Hotel Rодина

– Простите, Аристарховна. У меня, знаете ли, как раз такой случай случился сегодня. Чемодан у меня умыкнули. Есть и некоторые данные о похитителях. Это девушка, по виду цыганка или хохлушка. У неё ребёнок грудной, разъезжает она на чёрном джипе с номерным знаком 666, буквы не запомнил. Водителя, кажется, Николаем зовут.

Ясновидящая изменилась в лице, словно уксуса хлебнула.

– И это всё? Это всё, что вас волнует? Знаете, для специалиста с моим именем несерьёзно такими пустяками заниматься, чемоданами какими-то. Боже мой, виданное ли дело мне, суггестологу с именем, чемоданы искать! – криво ухмыльнулась она одной щекой.

– Так вы ж сами говорили, что умеете находить украденные вещи, – с наивным лицом сказал Караваев.

– Нет, я, конечно, могу находить, но я имела в виду вещи, имеющие некоторое, так сказать, материальное обеспечение. А в чемоданчике вашем были какие-то ценности, раритеты, дорогие вашему сердцу реликвии, и вы боитесь мне об этом сказать? – заинтересованно вперила она острый взгляд в его лицо. – Доверьтесь мне, уважаемый, я вам гарантирую полную конфиденциальность и быстрый эффективный поиск.

Она принялась нервно крутить кольца и перстни на пухлых пальцах, не сводя глаз с Караваева.

– Да какие там ценности! – махнул он рукой. – Вещи мои. Я на отдых сюда прибыл. Видите, в чём остался? Ну, так что, будем искать?

– Что мне с вами делать? – вздохнула женщина и достала из кармана многогранный хрустальный шар, блеснувший ярко в её руках. Несколько мгновений она смотрела на него, поворачивая в разные стороны, а затем изрекла:

– Так это же Наталка-хабалка! И не цыганка она вовсе, а косит под неё. Хохлушка приблудная, гонит, мол, пострадавшая из-под Чернобыля, аферистка наглючая.

– Здорово! – восхитился Караваев. – И где же найти можно эту Наталку?

– Где, где, здесь на аллее она и шустрит. Здесь её и ищите. И это всё, уважаемый, что вас интересует? – раздражённо сказала женщина. – На вас порча смертельная, а вы о каком-то чемоданчике! Страшной силы порча на вас, страшной силы! Чем дольше я с вами общаюсь, тем страшней мне за вас становится. Я, кажется, на несколько лет постарела от общения с вами, такая чёрная волна от вас исходит! А вы всё о каком-то чемодане. Не бережёте вы себя, не бережёте, а ведь это не самая дорогая процедура – снятие порчи. Можно и скидочку организовать… процентов пять-семь.

– Да шут с ней, с порчей. Прорвёмся как-нибудь, – ответил Караваев, потирая руки. – Ну, Натуля, встретимся мы с тобой, поговорим по душам, а вам, уважаемая ясновидящая, огромное спасибо, от всего сердца спасибо.

– Спасибо в карман не положишь, тем более, когда оно огромное, – сказала женщина почему-то басом.

– Сколько? – покраснел Караваев.

– Ну, учитывая ваше нынешнее положение, за такие мелочи… рублей пятьдесят достаточно будет, – ответила ясновидящая, закуривая длинную ароматную сигарету.

– Я тут поистратился. У меня столько уже не наберётся, – признался Караваев, опуская голову.

– Вот так даже? А кто вы по профессии?

– Горняк я.

–Горняк? Ну, это в корне меняет дело. Вам повезло. По тарифным расценкам нашей ассоциации скидка в пятьдесят процентов предоставляется горнякам, водолазам, подводникам, пожарным, космонавтам и ветеранам труда. Приятный кешбэк, так сказать.

Караваев вынул паспорт, взял из него двадцать рублей, из другого кармана достал пятирублёвую монету, – сдачу, оставшуюся от покупки сигарет, и протянул деньги ясновидящей. Она небрежно сунула их карман.

– Ох, уж эти горняки, вечно у них кризис ликвидности. А вы о порче подумайте. Подумайте всё же о порче, – хохотнула она, выбросила сигарету и неожиданно волчком закрутилась на месте, убыстряя вращение. Вскоре она скрылась в перевёрнутом конусе пыли, вращающемся с дикой скоростью. Что-то засвистело так пронзительно и тошнотворно, что Караваев испуганно отпрянул. Когда пыль осела, ясновидящая исчезла.

– Ведьма! – пробормотал он, повертев головой. – Что же это такое? Жвачки летают, самолёты падают, дети под землёй ползают, в людей стреляют, рикши вместо такси, гадалки куда-то исчезают? Попал ты, Тимофеевич в сказку, а до постельки гостиничной ещё добраться нужно, так, что держись, коли леших да вурдалаков встретишь. А вот Наталку было бы совсем неплохо встретить, совсем неплохо.

Он двинулся по течению людского потока. Поток этот, как полноводная река, шевелясь, шумливыми человеческими волнами, медленно продвигался по аллее, полого поднимающейся вверх.

Далеко на возвышенности, на самой её вершине, сияла зеркальными стёклами громадина отеля, отбрасывая лучи солнца; над его крышей ярко горели огромные буквы – Hotel «Rодина». Первые шесть букв были латинскими, а остаток слова «Родина» на кириллице.

– Наша Виа Делароза, – негромко сказал сгорбленный старик с клюкой, ковыляющий рядом с ним, – там на вершине наша Голгофа. Нас распнут и мы не воскреснем. По грехам нашим, по грехам воздаётся.

– Не понял, я, дедушка, ты о чём? – посмотрел на старика Караваев.

Старик ткнул клюкой в сторону отеля:

– Там собрание нечестивых патрициев и фарисеев-первосвященников, менял, банковских Иуд, кровожадных вампиров, жаждущих нашей крови, а мы агнцы для заклания.

Старик больше ничего не сказал. Сгорбившись, он брёл с горестным выражением, губы его что-то беззвучно шептали.

Караваев шёл сквозь сборище оборванцев обоего пола, сидящих или лежащих вдоль забора, закусывающих, пьющих, дерущихся, спящих. Рядами стояли попрошайки в рванье с разбитыми испитыми лицами. Они тянули трясущиеся руки, но быстро теряли к нему интерес, сообразив, что здесь поживиться нечем.

Наглее вели себя проститутки, опустившиеся женщины не первой молодости и развязные пьянчуги. Эти привязывались, нахально хватали за майку, руки, шли за ним, настырно клянча деньги, мерзко ругались, не получив подачки.

Одна женщина, ей было далеко за сорок, увязалась за ним. Из-под потёртой кожаной мини-юбки торчали худющие ноги в лиловых, вздувшихся венозных узлах. Караваев сразу прозвал её Кармен из-за красной шёлковой кофты с глубоким вырезом на плоской груди и искусственной алой розы в седых закубленных волосах. Хриплым прокуренным голосом, кривя нелепо и ярко накрашенные губы, Кармен настырно предлагала ему свои сомнительные услуги, вгоняя в краску тем, что запросто называла всё, что предлагала своими именами. С её лица не сходило злобное выражение, когда говорила, было видно, что у неё не хватает нескольких верхних зубов.

Вздрагивая от её «простоты», Караваев тщетно пытался оторваться от женщины, но она шла за ним, как привязанная. Плотность толпы возрастала. По мере продвижения женщина всё снижала и снижала тарифы на свои услуги и отвязалась от него лишь тогда, когда они упёрлись в молчаливый и плотный круг людей, глазеющих на что-то в центре живого кольца.

Задние ряды приподнимались на носки пытаясь заглянуть вперёд, люди пошустрей и нахальней протискивались в центр круга, работая руками и локтями, а круг всё увеличивался за счёт новых любопытствующих, в результате чего Караваев был зажат плотными рядами людей.

Женшина оставила его. Она ловко вклинилась в толпу и, «поливая» матом направо и налево, пробилась к центру. Но неожиданно толпа стала раскалываться. Послышался близкий вой автомобильных сирен: сюда медленно пробивался милицейский Уазик, за ним ползла неотложка.

Толпа расступалась, уступая дорогу машинам, и вскоре оголился «пятачок» вытоптанной земли, на котором неподвижно лежал на спине длинноволосый бородатый мужчина. Глаза его были открыты и смотрели в небо, мощные руки лежали вдоль тела. Одет он был в драные джинсы и майку с изображением группы «The Beatles», переходящей через улицу по пешеходному переходу. На грудь мужчины поверх майки выпростался серебряный крестик на шнурке, ноги с разбитыми пальцами были босы.

Сам не зная отчего, Караваев подошёл ближе. Застывшие глаза мужчины смотрели в небо заинтересованно, будто нечто интересное приковало его остановившийся взгляд к невидимому для других объекту. На лице застыло покойное и умиротворённое выражение.

Из подъехавшего Уазика тяжело вылезли два милиционера: молодой, с румяным лицом и явно наметившимся брюшком, и постарше – низкорослый, крепко сбитый, с угрюмым выражением лица, обильно потеющий.

Проходя рядом с Караваевым, молодой милиционер явно намеренно больно саданул его локтем в бок. Милиционеры подошли к покойнику и остановились. Молодой ткнул труп ботинком в бок, сдвинул фуражку на затылок и изрёк:

– Издох, тварюга.

Из машины высунулся водитель.

– Ну, чё опять трупак?

Милиционеры кивнули головами, задумчиво разглядывая умершего.

– Скорее бы все уже передохли бомжары вонючие, – сказал водитель и громко включил радио. Из кабины понеслось разухабистое: «Ты скажи мне скажи, чё те надо, чё те надо…»

Из неотложки вышла хорошенькая девушка в белом халате, подошла и стала рядом с милиционерами. Глянула на покойника, скривилась:

– Опять? Жрут, что придётся.

– Ну, чё, Светка, забирайте клиента. Дело ясное морг и крематорий ему родные дома, – повернулся к девушке молодой милиционер.

– Подождать придётся немного, Коля. Санитар мой Сашка, выскочил из машины джинсы сыну купить, раз такая оказия подвернулась. Сейчас подойдёт, – ответила девушка, закуривая.

– Щас! Вот ещё. У нас пять вызовов, – сказал тот, что постарше и, повертев головой, повёл дубинкой в сторону застывшего Караваева.

– Слышь, бомжара, давай сюда, да поживей, – прикрикнул он.

Забыв, в каком он виде, Караваев изумлённо коснулся рукой груди и пробормотал растерянно:

– Это вы мне?

– Тебе, тебе, не придуряйся, клоун, – сказал милиционер и, выхватив в толпе цепким взглядом замешкавшегося оборванца, крикнул и ему:

– И ты сюда, отребье.

Тот, не мешкая, подбежал к милиционеру и покорно стал недалеко от него.

– Ты чё не понял? Сюда давай, я сказал, – закричал на мнущегося Караваева милиционер.

Караваев подошёл и обиженно сказал:

– Я не бомж, я…

– Ну да, ты у нас премьер-министр и олигарх, – оборвал его милиционер. – Забыл вкус резиновой дубинки?

Оборванец незаметно толкнул Караваева локтем в бок, тот быстро глянул на его фальшиво услужливо-преданное лицо и не стал больше пререкаться с милиционером.

– Значит так, – сказал милиционер, – берёте носилки и относите труп в машину, после свободны.

– Ты не ввязывайся, – просветил Караваева неожиданный напарник по пути за носилками, – у мента этого погоняло «Пиночет». Зверюга! Подлечит дубинкой по почкам, будешь потом ссать кровью. Молчи и со всем соглашайся.

Они принесли носилки, положили их рядом с телом и немного замешкались.

