Нефанатка

Прошёл уже половину переулка, как вдруг слышу за спиной шаги. Оборачиваюсь и вижу пятерых парней в чёрном, с одинаковыми масками под капюшонами. В груди моментально холодеет, и я сглатываю. Они медленно окружают меня. Чёрт, Жора, давай быстрее, мне одному с ними не справиться.

– Парни, давайте не будем драться, а? – примирительно спрашиваю я, разводя руки в сторону.– Мне синяки не нужны, концерт завтра.

Молчат и подходят ближе.

– У меня с собой есть деньги, много денег. Давайте, я сейчас положу сумку на землю и спокойно уйду?

Даже не дослушав, нападают с разных сторон. Пытаюсь отражать удары, но я не Брюс Ли. Никогда не чувствовал себя настолько жалким. Они крупнее и их больше. Перебрасывают меня друг другу, как игрушку. Бьют кулаками и ногами. После очередного удара падаю на землю. Я кашляю и чувствую во рту привкус крови. Поднимают под руки. И пока двое держат, третий молотит меня в живот. Дышать больно, наверное, сломали ребра.

– Что я вам сделал? – хриплю, выплёвывая кровь, когда удары прекратились.

Не отвечают. Вдруг резкий удар по колену – и я слышу хруст. Кричу от боли, распахнув глаза. Вижу нож, сверкнувший в луче фонаря.

Закрываю глаза и готовлюсь к смерти. Перед глазами появляется Ксюша, такая, какой я видел её на берегу. С восхищением в глазах и нежной улыбкой на губах. Чувствую острую боль в горле и падаю – меня больше никто не держит. Ничего не вижу и не слышу, ощущаю щекой холодную землю. Всё мое тело – сгусток боли, не в силах больше терпеть, я теряю сознание.

Пытаюсь открыть глаза. Яркие вспышки света и нестерпимая боль. Нет, нет, не хочу туда.

– Ксюша…

Кружится передо мной в белом платье. Рыжие кудряшки раздувает ветер. Улыбается и протягивает мне руку.

Снова будто выныриваю в реальность. Чьё‑то лицо склоняется надо мной:

– Егор! Егор, вы меня слышите?

Закрываю глаза и снова Ксюша. Манит меня пальчиком и звонко смеётся. Иду за ней по зелёному лугу, а по сторонам будто маревом дрожат синие больничные стены. Слышу чьи‑то далёкие голоса:

– Вторая операционная готова…

– Вызывайте Тимофея Михалыча, без него не обойтись…

– Чёрт, да зажмите же рану!..

– Егоор, иди за мноой, – тянет Ксюша и приблизившись ко мне, хватает за руку. Бежим с ней по лугу, и марево больничных стен растворяется в воздухе. Поворачивается ко мне и счастливо хохочет. Добегаем до обрыва над рекой, и я резко торможу. Ксюша вырывает руку и продолжает бежать.

– Стой! Упадёшь! – кричу я.

– Дурачок! – оборачивается она, – я же умею летать! – прыгает с обрыва и тут же взмывает в воздух.

Летает вокруг меня, как ласточка, и заливисто смеется. Её белое платье раздувает ветер, и я не могу отвести глаз от стройных ножек.

– Ты тоже можешь, – опускается на траву прямо передо мной. – Это легко! Давай вместе!

Держась за руки, прыгаем с обрыва и прямо над водой взмываем вверх.

– О боже! Я лечуу! – кричу я и, отпуская её руку, делаю несколько пируэтов.

Словно танцуя в воздухе, взлетаем всё выше, то сближаясь, то кружась друг вокруг друга. Наконец, обессиленные падаем на траву и долго лежим, глядя в безупречно синее небо.

Садимся друг напротив друга и я, все ещё не веря своему счастью, касаюсь её щеки рукой. Тёплая, настоящая.

– Я люблю тебя, – нежно говорю ей, и понимаю, что это – чистая правда.

