Гобелен с пастушкой Катей

Валентин больно толкнул меня в бок, я вернулась к реальности и приветствовала хозяйку, в ту минуту вынырнувшую из-за пестрой занавески, висящей непосредственно на стене. Как она там поместилась, я не поняла, наверное, случился перебор впечатлений.

Солнце щедро освещало её, и Антонина предстала во всей красе. Лет десять назад она была хороша собой, не уступала красивой Верочке, да и сейчас смотрелась весьма недурно в своем роде. Крупная женщина в пристойных формах, южнорусского типа, темного с блеском. Блестели глаза, волосы и зубы, поэтому казалось, что искрится она вся, особенно когда улыбалась.

Не знаю, как бы она отнеслась к настоящей Верочке в случае их свидания, но мое появление вызвало у Антонины гамму неожиданных чувств.

– Она это, что ли? – спросила Антонина у Вальки, едва успев поздороваться.

– Да, твоя товарка по браку, – подтвердил Валентин. – Вер, предъяви документ, чтобы никто не сомневался.

И я послушно полезла копаться в сумке под пристальным взглядом первой жены милого Витюши, будь он трижды неладен, в страшном сне такого не увидишь!

Неловкою рукой я поднесла ей фальшивый документ, но Антонина глянула на него вскользь. Её занимала другая мысль.

– Да сколько же лет тебе, Вера Согдеева, младший научный сотрудник? – с насмешкой спросила она. – Двадцать пять-то есть? Баба ты или девчонка, или не кормит он тебя?

(Поясняю. В отличие от видной Верочки я выгляжу скромно, но изысканно, и основным достижением является иллюзия непреходящей юности. В возрасте восемнадцати я выглядела едва на четырнадцать, откуда взялось прозвище «прелестное дитя», а на подступах к тридцати могу сойти за старшую школьницу. Иногда бывают казусы.)

Мой девический вид, очевидно, спровоцировал гамму неожиданных чувств. Антонина ожидала увидеть соперницу, столичную штучку, а перед ней растерянно топталась на пороге тощая девчонка с конским хвостом вместо прически.

Она ведь не знала, каких трудов стоит мне образ милой, неискушенной юности, убойное оружие на службе и в личной жизни, я надеюсь пользоваться им вплоть до пенсии!

Сработало оно и с Антониной: вместо ненависти и злобы она прониклась чувством снисходительного покровительства, не без некоторого, правда, презрения. Разве это женщина, дитя малое, жертва коварного мерзавца Витьки! И еще один плюс выявился в мою пользу, Антонине стало ясно, что муж ушел от неё не к другой женщине, а к московской прописке, что польстило её самолюбию. Знал Отче, что делает, этот самозванный психолог без диплома высчитал все детали к выгоде для себя!

Насладившись произведенным эффектом, Валентин произнес заготовленный спич.

– Нин, я тут Вере всё рассказал, ей в конце концов надо знать, а то она одна в дурочках ходит, теперь вы потолкуйте, только, девочки, без драки, ладно? А я пойду, прогуляюсь, через часок вернусь, договорились?

Гнусный предатель получил согласие хозяйки и испарился, оставил меня расхлебывать малосъедобную кашу!

– Не промах у тебя брательник,» – одобрила его Антонина. – Веселый мужик, заводной, но шпана, скажу я тебе, жулик первостатейный, да так и надо, а то пропадешь.

Я не нашлась с ответом, только поулыбалась в знак согласия, не исключено, что Антонина приняла меня за слабоумную, что пошло всем на пользу.

– Садись, подружка, на кровать, чего мнешься, как не родная, – далее ободрила меня Антонина, поскольку я не вполне освоилась и прикидывала, каким же братом Валька приходится Верочке – родным или двоюродным. – Тебе братишка рассказал всю нашу историю? Или тоже документ представить? Плакать не станешь? Или уже было дело? Так не робей, я по молодости тоже немало их пролила, слезок-то, а потом взяла и плюнула. Хотела я с тобой, девушка, Ваньку повалять, припугнуть, что не знаю, с кем ещё Витек жить будет, полаяться с тобой маленько, а потом поплакать, да его так и быть тебе уступить. А ты, смотрю, робкая какая-то, бессловесная, боишься меня что ли? Грех тебя обижать, давай договоримся с тобой по-хорошему.

