Год мертвой змеи

Высказав про себя этот удивительно четкий афоризм и от удивления сморщив губы, Алексей переключился на проверку расчетов командира минзага – то ли в третий раз, то ли уже в четвертый, но после перерыва, давшего отдохнуть мозгам. Для удобства советского товарища корейский офицер писал разборчиво, четким почерком отличника. С его мрачным усатым лицом такой почерк не вязался настолько, что захотелось хмыкнуть.

– Топливо приняли уже? – спросил он, не отрываясь на этот раз от бумаг, и только после возникшей паузы сообразил, что спросил по-русски. Привычка всегда иметь рядом переводчика приучила Алексея к тому, что его слова доходят до собеседников как бы сами собой, причем немедленно. Теперь надо было как-то выпутываться. Единственной компенсацией за сделанную глупость стало то, что в глазах корейца мелькнула искорка улыбки – чуть ли не первой, которую Алексей увидел за все эти недели. Это было здорово. Подумав, он нарисовал на покрытой неровными столбцами арабских цифр серой разлинованной бумажке схематическое изображение ребристой бочки и пририсовал рядом сдвоенный вопросительный знак, передвинув ее соседу по столу. Тот с секунду вглядывался в рисунок, кивнул и пририсовал рядом восклицательный, двинув бумажку обратно и снова погрузившись в свои расчеты. Этого Алексей и ждал. Потратив еще пять минут на сверку по нескольким разномасштабным картам отметок глубин на том участке моря, который уже через несколько часов минзаг должен был начать засеивать минами, он поднялся, кивнул сидящим и вышел за дверь.

Оставшись без переводчика, к которому привык относиться несколько снисходительно, капитан-лейтенант неожиданно почувствовал себя не слишком безопасно. В чужой стране, сравнительно недалеко от той перекопанной траншеями и воронками полосы земли, где идут бои... Оглядевшись по сторонам на крыльце и в сотый раз посмотрев на циферблат наручных часов, сдвинутых по давней штурманской привычке на тыльную сторону запястья, Алексей обогнул стоящего как истукан часового у входа в штабной домик и пошел в сторону того канала, где стоял замаскированный под сараюшку корабль. Уже издалека он увидел там копошение матросов, кто-то неразборчиво и злобно говорил, явно ругаясь на родном языке, громко стучало железом по железу.

– Эй! – позвали сбоку. – Это самое!.. Товарищ капитан-лейтенант!

Пораженный, он обернулся. Разумеется, это был единственный, кто мог его здесь так позвать, – тот самый непонятный ему офицер с широким грубым лицом азиата и русской фамилий Петров. Такие фамилии действительно распространены в Сибири: русские Ивановы и Петровы женятся на местных уроженках уже лет двести.

– Извините, товарищ капитан-лейтенант, – сказал, подбежав, инженер—старший лейтенант. – Извините за «это».

Я не был уверен, что это вы идёти.

Слово «идёте» он сказал с таким непередаваемо провинциальным российским говором, что если бы в том была нужда, вот таким образом можно было проверить, не является ли он шпионом, изучавшим русский язык хоть в эмигрантском, но все же зарубежье.

– Нам снова поговорить надо, всем троим, – продолжил старлей. – Старший лейтенант Зая минут через десять придет. Есть возможность найти нам какое-нибудь такое место, где точно никого рядом не будет?

– Есть, – не колеблясь, подтвердил Алексей. – Вон тот холм видите? Там есть такая дыра в земле...

Он слишком поздно подумал, что близко к минам подводить этих двоих все же не надо. Да и оставаться наедине с этой парой ему почему-то не хотелось: слишком уж явным и острым было исходившее от них чувство физической опасности. Но при всех своих недостатках капитан-лейтенант Вдовый, заслуживший риском, кровью и болью четыре ордена (включая польский «Виртути Милитари» за боевое траление уже в послевоенные годы), никогда не был трусом.

– Это каземат. Хранилище, – объяснил он, возможно, не понятное сухопутчику слово. – У входа стоит часовой, ни слова не знающий по-русски, кроме «товарищ». Это устроит?

– Часовой... – не слишком с большим удовольствием протянул старший лейтенант, заставив Алексея дернуть мышцами бедра, проверяя тяжесть пистолета в кобуре. Кнопку на морозе легко может заесть, но переложить «54» в карман сейчас не было возможности. Да и бесполезно это. У него появилось ощущение, что этот сибиряк, если захочет, выбьет из него дух за какую-то секунду – независимо от того, будет у капитан-лейтенанта Вдового пистолет или нет.