– Я знаю, – с улыбкой отвечает она. – И поэтому тебе пора возвращаться.

– Нет, нет, я не хочу туда. Там очень больно…

–Я знаю, – мягко берёт меня за руку. – Но ты справишься. Я буду рядом.

Глава 7. Как меняется жизнь

– Ты справишься. Я буду рядом.

Мир вокруг меня будто растворяется, и через пару мгновений остается лишь темнота и чьё‑то хриплое дыхание.

– Неет! – кричу я, но не могу произнести и звука.

Вообще не могу пошевелиться. Во всем теле разлита тупая боль. С трудом разлепляю глаза. Вдруг понимаю, что это хриплое дыхание – моё. Пытаюсь хоть чуть-чуть повернуть голову и не могу. Ног не чувствую. Но, кажется, могу пошевелить пальцами рук. Тут же раздается противный писк какого‑то прибора. Жмурюсь, пытаясь избавиться от него.

Лежу и смотрю в белый поток. Её платье тоже было белое. Ослепительно белое. Может, она была ангелом и я умирал? А потом воскрес? Зачем? Лучше бы остался там, с моей девочкой.

Слышу звук открывающейся двери и быстрые шаги. В поле моего зрения появляется высокий врач.

– Здравствуйте, Егор. Я ваш лечащий врач, Глеб Викторович. Не пытайтесь ничего сказать, у вас были повреждены голосовые связки. Как минимум ещё неделю вам придётся молчать. Кивать и двигать головой тоже пока не получится. Общаться будем с помощью глаз. Если «да» – быстро закройте глаза и тут же откройте. Если «нет» – поморгайте несколько раз. Хотите что‑то спросить – поднимите брови. Всё понятно?

Закрываю и открываю глаза. Затем вопросительно поднимаю брови.

– Сейчас я вам всё расскажу, – кивает Глеб Викторович. – Итак, мы находимся в Городской клинической больнице. Вас привезли на скорой пять дней назад. Ножевое ранение в шею, внутреннее кровотечение и многочисленные ушибы внутренних органов. Помимо этого сломаны два ребра и раздроблен левый надколенник. Вам сделали четыре операции. Во время первой – сшивали голосовые связки и стенки пищевода. Во второй – удалили разорванную селезенку и устранили внутреннее кровотечение. Надколенник восстановили, скрепив специальными винтами.

Слушаю его и прихожу в ужас. Вопросительно поднимаю брови.

– Верно, четвёртая операция. На третий день снова обнаружилось внутреннее кровотечение. Разрыв почки, небольшой – в полтора пальца. Почку зашили, и она продолжает функционировать.

Закрываю глаза и пытаюсь переварить информацию.

– Теперь о прогнозах, – продолжает доктор. – Организм у вас молодой и восстанавливается быстро. Через неделю уже сможете двигать головой и приподниматься в постели, даже садиться. Ходить придется первое время на костылях. Колено восстановится, но о спорте придется забыть на несколько месяцев. Теперь самое печальное. Петь вы больше не сможете. По крайней мере так же, как раньше. У вас были сильно повреждены голосовые связки. Мы сделали всё, что смогли. И скорее всего, голос в какой‑то мере восстановится. Это может занять от нескольких недель до полугода. Никаких гарантий дать не могу, всё зависит от организма.

Страшно слышать такое. Лежать и не иметь возможности двинуться. Понимать, что вся твоя жизнь вдруг оказалась перечёркнутой и ты стал жалким калекой, который, возможно, даже никогда не сможет сказать хоть что‑то вразумительное…

– Я понимаю, что это сложно осознать и принять, Егор. Но постарайтесь мыслить позитивно. Вы живы, и это самое главное. Организм молодой и обязательно восстановится. Для разработки голоса есть специальные методики. У вас есть все шансы остаться полноценным человеком. Главное, чтобы было ваше внутреннее желание. А в остальном мы вам поможем.

– Теперь ещё кое‑что, – продолжает врач. – Мы не знаем, кому можно позвонить и рассказать о вашем состоянии. В вашем телефоне нет ни одного контакта родственников. У вас есть кто‑то из родных?

Смотрю на него и моргаю два раза.

– Ясно. Тогда, может быть, девушка? Я видел, что вы много общались с какой‑то Ксюшей, я могу позвонить ей?

Нет! Нет! Моргаю несколько раз, чтоб он понял.

–Хорошо-хорошо, я понял. Очень жаль, что вас никто не может поддержать. Хотя, возможно, вас немного порадует, что каждый день здесь появляются группы девушек с цветами и фруктами, которые пытаются прорваться к вам, и даже вынудили нас усилить охрану на входе.

Моргаю пару раз, показывая, что мне это не интересно.

– Мы и не собирались их пропускать. Так же, как не можем принимать передачи. Ещё приходил ваш продюсер, Григорий Иванович. Я подробно рассказал ему о вашем состоянии. И он просил сообщить, когда вы очнётесь.

Моргаю один раз.

– Ещё сегодня к вам зайдет следователь по вашему делу. А пока ждёте, думайте о лучшем и поправляйтесь.

Легко ему говорить. Я в шоке от всей этой информации, что он вывалил на меня. Не хочу ни о чём думать. Закрываю глаза и пытаюсь вернуться в своё видение. Заставляю себя представлять зелёную траву и голубое небо. Но вокруг лишь чернота. Погружаюсь в сон, а там… только парень в черном капюшоне, который методично бьёт меня в живот.

Громкий стук в дверь – и я просыпаюсь. Не дожидаясь ответа, кто‑то размашисто заходит в палату. Стоит так, что я его не вижу. Лежу и бешусь от бессилия. Не могу ни повернуться, ни слова сказать. Проходит пара минут. Посетитель подходит ближе.

– Ну здравствуй, Егор, – притворно вздыхает Григорий Иванович. – Да уж, угораздило тебя. И зачем только охрану нанимали? Ну да ладно уж, что сделаешь. Ты парень молодой, поправишься. Только вот петь больше не сможешь, как сказал твой врач. А в таком случае, сам понимаешь, продюсер тебе не нужен. Жаль, конечно, ты был мальчик талантливый, работящий. Столько бы ещё с тобой песен записали… В общем, я принес тебе бумаги о расторжении договора. Надеюсь, ты помнишь, что все записи твоих песен – это собственность продюсерского центра. Так же ты не имеешь права пользоваться псевдонимом Егор Бро. Возможно, я найду нового мальчика на твоё место. В случае разглашения информации о нашем сотрудничестве будет штраф. Предупреждаю сразу, мало не покажется.

Поднимаю брови вверх, ожидая объяснений. Как же так? Выходит, я пять лет пахал, чтобы кто‑то другой пришёл на моё место? И теперь даже не имею права пользоваться своим именем? Ради чего я отдавал свои силы и время? В голове не укладывается. Вся моя жизнь рушится на глазах, а Шепелев продолжает говорить:

– Хорошо хоть, я заставил тебя страховку сделать. Кто б знал, что пригодится. Не зря такие взносы платили. Тут у меня ещё соглашение о распределении между нами страховой суммы. Пятьдесят на пятьдесят. Сам понимаешь, я понесу огромные убытки в связи с этой ситуацией. Так что ты мне должен. Подпишешь ещё доверенность, чтобы я мог побыстрее собрать все справки и за тебя все оформить. Ты ведь все равно пока ничего не можешь. А лечение оплачивать нужно. Вот, пока тут лежишь, я и оформлю, а деньги тебе на карточку переведут. Давай, просмотри бумаги, и я помогу подписать.

Суёт мне под нос несколько листов А4, исписанных мелким шрифтом. Я не могу даже сфокусировать взгляд и прочитать первые строки. И сказать ничего не могу! Вот же сука!

