Мальтийская история: воспоминание о надежде

Андрей Григорьев

Мальтийская история: воспоминание о надежде

Есть лекарства, что вылечат боль,

Побелеют со временем шрамы,

Но пожизненно будут твои

Кровоточить душевные раны.

Пролог. Старик

Куда только не забрасывает судьба журналиста, но грех жаловаться (сам выбрал такую жизнь после отставки, или, может быть, это она меня выбрала?), иногда она приносит и приятные подарки. Так было в этот раз.

Я сидел на лавочке набережной города Слима. Кто-нибудь слышал о таком городе? Скорее всего – нет. Даже для большинства, кто побывал на острове, это просто район Валетты, столицы крошечного средиземноморского архипелага. Но сути моего наслаждения эти формальности не меняли. Февраль на календаре, а я снял куртку и жмурился на яркое солнце: зима, а такое приятное чувство тепла, которого сейчас не найдёшь в Москве. Закончился фестиваль российских фильмов на Мальте, я переслал по электронной почте материал в редакцию и теперь был свободен. Однако у меня оставалась ещё пара дней из командировки, которые я собирался использовать для самой примитивной релаксации: бокал местного вина, кусок кролика и чашка кофе – от жизни надо получать хотя бы частицу счастья. Периодически передо мной пробегали приверженцы здорового образа жизни, внушая ощущение движения в медленно текущей жизни, но пришвартованные рыбацкие лодки, раскрашенные в необычный для глаза ярко синий цвет, пробуждали чувство неподвижной вечности и умиротворённости. Монументальные бастионы Валетты на противоположенной стороне бухты Марсамшетт подкрепляли это ощущение. Но будь проклят этот мир! Всегда найдётся кто-то, кто изгонит вас из рая – ничего вечного на этом свете, к сожалению, не существует.

В моём кармане прозвучала мелодия смартфона, чувство умиротворения слетело, я вздохнул и вытащил аппарат наружу. На экране горел телефонный вызов: «Леонтич». Лёгкое прикосновение к зелёному кружку «Ответ», и в динамике зазвучал голос редактора новостей моего издания:

– Привет, великий знаток кинематографа! – и, не слушая моего ответа, Леонтич продолжил: – Твой материал прошёл, но раз ты там, то потрудись ещё немного для будущих поколений.

– Х-мм, конечно. Всегда готов потрудиться для будущих поколений, – ответил я, но без энтузиазма.

– Тогда навостри уши, – не слыша моего сарказма или делая вид, что не слышит, Леонтич перешёл к делу: – Ты же помнишь, что в этом году юбилейная дата Великой победы?

– Ну, помню, – хмуро ответил я.

– Не ощущаю в голосе радости, – голос самого Леонтича как раз излучал эту радость, я молчал, и он продолжил: – Собери материал о русских ветеранах войны, проживающих на острове. Но самое главное – лично встретиться с ними. Потом «тиснем» хорошую статью.

– Под каким «соусом»? – вздохнул я.

– Под каким «соусом»? – переспросил редактор, хотя прекрасно всё расслышал. – Это будет зависеть от материала, который найдёшь. В конце концов, не маленький. Можешь подвести под клише: «злая судьба забросила ветерана в далёкие края, и он тоскует о Родине». Хе-хе. Или «он освободил пол-острова от фашистов, и мальтийцы теперь чтят его как великого героя».

– Фашисты никогда не захватывали Мальту, – поправил я Леонтича.

Но того было не просто сбить с толку:

– Ну, тогда пусть не чтят, а вот в России мы бы его чтили. Короче, чего я распинаюсь перед тобой тут и трачу деньги на международные разговоры? Редакционное задание понял?

– Понял, – прозвучал мой ответ.

– Отлично. Узнаю военного, пусть и в отставке. Действуй, – не успел я ответить «угу», как в динамике зазвучали гудки.

Леонтич мужик неплохой, но даже самый родной человек может сделать что-то не то: сейчас он сорвал мою сладостную минуту медитации на берегу моря, пусть и не совсем тёплого и не совсем ласкового, но всё-таки это несравнимо с завьюженной Москвой в феврале.

Я немного покряхтел и направился в отель: «Что же, придётся «погуглить, посёрфить инет» в поисках нужной информации». Но несколько часов работы с нетбуком были потрачены напрасно: форумы, группы в социальных сетях, просто сайты – никакого упоминания о советских ветеранах войны, живущих на Мальте.

«Значит, не выполнил задание», – с каким-то мазохистским удовлетворением я захлопнул нетбук. Но через пару секунд почувствовал, что меня гложет червячок сомнения. Открыв сайт нашего посольства, посмотрел расписание: сегодня и завтра выходной.

