Моя

– Да ладно, понял я, понял.

– Едем к ним домой, – Вадим сунул документы в свое портфолио. – Телефон может, найдем, или еще чего. Спасибо, Вань.

– Пожалуйста.

Моя…

Она лежала на кровати, заботливо укрытая тонким пледом. Он никогда не позволял себе укладывать кукол на свою кровать, держал их в подвале, где специально оборудовал слив, куда спускал их вонючую кровь.

Взял шприц, набрал из ампулы антидот и сел рядом, глядя на успокоенное сном лицо. Красивая.

Привычным движением сделал жертве укол в вену, убрал шприц и прилег рядом, с замиранием сердца ожидая, когда откроются прекрасные глаза.

Она дернулась, сжалась и содрогнулась рвотой.

– Что же ты.., – он схватил ее и повернул так, чтобы не захлебнулась. – Не пошло тебе лекарство, моя хорошая. Ничего, найдем другое. Я вылечу тебя. Не бойся…

Ее рвало желчью и водой. Нежная, теплая после сна кожа вмиг покрылась испариной, а тонкое тело дрожало, выбрасывая из себя яд. Ее рвало на его кровать. Подушка и покрывало уже пахли горечью, впитывая в себя вонючую жидкость. Кукол за это он наказывал, но Ее было жалко. Если организм не справится, Она погибнет, и уже никогда не посмотрит на него этим взглядом.

Он дождался, пока прекратится рвота, переложил жертву на другую сторону кровати, быстро сменил постель и рванул в подвал за глюкозой. У него всегда был запас восполнения жидкости для кукол, чтобы дольше не умирали.

Прибежал быстро, поставил систему и сел рядом, с нежностью поглаживая ее растрепавшиеся волосы.

– Я спасу тебя, моя хорошая, – прошептал почти неслышно побледневшими от страха губами. – Не умирай…

Вадим пришел домой уже за полночь. Устало бросил у двери куртку, снял ботинки, небрежно разбросав их по коридору, и сразу прошел на кухню. Поставил на плиту сковородку, достал из холодильника несколько яиц и только потом вспомнил, что не помыл руки.

– Как же охота жрать, – простонал он, открывая кран.

Намыливая руки на мгновение замер перед зеркалом, разглядывая отражение. Выглядел он неважно. Сказывалась усталость и постоянная нервотрепка, отчего большие карие глаза приобрели красноватый оттенок, впалые щеки покрылись темной щетиной, тонкие губы сжались в упрямую полоску.

На кухню Вадим вернулся еще более уставшим. Пожарил яйца, нарезал толстыми ломтями хлеб и пошел в гостиную, к телевизору.

Сел на диван, включил новости, с тоской посмотрел на свой скудный ужин. Яиц не хотелось. Хотелось мяса, Снежкиных наваристых щей. Но в холодильнике было пусто, вчера все подъели, а сегодня готовить уже некому.

Вадим достал телефон, чтобы набрать ее номер, но передумал. Поздно уже. Снежка наверняка спит.

– Гребаная жизнь, – зло шепнул он, ковыряясь вилкой в полусыром яйце.

С этой работой он так закрутился, что забыл вовремя набрать знакомый номер, хотя уже и не сердился на Снежку. Мысли снова вернулись к работе – уж лучше думать о трупах, чем тосковать и начинать себя ненавидеть. Родственники опознанной жертвы не сказали ничего нового из того, что удалось запротоколировать Ивану. Не нашли ни телефона, ни записной книжки. Хотя, кто в наше время держит записные книжки, если вся суетная жизнь умещается в электронной коробочке?

Завтра начнется проработка знакомых, коллег по работе – все, как обычно, по отработанной годами схеме. Но все это завтра. А сейчас нужно поесть и постараться выспаться. Одному.

Через час Он решился отключить капельницу, когда Ее бледные губы начали розоветь, а длинные ресницы перестали подрагивать. Вытащил иглу из вены, зажал вату, смоченную в спирте на месте укола, и не удержался, склонился и поцеловал в лоб, с удивлением понимая, что не брезгует. Впервые в жизни он не брезговал, целуя кого-то. Хотел прижаться к губам, но все же не смог – ее рвало, а значит, ей нужно почистить зубы. Потянулся к шее и медленно, осторожно сделал неуверенный вдох. Запах ему понравился. Несмотря на болезнь, пахло от нее едва уловимой сладостью, чем-то знакомым, родным.

Он сделал еще один вдох и улыбнулся, тронув шею губами. Так пахла его мама.

Воспоминания тут же унесли в детство, в мамины объятья, он даже услышал ее тонкий, мелодичный смех. Вот она обнимает его, прижимает к себе сильно, но не больно, целует в щеки, испачканные шоколадом, и говорит, что любит.

