Хочу от вас ребенка

Одна из бровей Ивана Романыча выразительно взлетела вверх. Не знаю, что он этим хотел мне сказать, но я расправила плечи и вздернула подбородок. Надеюсь, я выглядела достаточно убедительно.

– Это радует, – Зайцев поднял руку, сжал пальцы в кулак и в него же тихо откашлялся. – Алена Алексеевна, я хотел бы послушать ваше мнение по поводу истории Погосяна, – сходу перешел к делу.

Я прямо опешила. Ну кто так делает?

Надо же собраться, подготовиться…

Ладно.

Я положила ладони поверх папки и произнесла:

– Я думаю, что Погосяну необходима витрэктомия.

Сказав это, я быстро взглянула на Зайцева. Как школьница на учителя. Я боялась ответить неправильно, но больше я боялась того, что зав посчитает меня некомпетентной.

Для меня это было крайне важно.

– Но вы не уверены? – в его тоне просквозило разочарованием.

Мои ладони тут же вспотели. Стали влажными. Я ощущала себя как на экзамене. И нет, я не боялась его, но у мужчины, который сидел передо мной и смотрел на меня твердым взглядом, была такая подавляющая энергетика, что мое сердце начало отбивать корявую чечетку.

– Нет! Я считаю… – запальчиво затараторила я.

– Вы сказали, что думаете… Вы не сказали, что уверены в необходимости витрэктомии, – Зайцев перебил меня твердо.

Вот же зараза! Мне дико хотелось встать и ударить по его умной голове папкой с историей болезни Погосяна! Вместо этого я глубоко вздохнула и постаралась сказать ровным, сдержанным тоном высококвалифицированного специалиста:

– Я уверена… что пациенту Погосяну требуется витрэктомия с тампонадой силиконом.

Глубокая задумчивость полоснула привлекательное лицо Зайцева. Он почесал кончиком указательного пальца подбородок, который покрывала светлая густая щетина, а потом снял очки.

Возможно, он собирался меня уволить. Вот прямо здесь и сейчас собирался заставить меня подписать заявление на увольнение. Тем не менее я держала спину ровно и не собиралась забирать свои слова обратно.

– Почему силиконом? – спустя пару секунд услышала вместо «Уволена!».

Я даже растерялась, но быстро нашлась:

– У пациента несколько разрывов на сетчатке с отслойками. Газовая смесь и эндолазер не удержат. Я… я уверена, что конкретно в его случае показана витрэктомия с тампонадой силиконом.

Зайцев смотрел на меня цепко. Я хотела отвести свой взгляд, настолько его взгляд казался мне непосильным, но все же в ответ смотрела упрямо. Я не надеялась получить от него аплодисменты и тем более не рассчитывала услышать:

– Назначайте дату операции и приступайте, – сцепив вытянутые по столу руки в замок и подавшись корпусом вперед, заявил Иван Романыч.

Меня окатило ледяным душем. Под халатом на мне была шифоновая блуза, которая мгновенно прилипла к спине.

Вероятно, я должна была визжать от восторга. Ведь слова Ивана Романовича сообщали о том, что с моим врачебным заключением дотошный Зайцев был абсолютно согласен.

Но я не визжала… я хотела спрятаться в домике.

– Вас что-то смутило, Алена Алексеевна? – нахмурился Зайцев, подметив мое замешательство.

– Я… я предлагаю поручить эту операцию Виталию Игоревичу. Он более опытный врач и его квалификация…

– Стоп, стоп, стоп! – зав выставил ладонь вперед, прерывая мой поток слов. – Причем тут Сосновский? Погосян ваш пациент, Алена Алексеевна, – акцентировал жестко. – И вашей квалификации вполне достаточно, чтобы провести подобную операцию.

Я распахнула глаза и прилипла к спинке стула.

Он что, копался в моем личном деле?

– Разумеется, я ознакомился с личными делами всех своих сотрудников, – усмехнулся Ушастый.

Господи, он все-таки умел читать мысли?

– Я же должен знать, с кем имею честь работать, – продолжил он.

И был прав…

Почему я решила, что он интересовался конкретно моим личным делом? Не много ли чести, Волкова?

– Три года назад вы подтвердили квалификацию витрео-ретинального хирурга. Поэтому не вижу никаких препятствий к тому, чтобы вы делали операцию Погосяну.

– Я делаю только факоэмульсификацию катаракты, – поспешила объясниться и опустила глаза, замечая, как нервно скребла пальцами по папке.

