Вкус утекающей воды

***

К сожалению, я не умер. Васильич растолкал меня и потащил на кухню пить чай. После нескольких глотков поле с лунками покинуло мою голову, глаза вылезли на лоб, а я выскочил на улицу. Черные грузди со сметаной таки вырвались на волю и исчезли в темноте. Вернувшись на кухню, я ощутил себя бодрым, здоровым и даже голодным. Только глаза долго не хотели возвращаться со лба на привычное место. Когда они вернулись, я рассмотрел, что чай в моей кружке был практически чёрного цвета.

– Лучше бы ты мне сразу конопли дал покурить, – угрюмо сказал я Кукушкину.

– А чего? – искренне удивился он, – тебе моя замутка не понравилась?

– Да меня от крепкого чая мутить сразу начинает, а тут чифирь какой-то…

– Привычка, извини. Другого не держим. Сейчас я тебя ушицей угощу, – примирительно сказал Васильич и начал возиться с электроплиткой.

Пока уха в кастрюле медленно разогревалась, Васильич рассказал, почему он теперь не ходит в лес:

– У нас тут две местные достопримечательности: климатическая станция и дурдом в Кривом яре. До Кривого яра километров 30-35 по прямой. Поговаривают, что там два отделения. В одном отделении сидят обычные психи. Их даже выпускают гулять по селу, привлекают к хозяйственным работам. Я сам наблюдал как два болезных катали друг друга в тележке, выданной им для перевозки дров. Радовались и визжали они как дети. Безобидные ребята. Второе отделение закрытое, и даже, по слухам, засекреченное. Содержат там уродов, откуда они их берут – я не знаю, может после опытов каких. Таволга один раз плутанул и вышел случайно на дыру в заборе… Три дня, потом молчал, чтобы не заикаться. Слава богу, обошлось, но вспоминать не любит. Вообще, если бы не Таволга, я так и думал бы, что слухи. А потом случилось и со мной. Правильно говорят, какого лешего я тогда в лес попёрся. И ушёл то я недалеко от деревни – вёрст пять или семь, может чуть поболе. Осень тогда только началась, деревья уже окрасились, но ещё не облетели. Было как-то пасмурно и темно среди деревьев. Вдруг впереди среди ветвей вижу здоровенное оранжевое пятно. Не птица. Клён? Но клён, когда выкрашивается, он как бы светится, а тут цвет матовый. Палатка?! Но откуда ей посреди леса? Осторожно крадусь вперёд и вижу – на опушке стоит высокая фигура в оранжевом плаще и капюшоне. И я слышу, как он дышит! Очень мне страшно стало, вот сейчас обернётся ко мне, и увижу я, что у него там, в капюшоне… «Стой, – кричу грозно, пытаясь испугать собственные мурашки, – сейчас нож кину!» А он подпрыгнул и начал взмахивать руками. Понарошку, как дети, когда изображают порхающую бабочку или птичку. У меня отлегло от сердца, ну думаю, псих из психушки, до нас добрался. И в этот момент он отрывается от земли, принимает горизонтальное положение, вытягивает руки в стороны, как крылья у самолёта, и летит! Вернее, беззвучно улетает. Там как раз, что-то вроде заросшей просеки было: две стены деревьев, а между ними узкий прогал. Вот по этой прямой линии он от меня и улетучился. Теперь я в лес ни ногой. Ты второй, кому я это рассказал, поэтому давай – держи язык за зубами.

– Васильич, на каком расстоянии от земли находилось тело? – задумчиво спросил я.

Васильичу вопрос не понравился. Он даже попытался взбрыкнуть, в надежде тоже взлететь, но я пресёк его попытку:

– Дело в том, что в Индии существует племя женоненавистников, которые умеют висеть в воздухе. Здоровенные голые мужики бегают по джунглям с палками и умерщвляют свою плоть. Что в данном случае означает слово «плоть», я не знаю. А вечером они садятся у костра, курят какую-то травку, а потом парят. Я читал об этом. Судя по описанию не выше метра от поверхности земли и на одном месте. Поэтому, если ты скажешь, что твой Рыжий Плащ пошёл на взлёт как самолёт, я тебе не поверю. Но если ты скажешь, что расстояние от земли до тела оставалось одним и тем же, это будет более достоверно. Поэтому давай не подведи.

