Год мертвой змеи

Как любой нормальный армеец, генерал Разуваев полагал, что в годы войны стране гораздо выгоднее строить танки и самолеты, чем линкоры и крейсера, но то, что в относительно мирное время флот гораздо полезнее и тех, и других, он уже вполне понял. Созданное всего пять-шесть лет назад первое поколение строевых реактивных истребителей уже устарело, армады всего восемь-десять лет назад не имевших себе равных прославленных «Т-34» или законсервированы, или потихоньку переправляются тем же китайцам. Но при этом и предвоенные, и построенные в самое тяжелое военное время корабли продолжают плавать по своим морям и океанам и заставляют врагов вводить в строй по пять своих вымпелов на каждый советский: слишком уж хороший, неожиданный урок они получили в 1944-м.

Двадцать минут назад генерал потребовал от своего адъютанта кофе, и тот не нашел ничего лучше, как отвезти его в «Метрополь». Машина остановилась у подъезда, и капитан, выскочив со своего места и потратив полминуты на то, чтобы уже почти профессионально оглядеться вокруг с ладонью на раскнопленной кобуре, открыл ему дверцу. В Корее капитан был неформальным командиром «внешней» группы охраны главного военного советника, состоящей из корейских ребят во главе с их собственным командиром, и то ли неосознанно, то ли совершенно целенаправленно успел многому от них нахвататься.

– Номерок, пожалуйста, – старый, но крепкий еще гардеробщик принял у генерала шинель и фуражку, посмотрев на него цепкими, серьезными глазами. Или бывший пограничник, или старый чекист. Что он, интересно, делал во время войны?

Капитан прошел вперед, в зал, и через минуту вернулся, молча кивнув. Он нравился генералу, поэтому тот и забрал его, тогда еще старшего лейтенанта, из своего округа – Белорусского, Западного, Минского, – как бы он по очереди ни назывался. За войну капитан выслужил лейтенантское звание из сержантского, то есть был тем, кого американцы называют «мустанг», а англичане «ранкер». В строевых частях он успел дорасти всего-то до исполняющего обязанности командира роты мотострелкового батальона гвардейской танковой бригады, но даже уже когда они сработались, генерал Разуваев пообещал себе не держать не старого еще, бывалого строевого офицера при своем дряхлеющем теле слишком долго. Если они сумеют пройти Корею вместе до самого конца, он с чистым сердцем отпустит его учиться. Если получится – сразу в академию Фрунзе, а если нет – то куда возьмут. Он слишком уважал этого мужика для того, чтобы держать его на привязи. Но все это – только если не начнется следующая бойня, в которой пехотинцам, как обычно, будет не до учебы.

Высокий худой человек в черном и белом проводил мрачного генерала к столику в самом дальнем от сцены углу зала. В ресторанах Разуваеву приходилось бывать все же не слишком часто, но что ему там нужно, капитан уже знал. Чашка с горячим, насыщенным сахаром кофе появилась в его пальцах, стоило ему только присесть и протянуть в сторону руку. Выпив ее как курортный жлоб, в два глотка, генерал посмотрел в тисненый узор обивки стен и ощутил, как голова проясняется. Все-таки решение не пить водку было совершенно правильным. Возможно, Сталин завтрашним днем вызовет его уже для нормального, прямого разговора. Почему он выбрал на роль главного военного советника именно Разуваева и почему оставил ему эту должность на все эти годы? Округом он, тогда еще генерал-майор, командовал всего-то с июля 1945-го по февраль 1946-го. Но даже отсутствие равного Курску и Оснабрюку блеска в его военном пути, даже провал его первого удара на Севастополь не заставили Ставку поставить на нем крест. А теперь это. Интересно, для чего его так оберегают? Или ему кажется?

Певица на сцене начала что-то негромко петь – что-то непонятное, то ли без слов, то ли на незнакомом языке. Генерал посмотрел и поморщился: он не любил джаз. Потом, пользуясь ясной головой и четким на ближайшие, как он знал, часы зрением, огляделся и вокруг. Капитан пялился на сцену, но это его право – здесь безопасно. За столиком справа – достаточно спокойная четверка: высокий светловолосый крепыш в парадной форме летчика полярной авиации (в этих знаках различия генерал никогда не разбирайся) и подполковник бронетанковых войск – оба были с женами или подругами. Поймав взгляд генерала, офицеры встали и вытянулись – возможно, не в первый раз, но до сих пор он их не замечал. Успокаивающе качнув рукой и брезгливо скривившись на широкую улыбку одной из женщин, по виду – клинической дуры, Разуваев повернулся в другую сторону. Там оказался одинокий человек в штатском, приветственно поднявший бокал. Стол перед ним был пустым. Товарищ из военного министерства?[3]

Лицо человека на мгновение показалось генералу знакомым, но потом он понял, что скорее всего ошибся. Более того, даже но самому жесту можно было понять, что это чужак: скорее всего европеец или североамериканец. В Советском Союзе откозырять стаканом или бокалом может разве что женщина, ни одному мужчине такое в голову не придет.

