Еще долго после войны люди страдали, голодали, трудились не по своим силам, чаще плакали, чем веселились. Может быть, любовь колядовать лежит в нашем национальном характере, в стремлении народа к такому вот широкому самовыражению, и это помогает в трудную годину выжить, выстоять. Мне кажется, что в народе еще много спрятано всяких возможностей.

Сохранился и обычай очищения в канун праздника Рождества. Перед праздником во всех избах все вымывается: полы, посуда. Помню, как мама всегда белила известью избу. Непременно старались помыться в бане. Просились к соседям, так как своей бани у нас не было.

– Я воды на всех натаскаю, только пустите нас с Таней к Рождеству Христову вымыться.

Вера в очистительную силу воды была у мамы неколебима. Всякий раз слышала я от нее: «Матушка сия вода, как обмывашь ракитовы кусты, так обмой, окупай рабу Божью Татьяну». Перед одеванием она встряхивала ветхое бельишко со словами: «Стряхну, смахну на доброе здоровье». Потом меня гладила по голове, чмокала и приговаривала: «Вот и накуралась. Вот и все грехи смыли, и расти будешь быстрее».

Одним из важнейших обрядов в праздник Рождества был обряд славлення. Тех, кто славил, называли славильщиками. В нашем селе это были дети. Мне было семь лет, шли длинные зимние каникулы, и как тут удержишься от того, чтобы не пройти по всем избам с сумкой на плече и не пославить, тем более за этим следовало всегда угощение.

Морозным утром, в самый праздник Рождества, 7 января, взяв холщовую сумку, которая застегивалась на большую черную пуговицу и была сшита мне к поступлению в школу, я отправилась по селу. Помню, день был яркий, солнечный, легкий морозец румянил щеки, снег скрипел под ногами. Настрой у меня был боевой, походный. Все время хотелось улыбаться, ведь я только что поборола корь. В те времена ребятню в деревне держали строго. Мы знали, что в чужой избе надо стоять у порога, вперед не проходить, если хозяева не пригласят, а то они «живо вымахнут на широкую улицу». Как говорится, «за ушко, да и на солнышко». Существовали неписаные правила: не вертеть глазами по избе, ничего не брать без спросу… С этими знаниями я и отправилась вдоль деревни.

В сумке уже появились сдобные булочки, розовый длинный пряник, конфетки-подушечки без обертки и даже денежки в виде огромных пятаков. Их иногда прикладывали мне на ушибленное место.

Некоторые добрые хозяева встречали меня восторженно: «Вот молодец Танюшка, что пожаловала, не поленилась, с раннего утра пришла, покуда еще всю прикуску не съели. И молитвы-то ты наизусть знаешь, и поешь звонко. Сама выучила или мать помогла?» От похвалы я старалась еще больше: «Рождество Твое, Христе Боже наш…» Не пропуская ни одной избы, ходила я славить. Сумка моя постепенно наполнялась, и я мечтала, как сядем мы с мамой пить чай, а она будет хвалить меня:

– Вот пошла, не поленилась, и праздник у нас с тобой получился, как положено. Везде и всем трудиться надо. Бог трудолюбивых жалует, а ленивых наказывает. Лениться – грех великий. Опосле Боженька даст тебе счастья. Ведь ты его прославляла.

Дошла я до дома, в который идти не хотелось. Ветхий, маленький стоял домишко. Детской интуицией чувствовала: сюда нельзя, тут ребятишек своих много, значит, бедно, но не удержалась и пошла в эту захудалую избенку. Сумка моя была уже полная и тяжелая. Ее пришлось оставить в темных больших сенях. В избу зашла налегке и с порога продекламировала:

Маленький клопчикЗаскочил на гопчик,В дудочку играетХриста прославляет.

– Здравствуйте, хозяин с хозяюшкой. С Рождеством, Христовым праздничком! Пойди-ка, хозяин, в амбарушечку да принеси хлеба краюшечку. Загляни, хозяйка, в сундучок да подай пятачок.

Хозяйские ребятишки, которые сидели везде: на лавках, полатях, печи, радостно захохотали, а один – юркнул в сени. В амбарушечку, кадушечку, сундучок никто не заглянул. Ни хлеба краюшечку, ни пятачка мне не несли. В избе было пусто, хоть шаром покати. И тогда я звонко запела: «Рождество Твое, Христе Боже наш…» На что хозяйка, появившись из-за выцветшей, захватанной грязными руками занавески, тихо сказала: «Не старайся, Таня, у нас ничё нет. Нам бы самим кто подал». Я внимательно смотрела на нее. Передо мной стояла желтая старуха, худая, без жизненных сил, в ветошном платье сплошь в заплатках, которые были разного цвета, и на некоторых местах заплата сидела на заплате. От того, что заплатки были разные, изношенные, вся она была похожа на ряженую. Глаза только выдавали ее возраст, она не была старухой, какой казалась вначале. Я, несмотря на запрет мамы, посмотрела кругом. Пустота, грязь и низкий потолок давили. Кроме ребятишек и трех куриц с петухом, которые жили в избе под лавкой, ничего не было. Эта картина была для меня не нова. Большинство жили точно так же, но тут не было даже надежды. Я смутилась и вышла из бедной, набитой детьми и нуждой избы. Своей «драгоценной сумки» в темных сенях я уже не обнаружила. Искала ее во всех углах, тщательно ощупывая. Нет моей сумки, моего сокровища. «Украли!» – больно стучало в моей голове. Я опять вошла в избу и громко спросила, с детской озлобленностью, но не плача: «Где моя сумка с прикуской, которую я наславила? Я точно помню, что оставила ее в углу, в сенях». Ребятишки хохотали, резвились, хитро ухмылялись в ответ. Старуха спряталась на середе за выцветшей занавеской. Она в ответ молчала. Какое-то время я тоже стояла молча, а потом поняла: надо идти домой. Нестерпимо хотелось есть, ведь я почти целый день ничего не ела. Упорная славилыцица шла по селу и горько плакала. Мне было жаль себя, что столько трудилась и все зря.