– Почему?

Подняла лицо и не моргая уставилась на Ивана Романовича. Я не могла поверить, что он мог так спросить… практически заботливо и участливо.

– Я…

Резко подпрыгнула на стуле. Громкие удары в дверь выдернули из морока, в котором Зайцев Иван Романович мне показался «живым и настоящим».

Мы одновременно повернули головы на звук.

В приоткрытой двери маячило улыбающееся лицо Адовны:

–Иван-вы-наш-дорогой-Романыч, разрешите? – торжественно спросила она и, не дождавшись ответа, ввалилась в кабинет, таща за собой практически все наше отделение.

Глава 8.

Алена

– Что… хм…что… – непонимающе нахмурился Зайцев, но продолжение его фразы потонуло в громогласном нестройном «Поз-дра-вля-ем!», исполненном всем коллективом нашего дружного отделения.

– Я… То есть вы… – Иван Романович дернул ворот рубашки, явно растерявшись, а затем и вовсе привстал со стула, намереваясь либо поклониться в знак благодарности, либо выгнать поздравляющих взашей.

Ада Адамовна, не тратя драгоценные секунды и подбоченясь, гордо выступила вперед, своим обширным бюстом буквально возвращая заведующего на место:

– Иван Романович, наш дорогой! – нараспев запричитала она. – Защитник наш главный! Умелец наш рукастый! – развела руки в стороны и подала знак мнущимся позади нее Андрею и Виталику, которые держали в руках по большой подарочной коробке. – Разрешите от лица ваших верных подчиненных поздравить Вас с главным мужским праздником!

Андрей и Виталик синхронно сделали шаг к Зайцеву, выставляя вперед завернутые подарки.

– Что вы…не стоило…– Иван Романыч нервно поправил очки, которые успел незаметно надеть, и вжался в спинку стула, прежде чем кабинет начальства содрогнулся под голосом Адовны:

С Двадцать третьим февраля!

Радости желаем,

Пусть печали прочь спешат,

А глаза сияют.

Ребята за её спиной дружно захлопали в такт всем известному мотиву. Я тоже решила не отставать, крикнув «Ух!» и застучав носком крокса о больничный ламинат.

Как же они вовремя появились! От такого неприятного разговора меня спасли…

Всё, с меня шоколадка!

С пациентами везёт,

Множатся доходы,

Каждый день и круглый год

Счастье к вам приходит!

Ада Адамовна повышала голос на каждом новом слове и, казалось, она сейчас не выдержит и спляшет. Впрочем, зная нашу старшую, я бы ничуть не удивилась.

– Ну всё…Спасибо…Приятно…Очень… – беспомощно бормотал порозовевший от перебора внимания Иван Романович, но кто бы его слушал!

Не выдержав, Адовна все-таки начала приплясывать, окончательно перейдя на частушки:

Вас мы, Зайцев, поздравляем

С 23-м Февраля. 

И, как водится, желаем, 

Чтоб не падал… курс рубля!

Я прыснула со смеху, косясь на онемевшего Ивана Романовича. Боже, он так растерянно и беспомощно смотрел на Пельц, что в какую-то секунду мне стало его по-настоящему жалко. Но вскоре я вспоминала, что он деспот и самодур, и это чувство исчезло еще стремительней, чем появилось.

Есть весомая причина

Этот день отметить:

Наш заслуженный мужчина

Лучше всех на свете! У-у-ух!

На невероятно громкой ноте Адовна закончила концерт, приуроченный к 23 февраля, шумно выдохнула и поклонилась широко до земли, срывая бурные аплодисменты.

– Какие у нас тут, однако, таланты, – прохрипел Иван Романович и, одернув белоснежный халат, вышел из-за стола к народу.

Но близко подходить не стал, вежливо держал дистанцию. Видимо, из опасений, что начнут обнимать.

– Мальчики, подарки! – скомандовала медсестра, и Андрей с Виталиком синхронно вручили Зайцеву две коробки.

– Еще подарки? – левый глаз заведующего нервно дернулся, а в голосе, честное слово, прошмыгнул испуг.

Я прикусила губу, чтобы не засмеяться в голос! Испуганно-растерянный вид нашего зава забавлял и удивлял одновременно, потому что до этого момента я даже не подозревала, что он так умеет – быть застигнутым врасплох!

– А как же! – воскликнула Ада Адамовна и рывком стащила с коробки картонную крышку. – Торт! – торжественно произнесла.  – Правда, не знали какой вы любите, поэтому решили взять морковный!

У Зайцева по щекам прокатились желваки в то время, как я чуть не упала со стула! Ну Адовна! Святая женщина!

– Оригинальный выбор…– тихо пробормотал Зайцев и нервно поправил ворот халата.

– Ну и коньячок, разумеется! – развела руками Пельц, но в тот же момент покосилась на батарею алкогольного добра у заведующего на подоконнике. Прищурилась, а потом счастливого вздохнула, – ой, ну такого, как мы подарили, у вас нет!

– Какого такого? – насторожился Зайцев. – Отравленного? – его губы впервые за всё поздравление дернулись в легкой улыбке, и, кажется, это заметили все. Потому что на мгновение кабинет погрузился в напряженную тишину – народ недоумевал: показалась ли им эта улыбка или то был мираж, но спустя пару секунд все нестройно и дружно засмеялись.

– Скажете тоже!  – старшая медсестра беспечно махнула на Ивана Романовича рукой. – Наш – коллекционный и в форме туфельки! Признаем, так сказать, вашу власть, Иван Романович, и что все мы у вас тут…– вместо продолжения Ада Адамовна выразительно постучала пяткой по полу, а Иван Романович внезапно довольно улыбнулся во второй раз.

Да ладно? Улыбнулся?

– Ну и заодно желаем вам свой каблучок найти! – Адовна, окрыленная успехом, по-свойски подмигнула заву, – дело хорошее, нужное! – и неожиданно перевела многозначительный взгляд на меня.

Моя челюсть отвисла, а стул подо мной обещал пробить пол и рухнуть на этаж ниже. Это что еще за фокусы, Ада Адамовна?

Ко всему прочему Зайцев, проследив за её взглядом, автоматически переключился на меня, отчего я вспыхнула как спичка.

– Думаю, с этим пока повременим… – рассеянно пробурчал, глядя мне прямо в глаза, а следом отвернулся, неразборчиво затараторив и оттесняя народ к выходу из своего кабинета.

Я была оглушена, кровь шумела в ушах. Уловила только момент, как Адовна буквально заставила Зайцева согласиться пойти с нами в караоке-бар через дорогу.

Прикрывшись Виталиком, выскользнула из кабинета зава и только тогда осознала, какую редкостную дичь натворила Адамовна, когда пригласила начальство. Как вообще веселиться при нем?!

Глава 9.

Алена

Моя рука дернулась, когда я тонко чихнула. Черная тушь украсила скулу. Просто чудо какое-то, что не проткнула себе глаз, ведь сегодняшний день с самого утра не задался.

– Будь здорова! – в спину прилетело пожелание от Адовны.

Шмыгнув носом, я обернулась и недовольно покосилась на женщину, которая орошала начес из волос, похожий на огромную сладкую вату, баллончиком лака сверхсильной фиксации.

В небольшом помещении моментально стало нечем дышать, отчего мои глаза заслезились. Я старательно удерживала их распахнутыми, чтобы не потекла тушь, но щипало безумно.

– Фух, девочки, – начала размахивать руками Пельц, – надо проветрить, – двинулась в сторону окна.

Вот уж точно.

Для наведения марафета мы с девочками оккупировали кабинет старшей медсестры, оставив ординаторскую мужчинам. Им тоже нужно подготовиться к мероприятию, собственно, в их честь оно и было организовано.

Как только прохладный уличный воздух перемешался с удушливым внутренним и стало легче дышать, ватной палочкой поправила макияж, последним штрихом которого должна была стать красная помада. Но сегодня явно все шло не по плану – руки не слушались, мысли разбегались в стороны, помада ложилась неровно…

Меня раздражало всё! Даже Адовна, пригласившая Зайца, ее топорные намеки и подмигивания, Туманов с беременностью и…и вообще!

Звонко чмокнув губы друг о друга, я распустила волосы и взбила их у корней.

Поправила черное трикотажное платье длиною чуть выше коленей.  Я не наряжалась по случаю праздника, просто любила платья. Они мне шли, вот и всё.

Бросив на себя взгляд в зеркало, я вздохнула. Во мне не было ничего фееричного с точки зрения общепринятых канонов красоты, но любить и принимать себя я умела. Сейчас я себе не нравилась.

– А кто у нас сегодня дежурный? – уточнила медсестра Настя, когда мы гуськом вышли из кабинета Пельц.

