Викинг и дева в огне

То, что спас дочь боярина, Северин понял по его плачу, тот рыдал, как баба, но брать ребенка из рук воина не спешил.

– Куда ? – спросил варяг .Он еще плохо говорил по—славянски. Особенно путался в длинных словах.

Женщины плакальщицы разом прекратили вой, и одна из них, дородная и еще не старая, подбежала к нему и заговорила, частя и не утирая измазанного сажей лица. Кика на ней обгорела, и край поневы тоже: « К ведунье, Лазарее надо, я дорогу покажу, витязь. Миленький, не бросай, на коне пол-дороги проскачем, а там уже и недалече».

Северин ничего не понял, кроме «ведунья», так быстро баба верещала.

Подошел Семен, проводник по владениям князя.

– Просит к ведунье отвезти дитенка. Дорогу покажет.

Целых три воина подсаживали кормилицу в седло ,бедный конь ,сивого окраса ,даже пошатнулся.

Своего коня Северин отбил у печенегов, и тот удивлял варяга, разными странными штуками. Например, мог по свисту опускаться на четыре ноги, кусать зубами врага в бою. Сам викинг предпочитал пеший бой, но коня никому не отдал бы ни за какие богатства. На вид невзрачная лошадка, окрас серо—бурый, шерсти, как на кобеле, в линьку, а поди ж ,такая умная.

Северин по-особому свистнул, конь, прискакав из леса, послушно присел перед хозяином, и воин, не выпуская обожженного ребенка из рук, сел в седло.

Поняв, что хозяин на месте, конь встал с колен. Семен побежал впереди, воины остались хоронить мертвых: двое из дружины погибли от рук татей.

Семен по указке кормилице вел их короткой дорогой. Наверняка он и сам знал путь к ведунье, но боялся в этом признаться. Вместо храма божьего к язычнице? Владыке это не понравится.

Ели с темно зелеными иголками, мрачные в этот ненастный день, были украшены мелкими бисеринками дождя. Радовали глаз дубы и липы, своей яркой ,словно умытой, листвой. Гордые ели, конечно, не такие высокие и красивые, как у него на Родине, расступились, уступая место бурелому и сухостою. Целый лес сухих покореженных пожаром стволов, а может заколдованных злыми духами.

Прошли дальше и вдруг будто день сменился ночью— лес превратился в непролазную чащобу. Черные стволы причудливо изгибались, будто продолжали корчиться от, уничтожающего все на своем пути, огня. Но не рассыпались пеплом а застыли в немом укоре .Пришлось спешиться и идти друг за другом, ведя за поводья коней. Те недовольно фыркали, пряли острыми ушами, старались держаться ближе к людям.

Черные сучья цеплялись за волосы, одежду, темные выгоревшие дупла будто кричали: «Останетесь здесь на веки вечные».

А где еще жить ведьме, как не среди этих мертвых останков былой жизни.

– Дальше сам, – пробасила кормилица. – Я не пойду, держись на раздвоенную березу. Она тебя к ней и выедет.

Если бы не Семка, Северин бы угодил в болото. Никакой березы он не видел, и лес он не любил, хотя и знатно охотился ,но не в таком вот буреломе. Слуга князя окликнул его и показал куда идти. Чавкая сапогами по болотной, бурой жиже, Севверин выбрался и обошел раздвоенную березу. Дерево поражало своими размерами и статью, стояло, как два обнявшихся могучих брата – богатыря. За ним, будто островок жизни, показалась вросшая в землю изба, а может и просто землянка.

Редкий частокол с насаженными на острия черепами птиц и зверей встретил их вороньим карканьем и протяжным воем волка-одиночки. Но никакого волка поблизости не было – это ведунья над ними глумилась. Она приплясывая вышла к ним навстречу, еще не старая женщина ,хотя и седая. На ней была рубашка темного полотна, ничем не подвязана, ее свободно колышет ветерок. То ли худа колдунья, то ли одежка не по размеру. Белело на морщинистой шее, в свете заходящего солнца, ожерелье из клыков вепрей, а может драконов? Северин с отвращением подумал, что может вот это чудище ублажало после выздоровления, но думать об этом, неся на руках невинного ребенка, было противно.

– О, варяг, рада, что жив. Рана-то не ноет? – улыбнулась ведьма, показывая белоснежные зубы.