– Ну, просмотрел? Давай следующую страничку. Ты не переживай, Виктория Семеновна составляла, ты же знаешь, какая она у нас в этом деле аккуратная.

Переворачивает страницы по очереди и показывает мне, а я уже и не пытаюсь читать.

– А вот тут тебе нужно расписаться. Я уточнил у доктора, пальцы у тебя работают, так что давай, держи ручку.

Я не могу видеть, что он делает. Чувствую, как пихает ручку в мою правую руку и сам зажимает пальцы. Пытаюсь сопротивляться, но он насильно выводит моей рукой подпись. Ещё и ещё одну. Кричу внутри и безостановочно моргаю, но он, видимо, даже не смотрит.

– Вот и молодец! – облегчённо улыбается Григорий. – Ну, мне пора. Поправляйся.

Дверь хлопает, и я бессильно закрываю глаза. Не знаю даже, что подписал. Вернее, за меня подписали. Да и какая разница! Мне ведь, и правда, больше не нужен продюсер. Мне вообще больше ничего не нужно… Ксюша, девочка моя, вернись… Давай ещё полетаем…

Через пару часов зашёл следователь.

– Здравствуйте, Егор Алексеевич! Пётр Сидихин, веду расследование по вашему делу. Мне нужно кое-что уточнить. Врач подсказал, как с вами общаться. Я буду задавать вопросы, а вы моргайте: один раз – «да», два раза – «нет», брови вверх – вопрос. Начнём?

Я моргнул.

– Вы помните, что с вами случилось?

Смотрю на него и не знаю, как ответить. Помню, как меня били и всё, что было до этого, а после – полная темнота на несколько дней. Следователь, видимо, понял моё замешательство и начал рассказывать.

– 21 июня в 23:27 неизвестный позвонил на номер 112 и сообщил, что возле клуба «Империо» в проулке лежит какой‑то парень, весь в крови. На место выехали скорая и оперативная группа. При вас были только ключи и телефон. Но медсестра скорой опознала вас. Ваш водитель и охранник, Георгий Бутусов, был найден мёртвым в своей машине на парковке перед клубом. По словам судмедэксперта, его убили выстрелом в голову примерно в 22:45.

Закрываю глаза, и внутри меня всё холодеет. Чёрт, Жора… Так вот почему он не подъехал. Парня убили из-за меня. Хорошего парня. Убили, чтобы он им не помешал.

– В это время перед клубом собрались все посетители и смотрели на фейерверк, который запускали как раз с парковки. Там было очень шумно и всё в дыму, поэтому никто ничего не заметил. Отсюда мы делаем вывод, что нападение на вас спланировали.

Моргаю, соглашаясь с ним.

– Вы знаете, кто мог это сделать?

Быстро моргаю два раза. Ума не приложу. Я жил тихо-мирно, пел песни и ни с кем никогда не ссорился.

– Понятно. А нападавших вы смогли рассмотреть?

Опять не знаю, что ответить. Я видел их всех, но ничего особенного не смог разглядеть, да и рассказать об этом явно пока не смогу.

– По следам мы определили, что их было пятеро.

Моргаю.

– Лица их видели?

Моргаю два раза.

– Жаль. Видеокамеры по периметру клуба вышли из строя в 22:30. Это заметили сразу, но охране удалось восстановить их работу только к 23:30. На мониторах они увидели вас уже лежащим на земле. Так что кроме вас их не видел никто. Может, вы разглядели какие‑то особые приметы? Татуировка на руке, длинные волосы, высокий рост или акцент?

Пытаюсь вспомнить, но они все были какие‑то одинаковые, одного роста и телосложения, в одинаковых чёрных штанах и чёрных толстовках, с капюшонами и масками. И я не слышал ни одного слова из их уст. С сожалением моргаю два раза.

– Менеджер клуба сообщил, что передал вам деньги за выступление. Банковскую пачку пятитысячных купюр. Всего – пять миллионов рублей. Это верно?

Моргаю. Вспоминаю, как предлагал этим ребятам деньги, которые они не стали брать.