– Екатерина Григорьевна, – ответила ей Ирина Александровна. – Поменялась с Сотниковым. Какое ей караоке, девочки?! Она сейчас ляжет, покемарит в тишине и спокойствии. У нее дома каждый день свое караоке – трое внуков и дочь с зятем-виолончелистом.

Женщины дружно хохотали, пока впятером шли по длинному коридору, в конце которого с постовой медсестрой переговаривались наши виновники торжества. Ушей среди них не было, и я, облегченно выдохнув, опрометью рванула в ординаторскую, чтобы забрать из тумбочки подаренный Погосяном пирог и накинуть пальто.

Когда мы толпой выходили из отделения, Зайцева по-прежнему не наблюдалось, и это было прекрасно. В душе я питала надежду, что он не придет.

Привычным составом мы двинулись в бар-караоке, в котором обычно гуляли отделения нашего медцентра, и уже через пятнадцать минут сидели за двумя соединенными вместе столами.

Несмотря на то, что всё вокруг было знакомым: это место, сидящие рядом люди и наш постоянный столик, я никак не могла расслабиться, сбросить напряжение текущего дня. Даже с учетом того, что Зайцев так и не явился.

Пусть бы вообще этот сухарь не приходил!

Не думаю, что такие, как он, умели расслабляться. Что ему вообще здесь делать? Считать, что и сколько кто выпил?

Я мотнула головой, выпроваживая из нее нежелательные мысли, ведь думать о Зайцеве мне совершенно не хотелось. Мне было о чем и о ком подумать, тем не менее мысли все равно кружились вокруг него и его взгляда, которым он наградил меня после слов Адовны о «каблуке». Этот взгляд не давал мне покоя. Будоражил, заставлял чувствовать себя неспокойно.

– Аленчик…

Сквозь галдеж я едва различила свое имя, произнесенное Сосновским. Я повернула к нему голову и вопросительно выгнула бровь.

Виталя кивнул подбородком на дежурно улыбающуюся официантку, спрашивая:

– Что будешь пить?

«Ромашковый чай с мятой!» – кричало мое увядающе-стареющее нутро.

Вот оно! Начиналось! То, о чем говорил Туманов. А завтра я приду на работу в шерстяных носках, а потом… потом выпишу себе журнал с народными рецептами и каждый вечер буду обводить карандашом отвары из лечебных трав от радикулита.

Ну уже нет!!!

– Мартини со льдом и лимоном! – заявила себе же назло.

Мы пришли сюда отметить наступающее двадцать третье февраля, а не провожать на пенсию мою стареющую репродуктивную систему.

Поэтому я заставила себя вымученно улыбнуться и оглядеться по сторонам.

Бар был забит под завязку. Гул стоял как в оркестровой яме. Сегодня здесь гуляли врачи, большая часть их лиц была до боли знакома. Многие подходили к нашему столику обмениваться приветствиями и врачебными сплетнями. Культурно и цивилизованно. До первого микрофона.

Вообще-то, врачи умели отрываться…

– Аленка Алексеевна, ты же со мной споешь? – влетело в мое ухо спустя полчаса.

Алкогольные пары обдали щеку, вызывая рефлекторный озноб. Уложив руку на спинку моего стула, Андрюша Сотников широко улыбался и шальным взглядом разгуливал по моему лицу.

На праздновании наступающего Нового года мы с ним зажгли. Два месяца назад. А сейчас настроения петь не было. Настроения вообще не было, хоть и убеждала себя в обратном.  День сегодня какой-то сумбурный. Неприятный день. А сто грамм выпитого Мартини не произвели должного эффекта. Усталость по-прежнему давила на плечи бетонной плитой, мой стареющий организм брал в свои руки бразды, и я, вздохнув, пробормотала:

– Андрюш, я попозже присоединюсь. Начни пока без меня.

Прикрыв глаза от острой жалости к самой себе и смутной обиды на Вселенную, я поняла, что в шаге от присоединения к секте Елизаветы Валентиновны, предводительнице наших дворовых скамейных бабулек.

Отказаться поорать в микрофон вместе с Андреем «Медлячок» Басты – это просто позор. Край. Практически дно. И судя по тяжелому осуждающему взгляду Сотникова, брошенному на меня исподлобья, мой коллега был того же мнения.

– Скучная вы сегодня, Алёна Алексеевна, – раздосадовано махнул на меня рукой и, недолго думая, подхватил Настю, сидящую напротив.

Настя и не собиралась сопротивляться. Смущенно и счастливо хихикая, нестройной походкой первая стала лавировать в толпе танцующих, подбираясь к ди-джею и утягивая Сотникова за собой.