– Вы, чё не пили сегодня? – заорал молодой милиционер. – Грузите, грузите – он уже пованивать стал.

– Сейчас, сейчас, начальник, – засуетился бродяга.

Он перекрестился, нагнулся, закрыл глаза покойнику и скомандовал:

– Бери, кирюха, за ноги, я – за голову.

Погрузив погрузили тяжёлое, влажное и деревенеющее тело на носилки, они подняли их, но тут старший милиционер, наблюдавший за ними, указал на Караваева дубинкой.

– А ты, премьер-министр, после ко мне.

Караваев покорно кивнул головой. Они с бродягой отнесли носилки с телом в машину и тот, сорвав с шеи покойника крестик, сказал смущённо:

– Ему он уже не нужен, отмучился. А нам, брат, с тобой лучше смыться, пока Пиночет нас не видит.

Караваева не нужно было уговаривать. Они бегом вклинились в толпу, быстро смешались с разномастной публикой и довольно скоро потеряли друг друга из вида.

Караваев пробился на обочину в надежде найти место поспокойнее и перекурить, но тут очередной проситель с редкими волосёнками на лысом черепе, прилипшими к подживающим коростам, со страшным лицом в кровоподтёках и безобразно проломленным носом, схватил его за руку. Придвинувшись к нему близко, обдав запахом давно немытого тела и дичайшего перегара, он прохрипел:

– Подай, браток, человеку на льдине, на пропой ещё живой души.

Караваев высвободил руку и хотел уже сменить место, чтобы отделаться от попрошайки, но что-то его остановило. Он вглядывался в это обезображенное лицо, а тот бормотал, глядя куда-то вдаль застывшим и бессмысленным взглядом:

– Не пожалей копеечки, браток, на пропой ещё живой души. Льдину оторвало – беда! Дрейфую. До берега далеко, до людей – ещё дальше. Страшно, браток, холодно, голодно. Все погибли, я дрейфую… дай копеечку на пропой живой души…

«Голос!» – осенило Караваева. Человек говорил голосом до боли ему знакомым. Голосом, который нельзя было спутать ни с каким другим, только хрипотцы и надломленности добавилось в этот своеобразный голос. Это был голос добрейшей души человека Лёши Лысенко его соседа по лестничной площадке, с которым он много лет был в дружеских отношениях.

«Такого и мать родная сейчас не узнала бы», – думал он, продолжая разглядывать оборванца, пытаясь найти в этом лице хоть какое-то сходство с Алексеем Лысенко. Но единственное, что кроме голоса напоминало о соседе – это крепкий, ещё не потерявший формы крепкий торс.

А мужчина топтался на месте босыми ногами и продолжал монотонно бормотать. Кажется, он позабыл о Караваеве, а обращался теперь к какому-то невидимому объекту за его спиной. Был он в рваной тельняшке, заправленной в красные спортивные штаны с белыми лампасами, по которым шла надпись Royal Canin.

«Нет, это просто совпадение, – засомневался Караваев. – Бывают же голоса похожие? Когда же я с Лёшей виделся-то в последний раз? В 1994-м? Да, в девяносто четвёртом. Он тогда съезжал от нас. На юга подался в город Будённовск, жена у него из тех мест. Зимой это было на Богоявление. Провожали честь по чести всем подъездом. Он писал нам из Будённовска регулярно. Писал, что устроился хорошо, работает тренером, жена акушеркой в роддоме, купил дом. Правда, после лета девяносто пятого перестал писать и на наши письма не отвечал».

Тут он вспомнил, что у его соседа на тыльной стороне правой ладони была татуировка – якорь, а под его рогом, по овалу надпись «Североморск – 1967». Он взял бродягу за разбитую опухшую ладонь. На руке синела та самая наколка!

– Алексей Петрович? – тронул он человека за плечо.

Тот вздрогнул и, словно очнувшись, задрожал, уставился на него расширенными глазами.

– Алексей Петрович, – повторил Караваев, и горячая волна жалости прилила к сердцу. – Это я, Иван Тимофеевич Караваев, сосед ваш. Узнаёте меня? Вы в двадцатой жили, а я в двадцать второй квартире. Мы с вами в шахматы по выходным играли, вы почти всегда у меня выигрывали. Помните наш дом по улице Октябрьской? Сынишку моего Андрюшку? Вы всё чемпиона собирались из него сделать, он хорошо играл. Что случилось, Алексей Петрович, дорогой? Вы же писали исправно, потом вдруг перестали. Что с супругой вашей Прасковьей Ивановной, Панечкой, как мы её все звали? Сынок ваш Алёшка, где он? Да не молчите, пожалуйста. Рассказывайте, рассказывайте! Что стряслось, как вы здесь оказались?

Несчастный встревожено мычал, дрожал, топтался на месте. На мгновенье в его мёртвых глазах что-то ожило, вспыхнул живой свет, но тут же погас, и он, как заведённый, снова захрипел:

– Оторвало льдину, браток… сгинули товарищи… один я… один… дай… хоть рублик пропащей душе… не увидеть мне уже берега, не увидеть… сгину я… сгину… оторвало… дай… льдину… оторвало… далеко до земли… сгину…

Он стал заговариваться. Караваев с горечью смотрел на него, начиная понимать, что человек этот безумен и бесполезно о чём-то его расспрашивать, да и засомневался он уже в том, что это Алексей, думая: «Мало ли моряков в 1967 году сделали себе такие татуировки во время службы в Североморске?»

Он достал свои последние пять рублей и протянул бродяге.

– Возьми, друг. Больше у меня нет. Бери, бери. Не знаю, сосед, ты мой, не сосед. Да и неважно это. Что же жизнь с человеком сделать должна была, чтобы он вот так, как ты выглядел? Вот ведь беда! Бери, бери деньги, что ты застыл и дрожишь, бедолага? Бери, друг…

Бедняга смотрел на него непонимающе по его грязной, изуродованной щеке текла слеза. Караваев вложил ему в руку монету, а он неожиданно порывисто схватил его руку и прижался к ней сухими треснувшими губами. Караваев, смущаясь, высвободил руку, а человек с голосом Алексея Лысенко, припадая на одну ногу, втиснулся в толпу и исчез.

Забыв, что он хотел перекурить, Караваев пошёл вверх по аллее. Он шёл и думал о горькой, печальной участи всех этих обездоленных людей, которых здесь было так много. Людей, теряющих человеческий облик, бродящих, как неприкаянные тени, как какие-то инопланетяне или мутанты из современного фантастического фильма, к которым все уже давно привыкли, как к бездомным кошкам и собакам, как к реальности пусть и неприятной.

Он даже не понял, как это произошло. У столика, вокруг которого собрались хорошо одетые парни с подозрительно невинными лицами, девица с подбитым глазом сунула ему в руку игральные кубики и фальшивым голосом запричитала:

– Ну, наконец-то! Нашёлся, наконец, счастливец! Тысяча процентов, что сегодня ваш день, молодой человек. Сорвёте хороший куш и отлично поправите своё финансовое положение. Ставка минимальная сто рублей, но выигрыш может достичь миллиона.

Расстроенный встречей с несчастным безумцем и находясь ещё под впечатлением от этой встречи, пробудившей в нём воспоминания о жене, сыне, соседях, той жизни, когда он был молод и счастлив, он растерянно топтался с игральными кубиками в руке, а девица красочно и жарко увещевала его сделать ставку.

Он повертел головой и тут увидел «цыганку», – ту самую, обворовавшую его. Она гадала по руке симпатичной девчушке в короткой маечке, из-под которой был виден живот. Выпучив глаза и приоткрыв рот, девушка, заворожено слушала гадалку.

Он вернул кубики опешившей девице, расталкивая людей пробился к «цыганке», схватил за локоть и издевательски проговорил:

– Здоровеньки булы, чайоре, хохлацкого разлива. Сколько верёвочке не виться, а конец обязательно будет. Сам никогда не воровал, а воров всегда не уважал. Гони чемодан, Наталка-Полтавка.

