Закат раздрая. Юрий Данилович (1281 – 1325)

Сергей Брацио

Закат раздрая. Юрий Данилович (1281 – 1325)

«…уби во Ордѣ великого князя Юрья Даниловичя Московьскаго, внука Александрова, правнука Ярославля, праправнука Всеволожа, препраправнука Юрья Долгорукаго, пращура Владимера Мономаха, прапращура Ярославля, препрапращура великаго Владимера…». Патриаршия или Никоновская летопись

Юрий (Георгий) Данилович (1281 – 1325) – старший сын Даниила Александровича, внук Александра Ярославича Невского. С 1303 года – князь Московский. С 1318 года – Великий князь Владимирский. С 1322 года – Новгородский князь.

***

Взметнулась ласковая осень

Листом багряным над Москвой,

И её помысел несносен –

Зимой смениться меховой.

Пока ж тепло. На ножке ножкой

Качая, нервная немножко,

Студентка, скрывшись от забот,

В кофейне давность познаёт.

Поодаль маркеты и банки.

Толпой заполненный гудит

Зубатый вестибюль Таганки.

И электробус-неофит

Несётся рядышком по делу,

Дитя наук, решений смелых,

Людей мчит в чреве синевы

Под вихрь листвы по мостовым.

А здесь конспект, учебник рядом.

В историю нырнув сполна,

В былое любопытным взглядом

Она стремится – старина

Пред ней предстала, и девица

На двух героев наших злится.

Лишилась юности забав,

О бедах давности узнав.

Два князя. Две судьбы. Два града.

Когда б в единстве Тверь с Москвой

Смогли б ради Руси поладить,

Забыв о сваре роковой,

То став в ряду держав могучих,

Враждебных орд развеяв тучи,

Страна прошла бы путь большой

К величью краткою тропой.

Но у судьбы свои затеи.

Четырнадцатый век суров.

Кровавым всплеском багровея,

Родных1 он обратил в врагов.

Мирное время

Шесть тысяч восемьсот десятый2

Вошел во княжеский удел.

Потоком катастроф объятый

Он в памяти людской осел:

От бурь деревья невесомы

Взлетали ввысь, рвало хоромы,

Побита жатва, мор скота3,

В амбарах злая пустота…

1

В клуба́х багряных небо выло,

Лохмотьями бурлила мгла,

Искря чудовищным кадилом,

Комета над Москвою шла4.

И рослый Юрий в ночь сурово

Глядел, в сени́ родного крова

Слова напутствия ловил,

Еще был жив князь Даниил:

«Переяславль Москве завещан5.

Там ждут тебя. Возглавишь град.

Но бедствием семейных трещин

Мой брат Андрей6, увы, зажат.

Он Клещин7 мнит в мечтанье шалом

Оставить под своим началом.

Как зверь гневлив великий князь,

Храни же мир вооружась».

Отца доверием растроган.

Подня́лся ражий великан,

Со лба откинув медный локон,

Склонился, счастьем обуян.

Пусть глас сомненья и не слышан,

А все ж хотел, чтоб князь был ближе,

И чтобы походя, впроброс,

Помог решить любой вопрос.

Чтоб как всегда – незримо, тихо,

Без страха явного, шутя,

Любое жизненное лихо,

Отец отвёл бы от дитя.

Пусть валит сын быка ударом,

А всё ж ребенком в рвенье яром,

Не зря на силу молодых,

Охота до седин своих.

Умчался сына поезд пышный,

Не зная, что ему с отцом

Не даст увидеться Всевышний,

Уж ни с живым, ни с мертвецом.

2

Переяславля виды чу́дны.

С валов пейзаж: закатом ткан,

В лесах прибрежных изумрудный

Лежит Залесский океан.

Дыхание дубрав кудлатых,

Резьбой богатые палаты.

Встал Юрий в радостной молве

Переяславля во главе…

К беде от счастья путь короткий,

Слезой горячей взор затмило,

Когда известьем словно плеткой

Ожгло о смерти Даниила.

В душе кипит сыновье горе,

В сознанье долг с любовью спорит.

Вскочил, отдавшись естеству:

«Домой! Прощаться! На Москву!».

Но к князю ближняя дружина

Впустила Переславля знать.

В покои чередою длинной

Вошли, чтоб Юрья умолять:

«Негоже, княже, нынче ехать.