Уже не вспомнить, что я думала в то время своим детским неокрепшим умишком. Наверное, соображала, что жадность – плохое качество человека и всегда будет наказано.

– И маму не угощу, и сумку украли. А теперь вой, раз котелок не варит. В чем книжки в школу буду носить после каникул?

Слезы враз высохли, домой я пришла уже не с победой, а с поражением. Мама пожалела, поойкала, утешила меня:

– Не горюй, Таня, с многим Бог и с малым Бог. Знаю я эту ораву голодную, им самим-то подай, Господи. Хоть бы сумку свою воротить.

Она ушла, но вернулась с пустыми руками.

– Чё с возу пало, Таня, то пропало. Надо мне новую сумку для тебя шить. А они на доброе здоровье, пусть поминают нашу благодарность, а нам, может, на это Господь больше пошлет. Один Бог знает, что делается на свете. «Везде пыль да копоть и нечего лопать», – так у нас говорили тогда в деревне.

После этого случая я никогда больше не ходила славить. Каждый раз в Рождество я вспоминала этот казус, да так и не поняла: что это было?

Я ходила от голода просить милостыню или прославлять Господа? Я не только поставила для себя вопрос, но и получила жизненный урок.

Глава 9. Нечистая сила

В войну и долгие годы после войны вместе с холодом, нищетой, тараканами настоящим стихийным бедствием были для нас вши.

– Хоть бы выдюжить да выжить Бог велел. В аду, поди, и то лучше, чем здесь, на белом свете, – причитала мама.

Помню, как многие в классе чесали втихаря себя, стыдясь учителя. Сейчас писать о вшах, мягко говоря, неприятно, но не писать – значит не сказать всей правды о тогдашней жизни. Они заводились везде: в головах, белье, одежде, не давая никому покоя. Мыла не было, а потому бороться с ними было в то время у нас невозможно, они плодились неистово. В каждой избе можно было услышать такое:

– Вот и поживи с ними. От них хоть в петлю лезь, ноне будешь же упекаться от своих рук – это грех великий. Бог велит, и это переживем.

Особенно страдали от кровососов маленькие дети, которые самостоятельно не могли с ними справиться. Нестерпимый зуд заставлял чесаться так, что на коже образовывались язвы. Бороться родителям было некогда: все бежали на работу за трудоднем. Никому не хотелось умирать голодной смертью. «Душа еле в теле, а рубаху вши съели», – запомнила я с тех пор.

Те хозяева, у кого были большие семьи, придумали даже варить мыло сами из внутренностей убитых животных. От этого действа войти в их избу было нельзя: стоял нестерпимый смрад. После такого «производства» запах еще долго не выветривался из избы. Избы эти старались избегать и заходили в них только по большой надобности.

Мой муж рассказывал мне, как в их деревушке, которая стояла от нашего села в пяти километрах, Валька (она была моложе нас) от голода съела кусок такого самодельного мыла и заумирала, отчего ее мать, Пелагея, подняла такой переполох, что всю деревню поставили на дыбы, в результате вся деревня откачивала Вальку, приводила в чувство. Вальку откачали. К слову, я в те годы, не спросясь, съела от голода у тетки Марии положенный на семена огромный, твердый, желтый огурец. Он словно дразнил меня на подоконнике. При этом тщательно разжевала его, даже вкуса семян не поняла, так набросилась, что до вкуса дело не дошло. Загнанные в угол, мы готовы были съесть все, лишь бы не умереть. Как назвать такую жизнь?

Но вернемся, однако, в то далекое время. Мама, чтобы решить проблему кровожадных насекомых, просила обмылки у знакомых за что угодно, хоть за кружево. Мыло мы не варили, так как падающих животных в нашем доме не было, а делали щелок. Для этого в кипящую воду насыпали побольше золы и настаивали. Вода получалась мягкая, как от мыла. Помню, как после мытья такой водой мы покрылись маленькими язвочками, и было решено нами бороться с паразитами ранее испытанным методом – вручную. Так делали все. Снимали белье, выбивали ногтями рук, а из головы вычесывали их гребнем.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

Опни́сь – остановись, сядь посиди, отдохни.

Притка́ – несчастный случай.

Шашиба́рник – очень неровная, вся в рытвинах и ухабинах дорога.

Покасти́ться – совершить дурной поступок, замараться.

Ремки́ – старая, поношенная одежда, обноски, лохмотья.

Го́пчик – деревянный высокий настил рядом с русской печью.

Лони́сь – в прошлом году.

Ви́ца – гибкий тонкий прут, чаще всего ивовый или березовый.

Пим – валенок.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу