Царь-Ужас

– Ты спала с ним, – уверенно сказал он.

– Я ему позировала, – так же уверенно возразила Жанна. – Это важно для любого художника, чтобы ему позировали умело. Смотри, какое красивое у меня тело, – шепнула она, вытягиваясь. – Я позировала Дэдо… И Пабло позировала…

Слово «позировать» не нравилось Семену, но он терпеливо слушал, потому что хотел все знать о Жанне и о ее друзьях.

В Японии Жанна работала, а в Париже жила.

Друзьями Жанны в Париже были только мужчины.

Это потому, объяснила Жанна, что женщины в Париже – создания, как правило, жадные, глупые и не вполне нормальные. А она дружила с Дэдо и дружила с Пабло. Дэдо – аристократ, а Пабло носит нелепую рабочую кепку, из-под которой всегда торчит клок черных волос. Еще он любит дурацкие красные рубашки и заплатанные рабочие штаны. Может, у него талант, задумчиво шепнула Жанна, но это не повод одеваться таким образом. В мастерской Пабло всегда грязно, везде валяются глиняные африканские божки и ужасные анатомические муляжи. Пабло не любит пьяниц, объяснила Жанна, у него жесткое сердце.

Все равно Пабло она позировала.

А еще Жанна позировала какому-то сумасшедшему, который постоянно хотел покончить с собой. И позировала какому-то алкашу, который постоянно напивался с Дэдо и не мог отличить собственных работ от подделок. А еще к ней приставал Анри – конкретный старичок маленького роста. Его прозвали Таможенником. Не знаю, сказала Жанна, может, он, правда, работал на таможне. Несколько раз он завлекал меня в мастерскую и показывал странные картины с изображениями всяких жуков и трав, по-моему, он срисовывал их с открыток. А еще подолгу играл на скрипке. Это Жанне нравилось. Когда старичок играл на скрипке, она пила красное вино и ела фрукты, а руки у старичка были заняты и он не лез к ней, обдавая зловонным дыханием. У его дыхания был запах тлена, подтвердила Жанна и Семен подумал: значит, она, правда, позировала старичку.

Но чаще всего Жанна говорила о Дэдо.

Грузин, наверное, думал Семен. Ему хотелось задушить этого Дэдо, но, похоже, здоровье у приятеля Жанны и без того не было крепким. Он постоянно пил, бранился, скандалил, бросался тяжелыми предметами, ругал клиентов, раздевался догола в публичных местах (Жанна не одобряла Дэдо, но сочувствовала ему), а здоровье было у него совсем не крепкое. Он не знает себя потому, что постоянно пьет, сочувственно объяснила Жанна. У него ужасный кашель. Он аристократ. Он носит куртку и брюки из вельвета ржавого цвета в широкий рубчик. Вместо галстука повязывает широкий бант, а вместо пояса наворачивает длинный шарф.

А рисунки у него странные, вздохнула Жанна.

Длинные головы, глаза как черные головешки, никогда никаких ресниц, длинные носы и еще более длинные шеи. Все равно это лучше, чем рисовать просто окурками или из старых почтовых марок выклеивать пестрые домики и зеленые облака, как это делают приятели Пабло, правда? Однажды я слышала, как Андре говорил, что Дэдо, дескать, не нарисовал ничего достойного, пока не начал употреблять гашиш, но это ерунда. Просто у Дэдо некрепкое здоровье, он постоянно возится с молотком и с твердым камнем, он постоянно вдыхает каменную пыль.

По тому, как глубоко, как нежно Жанна вздохнула, Семен понял, что ей хочется вернуться в далекий Париж вовсе не потому, что это единственный город в мире, не похожий на рвотное (так она всегда говорила), а как раз потому, что там обитает алкаш Дэдо.

Благодаря Жанне Семен забыл обо всем и обо всех.

Баталера Новикова он больше не встречал, ходили смутные (к счастью, не оправдавшиеся) слухи, что энергичного баталера убили во время каких-то матросских волнений. Это было не так, но Юшин все равно не собирался в этом разбираться. Полюбив Жанну, он вдруг понял, что она запросто заменит ему и добротный дом, и хорошую корову. Дошло до того, что Юшин сбежал с парохода «Владимир», уже подготовленного к отходу в Россию.

Появиться в опустевших береговых казармах Семен не решился.

