Нефанатка

Возвращаем мою одежду на место и досматриваем фильм, обнявшись. «Ты поняла, зачем он там всех убил?» – спрашивает меня Егор о фильме.

– Не-а, – шепчу я ему и улыбаюсь.

«Это потому, что мы были заняты более интересными вещами»

«Захочешь повторить – обращайся»

– Непременно, – обещаю ему и целую в губы.

Уходить так не хочется, но уже пора. Посылаю ему воздушный поцелуй и тихонько прикрываю за собой дверь. Кажется, это было лучшее свидание в моей жизни.

Я совсем не спала этой ночью. Позвонила вчера папе и попросила помочь переехать сегодня в одиннадцать. Он обещал договориться с соседом. Егора выпишут уже послезавтра, и я хочу, чтобы к его приезду новая квартира имела более-менее жилой вид.

До утра собирала вещи, периодически заправляясь кофе и конфетами. Нашла в бумагах договор аренды с перечислением вещей, которые принадлежат хозяйке. У Егора нет мебели, и это меня порадовало. Из тяжёлого – только компьютеры, но я почти для всего нашла коробки и надежно всё упаковала. Пришлось повозиться с его огромным гардеробом, но тут меня спасли вакуумные пакеты.

В десять утра всё готово. Коробками и пакетами заставлен весь коридор, и я убираюсь в остальной части квартиры. Подумать только, пятьдесят процентов этой кучи – подарки поклонниц Егора, процентов тридцать – одежда и обувь, а остальное – аппаратура, компьютеры и разные мелочи, вроде средств гигиены и оставшихся продуктов.

Звоню хозяйке (оказывается, она живет этажом ниже) и отношу ключи. Она спрашивает про мотоцикл в гараже, и я обещаю, что заберём его дня через три-четыре. Нехотя соглашается. А я думаю теперь, куда мы будем девать мотоцикл. Этого я не предусмотрела. Представила себе Егора, гоняющего на нём по городу, и поняла, что хотела бы сидеть сзади и обнимать его за талию. И чтобы ветер свистел в ушах, а огни ночной Москвы проносились мимо нас… Интересно, сможет ли он теперь на нём ездить…

Мы всё перевезли, и я даже успела к четырём в больницу. Когда поднималась по лестнице на четвёртый этаж, закружилась голова, наверное, от усталости и недосыпа. Я остановилась у окна, чтобы отдышаться.

– Опять к нему идёшь? – раздаётся за спиной насмешливый голос.

Узнаю по приторным духам медсестру Тамару и недоумённо оборачиваюсь. Она как всегда слишком ярко накрашена, в коротком халатике и на каблуках.

– Дурочка такая, – презрительно кривит губы. – Егор тобой только пользуется, а всем говорит, что ухаживает за ним его любимая Тасенька. Они даже жить вместе собираются после выписки.

– Что вы такое говорите? Зачем вы меня обманываете?

– Новости посмотри, вчера по всем каналам их показывали, – неприязненно хмыкает она и уходит.

А я стою потерянная и не могу унять бешеного стука сердца в груди. Она врёт мне. Просто врёт из зависти, что у нас с Егором всё хорошо. Ведь он не мог… Он говорил, что это ложь, они пара лишь для публики… для пиара… Может, эта Тася сама чего-то навыдумывала и рассказала журналистам, чтобы о ней все говорили.

Я должна сама увидеть. Включаю вчерашний выпуск новостей и вставляю наушники. Перематываю несколько раз туда и обратно и никак не могу найти тот сюжет. Снова промахиваюсь и, наконец, вот он:

Популярный певец Егор Бро всё ещё находится в больнице. Его жизни больше ничего не угрожает, и он стремительно идёт на поправку. Рядом с ним всё своё свободное время проводит его девушка, Тася Белкина, известная во всем мире фотомодель.

«Не знаю, что бы я делал без моей красавицы! Она – мой лучик света» – пишет нам Егор на листке бумаги, ведь только так он пока может общаться с людьми.