– При вас их не нашли. Значит, их забрали нападавшие. Отсюда мы делаем вывод, что это было ограбление. Причём, тщательно спланированное.

Вот в это я не верю. Они не стали брать деньги, хотя я сам предлагал. Мне показалось, что их целью было именно избить меня. Но деньги‑то исчезли. Прихватили напоследок? Да и заранее никто не мог знать, что я выйду через задний ход с такой суммой. Обычно оплату на карту переводят. Сомневаюсь я, в общем, в версии следствия. Но как донести это до Петра Сидихина, ума не приложу.

– Вы кому‑то говорили в тот вечер, что получили деньги наличными?

Моргаю два раза. Ну а что мне ещё остаётся?

– Я загляну к вам ещё через пару дней. Может, уже получится как‑то пообщаться. Оставлю свою карточку на всякий случай. Будьте здоровы!

Следователь уходит, а я снова закрываю глаза. Вряд ли их найдут. Да и не важно это. Всё уже случилось. Я калека и лежу в больнице, потеряв всё. Жора мёртв. Из-за меня. Лучше бы меня добили…

***

Григорий Иванович Шепелев сидел в своем кабинете и пил виски. На часах уже была полночь, и в офисе никого не осталось. Он пил четвертый стакан подряд и смотрел на одну фотографию.

На ней была его семья и Тимофей, его первый звёздный мальчик. Они все вместе праздновали победу Тимофея на Евровидении в Копенгагене. Девочкам было тогда ещё двенадцать, и Тим стал для них старшим братом. Маргарита тоже относилась к нему как к сыну, да и он сам души не чаял в весёлом и талантливом парне. Закончилось всё печально. Тим не справился со славой, обрушившейся на него после победы, и однажды просто выбросился из окна. Шепелевы тогда были убиты горем, особенно девочки. И Григорий Иванович поклялся себе, что больше никогда не будет сближаться со своими подопечными.

Сейчас у него было три очень успешных проекта: Егор Бро, Марьяна и группа «Глобусы». Но никто из них не бывал в доме Шепелевых, не общался с его семьей и не мог даже представить себе, чтобы продюсер обнял его по-отечески. Он старался держаться на расстоянии и был для них только наставником и руководителем. Эту фотографию Григорий Иванович держал на столе как напоминание о том, кто для него важнее и кто не должен становиться важным.

Тем не менее, Шепелев пил четвертый стакан и пытался договориться со своей совестью. Сегодня он совершил, наверное, самый подлый поступок в своей жизни. Он забрал все средства к существованию у человека, который только что выбрался из лап смерти, и будет ещё очень долго отходить от последствий.Но у Григория Ивановича не было выбора. Нургалиев угрожал его семье, а семья – это самое важное.

Он позвонил на третий день. И спросил, как там поживает соловей с обломанными крыльями. И Шепелев понял, что нападение на Егора не было обычным ограблением. Парень опять что‑то натворил. Опять кому‑то отказал. Чёрт бы побрал этого Егора с его принципами! В шоу-бизнесе они только мешают, ведь сколько раз твердил ему это! Хотя втайне и уважал его за них. Но некоторым людям нельзя отказывать, и Григорий Иванович это знал.

Нургалиев потребовал лишить Егора карьеры и денег, подсказал, что именно нужно сделать. Шепелев исполнил в точности: забрал себе страховку за голос и дал интервью о конце карьеры певца. Теперь его девочек не тронут. И может быть, больше не тронут парня. Ведь он разбит не только физически, но и морально. Очень жестокое наказание. Но мир вообще слишком жесток. А Григорию Ивановичу остается лишь как‑то смириться со своим поступком и продолжать жить дальше. Надеяться, что у Егора всё рано или поздно наладится, и предательство наставника его не добьёт.