Старик задумался:

– Я думаю, что не было там никакого тела…

– А кто же тогда дышал? В плаще? – вспомнил я.

– Умерщвлённая плоть! – Васильич выпучил глаза и рассмеялся. Потом добавил:

– Я не хочу, чтобы моя фамилия изменилась с Куку, на А-уу, поэтому в лес я больше не ногой. И знаешь, если как следует «пыхнуть» – главное знать, чем. Я бы тоже попарил.

Видя, что Кукушкин сожалеет о том, что доверился мне, я попытался сгладить ситуацию и закатил бред о геомагнитном поле Земли. Я вставил в неё все обрывки знаний, какие нашёл в своей голове. Начал с Ньютона, которому на голову упало яблоко, но Ньютону яблоко не досталось, яблоко съела Ева, из-за этого полюса на Земле стали меняться местами и рай улетел. Зато наступил секс.

Как Ньютону удалось появиться раньше секса?

А это заслуга Альберта…

– Гитлера что ли? – возмутился Кукушкин.

– Гитлера звали Адольфом, Альбертом звали Эйнштейна. Он создал теорию относительности, и мир стал относительным: где лево, где право, где верх, где низ – не поймёшь. И все завертелось с новой силой! – меня несло.

Меня так несло! Я готов был доказать все что угодно и опровергнуть все что осталось. Кукушкин, слушая меня, начал пить. Пил он по алгоритму: стаканчик текилы – стаканчик чифиря, стаканчик текилы – стаканчик чифиря и далее по образцу. У меня в висках стучало в такт: «угробишь старика – угробишь старика…» Но я не мог остановиться. Я обязательно должен был рассказать, как пришёл Гей-Люссак со своим законом. Вопрос о том, как это отразилось на земном притяжении, я виртуозно обошёл. Самого закона я тоже не помнил, мне просто нравилась фамилия. Затем я вспомнил ещё несколько красивых имён: Бойль и Мариотт, Джордано Бруно, Леонардо ди Каприо, Бонч-Бруевич. Все они должны были занять достойное место в моей теории полётов в одном метре от уровня земли. Но Кукушкин меня остановил. Он молча встал, открыл шкаф, вытащил из него какое-то орудие убийства, взвёл курки и приставил дуло к моему лбу. Я почувствовал приятную прохладу металла, руками аккуратно сдвинул ружье в сторону и прижался разгорячённым лбом к металлу ствола.

– Да ты не бойся, – миролюбиво сказал Васильич. – Прошу к столу, уха готова.

Глава 3. Рыбная ловля

Когда с ухой было покончено, за окном уже брезжил рассвет.

– Ну что ж, друг мой, пора на рыбалку, – бодро произнёс Васильич.

– Мне хоть бы полчасика поспать, – взмолился я.

– Да ты че! Сейчас самый клёв начнётся, – возмутился Васильич.

– Лучше убей меня прямо сейчас. За любовь к знаниям, – искренне попросил я. И почему-то представил, как я гордо сгораю на костре в окружении толпы многочисленных Кукушкиных.

– Не могу, – спокойно ответил Васильич, – тогда рыбалка сорвётся.

– Я не пойду, иди один, – решительно заявил я.

– Как это не пойдёшь?! Да ты только что сожрал всю мою рыбу! – возмутился Кукушкин. И по интонации я не разобрал: шутит ли он или говорит серьёзно. Но крыть было нечем, за гостеприимство надо платить, и я поплёлся за стариком. Про себя я думал: «Почему ему не встретился водяной, или русалка, например. Сидели бы сейчас дома? Вряд ли! Тогда бы ему привиделся Домовой, и мы бы уже описывали круги вокруг дома, паля из ружья. Нет, надо бросать пить». В этот момент я протаранил лбом балку в темных сенях. Раздался страшный треск. «Привет, рыбки!» – облегчённо воскликнул я и приготовился терять сознание. Но Кукушкин не дал мне расслабиться.