Не собирался воин ей говорить правду. Да, рана ныла на погоду, и во время снов о родном крае. А может это сердце ныло. Кто же знает?

– Вот, – протянул он безвольно поникшее тельце. Ребенок уже не скулил, и не двигался, но тонкая рубашонка на груди слегка поднималась, значит жив.

– Ну и вот и хорошо, в избу неси. Да голову наклони, не помнишь что ли? —ворчала ведунья, странно потирая руки, будто радуясь чужой беде.

А может и рада, дочь- то боярская, уж отплатит боярин.

Воин положил девочку на лоскутное одеяло, расстеленное на широкой лавке, обернулся, а выхода нет! Темное марево кругом. Даже своим острым зрением Северин не мог ничего разглядеть в кромешной тьме: ни лучика света, ни огня очага. Заныло под левым соском, закружилась голова. Полог отвернули, ведунья, засмеявшись, выдернула его из землянки. Выжидательно уставилась на него, может бранных слов, а может и удара меча.

Варяг был равнодушно- холоден. Хотя по коже еще пробегал озноб тревоги.

Колдунья ухмыльнулась и ушла в избушку.

– Суженную на руках носить будешь, шрамы ее целовать,– непонятно о чем пробормотала ведающая и закрыла дверь.

Глава 5.Васята

Прийти на берег реки и снова похлебку сварить, не доставало времени. Готовились выступать для охраны торгового обоза с рожью и пшеницей. А туда везти меда да воска, для церкви, дичи, и лесных даров к княжьему столу. Эту свою докуку Северьян не любил. Сопровождать обозы, плестись день за днем, неделю за неделей. Но враги князя не дремлют, вон брат, хоть и родной, а войско немалое зачем-то держит у границ, видно неймется ему отобрать каменный город и земли у родича. Знакомая история. У викингов говорят: «Хороший сосед – это тот, кто живет на другой стороне фьорда. Лучший сосед – это тот, кто там и умирает».

Наконец вырвался, пришел на берег, правда не к рассвету, а совсем наоборот ближе к полудню, День был пасмурный, ни ветерка, ,комары вызверились и мошки. С гриднями не обедал, потому захватил с собой лук со стрелами, успел подстрелить любопытную утку, подплывшую слишком близко к берегу. Серо-коричневое оперение почти не видно в камышах, но варяг захватил с собой манок, издавая самые простое «кряканье», смог подманить взрослого селезня.

Долго ждал Васяту, но дождался, утку успел в глине испечь, когда отрок появился.

В этот раз мальчишка просиял улыбкой, Северьян не поскупился на ласку, протянул отроку обе руки для рукопожатия, как настоящему мужчине.

Васятка покраснел, даже уши алым засветились. Но чинно поклонился и сел, ожидая пока старший друг порежет дичь. Молчать он не умел совсем.

– Вот пекло-то, как на сковороде жарился пока дошел. Благо туес с водой захватил колодезной. Видно быть грозе. Ух, ты, ножичек какой, подари!

Северьян покрутил перед восхищенным отроком перламутровой ручкой небольшого, но грозного оружия.

– Мену давай! – словно став мальчишкой, предложил варяг. И сам себе удивился. Губы непривычно дрогнули в легкой полуулыбке. Чем- то этот отрок ему нравился, совсем не похож на него этот мальчик: улыбчивый, незлобивый, веселый. Будто младший братишка.

– Оберег тебе сплету, лучше, чем этот! – Васята задрал рукав рубашки, и показал сплетенный причудливым узором браслет с разноцветными бусинками.

– Ну мне без бусинок, что я баба что ли?!

– Какая баба, это оберег, он и воина хранит, и силу дает. Его только шире сделаю и длиннее. И лошадок из меди нашью. Дай нож

Варяг отдал. Васятка подхватился и подбежал к осоке, срезал траву и вернувшись примерил к запястью Северьяна. Отрезал лишний край,положил запазуху.

– Ну, если оберег, тогда жду.

Утка сочилась жиром, и хоть темное мясо было жестковато, и на костре дичь пропахла дымком, они уплетали ее за обе щеки. Еще она была слегка пересолена, но все равно друзья славно пообедали.