– Договорились. Только я прошу вас пойти тутта вперед, еще раз убедиться, что там действительно никого нет, и дать нам отмашку. Минут десять, или уже даже меньше... – Он кинул быстрый взгляд на свои часы, – вам придется подождать. Я буду дожидаться его здесь. Значит там, да?

Он даже не уточнил кого – «его», настолько это было ясно. Не переводчика же.

– Хорошо, – снова кивнул Алексей. – Там, через десять минут.

Твердо намереваясь поступить именно так, как попросил его старлей (то есть проверить, нет ли в хранилище кого-нибудь лишнего, и если есть, то выгнать его к чертовой матери), Алексей на ходу раздумывал над очередной непонятной оговоркой сибиряка. Говорить «идёти» и «здеся» – это в краях, где он рос, было совершенно нормально, особенно если ты «в гимназиях не обучался». А вот «тутта» – это было уже или что-то прибалтийское или карело-финское, не сочетавшееся с остальным. Но в обоих старлеях было вообще немало странного, начиная от самого факта их появления. В частности, оба они были староваты для воинских званий, указанных в документах. Это, конечно, ничего не значило, поскольку, во-первых, эти звания вполне могли отставать от действительности на звездочку-другую, а во-вторых, существуют и выслужившиеся за войну до однопросветных погон рядовые. Последних случаев Алексей знал десятки – бывало, сержанты дослуживались и до полковников. Личная храбрость, хваткий ум, хладнокровие – всему этому человек учится в основном не в военных училищах, а в средних классах школы, когда впервые попадает в обстоятельства, когда подобные качества могут иметь значение. Так что... К примеру, по статуту ордена Славы награжденный всеми тремя его степенями рядовой автоматически получает звание сержанта, сержант становится старшиной, а старшина – младшим лейтенантом. Иногда могли присвоить офицерское звание и бойцу, заменившему выбитого из строя командира. Может, они как раз из таких.

Решив, что принятая версия не хуже большинства других и вполне может оказаться правдивой, Алексей уже повеселее зашагал по натоптанной за этот день достаточно заметной тропке в покрывавшем землю инее. Его внимание привлекли петляющий сдвоенный след от протекторов грузовика и почти сразу же влившийся в него еще один. Это было плохо. На такие следы, упирающиеся в ограниченный неприметным холмиком тупик, может обратить внимание любой опытный воздушный разведчик. Или разведчик, ходящий по земле.

Глупо предполагать, будто его мысль могла что-то стронуть в небе, но ощущение у Алексея было именно такое. Сквозь хруст снега пробился звук, сначала похожий на ровное сипение, какое издает плотно закрытый чайник, выпускающий первую, тонкую еще струйку пара. Потом небо родило тихий рокот. Остановившись как вкопанный на половине шага, Алексей начал шарить взглядом по облакам.

Вражеская авиация не беспокоила целый день – странно, что к вечеру кто-то решил их навестить. В появление здесь самолета с красными звездами Алексей не поверил ни на секунду – слишком редко доводилось ему видеть «соколов Дэ-хуая», и всегда, без исключений, много севернее. Значит, враг: американец или англичанин. Или даже кореец-лисынмановец, что было, пожалуй, хуже. Самолет американской флотской или армейской авиации мог быть в первую очередь разведчиком; появление в воздухе авиации корейских «республиканцев» почти наверняка означало штурмовой удар: у них имелась по крайней мере одна эскадрилья «Мустангов».

Звук, впрочем, был реактивный. В любом случае, ожидать теперь можно было почти всего, и Алексей снова тронулся с места, ускоряя шаг. До хранилища он дошел быстро, присоединившись к часовому, стоящему перед его внешней дверью, в два слоя обитой кровельным железом. Часовой крутил головой как заведенный, выискивая источник звука в просветах облаков. Погода была не слишком летная, но такая зимой здесь бывает каждый второй день. Да и не такая уж это помеха для хорошего пилота...

– Там! – показал Алексей рукой на участок неба, где, как ему показалось, заметил движение. То ли невидимый самолет набирал высоту, то ли его пилот играл с режимами работы двигателя, но звук пульсировал, как зубная боль. Слово «там» кореец, разумеется, не понял, но жест был вполне ясным, и солдат закивал. Алексей указал ему на дверь, и парень закивал снова, понимая все и без слов. Прибывшего с начальством советского военного советника за сутки здесь узнал в лицо уже, наверное, каждый боец маленького гарнизона. А на случай, если бы не узнали, в нагрудном кармане у Алексея лежала примерно такая же по смыслу бумага, какую ему показали новоявленные земляки, разве что значительно попроще. Без права останавливать скорые поезда усилием воли, подписанная не Председателем Совета министров СССР, а командующим ВМФ КНДР в чине, соответствующем аж вице-адмиральскому. Для маленькой Кореи, особенно учитывая убогое состояние ее военно-морских сил, это было настолько много, что любой ее военнослужащий в ранге до старшего капитана просто обязан был впадать при виде этой подписи в благоговейный ступор.

Пока предъявлять бесценную бумагу Алексею не приходилось (хотя иногда очень хотелось), не пришлось и на этот раз. Непрерывно оглядывающийся через плечо на небо боец отпер несложный навесной замок, вызвавший бы смех у любого представителя расплодившейся послевоенной шпаны, и зажег свет. В лампочке было максимум свечей 25 или даже 20. Но и это было здорово – в противном случае капитан-лейтенанту пришлось бы пользоваться фонариком, питание к которому и так уже садилось, а нового, не подключая флаг-минера или по крайней мере его адъютанта, достать было негде.

Пройдя через сравнительно короткий тамбур, вряд ли способный сильно ослабить ударную волну взорвавшейся у входа в хранилище авиабомбы, случись вдруг такая неприятность, Алексей приоткрыл вторую, уже не запертую дверь. Прислушиваясь к звукам, теоретически могущим донестись и сюда, он заглянул внутрь помещения. Мины, конечно, никуда не делись. До начала сбора людей на их погрузку оставалось еще около двух часов, и увенчанные рожками взрывателей шарообразные тела, пупырчатые от неровно положенной на чугун краски, лежали на своих тележках, никем не потревоженные. Сейчас в каземате было тихо и пусто, но можно было догадаться, какой здесь будет стоять крик, когда мины одну за другой потащат к выходу – грузить на подошедшие машины.

Сняв со стоящего вплотную к стенке туннеля крупного дощатого ящика стопку бумаг, Алексей небрежно зажал ее в руке. Это были уже проработанные технические формуляры, – почти на каждом остались грязные отпечатки его пальцев.

Вернувшись ко входу, он осторожно приоткрыл дверь и выглянул в тамбур. Никого. Поколебавшись, он все же достал из кобуры выданный ему в Пекине «Тип 54», мягко и осторожно поставив его на боевой взвод. Так же осторожно Алексей переложил мгновенно заледенивший его ладонь пистолет в правый карман шинели. Подумав, сунул в левый единственную свою запасную обойму. Произведенные действия вызвали у него сложное чувство – странную смесь удовлетворения и некоторой неловкости или даже смущения. Но он ничего не стал менять, лишь аккуратно закнопил кобуру – так, чтобы отсутствие в ней полагающегося офицеру оружия не слишком бросалось в глаза.

– Санг-ви? – сказал он часовому, все еще стоящему за наружной дверью. – Санг-ви?

Произношение у него наверняка хромало, но слово «капитан» было настолько несложным, что кореец уж точно обязан был его понять. Правильнее было бы сказать «лейтенант», но и Зая, и Петров были старшими – таких званий в корейской армии не имелось, в то время, как «капитан» как раз и соответствовал советскому старшему лейтенанту.

– Ие[47]! – сказал кореец, показывая рукой. То ли сам догадался, кто ему нужен, то ли действительно понял. «Земляки» как раз подходили к хранилищу, пусть и не с той стороны, откуда их можно было ожидать, а откуда-то сбоку, из-под холма. Так и держащий в левой руке стопку грязных формуляров Алексей молча кивнул обоим и выдал каждому по такой бумажке. Дал несколько секунд взглянуть на нее и только затем спокойно скомандовал: «За мной», – снова открыв дверь, ведущую в туннель с минами.