– Вернёмся с рыбалки, будешь менять балку! – грозно заявил он. И мы вышли во двор.

– Васильич, сегодня ты обогатил мой жизненный опыт, – сказал я (и Кукушкин не был удивлён). – Теперь я знаю, как люди убивают друг друга во время распития крепких спиртных напитков мексиканского происхождения. Сначала один выносит мозг, а затем второй выносит ему за это мозги.

Васильич воздержался от комментариев. И мы достигли сарая. Он выдал мне сапоги. Сапоги были специальные: короткие, чуть выше щиколотки и очень тяжёлые. «Чтоб не всплывал» – пояснил Васильич. Но мне было все равно. Я не собирался ни прыгать, ни взлетать и тем более не всплывать. Сила земного притяжения тянула меня к себе неимоверно. А Кукушкин взвалил мне на плечо здоровенный бредень со словами: «Вот наше ситечко». Я, конечно, не думал, что мы пойдём с Кукушкиным ловить рыбу «на червячка», но чтобы так?! И причём тогда разговоры про «самый» клёв, если мы идём ловить бреднем.

Я не понял, что тяжелее. Отрывать ноги в «свинцовых» сапогах от земли, или тащить этот чёртов бредень. По дороге я предложил Васильичу:

– Давай ещё кого-нибудь позовём, вдвоём таскать бредень – это застрел!

– А кого мы позовём? – искренне удивился Кукушкин, – все на работе.

– На какой, на хрен, работе?! В деревне даже петухи ещё не проснулись! – возмутился я.

– Хватит орать. Люди ещё спят, – спокойно согласился со мной Кукушкин.

Когда мы добрались до водоёма, картина была приблизительно следующая. Впереди бодро вышагивающий Кукушкин, с песней «Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной». Сзади я, в виде тени, стелющейся по земле.

Водоёмов было несколько, все они были маленькими; местные жители называли их баклушами. Видимо за круглую форму. Бить баклуши мне так и не довелось, пришлось цедить их «ситечком». Хитрый Кукушкин шёл вдоль берега, а меня загонял в центр водоёма. Роста мне явно не хватало, а тяжёлые сапоги тянули ко дну. Я честно заходил на максимальную глубину. Начиная захлёбываться, втыкал шест бредня в ил и потом висел на этом шесте, чтобы не утонуть, пока Васильич описывает дугу. Ему это явно не нравилось, но в сложившейся ситуации он ничего не мог со мной поделать. Его призывы «тащи, тащи» я игнорировал и огрызался в ответ. Самое сложное было возвращаться на берег. Мало того, что нужно было вытащить за собой палку с бреднем, надо было умудриться не оставить в иле сапоги, размер которых превышал мой на несколько пунктов. Васильич, который ещё и Кукушкин, в этот момент грозно кричал: «Держи ровнее, держи ровнее». Вот сволочь!!!

Утонуть я, слава Богу, не успел – Кукушкин выдохся первым. Он с сожалением посмотрел на оставшиеся две баклуши, которые мы не успели окучить, потом на два ведра, полные карасей, потом на небо и величественно изрёк:

– Однако хватит.

Снимая ненавистные сапоги, я поделился с ним мечтой:

– Васильич, я теперь хочу украсть из зоопарка кенгуру. И подарить его тебе.

– Зачем? Мне не надо кенгуру, – задумчиво ответил Васильич.

– Надо. Ты нацепишь на него эти сапоги – только привязывай посильней. А на спину бредень. И пусть прыгает для тебя по дну. А я спать.

