый последний год войны в так ни разу и не вступившем в бой авиаполку ПВО, прикрывавшем какой-то важный тыловой объект, был при всем этом опытным командиром и не допускал мелких просчетов, способных дать противнику лишнее преимущество. Отставшей эскадрилье будет проще «срезать угол», догоняя полк в сравнительно компактном и сразу готовом к бою строю, чем рисковать встретить какую-нибудь незамеченную группу «Сейбров» в виде готовой к употреблению растянутой «колбасы»...
Над аэродромом снова хрипло взрычали двигатели машин, прошедших на небольшой высоте. Прощаются уходящие ребята из 133-й? Олег выскочил из домика, морщась от лезущих в веки снежинок, посмотрел в небо из-под сложенной «дощечкой» ладони. Вдалеке над холмами разворачивалась четверка истребителей. Почти одновременно они блеснули остеклением кабин, и на мгновение ему показалось, что это чужаки, но уже секунд через двадцать он опознал «МиГи». Что бы это могло быть?
Самолеты звена пошли на посадку не поодиночке, как обычно было принято, а парами, в тесном строю – пилотаж пилоты показали отличный. Прищуриваясь, Олег сумел прочитать трехзначные бортовые номера, выписанные под каждой кабиной рублеными красными цифрами: «662», «623», «330», «359». Камуфляж у первых двух машин был серо-зеленый, чуть более темного оттенка, чем в их собственном полку. Значит, звено управления. Это откуда-то вернулось в Аньдун командование дивизии.
– Товарищ подполковник...
Высунувшийся из домика связист передал ему сообщение руководителя полетов. Придерживая воротник комбинезона под подбородком, Олег побежал по скользким бетонным плитам к остановившимся в трехстах метрах истребителям, к которым уже подъезжали автоцистерны.
Воюющий летчик-истребитель – это готовый спортсмен. Триста метров Олег, в своем не самом уже молодом возрасте, пробежал секунд за сорок, и даже не слишком запыхался.
– Ага, – поприветствовал его сидящий на нижней ступени приставной алюминиевой лесенки тяжеловесный плотный летчик. – Товарищ Ли Си Цын?
– Так точно, товарищ полковник, подполковник Лисицын, начальник штурманской службы...
– Да я узнал, узнал, не тянись. Ты готов?
Где-то в глубине души вопрос застал Олега врасплох: он был готов подменить любого из летчиков полка, но этого не потребовалось – полк взлетел совершенно нормально, как на учениях. То, что ему предложит лететь комдив, было все-таки неожиданно: раньше такого не случалось. Да и на чем?
– Вот на этой, – в ответ на его заданный глазами вопрос Гроховецкий ткнул «662-ю» в борт. – Ну где, черт побери, машина? Долго я здесь стоять буду?
Машина уже подъезжала – та самая штабная легковушка, в которой на аэродром приехал Олег. Внутри он увидел машущего рукой заместителя командира.
– Пока дозаправляют, знакомься с ребятами. Все боевые, не подведут. Я подзабыл, у тебя сколько сбитых, подполковник?
– Двадцать четыре.
– Угу. А в Корее сколько?
– Пока ни одного.
– А чего так?
Если бы спросивший был хотя бы равного Олегу звания, он с чувством сообщил бы ему, что подобный вопрос решается просто: попробуй сбей сам.
– Летаю мало, – ответил он вместо этого.
– Вот и лети, раз «мало». Задача тебе простая и обычная: прикрытие аэродрома. Может, добавишь. Я за тобой послежу.
Полковник уже полез в машину, но обернулся и, по-доброму улыбнувшись, добавил:
– Не обижайся!
Это помогло – обида на несправедливость угасла, не начавшись. Если комдив прямо в начале чего-то крупного улетел с Апьдуна ради каких-то своих дел, а потом едва успел вернуться – это его командирское решение, наверняка имеющее под собой достаточно веские основания. И то, что на истребителе летал, и с хорошим эскортом – тоже понятно: полковнику почти наверняка хочется жить не меньше, чем любому другому человеку. А летать он явно умеет: это Олег прекрасно знал еще до того, как увидел, как он заходит на посадку.