«Ну, а что, в конце концов, теряю? Ну, немного прогуляюсь», – посмотрев навигатор, я отправился на поиски российской дипмиссии, благо находилась она где-то за Гзирой (удивительно, но тоже город, только на соседней со Слимой улице). Карта меня не обманула, и через какие-то четверть часа я уже стоял перед белой каменной оградой. Покрутив головой, увидел красные ворота и примыкающую к ним решётчатую калитку.

«Всё-таки удача существует», – подумал, заметив охранника около ворот. К нему я и направился быстрым шагом с единственным заклинанием: «Лишь бы не ушёл, из своей будки он разговаривать со мной не станет!», и я успел.

Усатый мужчина недовольно посмотрел на меня и покачал головой. Я сразу перешёл на английский:

– Мне нужен кто-нибудь из посольства.

Он, конечно, понял, зевнул и опять покачал головой:

– Сегодня приёма нет, – прозвучал равнодушный ответ.

– Но мне очень нужно, разыскиваю одного человека, – заканючил я, как можно более жалостливо, но усач, очевидно, уже привык к таким фокусам и опять покачал головой:

– Сегодня приёма нет, – повторил он с видом истукана.

«Заладил как попугай, чёрт нерусский!» – выругался я про себя, но вида не подал.

– Может быть, кто-то из сотрудников посольства мне поможет? – я продолжал жалобно просить и вытащил краснокожий паспорт. Он мельком взглянул на него и пожал плечами.

Но всё же мой удручённый вид и беспомощность сыграли свою роль: охранник махнул рукой и нарушил правила. Он кивнул на белую аскетичную коробку здания за оградой и выдал «секретную» информацию:

– У них сегодня какие-то дела, несколько сотрудников пришли на работу. Подождите, может быть, кто-нибудь выйдет и Вам поможет.

Моё лицо начало излучать такое счастье, что «усачу» стало неловко, и он быстро ретировался за калитку. Правда, по пути мужчина на секунду остановился и, грозно взглянув на меня, буркнул:

– Только отойдите от входа, – ещё мгновение, и охранник исчез за калиткой.

Я посмотрел на часы: четыре часа дня – скоро сотрудники будут расходиться. Действительно, не прошло и получаса, как дверь в ограде открылась, и на тротуаре возник молодой человек лет двадцати шести в короткой курточке и джинсах, но самое главное – узкие тёмные очки.

– Извините, не поможете мне? – обратился к нему по-русски.

Парень остановился и молча смотрел на меня, ожидая продолжения с моей стороны. И оно не заставило себя долго ждать:

– Разыскиваю ветеранов войны из России, живущих на острове. Полагаю, в посольстве имеются такие данные? – объяснил я.

– Зачем разыскиваете? – за очками чувствовалось удивление.

– Собираю материал к статье для информационного агентства… – я не успел договорить, как парень сердито перебил меня:

– Послушайте, как Вас там? У нас работы хватает и без вашей ерунды, – он приподнял очки на лоб, потом хмыкнул как будто про себя, но я всё же услышал: – Писаки…

Я тоже пристально посмотрел ему в глаза, мы скрестились взглядами – незримая дуэль состоялась: с моей стороны краткая характеристика его сексуальной ориентации, он, наверное, выдвинул гипотезу о моём сходстве с пожилыми парнокопытными. Потом каждый из нас с чувством победителя зачехлил свой «кольт»: парень опустил очки, а я развернулся в противоположенную сторону и… столкнулся с дамой, стоявшей за моей спиной.

– Извините, – пробормотал я по-английски, но в ответ услышал по-русски.

– Ничего, – на меня смотрела женщина средних лет, её круглое лицо озаряла милая улыбка.

Я хотел уже отойти от неё, как она вдруг остановила меня:

– Прошу прощения, но услышала, что Вы разыскиваете русских ветеранов войны?

– Да-а, – протянул я, немного удивлённый: «Неужели она мне поможет?»

Дама кивнула, как будто обнадёжила меня:

– Тоже работаю в посольстве, но никогда не слышала о таких людях.

«Чем же она мне тогда может помочь?» – удивление, очевидно, проявилось на моём лице. Но дама продолжила:

– Иногда посещаю церковные службы. Правда, не всегда получается, – она кивнула на здание посольства: – Работа, семья. Да и постоянного храма у русской церкви здесь нет, поэтому бываем на службах румынской или сербской церквей.

Я внимательно её слушал.

– Так вот, на службы часто приходит пожилой мужчина. Я с ним пару раз разговаривала, – наверное, на моём лице дама заметила интерес. – Этот мужчина живёт на острове «тысячу лет» и зовут его Виктор Васильевич.