***

Мне снился сон. Мы с Кукушкиным выловили Золотую рыбку. Она почему-то напоминала мелкого пингвина, но совершенно точно была золотая. И заговорила она человеческим голосом… Но на «Старче» Васильич обиделся и решил её съесть. Мы с ним поругались. Я желал возжелать три желания, а Кукушкин кричал, что никогда ещё не пробовал пингвиньего крылышка.

– Да от него же рыбой пахнет! – пытался я его урезонить.

– А мы что, по- твоему, тут ловили?! – продолжал орать Васильич.

Затем он неожиданно затих. Приблизил свою голову и влез ко мне в мозг.

– Андрей, – сказал он очень тихо и вкрадчиво, уже внутри моей черепной коробки, – да у тебя тут нет желаний…

Это был утренний кошмар! Как нет желаний?! Передо мной Золотая рыбка, а у меня нет желаний?!

– Да ты не переживай, раз нет желаний, значит Золотой рыбке сегодня просто не повезло, – продолжал нашёптывать внутри меня Кукушкин.

«Хорошо, что хоть эха вроде нет…», – с некоторым облегчением подумал я и проснулся. Приоткрыв глаза, я действительно увидел склонённого надо мной Васильича, призывающего меня к очередным испытаниям. Спросонья я скомандовал ему что-то типа: «А ну покинь мою кастрюльку разума!», но он не понял. Я окончательно проснулся, сел в траве и сказал:

– Эх, Васильич, ещё бы пара минут – и у тебя уже была бы живая Кенгуру.

– Эх, Андрей, – укоризненно посмотрел в мою сторону Васильич, – не живёшь ты моими интересами. Забирай рыбу, и поехали. Завтракать пора.

Оказалось, что пока я спал, Васильич уже подогнал какую-то «мотопомпу с прицепом», сложил туда бредень и бредовые сапоги. Оставался только я, мой бред и рыба.

Я встал, подцепил ведра и тут с удивлением увидел, что очередная партия рыболовов-любителей уже бороздит «пи эр в квадрате». Методика была несколько иная, результата никакого, а лица унылы. «На самом деле, клёв кончился? Да какой клёв! Васильич всю рыбу вдоль берега вышагал. Кого не поймал, испугал до смерти» – пришёл я к заключению.

– Эй, мужики! – закричал я с берега, – бреднем это неспортивно! На удочку надо ловить! На удо-чку-ууу! На червя! Клёв зверский! – и поднял над головой два ведра полудохлых карасей.

Глава 4. Лицо древесины твёрдых пород

За завтраком Александр смущённо сообщил, что вести меня к орланам пока совершенно некому. Именно сегодня у него появилась единственная возможность съездить в Пыру, а Таволга женится. И хотя, тот совсем не против, составить мне компанию, лучше не отвлекать его на финишной прямой: вдруг сбежит или заблудится. Таволга, в свою очередь, пообещал мне во время отсутствия Александра устраивать обзорные экскурсии по местным достопримечательностям. А Кукушкин? Кукушкин тоже обрадовался, что я остаюсь. И моё душевное спокойствие улетучилось. За последние двенадцать часов он меня сначала чуть не убил, потом чуть не утопил. Александр вернётся через неделю, и это самый оптимистичный прогноз. Шансы мои невелики…

Чтобы задаром не пропадать, я сделал официальный запрос о наличии присутствия черных груздей в моей тарелке и запасов сметаны на неделю. «Ноу проблем, Андрюша» – также радостно доложил Васильич, что в переводе с кукушкинского означало «олл райт, Христофор Бонифатьевич, век воли не видать!» И в качестве подтверждения своих мирных намерений огласил меню на неделю: люляки баб, омары в красной бормоте и свиное рыло на посошок. В конце списка числился сладкий поминальный компот. Но Кукушкин об этом не упомянул.

Звук захлопнувшейся за Сашей двери ещё не успел отразиться от стен, а Кукушкин уже объявил: «Идём менять балку в сенях!» Он переворошил вверх дном всю избу в поисках рулетки, но нашёл только калькулятор «Электроника» и мрачно на него уставился.