Васята отгреб от костровища золы, измазал руки и пошел к реке, Северин же пошел следом. Не о свитку же пальцы вытирать и не слюнявить во рту.

Отрок, отмыв от жира руки щелоком, снова попросил у воина нож.

Выбрав рогоз без початка, отделил листья и осторожно вытянул белый стебель. Нарезал на камне мягкое сочившееся соком корневище. Положил на ладошку и протянул варягу.

– Вкусно, ммм! – отрок захрустел добытым угощеньем.

Северин пожевал, потом выплюнул, Не мед, но приятная сладость во рту, и водой можно не запивать, не приторно.

– Вот и хорошо, идти надо, дела.– Воин поднялся и махнув юному другу рукой уже собирался уходить ,как мальчишка снова схватил егоза рукав рубахи.

– Иди за мной, что покажу.

И повел куда-то по реке. Вода здесь доставала до щиколоток, и Северин пожалел, что не снял сапог. Шли немало, потом поднимались по косогору, поросшему густой травой. Сапоги варяг все же снял, скользили по траве мокрой подошвой. Трава закончилась, уступила место камням, поросшим мхом, и совсем скоро они очутились наверху. Ровная поверхность с другой стороны оканчивалась гордым утесом. На небольшой поляне стоял свежий шалаш,

– Вот, никто окромя тебя не знает. Потайное место.

Северин сел на краю обрыва, под которым протекала река, за ней деревня, большая, дворов три десятка, да поля, пастбища. И ветер здесь не опалял жаром, хоть светило перешло уже на вторую половину неба.

Конечно, не случалось таких жарких дней в его родном краю. И даже в бурю море не доставало до края утеса, на котором маленький Северин в одних кожаных штанах занимался с деревянным мечом. Он закрыл глаза. Глубоко вздохнул. Потом открыл, встал, что толку в воспоминаниях, в прошлом. Здесь теперь его земля ,будет семья, дети, внуки. Так предначертано судьбой, надо просто жить. Продолжать род Сигурдов, нет, Северьянов, пора думать о женитьбе.

– Ты бы, отрок поленья бы потягал, на ветке на руках подтягивался, а то вон хлипкий какой, соплей перешибить можно. – Всем этим словам Северин научился у няньки, и сказал их без злости. Но Васятка на что-то обиделся и остался на утесе. А воин спустился и ушел в княжье городище, стоявшее в Торговой стороне от реки Волхов.

Васята спрятался от солнца в шалаше, перебирал свои «сокровища»: яркое перышко, яйцо утки, круглую железную бусинку с рукава рубахи Северина. Ее он нашел на берегу. Незаметно для себя отрок уснул.

Снились ему морские девы. Они сопровождали большую ладью ,на носу стоял Северин в кольчуге, которую он не носил, и в руках его сверкал меч.

– Я приплыву обратно! – кричал он кому-то на берегу. Но русалки облепили лодку со всех сторон, цеплялись за края, росли, будто квашня в кадке. Вот уже они больше ладьи, и раскачивают ее, как маленькую щепку. Воины падают за борт, только Северин машет мечом, но рассекает воздух, а не тела морских дев.

Васята проснулся, и вытер выступившие во сне слезы. Солнце клонилось к закату. Вот теперь точно нянька на горох сиротинку поставит коленками, а то и розгами отходит, с нее станется. Убежал в потайной лаз в частоколе, урок не исполнил.

Глава 6. Владыка

В этом году дожди начались рано, дороги размыло, ехать за данью по такой распутице было равносильно самоубийству.

Поэтому, чтобы не стоять без дела дружина возила белый камень для нового собора. Заправлял, работами по стройке, византиец, учивший славян ставить устремленные к небу звонницы, и палаты для князя. Под дождем грузить известняк сподручнее: ни мелкой пыли, ни жары.

Работа начиналась с благословения попа Нектария, того самого, что крестил викинга в реке. И потом поп не оставлял его в покое, часто на исповеди все выспрашивал о планах воина, о его сокровенных думах.

Северин принял веру, крестился, чтобы быть в дружине князя.

«Если князь, которому я служу, верит в единого Бога, Христа, то и мне, не срамно в это поверить. Если Иисус прощает, то и простит мне, что верую и в него, и в Одина. Обретая ещё одного Бога, разве я стану слабее?