Олег обернулся к стоящим вокруг него летчикам эскорта и оторопел: ему показалось, что только что на его глазах залезший в машину командир дивизии каким-то невероятным образом раздвоился и все время этого разговора стоял за его спиной. Потом он сообразил, что дело гораздо проще – то есть просто один из прилетевших летчиков невероятно похож на полковника. Следующая промелькнувшая мысль была о том, что полковник не должен был разговаривать с ним в столь легкомысленном тоне в присутствии пусть даже временных подчиненных. Эту мысль Олег отбросил тоже, вздохнув и выругавшись одновременно: десять лет назад он о таком даже и не задумался бы. Возраст, что ли?
Заложив руки за пояс, он покачался на носках, молча осматривая суету техников вокруг остывающих машин.
– Ну, давайте знакомиться, – наконец сказал он. – Подполковник Лисицын, штурман 913-го.
– Майор Скребо, начальник воздушно-стрелковой службы 32-й ИАД. – Это был тот самый невысокий и здоровенный мужик, который напомнил Олегу комдива. Фамилия была знакомой, и сейчас он видел, что лицами они не слишком похожи – просто показалось.
– Старший лейтенант Тимофеев, 224-й ИАП.
Понятно. Раз 224-й, значит Гроховецкий летал на аэродром Дапу, где отдельно от двух других базировался третий полк дивизии.
– Старший лейтенант Федоренко, 224-й ИАП.
– Хм... Не Георгиевич по отчеству?
– Никак нет, товарищ подполковник. Просто однофамилец.
Полковник Федоренко был командиром их авиадивизии с момента ее формирования в 1943-м, прошел с ней Японскую, и если бы у него был сын-летчик, то парень наверняка служил бы именно тут – но это, в конце концов, всего лишь самая простая славянская фамилия, как и у него самого.
– Звено слетанное?
– Так точно. Не первый раз с комдивом.
– Кто его ведомый?
– Я, товарищ подполковник.
Это был первый из старлеев, Тимофеев, – высокий широкоплечий парень, типичный уроженец русского Севера.
– Бои, сбитые есть?
– Пятнадцать боевых вылетов в составе 224-го полка, товарищ подполковник. Бои есть. Сбитых пока нет.
Слово «пока» Олегу понравилось – вместе с внешним видом парня и интонациями его голоса оно окончательно убедило его, повидавшего с сотню таких лейтенантов, что старлей уверен в себе. Это было именно то, что ему нужно было услышать до вылета, если он не собирался провести его с непрерывно вывернутой в сторону ведомого шеей. Понравились ему и остальные двое, ответившие на его вопросы односложно и твердо.
– Готово! – проорали сверху. Подняв голову, Олег увидел, как техники сноровисто отсоединяют шланги от горловины топливных баков первого из истребителей. Необычайно остро, как бывает только на морозе, запахло керосином.
– Ладно, ребята. – Он по очереди посмотрел каждому в глаза и окончательно остался доволен тем, что там увидел. С этими ребятами можно было идти в бой, особенно с майором – таким же, как он сам, «чужаком» в дивизии, бывалым фронтовиком ПВО. Из тех, кто вволю подрался с любителями чужого неба за годы той войны и с успехом продолжал делать это и теперь.
– Сейчас мы подключимся к сети и узнаем, что там, наверху, происходит. Пятнадцать минут назад через фронт прошло полторы сотни машин. На корейцев, как вы знаете, надежды мало, но будем надеяться, что китайцы выложатся как мужики и хоть немного их проредят – или хотя бы просто измотают. В любом случае, нас без работы не оставят. Насколько нужны эти мосты, вы знаете. Если сюда действительно идут бомбардировщики, дойти к переправам через Ялуцзян, к Гисю и Сингисю[13] не должен ни один. Всем понятно?
Вслух летчики не отозвались, только кивнули, и это его устроило тоже. Да и сказанные подполковником слова тоже не были новыми. Переправы, по которым в Корею шел поток военных грузов, их корпус и входящие в состав ОВА китайские дивизии защищали, не щадя себя – в какой-то степени, эти переправы значили больше, чем многие другие стратегические объекты.