Он хотел добавить, что сейчас милицию вызовет, но вспомнив свою недавнюю встречу со здешними представителями правопорядка, передумал и закончил свою тираду так:

– Начистил бы морду твою воровскую, да женщин не приучен бить, так что давай чемодан и разойдёмся, как в море корабли. Хотя забыть, как ты подлюче со мной обошлась, Натулечка, я ещё долго не смогу.

Ребёнок на руке гадалки рассмеялся:

– Салют, Тимофеич! Опять встретились, значит. Рад тебя видеть, дружище, без петли на шее. А я, как и говорил, вперёд этой шалавы сюда добрался. Ты с ней не связывайся, она больная на всю голову.

Караваев с опаской глянул на ребёнка-крота и повторил строго, сжимая руку воровки.

– Чемодан, чернобровая, чемодан.

Она, однако, совсем не испугалась. Не отпуская руки девушки, которой гадала, расхохоталась.

– О-ба-на! Объявился наш шахтёр. Удивляюсь я вам, шо вы лезете всё время под землю чертей булдачите спать им не даёте? Ладно бы вам за это платили, так нет, вас за лохов держат, а вы прётесь и прётесь под землю. В чём тут прикол, шахтёр, с чего тащитесь? Ты руку мне раздавить удумал? Я же женщина, в конце концов, и мать. Да, не дави же, дурак, синяки будут! (Караваев засопел недовольно, ослабил нажим, но локоть не отпустил). Ох, и напужал ты меня, дядечка, ох, и напужал, я чуть не описалась от страха. Чемоданчик, значит, пропал у тебя, да? Тот, шо на полочке лежал? С трусами штопанными?

Караваев покраснел. Вокруг них собирался любопытствующий народ.

– Ай-ай-ай! Беда-то какая у человека, товарищи, – продолжила цыганка громко. – С виду не старикашка ещё, а за старьё зубами цепляется. Да твоими тряпками, дядя, полы стыдно мыть. Хочешь я тебе сейчас дюжину турецких плавок одноразовых куплю, а то смотреть на тебя страшно так ты распереживался? Тебя ж кондрашка сейчас хватит. Успокойся, успокойся, болезный.

Она подмигнула девушке, та икнула и растерянно хихикнула, а воровка прошипела напористо и зло:

– Отпустил руку, дурак.

И Караваев почему-то покорно отпустил руку.

– Вот так лучше будет. Свидетели у тебя есть, дядя? Врубаешься в ситуацию, недоумок? Я, да ты, да водитель, ещё ребёнок, но он не в счёт – он крот наполовину. Тут всё не в твою пользу, придурок. Понял? Так, шо, дёргай, давай. Противно на тебя смотреть, раздолбай. Уши не надо развешивать, искатель чемоданов. Ну, ты, шо, не понял? Не обламывай мне мой бизнес. Да, шо ж это такое, товарищи, а? Упёрся, как баран! Свали поскорее с моих глаз! Люди, гляньте-ка на этого барбоса небритого! – заключила она раздражённо.

Задохнувшись от ярости Караваев смог только выдохнуть «Ах, ты…», но тут, как из-под земли появились два дюжих амбала с одинаковыми печальными бульдожьими мордами. Они без лишних разговоров заломили ему руки за спину и повели вверх по аллее, как тараном, разбивая плотные ряды людей его головой.

Через некоторое время «близнецы» отпустили его. А он, захлёбываясь от обиды, попытался им объяснить, что с ним произошло, но один из них положил тяжёлую руку ему плечо и устало сказал:

– Не лезь, батя. Можешь ненароком железа в организм схлопотать.

А второй добавил:

– Потерял – не плачь, нашёл – не радуйся.

Амбалы растворились в толпе, а Караваев остался стоять чуть не плача, посреди шевелящейся аллеи, чувствуя себя абсолютным нулём. Скользкой змеёй душила обида: какая-то мерзавка, действуя с наглым смешком, будто он и не человек вовсе, а червяк какой-то, которого можно просто раздавить, втоптать в грязь, унизила его и оскорбила второй раз за день, обошлась с ним, как с презренным жалким ничтожеством, не имеющим никакого права голоса! Никогда ещё за всю свою жизнь он не был так унижен и оплёван. Настроение и так неважное упало до нулевой отметки. Ощущение безысходности, бессилия, бесправности охватило его, и как следствие возникла апатия, усталое равнодушие, злость и усилившаяся внутренняя тревога.

Кто-то легко коснулся его плеча. Вздрогнув, он обернулся. Перед ним стоял гладко выбритый старик в старом, но чистом костюме, на лацкане пиджака был прикручен институтский ромбик и пионерский значок.

Погладив его по плечу, он участливо произнёс:

– Не расстраивайтесь, товарищ, я всё видел. Моему возмущению и негодованию нет предела! Это полнейший либеральный беспредел, товарищ! Вот он злобный оскал капитализма! Вот такие вот «господа», как эта гадалка, хамка и мерзавка под бандитской защитой мнят себя, понимаешь, хозяевами жизни. Но они не догадываются, что роют себе яму, которая их же и поглотит. Время «икс» близится, товарищ! Когда оно наступит, мы их всех зароем в эту яму и катком прокатаем, чтобы памяти никакой о них не осталось! Гений двадцатого века Владимир Ильич Ленин предупреждал нас, говоря, что угнетённый класс, который не стремится к тому, чтобы научиться владеть оружием, заслуживает того, чтобы с ним обращались как с рабами. Мы рабами быть не хотим, а час расплаты близится, товарищ. Всей этой сволочи мы, совсем скоро, укажем их истинное место.

– Кто это – мы? – спросил Караваев.

– Мы – это НРСПСО, Народно-Революционный Союз Патриотических Сил Отчизны, – понизив голос и озираясь, ответил старик.

Он наклонился к его уху и добавил шёпотом:

– Вы можете прямо сейчас вступить в наши ряды. Вступительный взнос мизерный, чисто символический – всего десять рублей, так сказать, на мелкие организационные нужды партии, а я вам дам нашу программу и удостоверение выпишу. У нас скоро съезд будет, мы вас приглашаем.

Он замер в ожидании ответа, пытливо вглядываясь в пасмурное лицо Караваева, а тот, взглянув на часы, отодвинул агитатора, устало проговорив:

– Где вы раньше-то были, товарищи, со своим мудрым Лениным, когда Гайдары с Чубайсами дербанили страну? – и двинулся вперёд.

Он влился в человеческий поток, но далеко не продвинулся. Где-то впереди затрещали выстрелы, пахнуло порохом, ветер донёс раздражённый гул голосов, выкрики, невнятный собачий лай. Движение шумно бурлящего людского потока неожиданно замедлилось и вскоре, будто вода, встретившаяся с запрудой, замерло, закипев раздражённым гулом у преграды.

Толпа затопталась, закачалась волнами, как хлебное поле под ветром. Передние ряды встретились с какой-то непреодолимой, и, по всему, опасной преградой. Недовольно и шумно галдя, человеческий вал сумбурно откатывался назад, потащив за собой задние ряды, а вместе с ними и Караваева.

Основательно помятого и с отоптанными ногами, его вынесло к бетонному забору, где ему удалось притулиться среди плотно сидящих на корточках людей. Он прикурил от сигареты соседа справа, жадно затянулся и спросил:

– Что за беда там впереди, не знаешь?

– Маски шоу. Плановое мероприятие по прессовке торгашеского племени. Ненасытная эта братия втихаря приторговывает наркотой и оружием. Быстрая прибыль – мечта любого торгаша, отказаться от неё этот жаднючий народец не в силах. По молитве живут: «деньги не пахнут», не замечая, что, извлекая так называемый чистоган из дерьма, начинают смердеть при жизни, – ответил мужчина.