Очень надеяться на это…

***

После седьмой ночи кошмары прекратились. И слава богу! Тогда я кричала так, что прибежала Катька из соседней комнаты и сидела со мной до утра, потому что снова засыпать я боялась. В итоге, на бухучет я пошла невыспавшаяся и чуть не завалила экзамен. Мне поставили четыре, вспомнив активную работу на семинарах.

Я думала, что со временем станет легче. Но нет. Кажется, эта тупая боль в сердце поселилась навечно. Отвлечься больше не получается. Целыми днями бесцельно брожу по городу в наушниках. С музыкой на полную громкость. Иногда вспоминаю, что нужно поесть. И тогда запихиваю в себя что‑нибудь. К вечеру жутко гудят ноги, и тогда я возвращаюсь в комнату и падаю в чёрный сон без сновидений.

Отключила интернет на ноутбуке и на телефоне. Потому что безумно тянет посмотреть на Егора, пусть даже в окружении других девушек. Хочется послушать, наконец, его песни. Да и просто убедиться, что с ним всё в порядке, что продолжает блистать на своих концертах и забыл уже про дурочку Ксюшу. Борюсь с собой, борюсь с собой каждый день и каждую минуту, но чувствую, что проигрываю.

В пятницу приехала Юля. Она отдыхала дома две недели, потому что по трём предметам получила автоматы. Завтра у нас обоих последний экзамен. Я к нему не готовлюсь. Проект сдала вовремя, теперь только поставить результат в зачётку.

Пытаюсь скрыть от неё свое состояние, улыбаюсь и делаю вид, что внимательно слушаю, как она здорово зажигала с одноклассниками в их местном клубе.

– О! А ты слышала, что Егора избили? – спрашивает у меня, нарезая салат. – Ну, того Егора Бро, который мне нравился? Мы ещё на концерт к нему в Москву летали?

Поднимаю глаза, а сердце ухает вниз. Забывая дышать, смотрю на неё и почти не вижу из-за подступивших слёз.

– Как?.. Как он? – выдавливаю из себя.

– Я по телеку репортаж видела. Напали возле какого‑то клуба, он, дурак, без охраны вышел. Помяли хорошенько, даже ножом пырнули. Говорят, он больше петь не сможет, там с голосом что‑то. Забрали гонорар, аж пять миллионов. Ты представляешь, сколько они зарабатывают? За вечер! Эх, хочу тоже быть звездой! Жалко, голоса нет… – забрасывает в рот кусочек огурца и продолжает нарезать овощи.

Закрываю рот рукой и медленно выхожу из кухни, натыкаясь на углы. Невидяще бреду в комнату и сажусь за стол. Несколько минут неподвижно смотрю на чёрный экран, а потом включаю ноутбук и пишу в Яндексе: «Егор Бро». Поиск услужливо предлагает варианты: «избили», «в больнице», «порезали», «ограбили», «конец карьере»… Вытираю слезы и включаю ролик из выпуска новостей почти недельной давности:

«Известный певец, Егор Бро, вчера был доставлен в больницу с ножевым ранением, многочисленными повреждениями внутренних органов и переломами. Как сообщает наш источник, нападение произошло возле клуба, где певец выступал на частной вечеринке. Почему Егор Бро вышел без охраны? Кто знал о том, что у него с собой гонорар в пять миллионов рублей? И почему все видеокамеры возле клуба оказались отключены? – во всех этих вопросах предстоит разобраться полиции, а мы продолжаем следить за состоянием певца».

Включаю следующий ролик, вышедший в эфир три дня назад:

«Егор Бро, один из самых популярных современных исполнителей, всё ещё находится без сознания. Он перенес уже четыре операции, и врачи продолжают бороться за его жизнь. В полиции сообщают, что основная версия на данный момент – ограбление. Но они ждут, пока певец очнётся, чтобы уточнить у него детали. Толпы фанаток ежедневно штурмуют здание больницы, девушки приносят цветы и подарки, и жалуются, что их выгоняют и запрещают кричать под окнами слова поддержки любимому певцу…» Начинают показывать одну из фанаток, и я нажимаю на «стоп».