– Всё так неожиданно, – бездарно забормотала я. – Я даже не знаю, как мне быть, он и Вас, и меня обманул…

– Не «выкай», небось не чужие, – весело перебила меня Антонина. – Что муженек наш стервец, это я и так знаю, но не он один виноват. Поженились мы с ним смолоду, сдуру, потом оглянулись и враз пожалели. Я тогда не такая была, сама бы замуж в Москву вышла, да ещё за богатого, конфетка-девочка была, да что там вспоминать. Чтобы ты знала, у нас с Витьком любовь давно кончилась, не нужен он мне совсем, бери его и держи. Мне от него одно нужно: чтобы квартиру получить двухкомнатную. Девка растет, мы здесь с ней поютились друг у дружки на голове, хватит. Братишка твой неродной, Валентин, сказал, что мы договоримся. Так давай честно выкладывай, чего ты хочешь, дурочкой не прикидывайся.

(Узнав, что Валька приходится мне и Верочке сводным братом, я почувствовала некоторое облегчение. Е.М.)

Далее, в соответствии с продуманными заготовками (продумывал Отче, а я на ходу корректировала), мы с Антониной вступили в переговоры.

Сначала выработали протокол разногласий, выявили спорные пункты, убрали из них эмоции вместе с самолюбием и стали с противоположных сторон подходить к компромиссному решению. На уступки я пошла только при условии, что Виктор ничего не узнает о нашем свидании – моей главной задачей было сохранение Верочкиного неведения относительно ситуации двоеженства. Очень уж болезненно она на такую возможность реагировала, дурак Витька, что имел неосторожность вообще заронить ей в голову такую мысль!

Не прошло и полутора часов, как мы с Антониной пришли к принципиальному согласию, следует отдать должное её здравому смыслу и не запудренным мозгам. Она трезво смотрела на сложившуюся ситуацию: не с точки зрения абстрактной этики, правил или традиций, минуя административные и социальные институты, а «зрела в корень» по заветам Козьмы Пруткова. Случались моменты, когда я восхищалась прямотой её суждений и свободой от догм, которые мы привыкли считать святынями.

Например, она упорно рассматривала брак, как добровольное совместное проживание мужчины и женщины. А условности типа печати в паспорте, общественного мнения и многое прочее считала пустяками, не стоящими внимания.

Под конец разговора возникла некоторая обоюдная симпатия, стыдно сказать, но поимевшая материальное выражение. Она посматривала на мои недорогие, но эффектные часики made in Japan, а я не сводила глаз с предметов художественной вышивки.

Женщина женщину всегда поймет, мы слегка помялись, но потом плюнули на предрассудки и совершили натуральный обмен. При этом я объяснила, что беру вышивки не для себя, а в подарок подружке Кате Малышевой на день рождения.

К Валькиному приходу мы с Антониной пили чай вокруг швейной машинки (сей предмет снимался со стола лишь в случае парадных обедов персон на пять, большее количество персон в комнату не помещалось при всем желании) и делились опытом по части воспитания детей.

– Ну, милые дамы, я смотрю, у вас всё как по маслу, только Витюши не хватает во главе стола! – приветствовал нас вошедший брат Отче. – Жили бы мы на Востоке, так горя не знали бы: Антонина – старшая жена, Верунчик – младшая, глядишь, Витюша себе бы и третью присмотрел.

– Типун тебе на язык, братец! – ответила исполняющая обязанности младшей жены, и мы стали собираться восвояси.

Расстались мы почти, как старые знакомые, Антонина приглашала всех на новоселье, понятно, что не всерьёз.

Наконец мы обрадовали Сергея своим возвращением, и с комфортом покатили обратно в столицу. По дороге к машине Валентин спросил, как бы между прочим.

– Справки держишь, или отдала?

– Пришлось отдать, – созналась я. – Иначе она ни в какую, грозила, что на работу Витьке сообщит, да и понятно, они ей позарез нужны.

– Вот это ты, конечно, зря, – заметил Валентин без одобрения. – Я их у Витюши достал посредством низкого обмана, сказал, что с твоей помощью попробую уговорить его супругу. Если он узнает, что бумаги все-таки у Антонины, его Кондратий хватит.

– Почему? – удивилась я.

– Знаешь, дитятко, – объяснил Валентин. – Тут мы с тобой малость напортачили, я надеялся, что ты и так обойдешься. Он бы и сам мог, собственно говоря, принести ей эти справки. А он очень не хотел…

– Ну, знаешь, Отче, – обиделась я. – Сначала говорил одно, а потом что я сделала неправильно. Ничего плохого от справок не будет. Антонина мне объяснила, что главное – жилищная комиссия. Она решает, сколько комнат дать, какую квартиру. Вот для комиссии нужны справки, они решат, что дают квартиру семье, раз приложены Викторовы бумаги. А когда выйдет решение, кто станет смотреть, сколько их прописывается: двое ли, трое ли. Дали квартиру и все.

– Бог с тобой, прелестное, но неразумное дитя. – великодушно простил меня Отче. – Дальнейшее – заботы дяди Вали, а ты можешь отдыхать.

И действительно, к моему большому облегчению это муторное дело совершенно заглохло. Канул и Валентин, у меня не появлялся и по телефону не звонил.

Только у нас с Верочкой появилось роскошное воспоминание. Не проходило ни одной встречи, чтобы мы на разные лады не перебирали подробностей приключений в подвале. Одно было неудобно, я всё время боялась нечаянно проговориться, и приходилось обдумывать свою часть диалога.

Но потом и это прошло, я тщательно отредактировала свою часть мемуаров, привыкла к адаптированному варианту, и мы с Верочкой могли бродить по лабиринту сногсшибательных воспоминаний безбоязненно.

Так прошло два месяца. Лето давно кончилось, наступила прелестная осень, золотым листопадом, дождями и слякотью.

Что у меня, что у Верочки жизнь шла завидно монотонно: у неё продолжался сложный семейный роман, у меня привычно цвел роман несемейный.

По моим предварительным соображениям наших с Сергеем чувств должно было хватить ещё года на полтора, а там мне надо будет всерьез подумать о замужестве и детях… Однако мои дальнейшие жизненные планы к данной истории отношения не имеют.

Меня, кстати сказать, не удивляло, что Верочка быстро оправилась от пережитых потрясений, женщина, она существо крепкое, тем более что у нас вся жизнь – сплошное потрясение и ко всему выработан иммунитет.

Я поражалась другому обстоятельству, насколько быстро обо всем забыл Витюша! Судя по рассказам Верочки, его поведение не изменилось никоим образом. Очень скоро вернулись требовательность и капризы, однако добавились попытки демонстрировать мужское превосходство, стремление унизить жену и уязвить её самым мелочным поводам.

Насколько я способна понять мужскую психологию, Виктор ни в малейшей степени не ощущал вины перед Верочкой и легко простил себе попытку её похищения в корыстных целях, а также долгое содержание в подвале на хлебе и воде.

Насчет прописки Витюша дальнейших поползновений не предпринимал, из чего я сделала вывод, что у них с женой Антониной всё как-то утряслось.

Приключенческая эпопея отодвинулась в область глубокого прошлого, осталось только недоумение по поводу Витюши. Надо же, человек столько натворил, так бессовестно со всеми обошелся, и ничего, живет, радуется и в ус себе не дует.

И я даже разоблачить его не могу, жалко Верочку. Такого удара она может и не перенести, ибо в народе говорится, что любовь зла. К тому же друг Сережа ни в коем случае не советовал просвещать Веру, никакой пользы от этого, сказал он, кроме вреда.

Тем не менее, мечты о наказании порока иногда меня посещали, подкрепленные, смутными надеждами.

Поэтому, в тот самый день и час, когда порок (Витюша собственной персоной) позвонил мне однажды вечером и крайне неприветливо спросил, где он может найти Валентина, я поняла, что не всё потеряно в смысле справедливого воздаяния.

Тоном, исполненным фальшивой любезности, я заверила Виктора, что, во-первых, давно потеряла Отче из виду, а, во-вторых, найти его могу исключительно эмпирически. А именно сесть на электричку, доехать до Хлебниково, а далее идти по одной мне известным приметам. К вышеизложенному добавила, что такого желания сейчас у меня нету, и вряд ли оно в ближайшее время возникнет.

Возмущенные вопли Виктора не произвели на меня впечатления, я только сказала дежурную фразу.

– Прости, дорогой, ничем не могу помочь, – и сразу повесила трубку.

Представляю себе, в каких нелестных выражениях думал обо мне милый Витюша, однако сие меня не трогало. Наши отношения давно сложились, и ничто в мире не могло их ухудшить или, увы, поправить.