– А фамилия? – в моих руках появился блокнот и ручка.

– Фамилия? – она пожала плечами. – Фамилию не знаю, не спрашивала. По возрасту, он вполне, может быть, ветераном, или, по крайней мере, может знать кого-то из этого поколения.

– А где можно найти этого Виктора Васильевича? – я оторвался от блокнота.

– Не знаю. Где он живёт, я не знаю…

– Но как же тогда мне его найти? – я растеряно взглянул на даму.

– Сегодня как раз будет проводиться вечерняя служба в церкви Дамасской иконы Божьей Матери православным батюшкой. Там, возможно, Вы его и найдёте, – моя собеседница улыбнулась.

– Вы там будете и покажите мне его? – ожидающе смотрел на неё.

– К сожалению, сегодня не смогу: у меня дела, – извинилась дама.

– Но как я узнаю этого Виктора Васильевича? – в моих глазах она, наверное, читала недоумение.

– Очень легко. Это высокий худощавый мужчина, седой, гладко выбритый. Обычно в тёмном костюме, в руках трость с тяжёлым набалдашником, – объяснила дама, затем махнула мне рукой: – Мне пора. Удачи Вам, – она хотела уже уходить.

Но я остановил её:

– Позволите мне Вас проводить?

– Спасибо, не надо. У меня муж ревнивый, – незнакомка засмеялась, потом повернулась ко мне спиной и направилась в сторону от посольства. Вдруг, вспомнив о чём-то, обернулась:

– Церковь находится на Архиепископской улице Валетты, – опять улыбнулась мне и продолжила свой путь.

«Хороший человек. А я даже не спросил её имени…» – мне стало неловко. Больше я её никогда не видел…

Вернувшись на набережную Слимы, побежал к пристани: через пять минут должен отчалить паром к Валетте. «Успел!» – с облегчением выдохнул, плюхнувшись на пластиковую скамейку полупустой палубы: не сезон.

Минут через сорок отыскал небольшой греко-католический храм, как оказалось, расположенный сразу за дворцом великого магистра. Чёрные массивные двери были открыты. Пройдя между белыми колоннами, попал внутрь церкви. Убранство храма, довольно скромное, вряд ли поразит искушённого туриста, но не за этим я сюда явился.

Мой взгляд пробегал по рядам немногочисленных прихожан – ничего похожего. «Напрасный поход. В конце концов, старик не обязан здесь находиться, – мысленно пожал плечами, потом дал себе установку: – Ещё полчаса подожду и вернусь в отель». Решив таким образом, снова завертел головой, пытаясь рассмотреть детали интерьера храма. Оглянулся назад – и вдруг увидел его. Наверное, мне следовало бы хлопнуть себя по лбу: «Так целеустремлённо вбежал в церковь, что всё самое главное пропустил по дороге».

Около входа стояло несколько стульев, и на одном из них сидел пожилой мужчина в чёрном костюме. Его руки покоились на массивном набалдашнике трости, служившей ему опорой.

«Несомненно, это он», – сделал я вывод и, направившись к мужчине, занял место рядом. Он меня как будто не замечал: так погружён был в свои мысли. Беспокоить его до конца службы не стал – всё-таки журналистское хамство ещё не до конца проникло в меня.

Ждать пришлось не долго: через полчаса всё закончилось. Мой сосед встал, и я последовал его примеру, намереваясь выйти из храма вместе с ним. Но он, тяжело опираясь на трость, направился к иконе Николая Чудотворца, я заметил в его руках свечку. Перекрестившись и поцеловав икону, он подошёл к кануну и поставил свечку за упокой. Я вышел из церкви и стоял на улице около выхода, ожидая старика. Через минуту увидел его, неспешно покидающего храм.

– Добрый вечер, Виктор Васильевич! – я подошёл к нему.

Он удивлённо вскинул на меня глаза.

– Здравствуйте, не имею чести Вас знать, – ответил он на русском с небольшим акцентом.

– Прошу прощения за беспокойство. Российский журналист, – ответил я, сразу перейдя к делу, и назвал себя и информационное агентство.

– И чем же я мог бы Вам быть полезен, милостивый государь? – его цепкие глаза изучали меня.

– Собираю материал о русских ветеранах второй мировой войны. Не могли бы Вы мне помочь в этом деле? – я вопросительно смотрел на него.

– Но я не совсем русский, – мужчина мягко улыбнулся, потом пояснил: – Всегда был и являюсь гражданином Франции, русский только по происхождению.

Мне показалось, что его морщинки под глазами тоже улыбались.