Нектарий, крестный батюшка, сухонький старичок, выцветшими от возраста сглазами, неодобрительно качал седой головой.

– Ты, предаешь, как ученики его, молясь и даруя подношения своим языческим идолам.

Северин не пряча глаз, давал попу отповедь: «В мирной жизни мне помогает Христос, соблюдая его заповеди, становлюсь чище сердцем. В бою  обращаюсь к Одину, он даёт мне силы победить врага, или разбойников.

Такое вот раздвоение души, метания, не закончились, хоть прошло три года со дня крещения, Северин так и  не обрёл Бога.

– Мой дом здесь, – сурово сдвинув белесые брови ,отвечал Северин. Он не любил эти душеспасительные беседы, которые Нектарий называл увещеванием. Варяг предпочитал говорить с Богом один на один, и про себя. Ничего не просил , а в основном молился за раненых воев, и бедных сирот.

Работа на строительстве тяжелая и совсем не по нутру воину. Конечно, праздно лежать на печи тоже не дело, разве можно ощутить радость, не вкладывая душу? Вот бой или учебный бой – это радость, это огонь в крови. А эта ,повинность, просто превращала в осла, животное хоть и сильное, но не очень умное.

Утром нянька поставила на стол печеной тыквы и в глиняной плошке горохового киселя. Похлебал ложкой того и другого, сытно, хотя хотелось мяса, дичи. Надел свежую рубаху, вчерашняя порвалась об острые края камней.

Нянька Серафима протянула ему пояс с ножнами, перекрестила перед выходом из избы. Нянькой ее звали дети попа, крестившего Северина. Дети давно выросли, а баба еще не старая, домовитая, вот поп и сбагрил лишний рот варягу. И опять же пригляд за чужаком. Хоть и крестился, а веры ему нет. Слишком много таких вот варягов грабили города, деревни, и портили дев.

Серафима, холопок-чернавок гоняла что свекровь, зато в доме всегда чисто, и пахло пирогами. Наверняка следила и доносила о том, кому молится, новообращенный варяг. Но Северин-Северьян повода для анафемы не давал. Память у него была хорошая, простые действия он выполнял пусть и не с рвением, но все что положено: креститься, да читать молитву перед едой и на сон грядущий исполнял честно. Отдыхал душою только в походах. Да еще у реки.

Северин надел пояс, достал из ножен, так приглянувшийся отроку, ножичек, с перламутровой ручкой.

И так захотелось не ждать, пока Васята оберег подарит, а отдать нож сегодня. Поэтому перед тем, как идти снова разгружать камни для собора, съездил на коне до реки, поднялся на утес и в шалашике оставил под соломой нож, да и ножны в придачу. Пусть порадуется мальчишка. Конечно, в такое раннее время никто на утес не пришел. Северин полюбовался плавно текущей рекой, послушал, как поет птаха камышовка, и, вздохнув, спустился к коню.

Работали до седьмого пота, не жалея себя разгружали известковые глыбы и аккуратный кирпич-плинфу ,привезенный из Византии. Каменщики тесали камни, воины этот камень им выгружали.

Архиепископ приехал подивиться на такое чудо – княжья дружина камень таскает. Собор уже высился в два пролета, узкие бойницы, где две, где три на стенах, скоро должны были закончиться изогнутыми сводами. Архиепископ Мирон, в миру, Владыка, самолично поднялся по лесам, осмотрел кладку. С ним свита, три священника, все в скромных одеждах. У пастыря духовного, всей здешней земли, висела на груди небольшая иконка – панагия. Говорили в городе, что с секретом та иконка, открывается ,а внутри, кусочками креста, на котором был распят Христос.

Северину некогда по сторонам глядеть, он всем дружинникам пример, и в бою, и в работе. Но его окликнул монах.

– Ты Северьян, варяг?

Воин только молча, кивнул.

– Владыка зовет тебя.

Северин, припорошенный каменной крошкой с головы до ног, так и поднялся наверх по лесам. В строящемся храме пахло известью и свежими опилками.на полу битые камни, остатки досок, ведра с водой.

Владыка стоял в белой рясе, поверх нее мантия с шелковыми цветными лентами, тремя рядами по две полосы в каждом – белая и красная, и снова белая. Мирон еще не старый, крепкий мужчина, и не грек, которых священников много в Гардарике, а славянин.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.