С дубленым полушубком через руку, с матросским баулом в другой руке он появился в гостинице «Нева», где снял недорогой номер и заказал Жанну. Сидя на диванчике, он представлял, как весело удивится Жанна, увидев влюбленного русского моряка.

Ждать пришлось долго.

Сперва Жанна была занята с русским офицером, потом ее перехватил толстый немецкий чиновник, тосковавший в Нагасаки оттого, что никто тут не говорил по-немецки. Потом Жанна немного отдыхала и только в одиннадцать часов вечера постучалась в номер Юшина.

– О-ла-ла! Я слышала, твой корабль ушел.

– Корабль ушел, я остался. Ты сильно удивлена?

– Я сильней удивилась бы, найдя тебя на Монмартре, на улице Коланкур.

– Где это?

– Это в Париже, – ответила проститутка, привычно раздеваясь. – Я тебе говорила, что Париж хороший город? Все остальные города по сравнению с Парижем просто рвотное.

– И Нагасаки?

– Нагасаки прежде всего.

– Ты хочешь вернуться в Париж?

– О-ла-ла! – сказала Жанна. – Мне только надо накопить денег.

– Ты уже много накопила?

– Почти больше половины, – честно ответила практичная француженка. У нее были пронзительные и бесстыдные глаза. Рыжие лохмы красиво падали на голые плечи. Пока Семен спрашивал, она успела раздеться догола. – Говорят, сюда идет американский пароход, говорят, он уже в пути, я сразу заработаю на билет до Марселя.

– Когда приходит пароход?

– Может, через неделю. Это же море. Пароход может задержаться.

– Сколько ты хочешь заработать?

Жанна назвала сумму.

– Я дам тебе эти деньги, – волнуясь сказал Семен. – А еще дам теплый русский полушубок. Ты можешь продать его, а можешь носить, это как захочешь. Но все дни, пока американский пароход будет находиться в Нагасаки, ты будешь спать только со мной, договорились? А потом вместе поплывем во Францию.

– Что ты хочешь делать во Франции? – спросила практичная француженка.

– Зарабатывать на жизнь с тобой.

– В Париже я стою дорого.

– Если мы будем вместе, – сказал Семен, – это не будет стоить ни сантима. Ты просто займешься другим делом. Понимаешь?

– Но я ничего другого не умею, – изумилась француженка. Плечи и широкая чистая спина Семена выглядели очень надежными. Она даже провела по его спине длинным ногтем, оставив на коже отчетливый светлый след. – Я могу красиво отдаться, но ничего Другого не умею.

– А чем ты занималась во Франции?

– Позировала художникам.

– Спала с художниками, – горько заметил Семен.

– Не со всеми, – не согласилась Жанна. – Правда, бывала на вечеринках. Я плясала на столе голая в Русском головном уборе. Его называют кокошник. Кель экзотик! Совсем голая, но в кокошнике на голове.

– Сука, – сказал Семен.

– Что значит сука? – не поняла Жанна.

– Маленький русский зверек женского пола, – пришлось оправдываться Семену.

– Хороший зверек? Очень? – спросила, она ласкаясь.

– Очень, – пришлось согласиться Семену.

– Тогда зови меня так. Звучит красиво. Я твоя маленькая сладкая сука. Я правильно это произнесла?

Такой Семен и запомнил Жанну, потому что на другой день его схватила японская военная полиция.

Каким образом он попал на американский пароход, мы не знаем.

Все свои деньги он оставил Жанне и был рад, узнав, что она действительно не принимала в гостинице американских моряков.

Мечтой Семена стало попасть в Париж.

В течение нескольких лет он упорно стремился в Париж, но все время промахивался. В Нью-Йорке в каком-то грязном матросском борделе он подцепил нехорошую болезнь, от которой отделался только в Бразилии. На Филиппинах в пьяной драке осколком стакана ему присадили по черепу, оставив на всю жизнь звездчатый шрам на правой части лба. В маленьких африканских портах он несколько раз цеплял гнусную лихорадку.

Но дело не в этом.

Были города, которые ему нравились, например Стамбул и Малакка.