– Калькулятор тоже может быть единицей измерения, – не удержался я, – но тогда лучше счёты, у них длина длиннее. Васильич, может у тебя есть счёты?

– Счёты у меня только с тобой, – явно враждебно ответил Васильич и полез в шкаф, служивший ему оружейной комнатой.

Отрезать себе язык, посыпать голову пеплом или сразу сигать в окно? После трудностей и лишений, которые я перенёс за ночь, и сытного завтрака голова отказывалась соображать. Мысли водили хоровод: отрезать, посыпать, выпрыгнуть; отрезать, посыпать, выпрыгнуть. Чего отрезать, где посыпать и куда выпрыгнуть? Но Кукушкин оказался проворней, он выудил со дна оружейного шкафа старинную рулетку размером со сковородку среднего калибра. Я поначалу даже решил, что это магазин от какого-то пулемёта.

– Васильич, ты, наверное, с ней Беломорканал построил? Или Днепрогэс? – снова не удержался я, – как раз от берега до берега хватит.

– А может и построил, – гордо ответил Васильич. И мы пошли поднимать сени.

Сделав необходимые измерения, и прихватив с собой топор войны и пилу дружбы, мы зашагали к ближайшему оврагу. Там Васильич выбрал самую кривую берёзу. Предсказуемо дерево упало в прямо противоположную сторону от задуманного. Нам пришлось продираться по склону оврага через кусты, чтобы расчленить берёзу на нужные части. В конце концов, мы вытащили на опушку два бревна, отпиленных строго по меткам Васильича, взвалили их на плечи и пошли к дому.

«Берёза относится к твёрдым сортам древесины, её плотность около 650 кг на один куб (при относительной влажности 12-15%)».

Но только что спиленная, она очень тяжёлая!

«Берёзу в основном перерабатывают в шпон и фанеру».

Я в который раз перекинул бревно с одного плеча на другое.

«Из неё изготавливают рукоятки топоров и кувалд, а также приклады автоматов АК-47, АКМ и АК-74».

Старик давно обогнал меня и нёс своё бревно с лёгкостью, будто это черенок от лопаты, а я чувствовал, что мой позвоночник сейчас треснет. Мне было очень стыдно.

«Древесина берёзы – это отличные дрова. Из-за высокой плотности их рекомендуется сушить около 1,5 лет. Сухие берёзовые дрова горят красивым голубоватым пламенем, почти не искрят и выделяют приятный запах из-за содержащихся в них эфирных масел».

Пот лил с меня ручьями, дыхание сбилось, ноги заплетались и меня тошнило.

«При повышенной влажности, без специальной защиты, древесина берёзы легко поражается грибами и быстро загнивает».

Но я не мог сдаться. Собрав все нервные импульсы в электричество одного провода, я ринулся вдогонку. План был такой. Обогнать. Благородно предложить: «Сэр, не желаете ли передохнуть». И упасть замертво. Обгоняя, Васильича на последнем вздохе, я заметил какую-то асимметрию в наших брёвнышках. Я притормозил. Когда передний конец бревна Васильича поравнялся с моим ухом, задний конец сравнялся с концом моего бревна! «Оптический обман», – решил я и остановился. Васильич радостно продефилировал вдоль моего уха, напевая: «Я-майка, Я-майка…» Но когда задний конец его бревна достиг того же самого уха! Моего уха!!! Передняя часть его бревна, вместе с Васильичем, ещё не успела достичь начала моего бревна?! В проекции Васильич вместе со своим брёвнышком дважды умещался в тени моего бревна!!! Оптика страшная сила. Но я устоял.

«Древесина берёзы отличается высокой прочностью, стойкостью к ударным нагрузкам и однородностью структуры».

***

Васильича я простил. Вернее, поверил, что он не специально.

– Да это все из-за этой древней рулетки, на ней все цифры стёрты» – оправдывался он.

– Рулетка эта – Вещь! Благодаря ей Днепрогэс построили, – я старался быть великодушным.

– С помощью неё, дай бог, коровник в Кривом Яре построили, – признался Васильич. – И, вообще, если Вещь пошла по рукам, это уже не вещь.

В конце концов обоих брёвен, мы пришли к совместному заключению, что ошибка произошла из-за того, что все измерения производились среди кустарника вне зоны прямой видимости. И без чьего-либо злого умысла. Но тащить бревна дальше, я категорически отказался и отправил Васильича за мотопомпой. Васильич вернулся достаточно быстро. Без мотопомпы, сердитый, бубня себе под нос: «Жлобы и недостаток электричества нас погубит». Зато он прикатил тачку времён Гражданской войны. Такие обычно в кино показывают. Я подкинул Васильичу идею создать в школе музей трудовой и боевой славы, два экспоната уже есть: рулетка, с помощью которой Днепрогэс построили и тачка времён Гражданской войны. Он задумался.

Благодаря нашей Дружбе, мы получили сразу три бревна, погрузили их в тачанку и погромыхали в сторону деревни. Васильича я недооценил: по дороге мы заехали на пилораму, и нам тут же выпилили из наших кривулек три прекрасных ровных бруска.

– А нельзя ли было сразу взять готовые бруски здесь? – поинтересовался я у Васильича, оглядывая территорию пилорамы, заваленную всяческим древесным разносолом, – Их тут как из ружья?!

– Нельзя! Ты что забыл, что я курирую строительство школы? – Васильич был категоричен. – Стоит мне взять хоть лучинку, и я потеряю лицо.

– Уважаю, – я пожал Васильичу руку.

Вот чем оказывается, я тут занимался – обеспечивал Васильичу макияж?!

– Давай, в следующий раз, просто купим. За деньги. – Предложил я.

– Да ты чё! Какие деньги?! Я же фактически бомж! У меня даже пенсии нет. Я же зэк!

«Да… не у каждого человека есть лицо», – подумал я, – «а у этого старого рецидивиста, в роговых очках, есть. Очки и лицо, лицо и очки, и больше ничего».

***

Оставшуюся часть дня мы посвятили замене балок в крыше сеней. Васильич был удивлён, обнаружив во мне необходимые навыки. Я ему рассказал, что у моей бабушки на окраине города был садовый участок и ещё дядя Слава, её сын. У дяди Славы были золотые руки, он умел все. Поэтому пилить, строгать и забивать гвозди, я начал видимо раньше, чем ходить. А сейчас у меня дача, где я оттачиваю мастерство, приобретённое в грудном возрасте. Ещё, я чуть не рассказал Васильичу о родовом проклятии по мужской линии, но вовремя остановился, решив, что он использует информацию в своих корыстных интересах. Тем более что его сени были в плачевном состоянии и нуждались в капитальной реконструкции. Три балки, которые мы заменили, были как мёртвому лангет. Котлета из продолговатого кусочка мяса.

– А давай я тебе свет в сени проведу, пока никто не убился, – предложил я, ощупывая твёрдую поверхность новой балки.

– А не спалишь? – засомневался Васильич.

– Это как? – не понял я.

– Ну как! Короткое замыкание, и нет избы?!

– Васильич, электричества бояться – телевизор не смотреть. Мы подведём провода к лампочке с двух разных сторон. Нулевой и фазовый провод нигде пересекаться не будут. Никакого короткого замыкания.

– А длинного? – спросил Васильич. И я не понял: шутит, дебил или без запятой?

– Это уже электросварка называется. Тебе надо что-нибудь варить? – поинтересовался я. – Кроме ухи, конечно. Трубы, арматура, коленвал у тачки…

– Рыба!!! – Васильич подпрыгнул. – За мной!

Вечер мы посвятили переработке пойманных карасей.

Глава 5. Электрощит

На следующее утро Васильич был крайне любезен по отношению ко мне. За завтраком предложил мне даже кофе. Кофе оказался крайне горьким.