– По машинам!
Полузадушенно шурша шинами по бетону, автоцистерны отползли в стороны, на ходу выстраиваясь в короткую колонну. Подбежавший техник, а за ним трое других, откозыряв, доложились о готовности.
– Товарищ подполковник, самолет к вылету готов!
Олег узнал Кириченко, техника машины Костенко, оставшегося в полку.
– Товарищ майор, самолет к вылету готов!..
– Товарищ старший лейтенант...
– Оружие? – переспросил Олег того техника, который отрапортовал ему, хотя знал, что с пустыми патронными ящиками полковник не полетел бы ни за что.
– В норме.
– Угу...
– Ни пуха, товарищ подполковник.
– К черту, – грубо ответил Олег, уже карабкаясь по лесенке. Устроившись в кабине, он первым делом воткнул пуповины ларингофона и кислородной маски в гнездо располагающегося слева общего пульта, дождался отзывов своей тройки и только после этого начал тщательно регулировать привязные ремни катапультного кресла.
– Тридцать пятый, – вновь вжав кнопку, сказал он свой новый позывной. – Готовность номер один исполнена.
Олег был в полку новичком, и хотя своего «личного» «МиГа» он пока не имел, сквозной позывной «35» присвоили ему с первого же дня.
– Тридцать пятый, – отозвался руководитель полетов. – Я – «Вышка». Выруливайте на вэ-пэ-пэ. Ждите команды на взлет. Подтвердите, как поняли?
– «Вышка», вас понял. Выруливаю на полосу, ожидаю команды на взлет.
Почему-то Олегу хотелось кого-нибудь обматерить: грубо, не сдерживаясь. Прислушиваясь к себе, он понял, что ему страшно. Летчики корпуса воевали в Корее очень по-разному, тем более в начале 1953 года, когда затяжная война окончательно перестала быть нужной всем ее участникам. Еще не освоившись в дивизии полностью, он уже заметил, что воюют в Корее только те истребители, кто считает это необходимым, а остальные, которых было не так уж мало, боевую деятельность только имитируют. Кто-то из пилотов (таких в 32-й ИАДе было несколько) не сумел реализовать себя в Отечественную и теперь пытался доказать и себе, и другим, что он, просидевший с 1943-го и до начала войны с Японией в училищах или запасных полках, или просто далеко от войны, является истребителем совершенно не хуже прочих. Немало таких было и среди молодежи, расценивающей эту войну как отличную возможность показать, чего они стоят. Другие честно считали, что если страна затратила на их боевую подготовку такие огромные средства и сочла нужным отправить их сюда, в Китай {«для защиты государственных интересов Советского Союза на дальних подступах» – как говорилось в соответствующем приказе командующего Оперативной группой советских ВВС в Китае генерала Красов-ского), то надо просто хорошо делать свою работу. То есть – сбивать вражеские самолеты.
Были и искренние сторонники «боевой дружбы» с Кореей, но иногда можно было заметить, что таких людей не слишком любили. Как и весь 64-й ИАК, полк воевал: время от времени его летчики сбивали или подбивали вражеские машины, иногда теряя свои, но ощущение, что летчики-корейцы дерутся совершенно не так, как должны бы при защите своей страны, не оставляло многих. Отсюда и прагматизм в боевой деятельности, радикально отличающийся от того, что Олег видел на той войне. При прочих равных условиях «МиГ» по скороподъемности превосходил почти всех возможных противников, поэтому уйти на высоту и совершенно честно сообщить, что противник не принял боя – такое некоторые летчики тоже практиковали и считали вполне нормальным. Кроме того, в зоне, которую прикрывал корпус, американцы, бывшие их основным противником, почти всегда вели себя очень осторожно. Быть сбитым здесь, вплотную к Китаю, – это для них конец, геликоптеры с поисково-спасательными группами сюда не доберутся. А противник – он ведь тоже не дурак, имеет на это те же самые причины и не меньше других стремится остаться в живых, хотя бы до следующей войны.