«Предположим, – подумал он, снова уткнувшись взглядом в стену. – Предположим, первый удар их нового наступления будет не атомным. Скажем, химическим. В Корее это действительно может оказаться более выгодно – атомное оружие в гористой местности и при хорошей инженерной подготовке оборонительного рубежа и в самом деле будет не слишком эффективным. Кроме того, при всей убогости системы ПВО, на две трети обеспечиваемой одним их 64-м истребительным авиакорпусом, истребители защищающих небо Кореи полков способны проредить боевые порядки носителей атомного оружия до такой степени, что даже сам успех бомбардировки не сможет компенсировать ожидаемый уровень потерь. И если при ударе, скажем, по Баку или Грозному прорыв даже одного бомбардировщика окупает потерю целого звена с несколькими зарядами на борту, то испепеление какого-нибудь Унсана или Симпо, со всеми их окрестными деревушками, не стоит такого риска – как не стоит он и собственно атомных зарядов, которых на них вдруг придется потратить.

Вероятно, Сталин был совершенно прав, настолько регулярно осуществляя ротацию советских истребительных авиачастей с самого начала их участия в войне. При том, что действительно выдающихся асов эта война пока дала лишь считанные единицы, через Корею прошло уже десять истребительных авиадивизий – считая с отдельными, это 29 полков. Теперь у страны есть уже больше тысячи обстрелянных боевых летчиков-истребителей нового, реактивного поколения, только и мечтающих увидеть «В-29» в своем прицеле.

Бактериологическая война провалилась с тихим, но отчетливым треском, со скандалами в ООН, погасить которые американцам стоило больших трудов. Усилия и материальные средства были ими затрачены огромные, а толку – пшик. Несколько самолетов, «засевавших» север Корейского полуострова и южные провинции Китая полудохлыми мышами и крысами, перьями со вшами и прочей дрянью, были сбиты зенитками или даже легким стрелковым оружием: работать они могли только с малых высот и на ограниченных скоростных режимах – а это, знаете ли, чревато... По крайней мере двое пилотов попали в плен, и это было для них большим везением, потому что сбитых летчиков настрадавшиеся крестьяне обычно забивали мотыгами... После того, как пилоты поняли, чего избежали, получить от них показания не составило особого труда. Режим прививок, инструктаж в стиле «Делайте, что вам приказано и не задавайте лишних вопросов», дооборудование задействованных боевых машин и их бакобработка, способы доставки и варианты тактики применения... Даже собственно производство возбудителей эпидемий особо опасных инфекций в «рабочих» объемах должно было стоить американцам огромных затрат, многих миллионов долларов – и все это оказалось почти бесполезным. Несколько вспышек чумы и менее чем полсотни погибших (даже включая вспышку в китайском Хэйлунцзяне) не в счет, – как не в счет и несколько погибших в Ляодуне и Ляоси от никогда не встречавшейся здесь формы сибирской язвы. Но когда объем осязаемых доказательств, вроде выступлений тех же пилотов перед международной юридической комиссией, а также количество предъявленных ей контейнеров и проб, превысили какую-то значимую черту, бактериологическая война незаметно сошла на нет. В конце концов, японцев из «Отряда 731» полковника Исии американцы вешали почти за то же самое, что уже десять лет спустя пытались практиковать сами, уверенные, что у них это получится лучше... Но не получилось – и не в последнюю очередь благодаря министру здравоохранения Ли Бен Наму и генералу Ли Тон Хва[4], совершившим буквально чудо, да и благодаря советским врачам тоже.

Им удалось главное: свести эффективность бактериологического оружия агрессоров... Ну, почти к нулю... «Реакция мировой общественности» – это уже вторично, это не значит почти ничего. И все равно, ради одной Кореи нарушать худо-бедно соблюдающиеся конвенции США не станут. Значит, остаются два основных варианта. Первый – это попытка все же нанести поражение корейцам и китайцам при помощи обычных вооружений, просто до упора накачав полуостров войсками и современной техникой, – а затем воспользоваться все более зримым и неизбежным вмешательством Советского Союза для «второй попытки» отжать коммунистическую идеологию в границы СССР или даже РСФСР. И второй вариант, более прямой – непосредственный удар по Советскому Союзу без каких-либо политических изысков. Ведение войны на территории Европы и Дальнего Востока всеми силами, которые США смогут в нее вложить. А это много. Очень.

Генерал Разуваев вяло ковырял вилкой в тарелке с чем-то мясным, постепенно раздражаясь на продолжающую ныть и завывать тетку на освещенной сцене за его спиной и стараясь не замечать, как нагло разглядывает его непонятный иностранец, сидящий за пустым столом. Он думал о том, что всякое действие рождало, рождает и будет рождать противодействие, интенсивность которого будет зависеть от возможностей подвергнувшейся нападению стороны сопротивляться. Людские резервы у Китая и даже Кореи все еще есть. Техникой им будут помогать все больше и больше, на это они могут рассчитывать. Поэтому даже при том, что успех американцев и их союзников в Азии вполне реален, военная победа в Корее и даже в юго-восточном Китае не будет способна перевесить в глазах американского народа и так уже готовый перевалить за 50 тысяч убитых и продолжающий расти список потерь. Значит, будет вариант второй. Или, по крайней мере, может быть. Интересно, зачем Сталин заставил его размышлять над подобными страшными альтернативами, хотя мог бы поступить проще: отдать конкретное приказание и посмотреть, как главный военный советник его исполнит. После чего отдать следующее. И аналогично поступить с генерал-лейтенантом Котовым.

«В этой игре много игроков и много фигур», – подумал генерал, задумчиво водя вилкой по скатерти. Будь он дома, в своем кабинете в Пхеньяне, он расчиркал бы блокнот десятком кружков: «Керк – посол США в Москве», «Келли – посол Великобритании, там же», «Болен – посол США в Париже», «Малик – советский представитель в СБ ООН», – и так далее, сверху донизу. Линии тянулись бы от одного кружка к другому, исчеркивая страницу до такой степени, что она становилась бы похожа на туркестанский ковер. «Мэтьюс – завотделом Европы Госдепартамента США», «Бевин – министр иностранных дел Великобритании», «Вышинский – министр иностранных дел СССР», – окружающих имена кружков становилось бы все больше. Генералу уже не надо было их рисовать, – он и так помнил все эти имена наизусть. Царапкин, Харрисон, Пак Ир У, Чжоу Энь-лай, Пак Хен Ен: премьеры и посланники, представители и генеральные консулы... Судьба этой войны, судьба который уже год недостижимого мира зависела от каждого из них – и одновременно не зависела ни от кого. По отдельности, войну не могли остановить даже сами Ким Ир Сен, Мао, Трумэн, Риджуэй[5], Сталин и глава «Чаюдан» – «Партии Свободы» Республики Корея Ли Сын Ман.

Они пока не могли это даже вместе. Потому что был и второй слой имен: «генерал Ванденберг – начштаба ВВС США», «генерал О'Доннел – командующий бомбардировочной авиацией», «генерал Пауэр – командующий стратегической авиацией»... Адмирал флота США Джой, генерал КНА Нам Ир... Еще два-три десятка имен и лиц: обе Кореи, США, страны Британского Содружества, Китай, Советский Союз и не стоящая упоминания мелочь, о которой, тем не менее, вспомнил Сталин... Кто из них может знать, что будет дальше? Кто из этих государств возьмет на себя ответственность за начало новой, уже открытой мировой войны? Или посчитает себя достаточно сильным, чтобы «назначить» за это ответственными своих врагов?

Генерал-лейтенант Разуваев поднял голову от тарелки и с тоской посмотрел на сидящего с рюмкой в руке капитана, на танцующего с белобрысой дурой подполковника-танкиста, на смеющихся и разговаривающих людей вокруг. Генералу было плохо. Он был одиноким и злым. Ему хотелось обратно в Корею. И еще больше ему хотелось командовать армией.

Узел 2.1

Все еше январь 1953 года

38-й пехотный полк 2-й пехотной дивизии армии США начал воевать почти с самого начала корейской мясорубки, выстояв в самые ее страшные дни, когда все, казалось, висело на волоске. Теперь – тут был почти санаторий. Именно это и заявили свежему пополнению в первый же момент после прибытия в часть, когда солдаты один за другим выпрыгнули из заиндевевшего кузова грузовика и построились перед встретившим их высоким скуластым мастер-сержантом в каске, надетой прямо поверх капюшона утепленной куртки.