Еле дождавшись утра, я бегом прискакала на службу и стала упорно дозваниваться до Верочки, благо в нашей комнате народ ещё не собрался, и я могла на свободе обсуждать сугубо личные дела. Звонила я ей, конечно, тоже на службу.

Бедняга Витюша не подозревал, что вовсе не я, а его супруга располагает последними сведениями об Отче Валентине, к тому же видит его чаще, чем кто бы то ни было.

На протяжении двух месяцев, сначала изредка, затем всё чаще Верочка вспоминала о нем, и не просто, а в связи с событиями личной жизни своей сослуживицы Марины Головинской.

Там возник роман, исполненный напряжения и трагизма, чего я от пресыщенного Отче не ожидала, хотя, может быть, трагизм существовал лишь в воображении тридцатилетней девушки Марины.

Как я понимаю, суть рокового непонимания между влюбленными заключалась вот в чем: добропорядочная Марина напрямую связывала любовь с браком, а Отче, насколько я знаю, между этими явлениями причинно-следственной связи не усматривал.

Да и, честно скажем, какой из него муж и глава семьи? Такое только великовозрастной девушке без опыта может померещиться. Тем не менее, Валентин часто наведывался в город, и Вера раз за разом встречала его в окрестностях службы.

Дозвонившись наконец до Верочки, я попросила ее связаться о Валентином и передать, что я жду его звонка в ближайшее время. Я полагала, что как бы ни был Отче погружен в свой многотрудный роман, он найдет время выяснить, зачем мог понадобиться разъяренному работодателю. Отче позвонил в тот же вечер.

– Чем обязан, прелестная крошка? Неужели опять проблемы? – осведомился он.

– Не у меня проблемы, – сообщила я. – А у тебя. Звонил Виктор, злой, как черт, и спрашивал, где тебя можно найти.

– Вот только этого мне не хватало, – проворчал Отче. – Мало мне осложнений в личной жизни…

– А что у тебя в личной жизни? – я бестактно перебила его. – Как я слышала, тебя, мое солнышко, активно под венец тащат? Ну, я поздравляю.

– Ещё успеешь напоздравляться, – мрачно заметил Отче. – Так Витюша, говоришь, нервничает? Окей, спасибо, крошка, за информацию. Да, я на днях заеду, есть у меня одна проблемка, как бы приличнее выразиться, дамского плана.

На том и договорились. В чем заключается проблемка, я узнала раньше, чем Валентин успел появиться.

Однажды вечером заскочила Верочка в состоянии оживления и поделилась новостями. Оказалось, что чувства Марины и Отче давно перешли платонический рубеж вплоть до того, что у Валентина возникла перспектива обзавестись младенцем в ближайшие полгода. Будущий отец находился в недоумении, однако милая Мариночка, желала ребенка сохранить.

Героическая женщина, надо сказать. История, конечно, старая как мир, но для непосредственных участников злободневная и вечно болезненная.

Мы с Верочкой всласть почесали языки по поводу возникшей драмы. Все мы необычайно рассудительны, когда речь идет о чужих делах. Вот если бы свои проблемы решать с тем же блеском!

В скором времени Валентин явился, как повелось, без предупреждения. К счастью, я коротала вечер одна, и никаких моих гостей милейший Отче шокировать не смог, он бы не преминул.

Для разгона Валентин долго и нудно жаловался на безрассудное и безмозглое упрямство лучшей половины человечества. А за чаем вздохнул и признался, что не видит выхода из создавшегося положения, но я только над ним посмеивалась.

Оказалось, что Марина долго скрывала от него свою беременность и сообщила новость, когда все сроки прошли, и официальная медицина отказалась проводить оперативное вмешательство. Я поняла, что Марина немного разобралась в избраннике, но опять же, любовь зла, и девушка решила поставить его перед фактом, чтобы избежать неприятных сцен и ненужных требований.

Валентин не растерялся и нашел доктора, готового сделать аборт при любом сроке, разумеется, за хорошее вознаграждение, ибо дело это весьма противозаконное.

Однако Марина упорно отказывалась от услуг лихого хирурга. Валентин, тем не менее, не терял надежды её переубедить, с тем ко мне и приехал.

Он хотел, чтобы мы о Верочкой, (или одна Верочка с моей подачи) объяснили бедной Марине в доступных женских выражениях, что она собирается совершить величайшую глупость. Отче попросил, чтобы мы втолковали Марине следующее. Мало того, что он, Валентин, человек для супружества и отцовства малопригодный, существует опасность родить неполноценного ребенка, поскольку пьет будущий папаша много лет подряд весьма регулярно.

Валентин считал, что перед такими аргументами девочка из хорошей семьи не устоит, и он был прав, хочешь, не хочешь – задумаешься!

Я должна как бы по секрету Верочке эту информацию выдать, а та со слезами на глазах сообщить подруге из лучших побуждений.

– Я вас из смрадного подвала вывел на свет Божий, так что потрудитесь, пожалуйста, барышни, для дяди Вали, – торжественно заключил свою просьбу Отче.

На том мы и порешили, такую просьбу отклонить невозможно.

– Какие новости у Витюши? – затем полюбопытствовала я. – Зачем он тебя добивался?

– У Витюши дела сильно хреновые, – безучастно ответил Валентин.

Затем объяснился в длинном прочувствованном монологе. Чувства оказались смешанными.

– Ты его справочки Антонине отдала? Так она ими очень ловко распорядилась. Сначала выбила себе двухкомнатную квартиру, выписала ордера, всё честь по чести. К слову сказать, старый Витюшин паспорт со штампом браке у неё хранился, и свидетельство о браке тоже. Так она набралась наглости, поехала в поселение Шерстобитово и на основании документов и ордера выписала Витюшу из родного дома в его безмятежном отсутствии. Как она это сумела провернуть, не знаю, она не объясняла, только хихикала: «Долго ли, умеючи?»

Я пытался спросить зачем, а она чуть слезу не пустила, бормотала, что иначе ордер посчитают недействительным и всё такое прочее. Я думаю, что факт коррупции имел место.

Так вот, она Витюшу к себе насильно прописала, въехала в новую квартиру, еле нашел красотку, а разговоры по Шерстобитову пошли и постепенно добрели до мамаши нашего героя. Та удивилась, сбегала в паспортный стол и в жилищную контору, а там ей показали бумаги. Дескать, выписался ваш ненаглядный в город Павлово-Посад к супружнице для проживания в новой квартире, мол, сами же, бабуся, его справки у нас брали, помните? Поленился наш красавец в свое время, сгонял за справками старенькую маму. Они там и решили, что все по-семейному, по-хорошему, мама собрала оправки, жена получила квартиру и выписала благоверного, а он по отечественной традиции на диванчике полёживал.

Мамаша опечалилась, но виду не подала, только позвонила сынку в Москву. Витюша рванулся к Антонине, но дело было сделано, его в новой квартире как раз и прописали. Нина очень смешно рассказывала, как он заявился во гневе спрашивать у неё объяснений. Она так и не сказала, откуда взяла справки, повторяла «А ты, попробуй, угадай.»

Витюша, угадал, и стал меня искать. А ты умничка, что не выдала, он бы сгоряча натворил дел. Сейчас мы ему, бедняжке, позвоним, как сможем, утешим!

Валентин быстро дозвонился до Виктора, и я с удовольствием выслушала их беседу, вернее, доступную мне часть.

Сначала, как я поняла, Виктор выражался туманно, наверное, Верочка могла слышать, затем, надо думать, закрылся в санузле и выплеснул на Валентина крайнее неудовольствие.

Отче был с клиентом сух, предельно вежлив и пытался разъяснить, что улаживать паспортно-прописочные дела он брался за отдельную плату, каковой пока не получал. Само собой разумеется, что потерпев фиаско, он от готов от денег отказаться и более претензий к Виктору не имеет.

Претензии имел Виктор, судя по долгим паузам в беседе, но Валентин настаивал на том, что просто не получилось, а он ни в коем случае не переметнулся на сторону жены Антонины за очередное вознаграждение.

Я от нетерпения подпрыгивала в кресле и зловещим шепотом суфлировала насчет справедливого возмездия.

– Ладно, приятель, – Отче наскучил бесплодными пререканиями и произнес последний монолог.

– Ты со мной расплатился за сделанную работу. В тюрягу ты не сел, жена Вера к чертям не послала, хотя стоило бы, и моими стараниями находится в состоянии неведения. Будь доволен и не серди меня, не то могу заскочить в гости к Катюше Малышевой и повеселить девушку подробным рассказом. Сам знаешь, как долго информация у неё удержится. Замолкни и сиди тихо. Положение у тебя безвыходное, идти тебе некуда, кроме как в Павлово-Посад, по месту прописки. А я, так и быть, дам тебе один совет, причем бесплатно. Обожди год, разведись о Антониной потихоньку и пропишись обратно к маме. Иначе не оберешься хлопот, когда придет время менять паспорт. Если понадобится мое содействие, свистни, я не злопамятный. А теперь разреши пожелать всего наилучшего. Привет семье!

Валентин повесил трубку, и я предвкушала отчет о несбывшихся договорённостях с клиентом Витей, но не тут-то было!

– Сговор о Антониной имел место? – спросил Отче Валя без предисловий.

Я тяжело вздохнула, очень не хотелось признаваться.

– Отсутствие отрицания приравнивается к согласию. – резюмировал Отче. – Значит, сговорились за моей спиной две коварные лжесупруги…

Я опять вздохнула и с неохотой поведала, как, будучи у Антонины с деловой миссией, ясно дала понять, что не имею ничего против. Пускай Нина хлопочет о прописке нашего с ней красавца в Павлово-Посаде.

Именно в этот момент и были отстегнуты японские часики. Я объяснилась обиняком, что сама прописывать его не хочу, потому что опасаюсь.

– Ты, девушка, вроде проста, а кое-что скумекала, – с уважением отозвалась Антонина. – Найдет он себе новую дурочку, и накрылась медным тазом твоя квартира в Москве. Отсудит и разменяет ее наш Витек! А мне бояться нечего, из нашего города в Москву работать не берут, он застрелится, а сюда жить не поедет.

В знак достигнутого согласия Антонина преподнесла мне вышитую дорожку с анютиными глазками, а я сказала, что себе, пожалуй, не возьму. Не ровен час, Виктор узнает предмет искусства, а подарю-ка лучше подруге Кате Малышевой, она обрадуется.

– Как я и предполагал, – пояснил Отче. – От вашей сестры дождешься благодарности! То поленом по темени, то продаст и глазом не моргнет, а ты говоришь – жениться? Да я лучше крокодила заведу, чем пущу женщину в свой дом, недаром древние говорили, что от вас зло и скверна.

– Правильно, от нас, – кротко согласилась я. – Это Верочка сразу за двоими замужем, и Витюшу в подвал посадила, чтобы выманить московскую прописку. А Марина тебя соблазнила и хочет бросить в интересном положении или заставить сделать поздний аборт с опасностью для жизни, потому что пила портвейн 20 лет и боится, что ребенок будет дефективный.

– Смотри-ка, – ничуть не обиделся Отче. – Ведь не впустую прошла жизнь. Пообщаешься с кем-то лет десять, поучишь уму-разуму, а она потом сможет достойно ответить, и не будет мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Счет: один – один, моё прелестное дитя!

Мы немного поразвлекли друг дружку приятной беседой, и Валентин откланялся, заранее принося благодарность за будущую поддержку.

Забегая вперед, скажу, что общие старания пропали втуне, Марина никого не послушала и родила прекрасную девочку. Даже отец Валентин доволен развитием младенца и утверждает, что дочка вся в него – то-то вырастет фруктик!

Незадолго перед рождением дочери они с Мариной вступили в брак, но семейную жизнь строят весьма своеобразно. Отче живет у себя на озере, Марина с дочкой в Москве, и ездят в гости по очереди, то он к жене, то она к мужу.

Верочка с Виктором живут там же и так же, а о себе как-нибудь в другой раз.

Конец самой первой истории

Гобелен с пастушкой Катей

История вторая из жизни Екатерины МАЛЫШЕВОЙ

Краткая справка

Первая история началась и закончилась тремя годами раньше. Жила такая одинокая разведенная девушка, звали ее Катя Малышева (это я), жила спокойно в своей однокомнатной квартире, работала в издательстве «Факел», редактировала в меру художественную прозу. Кроме отдельно живущих родителей, близких людей у Кати было: раз, два – и обчелся. Первой по счету шла Верочка, подруга детских и отроческих лет. Вторым числился Сергей, обворожительный, но женатый, роман с ним длился не первый год в лучших внебрачных традициях. И вот однажды подруга Верочка пропала без вести, сгинула в джунглях большого города.