– Это из ячменя что ли? – поинтересовался я.

– Из корней одуванчика, – ответил Васильич.

Я знал этот рецепт. Корни одуванчика режутся на узкие полоски, высушиваются, а потом обжариваются на сковородке подобно кофейным зёрнам. Внешне напиток – полная иллюзия кофе, на вкус – какое-то желчегонное средство. Но Таволга пил его с удовольствием и даже попросил ещё кружечку.

– Ты что подсел? – спросил я у него тихо, пока Васильич вышел на кухню.

– Нет, – прошептал мне на ухо Таволга, – я просто стимулирую его на прополку огорода.

И я тоже попросил добавки, пытаясь поддержать Таволгу. «Даже, если после этого Васильич погонит меня добывать корни одуванчиков, это лучше, чем ловить рыбу и вытаскивать бревна из оврага».

Васильич рассказал Таволге о моем плане электрификации всех сеней. И Таволга его поддержал. Расспросив меня о необходимых материалах, они обсудили проблему между собой. И пришли к выводу, что надо идти к электрощиту. Я был в полнейшем замешательстве! Интеллигентный Илья Муромец по прозвищу Таволга и хитроумный Попович, которому лучинку стырить стыдно, идут бомбить электрощит! И я, похоже, тоже в деле, как технический специалист.

Таволга заметил мой тремор и расхохотался.

– Не колотись, Андрей, – сказал он. – Электрощит – это не ящик, это человек. Главный энергетик климатической станции. Прозвище у него такое. Сейчас мы с тобой пойдём с ним знакомиться. Это будет первая обещанная мной экскурсия.

– Отлично! Впоследствии я обязательно издам мемуары «Деревня Попадалово и её обитатели: Таволга, Кукушкин и Электрощит» – съязвил я.

– У нас тут много интересных персонажей, – поддержал мой план Васильич.

***

Тропа к климатической станции вела через лес и поднималась все выше.

– Андрей, хочу тебя предупредить, пока мы ещё не пришли – начал Таволга. – Климатическая станция секретный объект.

– Ни хрена себе! И зачем мы туда прёмся? – возмутился я. – Вы, блин, луноход в кустах найдёте, так и тот разберёте на выключатели.

– Ты все неправильно понял, – ласково успокаивал меня Таволга.

Таволга был кремень!!! Уж на что Сашка поражал меня своим спокойствием, только голод чуть не превратил его в Раскольникова. Таволга же вообще не реагировал на внешние раздражители. По легенде Илью Муромца тоже никак не могли поднять с печи. Да и вообще, мой жизненный опыт говорит – все здоровые мужики добрые, их надо только регулярно кормить.

– Охрану сняли в конце перестройки. Позже станцию совсем обесточили, – продолжал Таволга. – Не растащили её только потому, что сама деревня в своё время тоже входила в режимный объект. И люди там до сих пор сознательные, своё не разрушают. К тому же коренное население деревни – староверы, а у них свои морально-этические принципы.

– А ты сам местный? – поинтересовался я.

– Нет, я попал сюда по распределению после охотоведческого факультета.

– Значит ты не Драчилов? А че тогда такой здоровый? – подсознательно, меня мелкого, угнетала такая концентрация богатырей на единицу поверхности Земли.

– Это совпадение, – рассмеялся Таволга. – А фамилия моя Старовойтов.

– А имя?

– Это долгая история, зови меня Таволгой.

– А Кукушкина?

– А Кукушкина только Кукушкиным. Другие варианты его бесят, – пояснил Таволга. – Ты знаешь, что он бывший зек, и бывает крайне неуравновешенным?

– Уже знаю. А ты не мог бы предупредить об этом заранее. Он чудом меня не убил! Ты, когда нас знакомил, назвал его Васильичем, я его с тех пор так и зову. А он-то оказывается Кукушкин! – распалялся я. – Да ты знаешь, что он сделал с Золотой рыбкой, когда она назвала его «старче»?!