Нахожу вчерашний выпуск.

«Сегодня Егор Бро наконец пришёл в сознание. Мы поговорили с его продюсером, Григорием Ивановичем Шепелевым, и вот что он нам сказал: «С прискорбием вынужден сообщить, что мы потеряли великого певца. Егор был очень талантливым исполнителем и музыкантом. И я благодарен судьбе, что мне выдалась честь поработать с ним. Но, к сожалению, его карьера окончена. Как сказал лечащий врач, даже если голос к нему и вернётся, то петь он больше никогда не сможет. Но к радости всех поклонниц спешу сообщить, что мы успели доснять клип на новую песню Егора «Лунный гость». Он уже доступен в интернете. И это, к сожалению, последняя работа Егора Бро».

– Вот ведь козёл, да? – говорит за моей спиной Юля. – Егор ещё не умер, а он уже его хоронит. Пошли кушать.

– Ага, – машинально отвечаю я.

Весь вечер находилась в каком‑то ступоре. Поела, помылась, посмотрела с Юлей какой‑то фильм и легла спать. Посреди ночи резко подорвалась с кровати и вышла в коридор. Долго смотрела в окно.

Всё вдруг стало кристально ясно. И те мои ночные кошмары, как предчувствие беды. И та разрывающая боль в сердце. И то дикое желание узнать, как он там.

Я чувствую его. Я люблю его. И сейчас я ему нужна. И я должна быть рядом.

Возвращаюсь в комнату и покупаю билет на самолет до Москвы. (На это ушла половина отпускных, но это не важно) Самолет в час дня. Отлично. Успею проставить экзамен и отдать зачётку в деканат. Узнаю, в какой больнице Егор, и сохраняю себе маршрут на телефон. Наверное, меня к нему не пустят, но я что‑нибудь придумаю на месте.

Держись, Егор! Я скоро буду рядом. Мы справимся. Прости, что не узнала обо всём раньше.

Засыпаю со слезами на глазах.

В больницу я успела как раз в часы посещений, приехала прямо из аэропорта.

– Здравствуйте, я к Егору Бруславскому. Подскажите, пожалуйста, в какой он палате?

– К нему не пускают, – бурчит толстая тётка за стойкой.

– А почему? Он же пришёл в сознание? – растерянно спрашиваю я.

– Потому что фанаткам вход запрещён. Много вас таких ходит тут. Поди ещё толпа подружек за углом. Нечего беспокоить человека, ему и так несладко.

– Нет, вы не поняли, я не фанатка Егора. Пожалуйста, мне очень нужно к нему, – слёзы наворачиваются на глаза, неужели мне не удастся даже взглянуть на него? Сказать ему, что я рядом?

– Девушка, шагайте отсюда! А то сейчас охрану позову. Михалыч, иди выпроваживай, ещё одна пришла, – громко кричит кому‑то.

– Любовь Евдокимовна, чего кричим? – весело спрашивает молодой высокий врач, подходя к стойке, и кладёт на неё какие‑то бумаги, – вот, принёс вам данные на пациентов.

– Да вот, Глеб Викторович, к парню нашему ещё одна фанатка ломится, – подбоченясь, громко говорит Любовь Евдокимовна. – Михалыч, ну где ты там?

– Да не фанатка я! – кричу я в отчаяньи.

– Спокойно, красавица, не нужно тут шуметь, – берёт меня под руку врач и отводит чуть в сторону. – Как тебя зовут?

– Ксюша, – всхлипываю я. – Михеева.

Смотрит на меня очень внимательно и затем кивает каким‑то своим мыслям.

– Пойдём со мной, Ксюша. Любовь Евдокимовна, под мою ответственность, – кивает на меня тётке и ведет под руку по коридору.

– Я хотел позвонить тебе, но Егор запретил. Видимо, не хотел расстраивать.

– Мы… поссорились, – говорю, удивляясь, откуда врач про меня знает.