– Это так романтично, – улыбается Тася, держа Егора за руку, – он написал мне уже десятки посланий с признаниями в любви, я обязательно сохраню их все.

Смотрю, как они улыбаются, глядя друг на друга, и в сердце будто нож проворачивается. Я не верю. Не может ТАК быть!

– Конечно же, я не могла его бросить, – признается Тася с грустью в глазах. – Пришлось отложить все съёмки, чтобы быть рядом с Егором. Первые дни я даже кормила его с ложечки, сама приносила бульон, потому что больничная еда… ну, вы сами понимаете… – презрительно морщит носик, и репортёр понимающе кивает. Показывают фото, где Тася кормит Егора из того контейнера, который я приносила. Я понимаю, что она врёт, но ведь эти фото и видео – не монтаж. Вот же он, Егор, влюблённо смотрит на неё и поправляет прядку волос.

«А после выписки Егор переедет ко мне, – радостно сообщает Тася. – Чтобы я могла продолжать ухаживать за моим любимым. Мы наконец‑то будем жить вместе, и я очень счастлива!»

Она говорит ещё что-то, и Егор кивает, держа её за руку. Но я уже не слушаю. Выключаю телефон и просто смотрю в окно. Ничего не вижу, в голове шумит, и я пытаюсь мысленно сложить детали какой-то картинки. Вокруг туман и я плохо вижу, но что-то явно не сходится. Умом понимаю, что где-то здесь ложь, но сердце кровоточит от боли и предательства. Прокусываю губу, пытаясь не закричать. Машинально стираю пальцами кровь и заставляю себя глубоко дышать. В голове понемногу проясняется. Теперь я словно заледенела внутри. И я готова идти к Егору.

Глава 13. Ну ты и мудак, парень!

– Это правда? – спрашивает Ксюша с порога, и я понимаю, что случилось самое страшное.

– Здравствуй, красавица! – басит мой сосед.

– Здравствуйте, – сухо отвечает ему девушка и снова переводит взгляд на меня.

Она изменилась. Стала какая-то чужая, вся будто скованная льдом и больше не светится изнутри.

– Это правда? – повторяет Ксюша, подходит ко мне и садится рядом.

Я понимаю, о чём она спрашивает, но всё же вопросительно поднимаю брови.

– Твоя официальная девушка, Тася Белкина, приходила сюда? – чётко произносит она.

Так страшно мне ещё никогда не было. Я шумно сглатываю и киваю.

Ксюша словно застыла. Смотрит куда-то сквозь меня и молчит. Судорожно перебираю в голове варианты, как объяснить всё, но ни один не подходит. В панике хватаюсь за телефон, чтобы написать ей хотя бы что-то.

– Не утруждайся, – отстранённо произносит Ксюша и переводит взгляд на меня. – Я тоже тебе кое-чего не сказала.

Снова отводит взгляд, и я замечаю в нём блеснувшую слезинку. Беру её холодную руку, но она безжизненно повисает в моей ладони.

– В тот день, когда я ездила за твоими вещами, – начинает Ксюша, и я внутренне замираю, – пришла твоя хозяйка и сказала освободить квартиру в недельный срок. Я решила тебя не расстраивать, сама сняла тебе новое жильё и перевезла все твои вещи. Но, видимо, надо было просто сообщить твоей девушке. Ведь ты же к ней собрался переезжать после выписки.

Мотаю головой и хватаю её за плечи. Она вырывается из моих рук и подскакивает.

– Я две ночи не спала, собирая твоих чёртовых плюшевых медведей и рамочки с признаниями в любви от сотен других девушек! – кричит Ксюша, взмахивая руками.

Слёзы вырываются из её глаз ручьями, и она яростно вытирает их пальцами. Шмыгает носом и срывает с плеч рюкзак. Шумно дышит, пытаясь успокоиться, и что-то в нём ищет.

Мотаю головой и пытаюсь встать, но у меня ничего не получается. Костыль падает на пол и я, мысленно чертыхаясь, пытаюсь встать без него. Ксюша кладёт на тумбочку ключи и говорит, даже не глядя на меня:

– Адрес напишу позже. Я ещё не успела разобрать вещи, ей будет проще.