Как он и предполагал, часовой не сказал ни слова, спокойно пропустив старших лейтенантов внутрь. Однако вторая часть запланированного развития ситуации просто не состоялась. Вопреки тому, что Алексей проговорил про себя, «земляки» не стали спрашивать его о назначении выданным им на глазах у часового бесполезных бумажек, формально объяснявших их присутствие здесь. Если, конечно, глядеть со стороны... Вспоминая, как его вызвали пообщаться с приехавшими по-русски и с какой готовностью оставили их наедине, можно было предположить, что подобный оборот дел корейцы и предполагают. Любая игра союзников за спиной хозяев вряд ли могла обрадовать последних, но к советским военным советникам и инструкторам в этой стране относились с таким пиететом, что пока происходящее не перерастет во что-то совершенно неуместное, на это будут смотреть сквозь пальцы. В любом случае, офицеры оказались весьма догадливыми.

– Самолет улетел? – спросил их Алексей, когда дверь закрылась.

– А черт его знает, – честно ответил сибиряк. – Рычит что-то над облаками, попукивает. Одиночка, похоже.

– Значит, разведчик, – вынужден был заключить Алексей. – Это плохо.

– Да уж чего тут хорошего, – подтвердил второй из офицеров, Зая. В разговоре возникла некоторая пауза. Ощущая приятную тяжесть в кармане шинели, Алексей ждал, будут ли его резать или все же сначала объяснят, зачем все это было нужно. Но старшие лейтенанты не торопились.

– Ладно, чего уж там, – сказал наконец Петров с северным именем. Он то ли был в этой паре за старшего, то ли старательно играл такую роль, но говорил явно больше своего совсем уж молчаливого товарища. – Вы, товарищ капитан-лейтенант, не первый здесь месяц, как мы понимаем...

– Второй, – подтвердил Алексей, не отрываясь следя боковым зрением за руками стоящего в тени старлея с не подходящей ему фамилией Зая. Вторым этот его месяц в Корее можно было считать разве что по календарю, но услышать такое все же оказалось приятно: судя по всему, со стороны он выглядел уже совершенно приспособившимся к местным непростым условиям и что называется «вписавшимся в коллектив».

– Ну, второй, – кивнул Петров. – Поэтому мы больше не будем разводить здесь кружок драматического искусства и просто объясним вам, что нам надо. Идет?

– Договорились.

Найти другое слово Алексей неожиданно затруднился. Сказанное получилось для него все же неожиданным – такого поворота он не предполагал. Хотя, конечно, «что нам надо» вовсе не подразумевает, что его сейчас посвятят во все тонкости готовящейся тайной операции но выкрадыванию адмирала Бриско[48] из его любимого борделя в Йокохаме.

– Тогда вот что: Нам требуется что-нибудь типа торпедного катера, но их нет ни одного. Но, может, здесь есть что-то, что за него сойдет?

–Нет.

Ответ был коротким, потому что Алексей ждал продолжения. Впрочем, он был совершенно точным, без двояких толкований.

– Хм-м...

Казалось, сибиряк не знал, что говорить. Нехорошее чувство опасности, совсем было исчезнувшее, вернулось еще более острым, чем раньше. Что это, такая расплата за прошлое?

– Да вы успокойтесь, товарищ капитан-лейтенант, – мягко попросил так и стоящий без движения старший лейтенант Зая. – Мы действительно офицеры Советской Армии. Мы действительно здесь по делу. Не надо так надрывно думать о своем пистолете.

Едва не охнув вслух, Алексей переводил взгляд с одного офицера на другого, не зная, что делать. Прыгать куда-нибудь в сторону и стрелять, пока не закончатся патроны в обойме? Что сменить ее на запасную ему уже не дадут, было совершенно ясно.

– Ну а что-нибудь другое, быстроходное и сравнительно вместительное? – старший лейтенант Зая, казалось, совершенно не чувствовал его напряжения. Или не придавал ему значения. Голос его был почти ласковым, не будь он мужским – так, наверное, может разговаривать дядька с племянником или старший брат с младшим. И это при том, что им было примерно равное число лет.

– Нет, – с трудом ответил Алексей. – Ничего такого здесь не имеется. Разве что в Гензане или уже в самом Кимчеке.

– Кимчек – это Сонгчжын, да? – склонил голову Зая. – Тогда уж сразу о Наджыне надо думать или уже о Владивостоке. Я понимаю, что вопрос дурацкий, но торпедный катер – это условно. Вряд ли кто-то из наших советников лучше вас знает, что здесь может плавать с какой скоростью.