С тяжким вздохом проводила их растворяющиеся в мигающем от стробоскопов полумраке фигуры. Мозг лениво отметил, что Андрейка-то и ничего… Высокий, правда худой. Настолько худой, что все халаты на нём покачивались, как сдутые паруса на мачте. Симпатичный. Если не смотреть на торчащие уши. И на волосы. Боже… Его волосы будто чего-то испугались лет двадцать назад и от страха сбежали с макушки на плечи. Не скажу, что для мужчины это недостаток.  Но… а вдруг от него родится девочка?! Худенькая, это вполне себе плюс, но насчет ушей, залысины и шелковистых плеч я не была так уверена… Поймав себя на том, что примерялась к Сотникову, как к будущему отцу своего потенциального ребенка, я почувствовала себя еще гаже, чем до этого. Боже, до чего я дошла…

– Так, Аленочка Лексеевна, – мои отчаянно-тоскливые размышления внезапно прервала Адовна, которая явно пребывала в пьяно-боевом настроении.

 На заставленный закусками и напитками стол с глухим стуком опустился вытянутый деревянный поднос с маленькими рюмками, наполненными разноцветными жидкостями. Следом на диванчик рядом со мной опустилась сама Пельц, бесцеремонно подвинув меня вглубь своим крутым бедром.

– Я с хорошими новостями, – деловито сообщила Ада Адамовна, потирая руки и двигая шоты ближе ко мне.

– Это что? –  перебила её, с подозрением косясь на горящую жидкость в стопках.

– Это «Боярский», – сообщила Адовна таким тоном, будто этого было достаточно для объяснения и не требовало особого внимания. –  Алексеевна, к новостям, – впихнула полную рюмку мне в руку раньше, чем я успела возмутиться, – всё на мази. Зайцев придет через полчаса. Будем брать! – чокнулась со мной и залпом опрокинула в себя стопку.

Моя рука с шотом замерла над столом, но я успела моргнуть.

– Пей давай, деточка. Надо! –  подгоняя, Адовна толкнула меня локтем в бок.

– Как брать? Куда брать?! Кому надо? Зачем н-надо? –  я окончательно потеряла нить разговора.

– А как же ты собралась договариваться с нашим папашкой ушастым? На сухую? –  крякнула старшая, не скрывая иронии. –   Пей, давай, мать! Будущая…! Адушка Адамовна плохого не посоветует! – и буквально насильно влила в меня слоистую жидкость.

Горло обожгло, из глаз брызнули слёзы, а на языке будто разом выросла плантация острого перца. Пока я надсадно кашляла, пытаясь прийти в себя, Адовна ласково лупила меня по спине.

– Н-не собираюсь я с ним…договариваться… – обмахиваясь ладонями, из меня сыпались искры. –  Ада Адамовна, это что вообще было?

– Это, – медсестра покосилась на рюмки, – водка, гренадин и табаско. На случай важных переговоров. Ни разу не подвели, – подмигнула старшая и продолжила гнуть своё. – Так что давай, запей, – настойчиво сунула мне в руку еще одну стопку. – А то забеременеешь и тю-тю.

– Что тю-тю? –  пробормотала, охнув.

– Как что?! Потом калмыцкий чай, компот из сухофруктов и обезжиренный кефир, – запричитала Ада Адамовна так убедительно, что моя рука невольно потянулась за третьей стопкой.

Пельц одобрительно причмокнула губами и тоже подняла свою:

– Ну, Аленушка, за тебя и хранителя привлекательного генного материала Иванушку!

Глава 10.

Алена

Полчаса спустя

– …ты волшебный, ты с другой планеты. Ты из моей мечты-ы-ы…

Быстро сделав вдох, я вступила одновременно с бэк-вокалом:

– О, Боже, какой мужчина-а, я хочу от тебя сына…

Бар загудел вместе со мной и Адовной:

–....и я хочу от тебя дочку. И точка, и точка… (Натали «О Боже, какой мужчина»)

В душном помещении не осталось ни одного человека, не подпевающего нам с Пельц, с которой мы орали в микрофоны на небольшом помосте в середине танцпола.

Обняв меня за плечи, Ада Адамовна прыгала вместе со мной и своим грандиозным бюстом, попадая практически в ритм мелодии. Практически. Опустошенные шоты слегка… а, может, и не слегка притупили нашу координацию… Господи, я сейчас упаду! Как хорошо-то! М-м-м!