– Я тебя люблю, – прошептал он Ей и снова прижался губами к теплой шее, наслаждаясь забытыми из детства ощущениями, когда прикосновения вызывали радость. – Нашел! – прошептал он, укладываясь рядом. – Я тебя нашел! – осторожно положил ее голову себе на грудь и, широко улыбаясь, принялся гладить Ее по плечу. – Моя хорошая, мое Счастье…

Глава 3

С утра для Счастья он приготовил куриный суп и пожарил пару тостов. Разбудил ее от тяжелого сна, раскрошил в стакан легкий наркотик, дал выпить. Счастье послушно ела из его рук, рассеянно гладя в никуда. Из прекрасных глаз исчез этот неповторимый взгляд преданной собаки, а так хотелось увидеть его вновь, но это означало, что Счастье перестанет быть Ею, и станет обычной куклой, которую нельзя выпускать из дома, которую придется запереть в подвале, в темноте и сырости.

Он не мог так поступить. Его внутренний Зверь, полный ненависти и презрения спрятался где-то в подсознании, в самом темном его уголке. Он был рад этому несказанно, наслаждался новыми чувствами тепла и покоя. Тем забытым, что разгонял Зверь.

– Ну, все, короче, – Саша клацнул мышкой, и тут же зашумел принтер.

В то же самое время в кабинет заглянул Шуйский, теребя в руках пачку сигарет.

– Дело для Главка готово?

– Почти, – ответил Вадим, снимая с доски фотографии жертв. – Опознали утром вчерашний труп, почерк один и тот же. Осталось оформить бумаги.

– Не торопитесь, делайте на совесть. – Шуйский ободрительно кивнул и скрылся за дверью.

– В настроении, – заметил Саша, складывая бумаги в папку. – И работать охота сразу.

– Еще бы, – усмехнулся Вадим. – Теперь голова об этом Вампире у других болеть будет. – Я тут еще раз сводки о пропавших запросил. Вроде пока ни одна похожая не высветилась. Может, он залег?

– Можт и залег, – Саша безразлично пожал плечами. – Мне как-то пофигу.

– Жестокий ты человек, – усмехнулся Вадим, помахав перед собой снятыми фотографиями.

– Это я жестокий? Не, я не жестокий, – сморщился Саша. – У меня своих дел куча, а этим маньячиной пусть те занимаются, кто за это деньги получает. Лучше скажи, что там у тебя со Снежкой?

– Да ничего пока, – отмахнулся Вадим, бросая фотографии на стол. – Отойдет.

В кармане брюк завибрировал телефон, Вадим взял трубку и с тяжелым вздохом ответил на вызов.

– Доброе утро, Валентина Ивановна. Снежка? К себе переехала. Поругались немножко, я думал, она вам рассказала. Вчера утром. Нет, не знаю. Не разговаривал. Не заходил. Понял… Я понял, Валентина Ивановна. Разберусь…

Отключил телефон, медленно сунул его обратно в карман брюк, полуобернувшись к Саше, глухо произнес:

– Снежка даже на материнские звонки не отвечает…

– И? – тихо спросил Саша, глядя на стол, где небрежной стопкой лежали фотографии жертв.

– Я к ней в общагу, – Вадим схватил со стола ключи от машины. – Прикрой меня, Сань.

– Ок…

Давно у него не было такого прекрасного утра. Ведя машину, он чуть прикрывал глаза и втягивал носом воздух, вспоминая, как пахнет Счастье. И даже руль старался держать бережно, чтобы сохранить на ладонях прикосновения к ее коже. В голове все еще не укладывалась мысль, что у него теперь есть спасение – женщина, которой он не способен причинить вред, которую приятно трогать и нюхать. Он, конечно, пойдет дальше. Уже сегодня. После работы.

Сердце приятно замерло при одной только мысли о том, что он может позволить себе теперь, когда Зверь успокоился, и не нужно бояться его неудержимой жажды крови.

Воспоминания утра плавно перетекли в картинки детских воспоминаний. Он снова улыбнулся, возвращаясь в далекое прошлое, к маме и ее прикосновениям, к родному, самому прекрасному запаху. Да, в то время он был по-настоящему счастлив. Но слишком мало, слишком…

Тоска потянула мысли в другом направлении, память совершенно некстати вытащила воспоминания, которые кормили его Зверя. Он нервно сжал руль и дернул плечами, пытаясь отогнать нарастающую злобу при мысли о Людочке – отцовской шлюхе, помешанной на чистоте и ненавидящей маленького пасынка. Говнюк. Так она его звала, когда они оставались одни. Говнюк. Это слово срывалось с ее губ вперемешку со слюнями и вонью изо рта. Людочка терпеть не могла беспорядок, сама же воняла нестерпимо. Его тошнило, когда она изображала перед отцом любящую мачеху и обнимала «своего сыночка», целуя слюнявыми губами в щеки. Однажды его вырвало, прямо на ее белоснежную шелковую блузку. Тогда мачеха ничего не сказала, рядом был отец, но после, когда они остались одни, Людочка долго, с остервенением тыкала его носом в заблеванную одежду, держа рукой за волосы, словно котенка, нагадившего мимо лотка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.