– Вы прибыли в санаторий, девочки, – сказал мастер-сержант, брезгливо разглядывая строй переминающихся от холода рядовых-новобранцев. – Оглянитесь вокруг, не стесняйтесь!

Он широким жестом обвел цепочку стылых холмов на горизонте и жизнерадостно улыбнулся. Машинально проследившие за тем, куда он указал, новобранцы вздрогнули. На санаторий это было не слишком похоже. Все пространство, куда достигал взгляд, имело белый или серый цвет, с редкими пятнами или прожилками других красок. Ряды траншей, капониры и землянки, выступающие наружу только холмиками обсыпки и выведенными наружу печными трубами – все промерзло насквозь и было занесено снегом.

– Вот ты, девочка! – он ткнул в парня, стоящего слева. – Да, ты! Кто ты такой?

– Рядовой Николс, сэр! – выкрикнул парень, вытолкнув изо рта целый столб белого пара.

– Николс?

– Да, сэр!

– Откуда ты взялся, Николс?

– Из Сиэтла, Вашингтон, сэр!

Мастер-сержант удовлетворенно кивнул и отступил на шаг назад, оглядев короткий строй. Дома 38-й полк базировался на Форт-Левис, и учебный лагерь продолжал поставлять им местных уроженцев.

– Есть здесь кто-нибудь не из Сиэтла? – сурово спросил он после недолгой паузы. – Или вообще не из Вашингтона?

– Я, сэр! Рядовой Мак-Найт, сэр! – это был кто-то с противоположного фланга их строя.

– Ну?

– Из Филадельфии, Пенсильвания, сэр!

– Филадельфия – это не то. Есть здесь кто-нибудь из Теннесси, Западной Виржинии, Небраски? Из сельских районов Пенсильвании?

– Да, сэр! Я, сэр!

Мэтью задрал подбородок и, стараясь глядеть прямо перед собой, наблюдал, как густой пар, образовавшийся от его дыхания и криков, оседает вниз. То, что Мак-Найт был почти его земляком, он знал – но городской, как обычно, успел первым.

– Твое имя?

Мастер-сержант остановился прямо перед ним, и поскольку он, как с перепугу показалось Мэтью, был выше его почти на голову, то ни подбородок, ни глаза опускать не пришлось – они оказались прямо напротив зрачков темно-карих глаз заиндевевшего «мастера».

– Рядовой Спрюс, сэр!

– Фермерский сынок?

– Да, сэр!

– Стрелять умеешь? На кроликов охотился?

Мэтью еще дважды повторил свое «Да, сэр!», и мастер-сержант наклонил голову набок, пристально его разглядывая.

– Видишь вон то дерево?

Он указал на чуть ли не единственный заметный ориентир в пределах прямой видимости, если не считать собственно гряды холмов вдалеке, – крупный черный ствол почти без веток, торчащий прямо из снега: как будто дерево не росло здесь, а было вбито в мерзлую землю неведомой силой.

– Да, сэр!

– Насколько оно далеко, по-твоему?

Мэтью прищурился и внимательно посмотрел на протянувшуюся по снегу тень. Солнце стояло уже достаточно низко, и тень была длинная, несколько раз изломанная в середине нанесенными ветром складками сугроба.

– Около 300 ярдов, сэр! Возможно, чуть-чуть больше.

Он уже начинал догадываться, что «мастер» от него хочет, и когда тот приказал стрелять, не потратил ни одной лишней секунды. Пуля «Гаранда» ушла в черный, как будто обожженный ствол, и вопроса о точности его выстрела даже не возникло: звука удара с такого расстояния слышно почти не было, но с дерева водопадом посыпался снег.

– Отлично, – кивнул удовлетворенный сержант. – Теперь ты ротный снайпер, Спрюс. Встань в строй и осознай свое счастье.

Мэтью отступил назад, заняв свое место в коротком строю. Произошедшее было для него неожиданным и непонятным, и он еще не сообразил, как надо реагировать на случившееся. Интересно, что случилось с предыдущим снайпером, если на эту должность вдруг назначили его? Насколько рядовой Спрюс помнил лекции в учебном лагере, снайперов готовили по специальным программам, длящимся как минимум на шесть недель дольше, чем стандартная подготовка рядовых-пехотинцев. Впрочем, он надеялся, что это дело разъяснится достаточно быстро – вряд ли причина произошедшего окажется очень уж сложной.

Прибывший в сопровождении капрала второй лейтенант с усталым, плохо выбритым лицом выслушал короткий отчет мастер-сержанта, отдал несколько негромких команд, и уже через несколько минут мало что соображающие рядовые были распределены по взводам. Почему так случилось, Мэтью тоже тогда не понял, поскольку командовать и распоряжаться, по его разумению, должны были офицеры. Но капрал отвел его, Мак-Найта и еще одного выбранного им рядового к блиндажу 1-го взвода, где и оставил перед лицами двух десятков ухмыляющихся или равнодушных солдат-«стариков».

– Вишенки[6], – констатировал один из них, худой и угловатый, с манерами то ли шулера, то ли уличного бандита. Мэтью всегда таких опасался, ощутил он явственный укол опасности и сейчас. – Добро пожаловать в наше теплое местечко.

В блиндаже действительно было весьма тепло, но Мэтью сумел сообразить, что худой солдат иронизирует. Прошедший половину Европы с автоматом дядька Абрахам рассказывал ему, что если уж ты прибыл на настоящую войну, то нужно сразу занять место в подразделении, став для остальных своим как можно быстрее. Мэтью надеялся, что его открытое и честное лицо сможет расположить к нему бывалых солдат так, как не сделает это его не слишком-то хорошо подвешенный язык. Но... Даже представиться как следует оказалось неожиданно трудно, и Мак-Найт опять оказался первым. Спустя несколько минут, когда тот сообщил о себе все возможные сведения, вплоть до домашнего адреса в Филадельфии, а второй прибывший с ними рядовой тоже рассказал дюжине рассевшихся вокруг на двухъярусных койках «старичков» о себе, дошла очередь и до Мэтью.

Несмотря на то, что Мак-Найт, выслуживаясь, указал на недавнего фермера с насмешкой, солдаты 1-го взвода выслушали его несложный рассказ спокойно и достаточно доброжелательно. Многие продолжали дремать или просто лежать по своим койкам, то ли слушая его, то ли нет.

– Дело простое, – сказал тот самый не понравившийся ему сразу худой рядовой первого класса в ответ на известие, что вновь прибывший уже назначен снайпером роты. – Старый снайпер наступил на откуда-то взявшуюся здесь мину и сейчас щиплет за задницы флотских медсестричек где-нибудь на полдороге между Пусаном и Окинавой. Откуда здесь взялась мина, никто так и не выяснил, но парню хватило. Полступни как не бывало. Понял?

Мэтью растерянно сказал, что понял, хотя опять не понял почти ничего. Представившийся наконец-то солдат, восприняв его удивление как должное, расщедрился – и со сложными, не до конца понятыми им подробностями рассказал, что мина наверняка была старая, еще от китайцев. Странно, что на нее наступили только сейчас, и еще более странно, что она сработала. Этот солдат явно был во взводе лидером, и это удивило пенсильванца еще раз: рядом он видел по крайней мере троих капралов и сержантов с коллекцией разнокалиберных по количеству и размеру шевронов на плечах, сидевших молча и вообще ведших себя так, будто они собирались ложиться спать.

Большинство сидящих по очереди представилось. Затем все тот же рядовой дал короткие характеристики на нескольких спящих или дремлющих. Во взводе был некомплект человек в десять, и трое прибывших оказались весьма кстати.

– Большой войны как будто бы не намечается, ребята, – сообщил один из сержантов, разглядывавший что-то на обшитой фанерой притолоке. – Так что расслабьтесь. Но не до конца, потому что нас тут регулярно обстреливают и даже бомбят. Да и мины попадаются, как видите. Плюс караулы – а рисоеды нет-нет, да попытаются проползти куда-нибудь под проволокой, пошарить в передовых траншеях... Сами увидите, в общем.

– Бомбят? – не поверил Мак-Найт, и Мэтью поймал его действительно недоумевающий взгляд. Это было, фактически, первый раз, когда он увидел, что городской живчик не так уж и уверен в себе.

Несколько солдат или засмеялись, или, по крайней мере, ухмыльнулись, и на душе сразу стало немного полегче. Дядька рассказывал, что может означать «бомбят», но ни в одном случае он при этом не улыбался, так что скорее всего здесь это будет не так страшно.