Разворачивается и идёт к двери.

– Ксюша! – кричу я, но слышится только какое-то хрипение.

– Ксюша! – получается лучше, но она всё равно не слышит и закрывает за собой дверь.

– Стоой! – кричу я, напрягая все силы. Горло тут же пронзает адской болью, и я падаю на кровать, хватаясь за него рукой. Дышать очень больно. В панике стучу кулаком по кровати, но больше ничего не могу сделать.

– Ну ты и мудак, парень! – раздается громкий голос соседа, и я замираю.

Ксюша, девочка моя, вернись… Я умру без тебя… Прости…

– Повторный надрыв связок, – констатирует доктор, глядя на небольшой планшет в своих руках, а медсестра осторожно поворачивает в моем горле трубку. – Что же вы, Егор, так неаккуратно? В рецидивисты решили заделаться?

Сосед всё же заметил, что со мной что-то неладно, и позвал врача. А я просто лежал, мечтая умереть от этой дикой боли.

– Разрыв небольшой, скорее микротрещина. Срастётся самостоятельно, если не мешать. Придется вам молчать ещё пару недель, не меньше. Кричать нельзя было ни в коем случае! Говорить тихо и медленно, не напрягая связки. Учтите на будущее. Домой мы вас отправим послезавтра, как и планировалось. Тут контроль не требуется. Придёте через две недели на ларингоскопию, а потом решим, нужны ли вам будут физиопроцедуры для восстановления голоса. Тамарочка, вколите ему обезболивающее сейчас и потом на ночь. Сегодня не есть, пить по минимуму. А завтра опять начнёте с тёплого бульона.

Доктор, мне всё равно…

Закрываю глаза и кажется засыпаю. Когда открываю, в комнате уже темно, только тусклая лампа над дверью. Сосед мирно похрапывает, а у меня зияющая рана в груди. Шевелиться не хочу. Ничего не хочу.

Лежу и смотрю в потолок. Часами. Кажется, что лечу в пропасть. Бесконечно падаю в чёрную бездну, а её угольные стены проносятся мимо меня. Вдруг меня словно подбрасывает: я должен что-то сделать, как-то объяснить ей всё.

Но сначала нужно узнать, что она услышала. Втыкаю наушники и нахожу в интернете последние ролики про себя. Включаю один из них. Вот же чёрт! Наврали с три короба! Обработали видео. На этих кадрах мы с Тасей действительно выглядим безумно влюблёнными, но я ведь помню наши натянутые улыбки!

Пытаюсь представить, что могла чувствовать Ксюша, когда смотрела этот ролик. Наверняка, ощутила себя преданной и даже использованной.

Нет же, милая, всё не так! Ты же видишь, это неправда!

Кусаю губы и мотаю головой. Я действительно мудак. Так легко было согласиться на эту ложь, и я не подумал даже, насколько сильно она обидит единственного важного для меня человека.

На часах два ночи, но я всё-таки пишу Ксюше:

«Мне заплатили за эту ложь. Те триста тысяч. Нечем было платить за квартиру. И не было другого способа найти деньги. Прости, что не сказал тебе»

Ответ приходит почти сразу:

«Херсонская 7, кв. 22»

Закрываю глаза и чувствую, как в душе разливается отчаянье. И так больно! Очень больно где-то внутри, ведь я снова её теряю…

Уже утро. Я лежу, всё так же глядя в потолок. Иногда порываюсь и хватаю телефон, стремительно набираю сообщение Ксюше – и тут же отбрасываю. Потом снова хватаю и всё стираю. Пишу и бросаю, стираю и пишу…

Сосед расхаживается по комнате. Иногда смотрит на меня и вздыхает, но ничего не говорит.

Сходил в процедурную, чтобы сняли швы. Вернулся в палату и снова лег на спину.