Андрей в Сарае. От успеха

Его радений пред Ордой

Зависит будет ли покой».

Бояре пали ниц с мольбою:

«Вдруг хан Андрею даст ярлык?

Хотим на веки быть с Москвою,

Ведь князь по-царски пообвык,

Что не по нём, карать нещадно,

И так Дюденевские8 пятна

Марают княжескую честь.

Что коль на стол твой всхочет сесть?».

Не отпустил народ на тризну9,

И Юрий вынужден признать,

Переяславль сдав, укоризну

Отца бы вызвал. Будет рать

Опять с Ордою и Андреем,

Наследье обратив трофеем,

Иль миром нынче порешат –

Его долг защищать свой град.

3

Постель бессонницей примята.

Гневлив в хмелю князь – пил опять,

Когда брательников плеяда,

Завет отцовский выполнять

Сошлась с дружинами своими,

Бесконными и верховыми,

Чтоб быстро развернув войска,

Можайск примыслить на века.

«Негоже, брат, гасить нам горя

Ковшами кислого вина.

Андрей с Орды вернётся вскоре.

Отцом же приобретена

Можайска ширь10, но Святослава11

Упрямство не отда́ло права», -

Увещевает брат Иван.

И Юрий встал – отёчен, пьян.

Поправился холодным квасом.

Присев со вздохом на кровать,

Перекрестился. Сиплым басом

Воскликнул громко: «Умывать!».

Пока в себя приводят князя,

Из норм приличия вылазя,

Главой макая в крепкий жбан,

Расскажем, кто такой Иван.

Еще он юн12, но норм отцовских,

В уменьях княжеских удал,

Из всех Данилычей Московских

Любовь к земле всерьёз впитал.

Он сызмальства следил за теми,

Кто нёс в обыденной системе

Отцу старанья помогать

В уделе строить благодать.

Есть старшие в семье Ивана:

Брат Саша, Дмитрий, Юрий-князь.

Есть младшие. Но дух и слава,

Как будто жаждали попасть

Не всем, сообразно их сану,

А больше прирасти к Ивану,

Пусть сам не сознавал пока,

Судьбины скорой кувырка.

Но всё он видит, всё заметит,

Кто сеет рожь, пшеницу жнёт,

Кого отправить на рассвете

Для разноплановых работ.

Коней ковать – подковы ста́ры,

Готовить к осени амбра,

Дружине дать в дорогу снедь.

Все до распутицы успеть.

Но пусть Ивана роль достойна,

Все ж Юрий нынче наш герой,

И в цепь событья встанут стройно,

Тропой петляя вековой.

Лишь скажем для интриги пущей,

Что в недалеком уж грядущем,

В его стремленье за мечтой

Зовут Ивана Калитой13!

4

В сиянье бро́ни14 золочённой,

Гарцует Юрий на коне.

Крестом и древнею иконой

Благословлён. С ним наравне

Из града братья выезжали,

Хвалясь сияньем русской стали

В игривых солнечных лучах

На крепких кряжистых конях.

Комонных15 ход неторопливый,

Пешцо́в16 пределы не видны,

Живые с присвистом мотивы,

Обозы на́добью полны.

Похода цель бойцам понятна,

Забрать родное безвозвратно.

Ведет Московский Юрий рать

Можайск к уделу примышлять.

Во времена раздрая, свары,

Когда повздорили свои,

Любая встреча ратью ярой

Стать может, жизнь перекроив.

Но здесь не будет битвы страшной,

Не бьют Можайск, не топчут пашню,

Покой людской не возмутят,

Не грабят град, не жгут посад.

Полки, приблизившись ко граду,

Открытых врат узрели пасть.

Из них священство вышло кряду

Всем клиром, истово молясь.

Признав московское начало,

Засада17 ратиться не стала –

От жертв возможных городясь,

В полон пошел можайский князь.

Наказ Данила исполняя,

Не пал ни конь, ни человек.

Без дозволения Сарая

Можайск с Москвой теперь навек.

5

Во злато роща приодета.

Убрали пышные хлеба.

Смурна́я хмарь сменяет лето.

На гу́мнах с песней молотьба.

Пока дожди не зачастили,

Пока стезя в пушистой пыли,

Распутья зыбени страшась,

С Орды спешит великий князь.

Он шел с сарайскими послами,

Нес ярлыки на княжий съезд.

В Переяславле ожидали

Андрея поезда приезд.

Бог весть, что там Орда решила,

Какого Рока ждать посыла,

Князь Юрий к худшему готов,

Скопивши в городе бойцов.

Собрались дети Даниила,

Боясь, что бой неотвратим,

Тверской Михайло, но кормила

Держал митрополит Максим,

Святитель Киевский и Русский

Перетерпев пути нагрузки,

Что тоже волею небес

В Переяславль пришёл на съезд.

По чину во главу застолья

Садится чопорно Андрей.

Внешне благой, но исподлобья

Косится на младых князей.

По две руки Орды посланцы,

В закатном зареве багрянца

Чванливо пьют, хамят, бузят,

Глодая кости жеребят.

Поодаль чуть, по двум сторонкам,

Данилычи расселись в ряд.

Степенный разговор негромкий,

Достойно, медленно едят.

Без бро́ней – так велят устои,

Но и без них видать, что вои18

Сейчас за пиршества столом,

Едины думой вчетвером19.

Не объедаясь, не пьянея,

В седатой мудрости любим,

Как раз насупротив Андрея,

Воссел митрополит Максим.

По шуйце20, рядом со владыкой,

Удельный князь Твери Великой –

Михайло Ярослава сын

Съезд взглядом обводил незлым.

Пришел момент знакомства ради

Михайлов образ воссоздать,

Чтоб на Тверского князя глядя,

Руси ожившей вспомнить знать.

Он Александру21 был племянник,

Андрею стрыйчич22. Многогранник

Родства его надёжно вёл

В наследники на велий23 стол.

Михайло княжествовал ладно,

Окрепла, процветала Тверь.

И пусть на воле ига пятна,

Но люди верили – потерь

Побольше было б от Сарая,

Коль правил князь не уступая.

Любим Михайло, но к беде

Тверской опаздывал везде.

Взять хоть Дюде́невы нападки24.

Пока свирепствовал монгол,

Михайло размышлял с оглядкой –

Дюдень пожёг Русь и ушел.

Пошёл великий князь на шведов,

Михайло в помощь, сна не ведав,

Ландскро́ну-крепость воевать,

Но без него свершилась рать25.

Он словно припозднился в главном –

Родился в беспокойный век.

В установленье стародавнем

Судьбину видел, но разбег

Те побужденья набирали,

Чтоб Русь крепить по вертикали,

Иначе может князя власть

С подгнившей лествицы26 упасть.

Теперь, собравшись в Переславле,

Руси встревоженная знать

Ждёт как сейчас вопрос поставлен,

И прошлым сборищам под стать27

Не обратится ль толчеёю

И потасовкою большою.

Под недоверие окрест

Переяславский начат съезд.

И в этот раз ненужной сечи,

Смогли счастливо избежать,

Спасая жизни человечьи,

Воды рудой28 не тронуть гладь.

Андрей не стребовал размены,

На все Даниловы уделы,

Хоть отступать и не привык,

Привез для Юрия ярлык29.

Никто не знал, что только год

Всех отделяет от невзгод.

Вызов

День шел за днём. Часы покоя

Сменялись временем труда.

Данилычи притихли строя,

Да пировали иногда.

Но вот в Москву молва примчалась,

Угас Андрей30, не видя старость,

На стол владимирский решил

Воссесть сородич – Михаил.

В уделах тихо возроптали.

Покуда тризна в Городце,

Всплакнув для вида в ритуале,

Бояре в вечной хитрице,

Считая, что в подлунном мире,

Чем ближе князь, мошна тем шире,

Ища заступника, теперь

С столицы выехали в Тверь.

Акинф из них старшой боярин31.

Немолод, злобен и спесив,

Серебролюбен и коварен,

Других приятелей сманив,

Решил, что Тверь ярлык получит,

И перед ним тот самый случай,

Когда, хоть возрастом и стар,

Проби́л час получать хабар.

Тому б и быть так, но похоже,

Судьбу рисуя, Небеса

Решили, что для русской дрожи

Уходит время. Начался

Этап глубоких изменений,

Когда за холодом весенний

Идёт разгон: на власть решась,

Оспорил стол Московский князь!