В Малакке, правда, всегда стояла жара, а в Стамбуле проститутки были как головешки – худые и жадные. Семен упорно рвался в Париж, правда, судьба никак не хотела ему помочь: тонул у берегов Мадагаскара, отставал от своего корабля в Тунисе, на Кипре сидел в тюрьме. Там были очень крупные клопы, таких он не видел даже в Танжере, а в Танжере он тоже сидел в тюрьме. На стене камеры в Танжере было выцарапано гвоздем: «Янакис – за убийство». Эта надпись здорово веселила Семена. Стоило родиться греком, чтобы сесть в Танжере за убийство! За годы скитаний Семен научился многим языкам в их простых матросских вариантах, научился драться и не жалеть противника в драке. Но ему хотелось в Париж, а его заносило то в Танжер, то в Малакку, а то вообще в Гонолулу. Сперва ему нравилась Малакка, но когда его занесло туда в пятый раз, он решил, что Малакка тоже рвотное. И не потому, что Малакка не Париж, и даже не потому, что в Малакке он всегда напивался страшно, – просто человека нервирует, когда что-то лежит у него как бы совсем под рукой, а вот не дотянешься.

Париж…

Нежный Париж…

Маленькая сладкая сука Жанна…

3. Скорпион и египтянка

Летом 1911 года Семен попал в Париж.

Город встретил его неуверенным дождем, потом выглянуло солнце. В кармане лежало почти четыреста франков, неплохие деньги, если вдуматься. Но вдумываться он не хотел. Он волновался. Он в Париже. Жанна не переспала в Японии со всем американским пароходом, значит, верна ему. Правда, в тихом теплом Париже, чуть смоченном каплями дождя, как и во всех других городах, чувствовалось что-то рвотное, а люди не походили на художников. Или типичные буржуа, или типичные клошары – все самое плохое, что Семен слышал о Франции, вдруг предстало перед ним. Даже надпись на уличных писсуарах «Лучший шоколад Менье» не показалась ему остроумной.

Он волновался.

Узнав, что улочка Коланкур находится на Монмартре, Семен воспользовался узкоколейным паровым трамвайчиком. Возле базилики Сакре-Кёр, белый купол которой величественно возвышался над городом, Семена выгнали из вагона, потому что он притворился, что у него нет денег. В конечном счете ему повезло, – рядом не оказалось ни одного фараона. Очень довольный, по кривым плохо вымощенным улочкам, вьющимся по склонам самого высокого парижского холма, он отправился искать улицу Коланкур.

По улочке Норвен он поднялся на площадь дю Тертр.

Тут была тьма мелких магазинчиков и кафе, но Семен не хотел тратить франки попусту. Он хотел найти Жанну, набить морду и выбросить из мастерской этого Дэдо или этого Пабло, а уж потом повести ее в одно из маленьких кафе, прячущихся под красивыми красными в белую полоску козырьками.

«У друга Эмиля»…

«У прекрасной Габриель»…

«У Марии, хорошей хозяйки»…

Все же в кафе «Проворный кролик» (приземистый покосившийся домишко с зелеными ставнями, окруженный грубой нормандской оградой) Семен зашел. Там он разговорился с папашей Фреде – нескладным, заросшим сивым волосом стариком в широченных брюках, в свитере и в рабочих сабо. Он был типичным представителем района, который все тут называли маки – городом шалашей. Обед (вместе с вином) у папаши Фреде обошелся Семену в один франк и двадцать пять сантимов. Это еще больше улучшило его настроение.

– Ищу человека по имени Дэдо, – сказал он старику. – Слыхал о таком, браток? Он художник.

– Как может быть художником человек, который постоянно сидит в кафе и пьет абсент? – Папаше Фреде явно не понравились слова Семена, он подозрительно на него посмотрел. – Еще бы мне его не знать! Этот господин Дэдо должен мне сто франков. Слышите, моряк? Он кормился у меня, а потом удрал. Вы его друг? Вы пришли вернуть мне деньги?

– Никогда не видел этого человека, – моментально отрекся от Дэдо Семен, и это было чистой правдой. Такую чистую правду даже небольшое вранье не могло замутить. – Но мне он тоже должен. Он мне много должен. Теперь я хочу найти его. Если поможете, он, возможно, вернет и ваш долг.

Взглянув на мощные плечи Семена, папаша Фреде усмехнулся:

– У вас, моряк, может получиться. Этот господин Дэдо, которого вы ищете, давно перебрался на Монпарнас. Они все туда сбежали с Монмартра, пьяницы и развратники.

– Похоже, вы не любите художников?

– Я похож на педика? – возмутился папаша Фреде, но цель, так благородно поставленная Семеном, его явно привлекла. – Отделайте его, моряк, хорошенько отделайте, он заслужил это. Напомните ему о долгах папаше Фреде. Если он вернет мне долг, моряк, вы можете целых две недели подряд получать у меня аперитив бесплатно.

Семен кивнул.

Весь день ушел на поиски.

Улочки и площади ему надоели. Они, наверное, были красивыми, но нельзя сразу так много красивого.

Дешевые веселые бистро…

Неровно вымощенные мостовые…

Тяжелые битюги, запряженные в длинные фуры…

Бродячие фокусники, шарманщики… Желто-коричневые ассенизационные бочки… Ноги у Семена болели, но он чувствовал, что цель близка, потому что добрался наконец до перекрестка бульваров Монпарнас и Распай. Здесь тоже оказалось множество маленьких магазинчиков и кафе, в которых пахло потом и винным перегаром, зато кофе и рогалик стоили всего пять сантимов. Все равно Семен проходил мимо. Что-то подсказывало ему, что в такие случайные места человек, ждущий славы (может, уже дождавшийся) не пойдет. Скорее он заглянет в одно из четырех заведений, украшавших собой указанный перекресток, – «Кафе дю Дом», кафе «Куполь», «Ротонда» и «Клозери де Лила».

Подумав, Семен выбрал «Ротонду».

Может, потому, что вывеска ее была украшена рекламой «Перно»: зеленая бутылка и две рюмки на черном фоне. Если бы Семен был художником, он рисовал бы только такие картины.

Комната с деревянной стойкой, за ней еще одна, заставленная столиками. Дым от трубок и сигарет застил воздух, свободных мест не было, но Семен понял, что сделал правильный выбор. Только отсюда он увидел, что темно-красные бархатные драпировки «Кафе дю Дом» предполагали гораздо более наполненный, чем у него, кошелек. А в «Ротонде» царили рабочие спецовки и вязаные фуфайки с потертыми рукавами. За рюмочкой «Перно», такой же зеленой, как на рекламе, расположился за угловым столиком мрачный человек в коричневой куртке, похоже, надетой прямо на голое тело. Рядом сидела негритянка, одобрительно глянувшая на широкие плечи Семена.

Семен подошел к стойке.

Рыхлый господин с почтенной сединой и аккуратным пробором (владелец кафе мсье Либион) поставил перед Семеном стаканчик с аперитивом, но Семен отрицательно покачал головой.

– Хотите вина?

Семен молча кивнул.

Он не собирался вступать в расспросы сразу, это распаляет людей.

Он собирался отдохнуть и присмотреться к людям, тем более что посетители «Ротонды» выглядели все же подозрительно, особенно бледный черноволосый человек, перед которым лежало несколько листков писчей бумаги, испачканных кофейными пятнами. Свободных мест в шумном кафе не было, но бледный человек занимал весь столик, никто к нему не подсаживался. Волосы у него были даже не черные, а густо синеватые, как у американского индейца, а вельветовая куртка расстегнута. Из кармана куртки торчала книга, но как раз она меньше всего интересовала Семена.

Подумав, он подошел и решительно сел напротив черноволосого.

Взглянув на широкие плечи Семена, черноволосый решил не возражать. Потом улыбнулся и бросил перед Семеном пачку фотографий. Приторговывает порнографией, решил Семен, но отодвигать фото не стал, развернул перед собой веером.

Каменные скульптуры.

Их, наверное, расплавили.

Под действием адского огня скульптуры вытянулись и деформировались.

Очень длинные головы, Семен не видел таких даже в Африке. Пустые глаза без ресниц и без зрачков, ужасно длинные носы и длинные шеи. В принципе, тоже порнография, подумал Семен.

– Вы этим торгуете?

– Сто франков.

– За любую?

Черноволосый кивнул.

– Жаль, у меня нет ста франков.

– Если найдете пятьдесят, мне хватит.

– Хорошо, браток, – весело кивнул Семен. – А как увидеть саму скульптуру?

Он не собирался расставаться с пятьюдесятью франками, просто знакомство с художником возрождало в нем многолетнюю надежду найти Жанну. Без Жанны даже Париж был для Семена как рвотное. А обещание никогда не означает исполнения, это следует помнить даже художникам.

По узким переулкам черноволосый (правильнее, может, синеволосый) не торопясь вывел Семена на строительную площадку. На заросшем травой участке недавно начали возводить жилое здание, – торчали из земли сваи, тяжелой пирамидой возвышались каменные блоки для фундамента. Черноволосый нежно провел рукой по теплому камню. Это моя мастерская, сказал он. Хорошее место для моих вещей. Черноволосый так и сказал – la chose (вещь). Иногда я так увлекаюсь, сказал он, что пропускаю обед у Розали. Она много ругается, но я все равно опаздываю. Мне приходится работать при луне, улыбнулся черноволосый, поэтому я не всегда могу прийти в правильное время.

– Но где же ваши работы?

– Посмотрите сюда…

Черноволосый осторожно обвел Семена вокруг каменной пирамиды и остановил перед отдельным каменным блоком, поставленным на попа. Наверное, этот блок привезли последним и поленились или не успели уложить в пирамиду. Наверное, строители еще не видели результатов работы черноволосого. Они бы удивились, обнаружив, что кто-то придал каменному блоку сходство с женским лицом, правда непомерно удлиненным.

– Это твердый камень? – по-хозяйски спросил Семен.

– Не имеет значения, – улыбнулся черноволосый Волосы у него отливали явственной синью. – Материал никогда не имеет значения, важно только, чтобы создавалось впечатление твердости. Делай вещь хоть из мыла, лишь бы возникало впечатление твердости. Иногда скульптуры выглядят мягкими, это зависит от мастера. Хоть что используй, они так и будут выглядеть. А другие, даже сделанные из мягкого камня, поражают твердостью. Как эта моя вещь. Разве ты не видишь, моряк? Это египтянка. Я так ее называю.

– С ней не надо больше работать?

– Она само совершенство.

– Она мне нравится, браток, – кивнул Семен. – Но, кажется, она вросла в землю. Я могу одним пальцем поднять сто восемьдесят килограммов, но эта вещь весит больше, даже гораздо больше. И потом, что я скажу рабочим, когда они сюда придут? Камень наверняка принадлежит не вам.

– Неважно, – раскипятился черноволосый. – Разве ваш ребенок принадлежит акушеру? Я ее создал.

– Нет, так не бывает, браток, – покачал головой Семен. – Купленная вещь должна принадлежать покупателю. Таков закон. Купленную вещь несут домой.

– Не всегда.

– Что вы хотите этим сказать?

– У вас есть выбор.

– Какой?

– Мы можем прямо сейчас пойти на кладбище, это недалеко. На кладбище есть склад надгробий. У тебя сильные плечи, мы украдем кусок мрамора, и я выполню для вас специальный заказ. А если вам не нравится эта мысль…

– Совершенно не нравится.

– Я так и подумал, – разочарованно протянул черноволосый.

– А почему вы не спросите, почему мне совершенно не нравится эта мысль?

– Наверное, вы против прогресса. Вы не социалист. Вы не жалуете строителей. Наверное, вы не хотите, чтобы на этом месте вырос хороший жилой дом. Кроме того, – искренне признался он, – три последних дня я ничего не ел. Только одну булочки за три су.

– Я покупаю.

Эффект оказался поразительный.

Сжатые кулаки черноволосого разжались.

Он засмеялся, как ребенок, получивший желанную игрушку, бережно принял купюру в пятьдесят франков и сказал: «Я угощаю!» И нежно погладил скульптуру по длинному каменному носу.

– Теперь вы можете приходить сюда, моряк, и любоваться моей вещью. Видите, это египтянка. Это настоящая египтянка из России, – загадочно добавил он. И предупредил: – Приходите сюда ночью. Местный сторож любит простое красное вино. Только не садитесь с ним. Вы должны проводить ночи возле моей вещи. Вы обещаете?

Семен весело кивнул.

Конечно, ему было жаль пятьдесят франков, зато в Париже теперь была у него собственность. Я хорошо начал, решил он. Ночи теплые, буду угощать сторожа красным вином. Интересно, как выглядит настоящая египтянка из России при лунном свете? Наверное, неплохо вписывается в пейзаж, высказал он вслух свои мысли, но черноволосый возразил:

– Пейзаж? Оставьте, какой пейзаж? Пейзажа не существует.

– Как? – удивился Семен и неторопливо обвел рукой строительную площадку, домики, тонущие в зелени, высокие белые облака, медленно катящиеся над Парижем. – А это?

– Это не пейзаж, – тоном знатока объяснил черноволосый. – Это всего лишь фон. Идемте, я угощаю.

Угощение оказалось приличным.

– Смотри, – сказал Семен, подкручивая усы, утирая пот, капельками выступивший над звездчатым шрамом, украшающим его лоб. – Кажется, этого человека я видел в Танжере.