Так оно, в общем, и началось для него на этой войне. Она действительно оказалась самая настоящая – с артиллерийскими и минометными обстрелами, ночным стрекотанием над головой и ответным ревом двигателей: «ночники» с пасущихся в полусотне миль от побережья авианосцев Флота без толка гонялись за невидимыми в темноте бомбардировщиками рисоедов. Полк стоял во втором эшелоне обороны, восхитившей рядового Спрюса обилием и разнообразностью инженерных ухищрений. В передовых траншеях их участка фронта вяло перестреливался с коммунистами потрепанный полк южнокорейцев, по полутора-двухмильное расстояние до собственно линии боевого соприкосновения не являлось таким уж большим: снаряды сюда вполне долетали. Более того, на второй же день пребывания новичков в роте они увидели, как один из прошедшего на юг всего в 50-60 метрах над их позициями звена «Тандерждетов» волочит за собой длинный дымный хвост. Все-таки они попали на самую настоящую войну.

Тогда же, после официального представления исполняющему обязанности командира роты «Д» первому лейтенанту, Мэтью Спрюс был окончательно утвержден в должности снайпера, получив оставшуюся от старого снайпера винтовку с оптикой и несколько пачек патронов. Отказываться он не стал, потому что это не принесло бы никакой пользы. Учебный лагерь твердо убедил призванного непосредственно с кукурузных полей пенсильванца в том, что если ему что-то приказывают, то это навсегда – вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет. Причем правомочность этого приказа легко проверялась простым пересчитыванием количества шевронов на плече или взглядом на то, что находилось у приказывающего в петлицах. «Делай, что тебе говорят, и старайся делать это хорошо», – этот принцип никогда не подводил рядового Спрюса ни в мирной жизни, ни в учебном лагере, и Мэтью твердо собирался следовать ему и в дальнейшем.

2-я пехотная дивизия, в состав которой входила их часть, сейчас насчитывала только два полка. 23-й пехотный уже несколько месяцев занимался где-то в тылу охраной лагерей военнопленных, которые, по слухам, бунтовали не переставая. В качестве компенсации два других полка, оставшихся на линии фронта, «размазали» по всем ее старым позициям и закопали в землю по самые уши. Коммунисты не наступали уже давно, и большинство опытных солдат дружно сходилось на том, что это не к добру.

– Вот видите эти холмики? – указал на те самые возвышенности вдалеке яйцеголовый, бритый наголо капрал, взявший всех троих новичков прогуляться по сети идущих в разных направлениях траншей ротного опорного пункта. – Там сидят рисоеды-коммунисты. В ноябре им удалось потеснить южных рисоедов мили на три, и прежде, чем мы вмешались, они уже врылись в грунт в полный профиль и обложились минами. Мы атаковали их два раза, и оба раза неудачно...

Капрал достал откуда-то изнутри куртки сигарету и прикурил от предыдущей, сведенной уже к коротенькому окурку. Им он не предложил. Впрочем, Мэтью и не курил как следует – отец с матерью, пусть и постоянно ругающиеся между собой по любой мелочи, не одобряли этого совершенно единодушно. Теперь можно будет, наверное, курить не тайком и хоть каждый день, но вряд ли стоит начать именно сегодня.

– Попросите ребят, – продолжил капрал. – Они вам расскажут, как мы тут топтались. Второй раз вообще было на редкость погано. Артиллерия молотила холмы почти сутки, авиация летала и бомбила так, что мы только подпрыгивали.

– И что? – спросил Мэтью, как капрал явно и ожидал.

– А то. Ну, мы поднимаемся из окопов, за нами танки и все такое, – и тут коммуняги открывают огонь и кладут нас носом в землю. Два танка подбивают – мы вообще не поняли из чего, и остальные уходят назад. Мы за ними, разумеется. Четверо раненых на взвод. А во 2-м вообще двое убитых. Ну капитан и приказал отходить, потому как мы не морская пехота и даже не китайцы, чтобы с боевым кличем «Я трахал это!» лезть на неподавленные пулеметы... А потом кто-то решил, что черт с ними, с этими холмами, ничего они не значат, – и вот с тех пор мы тут, ребята, и околачиваемся. Впрочем... – Он в очередной раз крепко затянулся и бросил окурок под ноги. – Раз начали присылать пополнение, то скорее всего, скоро дело пойдет. Это не просто так нам аж девять рядовых на роту прислали. Плюс этот тип из третьего взвода вчера из госпиталя вернулся. Наступление ожидают, что ли? Ну да кто же нам расскажет...