Откуда у Москвы есть право,

Если же лествицы канон,

Диктует прямо, безвозбранно,

Что стол за Тверью, и лишён

Другой надежды, бед не клича,

Древнейший нарушать обычай?

Имел возможность Даниил,

Но, к сожаленью, не дожил.

Отцовских Юрий прав запросит!

Пусть хан решит кому отдать

Ярлык, и пусть почи́ет в бозе

Закон отживший. Вдругорядь

Свои изобретут догматы –

Обноски хворями чреваты.

Знать устарели, не нужны

Умы днепровской старины32.

Нет толка в замысле без дела,

И вот решенью в аккурат,

Волненья растравив умело,

По всей Руси гонцы летят!

К одним с добром, к другим построже.

Орды подкуплены вельможи

Мешками с русским серебром,

Чтоб Юрью помогли тайком.

Все города Руси вскипели33!

Одни за Тверь, кто за Москву,

И в каждом значимом уделе

Различно приняли молву.

Одни хотели, как в гробнице,

За лествицей трясясь укрыться.

Другие жаждали взамен

Для русских княжеств перемен.

Князья, как требовал Раздрай,

На суд отправились в Сарай.

Акинфово побоище

В Орду Михайло едет первым,

Боярам передав наказ,

Чтоб Юрья путь в Сарай был прерван,

Напасть тайком, чтобы увяз,

Надежно скованный борьбою

С засадами под Костромою.

Но угадав беды эскиз,

Вперёд отправлен брат Борис.

После спокойного этапа

Бесчестья сшибки начались,

Бесславно, грубо, криволапо

Пленён доверчивый Борис.

Дружину перебили люто,

В Тверь пленника свезя, покуда

Сам Юрий, словно невзначай,

Другим путём ушёл в Сарай34.

1

Иван, оставшись за старшого,

Любимым делом занят был -

Отвлекшись съездом ненамного,

Вернулся снова к тем, кто мил:

К мехам усохлым, что нежданно

Увёз старшой подручным хана.

К амбрам, что должны питать

Москвы родной и чернь, и знать.

В такой серьёзной суматохе,

Всё просчитав, устав вконец,

Уверился – дела неплохи,

Но тут к нему влетел гонец.

Пока князья на суд отбы́ли,

Тверские по подмёрзшей пыли

Не останавливаясь шли,

Переяславской взять земли.

Полков не счесть. Земля остыла.

Акинф ведёт, забывши стыд,

Чтоб град забрать под Михаила,

Пока в Москве юнец сидит35.

Но возраст смётке не помеха.

Дружине клич – всем быть в доспехах,

Ближайшим воям ехать враз,

Остатним ратям ждать приказ.

2

Чуть свет Иван в Переяславле.

К Москве с доверьем местный люд,

Сряжают город к страшной травле,

Не подготовишься – сомнут.

Усилить брёвнами ворота,

Как план защиты проработан

Проверить, ведь любую пядь

К осаде нужно укреплять.

Под молодым снежком игривым

В застывший Клещина простор

Ручьёв замёрзшие извивы

Вцепились, только до сих пор

Не устоялся лёд надёжный.

Иван подумал осторожно:

«Сюда бы немца – дурака,

Что прежде дед макнул слегка…».

Со стен, заботой увлечённый,

Узрел – не весь закончен труд.

Вдруг видит тёмные колоны,

Акинфовы войска идут,

Взметая снег с дорог плутавших.

Не в радость воинам вояж их,

Но так распорядился князь,

А значит – в бой, костьми ложась.

Тверских-то сил до небосклона,

Переяславль в осаду взят.

В Москве стовёрстно, отдалённо

Полки стоят, и если в град

Пришлёт гонца, то всею силой,

Что зло Акинфа разъярило,

Всей мощью воев, всей Москвой

Ответят на набег тверской.

Но обложили город крепко,

На каждой тропке стерегут.

Тверда враждебных звеньев сцепка,

Пытаться лезть – напрасный труд,

И сквозь осаду не пробиться.

Ни человек, ни конь, ни птица

Не могут войск преодолеть.

А в городе кончалась снедь.

Как свечи вспыхивали крыши

От стрел горящих тут и там.

Тушили. Но другие, ближе,

Взгорались. Тихо по церквам,

Упав пред ликами святыми,

В лампадок и лучинок дыме,

Народ молился, сбившись в клеть,

О том, чтоб всем не погореть.

Нельзя ждать милость от Бога,

Не предприняв геройских дел.

Иван, созвав дружину, строго

Бойцам прибли́женным велел –

Двум сотням, смелым поневоле,

Отвлечь врага, отдавшись доле:

«Гонцов в Москву! Акинфа рать,

Собрав отряд, атаковать!».

Все вои двинулись к воротам.

Героев на Руси не счесть!

Но с риском в бой пойти налётом

Немногим даровалась честь.

Нытьём ворот покой встревожен,

Мечи летят из крепких ножен,

На братьев ближних из Твери

Комонным приступом пошли.

Ударив каплей в море силы,

Гонцов отправили в Москву.

Успеха перспективы хилы,

Когда сквозь битву, наяву,

Как в страшном сне, не зная местность,

Ползут посланцы в неизвестность

Разнонаправлено, поврозь,

Лишь уповая на авось.

Дойдут или нет? Да кто ж их знает!

Иван предпринял всё, что мог.

Отряд тем часом погибает.

В гортани затаив комок,

Сквозь пелену от слёз мятежных

Смотрел как тонут, словно в стрежнях,

Во тьме врагов, и снег пунцов

От крови славных храбрецов.

Рукой махнул – дружина на́конь.

Нет мочи княжичу терпеть.

Рванули с места! Хро́мый дьякон,

Услышав как повыла плеть,

Во брони с большего рамена,

Хоть и налёг самозабвенно,

У врат замешкался с замком.

Успел открыть. Упал ничком…

Дружина кинулась на пришлых,

Иван отряда во главе.

Сценарий боя не измышлен,

Надсад, лицом побагровев,

В сраженье мчатся наудачу:

Отвлечь, отбить, решить задачу.

Мечей увидев сотни бритв,

Акинф опешил отступив.

Попятились ряды тверские,

Внезапностью порядок смят,

Булат привнёс перипетии,

Спасая доблестный отряд.

Хоть и прореженный изрядно,

Со скоростью невероятной

Отряд, неравный уж двумстам,

В галоп пустился к ворота́м.

Ивана гридь36, закрывши с тыла,

Обрушив на злотворцев гнев,

Уставших воев пропустила,

В ворота следом залетев.

Кто без коней, не так поспешен,

Последний забегает пешим.

Запором звякнул хромый дьяк,

Вздохнув свободно, сел, обмяк.

Спасли друзей! Спасли героев!

Дружину чаркой удостоив,

Иван к бойцам, хвалить за смелость…

Осада ж никуда не делась.

3

Враги. Осада. Злые битвы.

А кто является врагом?

Те, кто с тобой един молитвой,

Но в бойню грешную влеком?

Кто сам, жену в Москве сыскавши,

Дочь замуж на Москву отдавший?

Его ведёт, ища нажив,

Забывший срам и честь Акинф.

И час от ча́са, день от ночи,

Заполоняя всё окрест,

Переяславским смерти хочет,

Прикрыв для снеди в город въезд.

Границы жизни-смерти тонки,

И люди, словно шестерёнки,

Познавши бытие едва,

Судьбины крутят жернова…

Москва ж молчит. Москвы не слышно,

И каждый божий день осад

Бессилием грозит, и хищно

На княжича войска глядят:

«Стоять – слабеть! А есть ли польза

На стенах под осадой ползать?

Ведь если помощь не придёт,

Пошто мечтой кормить народ?».

Иван на ближних смотрит строго:

«Дружина в сущности права -

Не удалась гонцам дорога,

Похоже промолчит Москва».

И с каждым днём всё меньше силы,

Всё меньше воеводы милы:

«Коль голод свалит на кровать,

Не лучше ль в битве погибать?

В чём смысл пасть в голодном граде,

Ослабнув в косности осад?».

Иван коня по гриве гладит,

Глаза решимостью блестят.

Дружина всколыхнулась с края,

Приказ безгласный понимая.

Чтоб в битве ярой честь постичь,

По Переславлю брошен клич!

Все, чья рука покуда держит

Свой меч, кто мог поднять копьё,

Смертельных не боясь издержек,

Пришёл, чтоб защищать своё:

Юнец, что мать не отпускала,

Старик, с трудом неся зерцала37,

В чрезмерной брони хромый дьяк –

Гремят мечами натощак!