– Нет, ты ошибся. – сказал черноволосый. – Это местный мясник. Он всегда ходит в кожаной куртке Он работает на бойне, не трогай его.

– Почему с ним негритянка, а с нами никого нет?

– Потому, что он не еврей.

– При чем тут это?

– Евреи гуманисты, – туманно пояснил черноволосый. Лоб у него тоже покрылся капельками пота. – Не трогай его. Я попробую сам его убедить. Вот увидишь, это сразу подействует. Если не на мясника, то на его негритянку. Этой крошке тоже пора задуматься об истинной любви. Ты не находишь, что она выглядит бледно.

Нет, Семен этого не находил.

Увлекшись, черноволосый полез в карман и извлек из него потрепанную книгу. С книгой в руках он подошел к мяснику и к негритянке. Наверное, хочет цитировать Библию, догадался Семен.

– «Будь сильным и хитрым, – донесся до Семена ровный голос черноволосого. – Победа сама по себе не приходит. Без крови и резни нет войны, а без войны нет победы. – Конечно, он цитировал не Библию. – Если хочешь стать знаменитым, надо уметь нырять в реки крови, питаемые пушечным мясом. – Он цитировал очень даже не Библию. – Цель оправдывает средства. И первое дело, все должны знать: надо иметь большие деньги. А если больших денег нет, убивай, они появятся. Сделайся вором, чтобы окрепли мускулы. Делай гимнастику два раза в день. Будущая слава все извинит, и, может, потом ты сделаешь людям столько добра, сколько зла не успел сделать».

Произнеся последние слова, черноволосый энергично и неожиданно сбросил с себя штаны и закрутил бледными голыми бедрами перед восхищенно ахнувшей негритянкой.

Мясник обалдел.

Уже в следующую минуты он выбросил черноволосого в мусорный бак, стоявший за раскрытой дверью. Туда же вслед черноволосому полетела книга. И туда же почти незамедлительно полетел сам мясник.

Смеющийся усатый моряк-победитель восхитил негритянку.

Дождавшись, когда мясник, ругаясь, ушел, она встала и пересела за его столик, куда скоро подтянулся и черноволосый.

– Я спал с негритянкой в Африке, – весело признался Семен.

– Почему ты не привез черную подружку в Париж? – заинтересовалась негритянка.

– Она была такая черная, что ночью я ее терял. Не мог найти даже на ощупь.

– Смотри, Либион, как у меня получилось! – крикнул хозяину черноволосый, быстро набросав что-то на листке бумаги, видимо постоянно лежавшей на его столике. – Смотри, я нарисовал эту черную женщину.

– Это проститутка. – Мсье Либион, не торопясь, подошел к столику. Наверное, он считался здесь знатоком и покровительствовал художникам. – Это всего лишь проститутка. Почему она получилась такой кривой?

– Потому что стоит две бутылки вина.

– За проститутку, даже за черную, я не дам и бутылку.

– Этот рисунок стоит больше какой-то одной бутылки вина, – обиделся черноволосый и встал.

– Куда ты? – настороженно спросил мсье Либион.

– Вон к той американской даме. Я покажу ей рисунок. Она богатая американка, у нее много денег, она должна понимать в этом толк.

– Если ты разденешься, тебя выбросят, – предупредил мсье Либион.

Черноволосый отмахнулся. Он неторопливо направился к застывшей от ужаса и восторга американке, но дойти не успел. Как только его ловкая руку скользнула к брючным пуговицам, мсье Либион подмигнул, и вышибала, дюжий серьезный молодец в красной феске, выкинул черноволосого все в тот же мусорный бак, стоявший за дверью.

И сам незамедлительно полетел туда же.

– Уходите, моряк, – озабоченно подсказал мсье Либион. – Не то я позову фараонов.

«Прямо Египет какой-то», – удивился Семен.

Они ушли, но останавливаться на достигнутом черноволосый не захотел, хотя ангел-хранитель окончательно отступился от него. Из кафе «Дю Дом» черноволосого выкинул мускулистый кельнер Андре (за что сам был незамедлительно выброшен из заведения). Потом они потеряли негритянку, а с ней пятьдесят франков. Семен дал купюру (мельче у него не нашлось) негритянке на вино, и она тут же потерялась.

– Это Париж. Даже негритянку найти в Париже нелегко, – с некоторой завистью покачал головой черноволосый. – Ты сказал ей, что прийти нужно в «Улей»? Ты сказал ей, что «Улей» находится на улице Данциг?