– Ходить, – машинально и неожиданно для самого себя поправил Алексей. – На море ходят, а не плавают.

– Ну да. Ходить, верно. Я военюрист, видите ли, – мне не часто приходится заниматься амфибийными операциями.

Для военюриста он неплохо разбирался в военно-морской терминологии. Хотя и это не запрещается. В принципе, структуру войск за последние десять лет перетасовывали уже столько раз, что любой юрист в звании старшего лейтенанта пару лет вполне мог покомандовать нормальным стрелковым взводом.

– Если вы объясните, товарищи, что конкретно вам нужно, я, возможно, смогу вам лучше помочь.

– Так мы уже объяснили, – удивился Зая. – Катер. Быстроходный и сравнительно вместительный. А если не катер – то что-то, что сможет его заменить.

Это была уже сказка про белого бычка. Пойди Алексей «на третий круг», ответь им, что здесь такого нет и сроду не было, они наверняка оставят его в покое, но чувство долга все же победило. Какими бы эти два офицера ни были, они явно занимались делом, и поэтому помочь им если не на практике, то хотя бы советом было прямой обязанностью Алексея как обладающего здесь некоторым влиянием и хоть каким-то опытом.

– Есть минный заградитель, – мрачно признался он. – Совершенно новый и большой... по местным меркам. Шестьсот пятьдесят тонн. Быстроходным я бы его не назвал, но...

– Ну я же говорил, что вы что-нибудь придумаете! – подошел ближе Петров. – Пока никакого заградителя здесь нет. Он что, придет ближе к ночи? С севера, как я понимаю? Или с операции? Это его вы здесь ждете?

Алексей не выдержал, хмыкнул. И на старуху бывает проруха. Это приятно.

– Вы его просто не заметили, – ровным голосом сказал он. – А местные товарищи не затруднились вам его показать. Но если вы подождете еще пару часов, – он демонстративно поглядел на циферблат, – то увидите, как его грузят. Займет это часа полтора. Потом... Я, кстати, не просто так спрашивал, улетел ли самолет. Он наверняка ищет именно корабль.

– Так. Еще раз. Сначала... – уже другим тоном сказал старший лейтенант Зая. – Шестьсот пятьдесят тонн, – это довольно много, насколько я понимаю? Я так и думал. То есть слишком много, пожалуй. Слишком заметно. А скорость?

– Скорость, как я уже говорил, подкачала, – признался Алексей. – Сам я его на ходу еще не видел, но на одном «вулкановском» дизеле, в полном грузу... Если он выдаст, скажем, семь узлов, я буду очень доволен.

– А без груза? – быстро спросил «военюрист». Слово «узел» он понял без лишних объяснений, значит, действительно не такой уж и новичок в «амфибийных операциях».

– Без груза, вероятно, на узел больше. Четырнадцать мин заграждения, по английской тонне с мелочью каждая – это сравнительно немного, конечно, но мне так уж кажется.

– Кажется... – эхом повторил Петров самому себе. Про неспроста упомянутую «английскую тонну» опять никто не переспросил. Что бы это значило? Они действительно собираются в морской десант?

– Сравнительно неплохое вооружение, – без очередного наводящего вопроса дополнил Алексей описание посудины, составляющей гордость ВМФ Народно-Демократической Кореи. – По местным меркам, конечно.

– А вы к каким меркам привыкли, товарищ капитан-лейтенант? – будничным для разнообразия голосом поинтересовался старший лейтенант Зая.

– А я к двенадцати дюймам, – честно сообщил Алексей, прежде чем успел задуматься, а стоит ли отвечать на этот вопрос.

– Которые старые или которые новые?

Это уже было «минус очко», потому что те офицеры, которым повезло попасть в штатное расписание новых, точнее совсем уж новейших «Москвы» и «Сталинграда», не променяли бы их ни на какой Пхеньян, не то что Соганг с Йонгдьжином.

– Старые, значит. Вероятно, «Кронштадт»... Угу...

Имеющий в кармане документ, подписанный Председателем Совета министров СССР, старший лейтенант мазнул внимательным и задумчивым взглядом по кривому и длинному шраму на щеке капитан-лейтенанта Вдового. И только теперь Алексей сумел наконец-то вспомнить, кого именно ему так мучительно напоминали эти двое и кто был последним, задавшим ему почти точно так же сформулированный вопрос.

Узел 5.1

23-25 февраля 1953 года

– Вы, девочки, слишком много себе позволяете, – надрываясь, орал второй лейтенант, с брезгливостью оглядывая короткий строй солдат своего взвода. – Вы, наверное, думаете, что я идиот?

– Да!.. – сдавленно-тихо, но совершенно четко произнесли позади Мэтью, и он едва сдержался, чтобы не прыснуть. Голос был не просто знакомый, – он не сомневался, что прекрасно знает его обладателя. «Хорек» Джексон, бывший сержант первого класса и реальный, по общему мнению, командир взвода. Не то что этот напыщенный придурок.

– Думаете? – надрывался лейтенант во всю мощь своих легких. – Ну признавайтесь, а?

«А ведь сейчас признается кто-нибудь, – сказал себе Мэтью, дрожа от едва сдерживаемого истерического смеха. – Наверняка ведь сейчас кто-нибудь заорет „Да, сэр!". Вот это будет номер!»

Лейтенант коротко повернулся и уперся взглядом сначала в кого-то на левом фланге строя, а потом, неожиданно, прямо в него. Желание захохотать стало при этом почти непреодолимым, а борьба с ним настолько мучительной, что снайпер роты «Д» Мэтью Спрюс ощутил, что от переживаний может обмочиться. Это ощущение помогло, и он сумел сохранить совершенно бесстрастный и бодрый, по уставу положенный рядовому вид. Даже несмотря на буравящие его глаза, удивительно напоминавшие глаза свиньи в момент опороса, Лейтенант был настолько удовлетворен тем, что делал в настоящий момент, то есть реализацией возможности орать, не сдерживая себя, что не заметил как стоящий перед ним рядовой из всех сил напрягает мышцы бедер. А потом он уже перевел взгляд на кого-то другого.

Орал командир взвода еще минут пять, просто «добивая» сегодняшнюю норму крика и топанья ногами. Это было одно из двух основных состояний командира 1-го взвода. Вчерашний и позавчерашний дни он провел во втором своем состоянии, то есть в равнодушно-презрительном разглядывании окружающей обстановки, очевидно, сопровождавшемся размышлениями о том, как ему не повезло попасть в эту забитую дерьмом дыру – то есть на линию фронта в задрипанной Корее.

По мнению лейтенанта, с которым солдаты всей роты всегда имели массу возможностей познакомиться, в Корейской войне были и положительные стороны. В частности, она давала ему возможность заработать необходимый для всей дальнейшей карьеры ценз командования подразделением в боевых условиях. Увы, это ему приходилось делать не в Пусане или, скажем, в Усане, со всем прилагающимся к этому околовоенным комфортом и околовоенной же свободой, а там, где нет женщин и качественного сервиса, но зато полно вонючих косоглазых макак и набитых дерьмом бездельников, вроде солдат его взвода. То, что в нескольких километрах к северу чистит оружие перед началом возможного в любую минуту наступления еще полтора миллиона косоглазых макак, но уже одетых в шапки с красными звездами, а также минометные обстрелы и регулярное появления «Ночных Чарли»[49] – все это было уже дополнением к той мерзости, что вывалила на него несправедливая жизнь.

– Какого черта! – выдал он последний на сегодня залп брани. – Ну какого черта! Ну на хрена!

Речь шла о том, что кто-то из солдат взвода (кто именно – осталось неизвестным, по крайней мере, для самого Мэтью) попался на глаза аж командиру полка, прибывшему без предупреждения и в сопровождении всего лишь адъютанта и шофера осматривать запасной ротный опорный пункт. То ли находясь в хорошем настроении, то ли действительно решив все заранее и теперь отыскивая подходящий повод, командир полка спросил у солдата: а как у них в роте, и конкретно в их взводе, с противохимической подготовкой?

Стоящий по стойке «смирно» рядовой доложил полковнику, что рота «Д» является, несомненно, лучшей по боевой подготовке во всем славном 38-м пехотном полку, что, как известно, испытали на себе и боши, и «русски», и рисоеды, а 1-й взвод – это вообще нечто невиданное на поле боя, но вот как раз с противохимической подготовкой у них в роте и во взводе хреново.