Иван сигнал даёт к атаке.

В молчанье погрузилась рать.

В братоубийственном во мраке

Недолго смерти лютой ждать…

Ворота сходу распахнули,

Стремглав, в безжалостном разгуле,

На злополучных из Твери

В атаку смертную пошли!

Акинф готовился к нападкам,

Ивана смелых ждав атак,

Осаду выстроил порядком…

Отчаянья не ждал никак.

А тут из всех ворот детинца38,

Готовы в небо возноситься

Бойцы, как будто в Рай спешат,

Врубились в полчища осад!

Тверские, отступая, бились,

В кашицу превращая наст,

Обмякший берег снова илист,

Лёд слишком тонок, выдь – придаст.

Тогда Акинф приказ озвучил,

Чтоб силам всем под этот случай,

Атаковав Ивана гридь,

Переяславцев раздавить.

Пришел тот час, какого ждали…

Переяславля видя рать,

Там в глубине небесной дали,

Ворота стали открывать.

Но… у Небес, что Русью чтимы,

Дороги неисповедимы –

Явив всем, что еще жива,

Из леса хлынула Москва!

Из чащи вылетало войско

Живым потоком, как стрелой,

Не отдохнув, в набег геройский,

Подмёрзшим полем, по прямой

Несутся в облаках дыханья,

Звучит коней уставших ржанье,

Земли касаются едва,

Стремятся в бой: «Москва! Москва-а-а!».

Мчит в бой комонная дружина.

Боярин возглавляет ряд.

На тех, кто поступил бесчинно,

Вниз копья, сабли ввысь летят.

Звон-лязг металлом об металл,

Шеломы в стружку. Час настал!

Но час не тот, что в скорбь одет,

А тот, что жалует побед.

Рубились клиньями друг к другу

Москва и Переславля рать.

Акинф опешил, и с испугу

Засаду бросил умирать.

Кровавый бой, резня и свалка,

И хоть людей безумно жалко,

Без толку сгинул и забыт

Отряд под сонмищем копыт.

Иван в поту. Вторую лошадь

Меняет за недолгий бой.

Дружина рядом, в щепки крошат

Врага по грудь в крови людской.

Сдаётся Тверь, не хочет биться,

Акинф лишь, старая лисица,

Не уступал – безумен, яр,

На пришлых бросился бояр.

Старшой московский сам увечен,

В весь рост поднялся в стременах,

Отбив удар, расправил плечи,

И саблей наискось вразмах,

Со свистом воздух разрезая,

Рассвирепев на негодяя,

Собрав в удар остатки сил,

Акинфу голову срубил!

Вмиг прекратили злую сечу,

Тверские бросили мечи.

Иван к бойцам скакал навстречу,

В объятья верных заключить.

Устал, в крови, но рад победе.

Старшой к нему радушно едет,

Копьём, являя ярый нрав,

Акинфа голову подняв.

Иван отдёрнулся брезгливо,

Косясь на мглу застывших глаз.

Вот тот, кого вела нажива,

Кто прямо, подло, напоказ

Так возжелал убить Ивана,

Что сам, скорежившись жеманно,

В посмертной горести разбух,

Став обиталищем для мух39.

Пусть и гадливенько чуток,

Усвоил княжич свой урок.

Международная панорама

Пока Данилыч после боя,

В светлице спит, устав от бед,

Пока князья в Сарае спорят,

Поверхностно осмотрим свет.

Внизу Переяславль оставим,

Взлетим над жутким полем брани,

Земную сферу провернём:

Что видно за Руси плетнём?

Французы «папу» в Авиньоне,

Решив, что давний Рим ослаб,

Пленили, и в своём резоне

Травили предыдущих «пап»40.

Подбив опушку горностаем,

В крови Шотландию купая,

Тройной английский леопард

От вкуса горской крови рад41.

Грызёт, не делая им чести,

Почти уж шесть веков подряд

(И впереди еще лет двести42),

Испанцев мавров халифат.

Южней, не чувствуя провала,

Страна ромеев догнивала.

У Византии быт непрост,

Проспали оттоманов рост.

На княжества разбита Польша.

В раздрае малых городов,

Её монгол топтал не больше,

Чем Русь, и был не так суров

К ней перст судьбы, храня живою,

С необъяснимой щедротою.