– А знаешь, парень, я ведь тоже любил когда-то… – вдруг заговорил сосед. – Лидия… её звали Лидия, но все называли её Лидок. Она одевалась как пацанка и носила короткую стрижку. Детдомовская была. Дерзкая, заводная… Увидел её, когда щёлкала семечки, сидя на перилах Кузнецкого моста. Влюбился сразу. Мне тогда почти тридцать было. В форме ходил, все девчонки заглядывались. А она – нет. Издевалась надо мной. Водил её в кино, гуляли по парку. А она – то, вроде, со мной, то опять с пацанами в подворотне курит. Не сдержался однажды, взял её… Ей пятнадцать всего было, совсем девочка. Корил потом себя… но хотел её как бешеный. Подписал контракт на срочную на три года. Чтоб подальше быть. Думал, вернусь потом, с погонами, с деньгами, и сразу женюсь на ней. Подрастет как раз, жизнь посмотрит, – вздыхает тяжело. – А она забеременела тогда. И умерла при родах, организм не справился. Мальчонку в дом малютки отдали сразу. Она ж детдомовская была, и никто за ним не пришёл. Я только через три года узнал, когда со срочной вернулся и искать её начал…

Я не хочу его слушать, у меня своё горе, в котором я медленно тону. Но в палате тихо и он продолжает:

– Я к чему тебе всё это говорю, парень? Да к тому, чтобы ты не терял надежду и пытался. Я двадцать лет искал своего сына, и я не прекращаю этого делать. У меня есть список всех мальчиков, рожденных в тот день и выросших в детских домах области. Я отыскиваю их одного за другим… и прихожу к ним. Я надеюсь, что моё сердце подскажет мне, когда я встречу сына. Я надеюсь, что он будет похож на свою мать, и я сразу узнаю его. Она была такой красивой! Моя первая и единственная любовь, которую я так глупо потерял… Не теряй свою любовь, парень! Ни за что не теряй!

Закрываю глаза и снова проваливаюсь в сон.

Я не знаю, что мне ещё сделать, Ксюша. Прости меня…

– Здравствуйте! – в палату вошел невысокий мужчина с кучерявыми волосами по плечи.

Я почему-то сразу понял, что это Ксюшин папа, и сел на постели.

– Николай Афанасьевич… Михеев, – протягивает мне руку он. Я киваю и отвечаю на пожатие, а он поворачивается к соседу.

– Петр Александрович Невзоров, – представляется тот и тоже пожимает ему руку. – Вы к немому?

– Да, я… Ксюшин папа.

– Отец нашей красавицы? Приветствую, приветствую! – ещё раз пожимает ему руку мой сосед. – Поздравляю с такой дочкой, приятель! Умница, красавица, хозяюшка! С ней к нам будто солнышко в палату заглядывало.

Ксюшин папа смущается, но видно, что рад похвале и тоже гордится дочерью.

– Как там Ксюшенька? – снова спрашивает сосед, а я удивлённо смотрю на него. – Молодые в прошлый раз сильно повздорили, – объясняет он гостю. – Переживает вон за неё, извиняться пытается, да она, видно, не хочет ничего знать. Обиделась.

– Крепко обиделась, – качает головой Ксюшин папа и подставляет себе стул. – Приехала ко мне, плачет. Можно, говорит, я у тебя пару дней побуду, а потом домой улечу. Она в Красноярске у меня учится, в институте. Я спрашиваю, что у тебя, доченька, случилось, с парнем что ли чего-то не поделили? А она кивает и ещё больше плачет. Так весь вечер и проплакала с телефоном в руках. А утром просыпаюсь, сидит на диване, глаза стеклянные и в одну точку смотрит. Я уж и не трогал её, любое горе пережить нужно. А потом приносит мне бумаги и говорит, отвези Егору в больницу, пожалуйста, я не могу. Ну я и повёз.

Тут он вспоминает про меня, поворачивается и протягивает папку. Я беру её и сразу открываю. Договор аренды квартиры. Уплачено за три месяца. В графе «Кто будет проживать» указаны я и она. Сжимаю зубы и яростно тру глаза. В папке ещё конверт с оставшимися деньгами. Убираю всё в тумбочку. Мужчины продолжают разговаривать, а я встаю и выхожу из комнаты. Ковыляю на балкон. Мне нужно побыть в одиночестве.