– …о, Боже, какой мужчина… – тем временем на второй заход припева Ада Адамовна пошла без меня.

А мне хотелось смеяться.

И я смеялась!

Рука с микрофоном упала вдоль тела, и я просто скакала на месте, ощущая приятное головокружение и легкость, от которой хотелось постоянно глупо хихикать. Я позволила себе расслабиться, отпустить ситуацию и даже немного проникнуться деятельной активностью Пельц.

Классный вечер! Нечего киснуть, всё впереди!

–…Иван Романыч, от вас хотят сына…– оглушал голос солирующей Пельц.

Ла-ла-ла-а-а…

Так… стоп!

В с-смысле? Иван Р-Романыч? А в песне разве были такие слова?

Встряхнула головой.

–…но можно еще и дочку, и точка, и точка…

Что-о?

Еще раз мотнула головой, сбрасывая с себя наваждение. Я перепила?

Икнув, возмущенно воззрилась на старшую, которая в этот момент смотрела куда-то мне за спину. Смотрела целенаправленно, выделяя голосом особенно важные, по ее мнению, слова:

–...о, Боже, какой мужчина-аа…

Тревожное предчувствие царапнуло мой расслабленный мозг. Медленно, стараясь контролировать равновесие, я обернулась и…мои ноги на мгновение потеряли опору.

В обступившей нас толпе, слегка выдвинувшись вперед и затолкав ладони в передние карманы джинсов, стоял… Джонни Депп и Брэд Питт в одном флаконе. Прямо как в песне, только красивее…

Ой, мамочки…

Зайцев. Он…он такой…ОН ТАКОЙ! Господи, он что, такой? Я никогда не видела его без халата или без медпижамы.

Волкова, окстись. Никто не видел Зайцева без халата.

Без халата? В смысле – без одежды?  Боже, о чем я? Я никогда не видела Ивана Романыча в повседневной одежде – вот о чем!

Но ты же не против увидеть его без халаты и без одежды?

Да, я не против… Господи!

Мысленно захлопнула рот.

Что я несу? Просто он, Зайцев, выглядит как чума!

Чума?

Боже, не знаю! Он выглядит потрясно, вот и все! Я не знала, что под халатом он прячет такое тело. Ему невозможно, просто кошмарно идут эти джинсы и эта белая рубашка с закатанными по локоть рукавами. Он выглядит как мужчина.

Волкова, он и есть мужчина…

До этого момента я думала, что он врач. Врачи же бесполые существа.

Да… А ты, бесполая, зачем губы красной помадой накрасила?

 Кто? Я?

Ты же знала, что он должен был прийти. Для него?

Что-о? Да не в жизнь!

Господи… Бред пьяного человека. Кошмар.

Луч стробоскопа мимолетно мазнул по заячьему лицу в тот момент, когда его левая бровь выгнулась в какую-то невероятную вопросительную дугу, а тяжелый взгляд поочередно просканировал нас с Пельц.  На мне этот взгляд задержался чуть дольше, становясь снисходительным, мол, иного он от меня и не ожидал.

В груди кольнуло чувство протеста: я тут мужчину, видите ли, в нем разглядела, а он…он! Ну и пошел он! Расправила плечи, попытавшись встать ровнее, но… эти чертовы шпильки!

Вместо того, чтобы продемонстрировать, что я как стекло, только усугубила свое положение, чуть не завалив нас с Адовной, когда, покачнувшись, мертвой хваткой вцепилась в её надежное плечо.

Несколько человек вокруг засмеялись, Зайцев прикрыл лицо ладонью и раздраженно провел пальцами по лбу. От этого жеста меня окатило жаром необъяснимого стыда, который я мгновенно прогнала усилием воли, потому что… С какой вообще стати он меня осуждает? У нас корпоратив!  Мы наших мальчиков поздравляем, веселимся и ничего плохого не делаем! А если Иван-Ушастый-свет-Романыч не умеет отдыхать, так это его проблемы, не мои!

Я попыталась натянуть обратно на лицо сползшую улыбку, но она не собиралась возвращаться на положенное место. И алкоголь очень сильно почувствовался в крови, вызывая ощущение духоты и легкую головную боль.

– Адочка Адамовна, я пойду, попью, ладно? – прокричала на ухо старшей в попытке заглушить стоявший вокруг шум и, дождавшись ее кивка, неловко покачнулась, пока спускалась с помоста для желающих поорать в микрофон.