Жадно вдыхаю влажный после дождя воздух.

Девочка моя, прости меня…

«Я люблю тебя» – пишу ей в сотый раз и в этот раз решаюсь отправить.

Когда возвращаюсь в палату, мужчины уже обсуждают рыбалку. Усмехаюсь, удивляясь тому, как быстро они спелись. Снова заваливаюсь на кровать и смотрю в потолок. Каждую минуту проверяю телефон, но ответа нет.

Наконец, Николай Афанасьевич поднимается и начинает прощаться. Я сажусь и пожимаю протянутую мне руку.

– Не обижай мою девочку, сынок, она и так настрадалась.

Сжимаю губы и киваю, серьёзно глядя ему прямо в глаза.

Я обещаю… Ксюша, дай мне ещё шанс…

Глава 14. Дом – там, где ты

Сегодня меня выписали, как и обещали. Собрал вещи, кивнул на прощание соседу и поковылял к лифту.

Ксюша мне так и не ответила. Я долго ждал, считая трещинки на потолке, а потом уснул. С утра сдавал анализы и ходил на последний рентген. Всё в порядке, я почти здоров, только вот безмолвный период продлился. Да и не важно, я привык уже. Меньше лезут с разговорами. Вот и сосед больше со мной не заговаривал, видимо, исчерпал свой лимит вчера с Николаем Афанасьевичем.

Возле лифта ко мне подбежала Ирочка и ни с того ни с сего обняла. Только скривился от этой нежности.

– До свиданья, Егорушка! Поправляйся! – сунула мне в карман свой номер телефона.

Кивнул ей и зашёл в лифт. Достал из кармана клочок бумаги и затолкал его в щель под кнопками.

Мне не нужно всё это, как же вы не понимаете!

Не знаю, что буду делать сейчас. Наверное, вызову такси и подожду в больничном скверике.

Выхожу из больницы и сразу вижу Ксюшу. Стоит возле старенькой тойоты и теребит концы завязанной узлом рубашки. Моё сердце радостно подпрыгивает и пускается в пляс. Осторожно спускаюсь по ступенькам и, ускорив ход, спешу к своей девочке. Вдруг замечаю неладное и останавливаюсь. Ксюша не улыбается и не бросается ко мне навстречу. Она такая же холодная и чужая. «Ну, а чего ты ждал?» – горько спрашиваю сам себя. Ксюша подходит, не глядя на меня, и берёт из моих рук пакеты.

– Просто помогу тебе, – тихо говорит она. – Папа нас отвезёт.

Из машины выходит Николай Афанасьевич и, пожав мне руку, открывает заднюю дверь. С трудом забираюсь внутрь и жду, что Ксюша сядет рядом. Но она садится вперёд и включает музыку. Барбер – как же в тему. Делает громче – и, наверное, самая тоскливая и депрессивная музыка в мире заполняет салон.

Отклоняюсь на сиденье и прикрываю глаза. В машине пахнет Ксюшиными духами, и я жадно втягиваю в себя воздух. Хочется протянуть руку и дотронуться, но я крепко сцепляю пальцы в замок.

Едем почти час, куда-то на окраину Москвы. Мне всё равно. Она сидит неподвижно и только изредка наклоняется, чтобы переключить песню. Николай Афанасьевич поглядывает иногда то на меня, то на неё и качает головой.

Осознанно или нет, но Ксюша будто избегает радостных и энергичных мелодий, предпочитая тоску и меланхолию. А мне дышать тяжело. Эта музыка точно передаёт то, что у меня внутри. И нагнетает ещё больше. Ловлю Ксюшин взгляд в зеркале и вижу в нём такую же боль. Я не выдерживаю и отворачиваюсь, до боли впиваясь пальцами в плечи.

Приезжаем, и я выбираюсь из машины в приятный зелёный двор. Ксюша вылезает следом и достает из багажника пакеты с моими вещами и продуктами.

– Доченька, тебя подождать?

– Нет, пап, поезжай. Я Егора устрою и прогуляюсь по парку, – тихо отвечает девушка и целует его в щеку. – Пойдём? – обращается ко мне и быстро шагает к подъезду.

Ждет, пока я приложу чип, а потом придерживает дверь. Я радуюсь, что дом сравнительно новый и в нём наверняка есть лифт. Подъём даже на четвёртый этаж я не осилю. Зря опасался: всего семь ступенек – и вот она, наша вторая дверь.

Захожу в квартиру. Кажется, это двушка, и довольно просторная. Только вот сейчас она вся завалена коробками и пакетами. Мои вещи. Даже не думал, что их у меня так много.

Ксюша закрывает дверь и проходит на кухню, начинает разгружать продукты из пакетов. Ковыляю за ней и останавливаюсь в дверях. Наблюдаю, как она заполняет холодильник, и вдруг понимаю, как много эта маленькая хрупкая девушка сделала для меня. Бросила свою налаженную жизнь и прилетела к безмолвному калеке. Поддерживала меня в больнице и терпела моих фанаток. В конце концов, сама провернула всё это дело с переездом и ни разу не пожаловалась, что ей трудно.

И я должен что-то сделать для неё.

– Прости, – шепчу я, наплевав на рекомендации врача.

Ксюша удивленно поворачивается и смотрит на меня.

– Прости меня, – чуть громче говорю я.

Мне больно, но оно того стоило. Смотрим друг другу в глаза, и мне невыносимо хочется прижать её к себе. Вдруг костыль падает, и я слегка пошатываюсь. Ксюша тут же подскакивает ко мне и удерживает за плечи. От её прикосновений меня словно бьёт током, и я резко вдыхаю. Вижу её испуганный взгляд и приоткрытые в шоке губы и больше не могу сдерживаться – впиваюсь своими губами в её рот и крепко прижимаю к себе. Она обхватывает руками мою голову и так же жадно целует в ответ.

Отклоняюсь назад и прислоняюсь к стене, чтобы не упасть. Целую мою любимую девочку и чувствую, как невыносимая боль уходит из моего сердца и мне становится так легко…

Нехотя выпускаю Ксюшу из своих рук и показываю взглядом на костыль. Она тут же понимает меня и поднимает его.

– Пойдём, приляжешь, а я тут закончу.

Киваю и иду за ней.

Заходим в спальню, и Ксюша расстилает на пустой кровати покрывало и кладёт подушки. Пока она с этим возится, у меня появляется шальная мысль. Подхожу ближе к кровати и отбрасываю костыль. Он с грохотом падает, и девушка стремительно поворачивается и подхватывает меня. Вообще‑то, я уже могу недолго стоять без костыля, опираясь на здоровую ногу. Но ей необязательно об этом знать. Притворно пошатываюсь и хватаюсь за её талию, чуть-чуть разворачиваю нас – и падаю на кровать, увлекая Ксюшу за собой. Чёрт, узел её рубашки ударяет прямо по шву на животе, и я морщусь от боли. Девушка тут же замечает это и пытается подняться, но я сильнее сжимаю руки на её талии.

Ну уж нет, милая, больше я тебя никуда не отпущу.

Она стискивает зубы и молча борется со мной, пытаясь вырваться. Но я крепко держу её. Понимает, наконец, что я сильнее, и резко вскидывает голову, глядя мне в глаза. Мотаю головой и улыбаюсь. Она тяжело дышит, а глаза сердито сверкают. Просто любуюсь своей девочкой. Какая же она сейчас красивая! Переводит взгляд на мои губы, и я приоткрываю рот. Ну же, давай…

Ксюша сдаётся и приникает к моим губам. Облегчённо выдыхаю и расслабляю руки. Наш поцелуй набирает обороты, и мои руки блуждают по её спине, пытаясь пролезть под туго затянутую рубашку или в узкие джинсы. Одежда жутко мешает и, кажется, девушка со мной согласна. Выпрямляется на мне и расстёгивает свои пуговки, ужасно спеша. Скидывает рубашку и бюстгальтер, и я могу теперь сжать ладонями её маленькие упругие грудки. Вновь впивается в губы и задирает вверх мою футболку. Помогаю ей стянуть её с меня и снова жадно целую. Исступленно ласкаем друг друга, и я уже не могу отдавать себе отчет в том, что делаю… Замечаю вдруг, что мы уже совсем без одежды и Ксюша осторожно опускается на меня… Словно в тумане вижу, как она бешено скачет и её кудряшки подпрыгивают на обнажённых плечах… Вдруг словно ядерный взрыв и я вижу звёзды на фоне бескрайнего космоса. Не думал, что так бывает. Меня всё ещё сладко сжимает, и я слышу тихие всхлипывания. Медленно прихожу в себя и чувствую Ксюшу, вздрагивающую на моей груди. На мою кожу падают горячие капли, но она улыбается. Я всё ещё в ней, там хорошо и тепло, и я понимаю вдруг, что я дома…

***

Я простила его. Простила ещё в тот день, когда сидела у папы на диване и просто глядела в стену. Я поняла, что ему нужны были деньги и он должен был согласиться на это предложение. Наверное, это был единственный способ найти их, лежа в больнице. Но он ведь мог рассказать мне сразу… Мог, но не хотел расстраивать. Так же как и я не сказала ему о квартире. Мы квиты. Я простила его, но не могла перешагнуть стену, которую построила между нами. Мои мышцы словно сковало льдом, и я едва могла передвигаться.

Прекрасно понимала, что Егора никто не встретит из больницы. И попросила папу поехать туда. Я просто должна была ему помочь. Хотела разложить продукты и сразу уйти, но почему-то тянула время. А когда услышала его шёпот и посмотрела в глаза, моя стена начала рушиться. Кирпичик за кирпичиком. Они все осыпались, и их смыло моими слезами, когда я плакала от счастья, лёжа у него на груди.

Мне неловко вспоминать, что я там делала, охваченная страстью. Так бесстыдно я себя ещё никогда не вела. А когда всё закончилось, но я ещё продолжала сжимать его внутри себя, поняла вдруг, что вот оно, моё место и моё предназначение. Рядом с ним и вокруг него. Поддерживать его и окружать своей любовью. Заботиться о нём и во всем помогать. Удивительное чувство.

В папину квартиру я так и не вернулась. В тот же вечер Егор написал мне:

«Ты останешься со мной? Навсегда?»

– Да, – просто ответила я, глядя ему в глаза.

И он так крепко сжал меня в объятиях, что даже дыхание перехватило.

Два дня мы не выходили из дома. Дурачились, разбирая его вещи, и беспрестанно целовались.

Егор решил отказаться от всех подарков своих фанаток. Может быть из-за меня, а может, и сам не хотел оставлять себе напоминаний о прежней жизни. Все игрушки мы сложили в красивые пакеты и отвезли в подарок детишкам из детского дома, где Егор вырос. Все более-менее полезные вещи собрали и отнесли в церковь. А рамочки с фотографиями полуобнажённых девиц и открытки просто сожгли на городском пустыре.

Из одежды он оставил себе только то, что подходило для повседневной жизни и помещалось в его половине нашего шкафа. Остальное также отнесли в церковь.

Микрофон продали, а вся остальная аппаратура и компьютеры поместились на большом рабочем столе в нашей гостиной. Егор написал, что собирается теперь сочинять музыку, и я поддержала его в этом, вспоминая «Песню дождя». Он во многом талантлив, и я не перестаю им восхищаться.

Мы сходили в парк и посидели там, наверное, на всех скамеечках. Егор быстро уставал, но отдохнув, мы снова продолжали прогулку. А когда вернулись домой, в нашу просторную и светлую квартиру, он признался мне, что лучшего места для жизни и вообразить не мог. Не знаю, правда ли он так думает, но мне приятно, что мои старания оценили.