– Но Вы же воевали? – я попытался уточнить.

– В те времена все воевали: кто с бошами, кто с собой, – улыбка померкла, старик вздохнул. Он задумался на мгновение, затем в его глазах, как мне показалось, блеснула мысль: – Сейчас я устал – возраст берёт своё. Но, быть может, мы могли бы встретиться завтра? Если Вам будет угодно, – на этот раз вопросительный взгляд был направлен на меня.

Я закивал головой:

– Да, конечно. Когда Вам будет удобно?

– Не возражаете, если наше рандеву состоится завтра в восемь часов утра около колокола? – предложил мой собеседник, я не успел ответить, как он добавил, извиняясь: – Простите старика: рано встаю.

– Да, буду, – ответил я, потом улыбнулся: – Остров рано просыпается.

– Тогда покойной ночи, – мужчина развернулся и, опираясь на палку, медленно побрёл вниз по улице…

На следующее утро около восьми я подошёл к мемориалу погибшим защитникам Мальты на берегу Великой Бухты. Под куполом огромной белой беседки чернел многотонный колокол. Он хмуро молчал, как будто что-то вспоминая, но он вспомнит, обязательно вспомнит: его час пробьёт в полдень, напоминая уже нам о прошедших днях.

Я поднялся по ступеням к монументу и сверху оглядел окружающие площадки. «Вот он!» – безошибочно узнал нового знакомого. Тот стоял спиной ко мне, опираясь на ограду вдоль обрывистого берега. Быстро сбежав со ступеней, подошёл к мужчине.

– Здравствуйте. Извините, если заставил ждать, – поздоровался я.

– Доброе утро, – он повернул голову в мою сторону. – Нет. Не беспокойтесь. Гуляю. Сегодня прекрасная погода.

Я посмотрел на небо, усеянное низкими облаками. Старик заметил мой взгляд, улыбнулся, его впалые щёки немного округлились.

– Прекрасная погода для нас, если нет дождя и сильного ветра, – тут же пояснил он.

«Так мало нужно для прекрасной погоды на Мальте», – вспомнил я лёд и сугробы, покрытые грязной кашей от московских «пробок».

Мой знакомый (кстати, ещё не узнал его фамилию) кивнул на лавочки перед монументом:

– Пройдёмте туда. Там нам будет удобнее.

Я понимал, что долго стоять ему тяжело, и мы зашагали к лавкам. В это время здесь было пустынно: вездесущие китайские туристы ещё не проснулись. Мы расположились с краю одной из скамеек.

– Я так и не представился, – старик посмотрел на меня. – Виктор Васильевич Ракитов, – взяв небольшую паузу, продолжил: – Но это для русских. На самом же деле Викто́р Ракито́ф, – он сделал ударение на последних слогах имени и фамилии, – гражданин Франции от рождения и полагаю, – он вздохнул, – уже и до смерти. Действительно, принимал участие в событиях блокады острова в сороковые, – он замолчал и посмотрел на колокол. Тот продолжал молчать.

– И много здесь ветеранов русского происхождения? – я задал вопрос.

Ракитов взглянул на меня и покачал головой:

– Я таких не встречал. Служил в британских конвоях: англичане, австралийцы, новозеландцы, немного французов и, конечно, сами мальтийцы.

– А после войны? – прозвучал очередной мой вопрос.

– После войны меня война уже не интересовала, – Ракитов поморщился, его улыбка улетучилась.

– Понимаю, – кивнул я, хотя ничего не понимал.

– Может быть, пройдём в кафе? – он посмотрел в сторону улицы, уходящей в центр города. – Я знаю поблизости одно. Приглашаю на чашку кофе, – мой новый знакомый встал, как будто вопрос был решён, и двинулся в город.

– Спасибо за приглашение, – я встал и последовал за ним.

Пустое кафе встретило нас тишиной: сегодня выходной, раннее утро, посетителей немного. Но вскоре нам принесли по чашке кофе и вазочку с медовой выпечкой.

– Почему Вы не прогнали меня, как обычно делают с надоедливыми писаками? – напрямую спросил я старика, отхлебнув глоток ароматного напитка.

– Вчера был в клинике. Сколько мне ещё осталось? – он задумчиво помешал своё кофе, хотя сахар не клал. Я молчал, ожидая продолжения.

– Может быть, так оставлю последний след? – Ракитов перевёл взгляд с чашки на меня. Я молчал.

– Время стирает всё. Сотрёт и меня, и мою историю, – мужчина потёр ладони о чашку, пытаясь согреть их.

– Надеюсь, Вы не будете против? – я достал смартфон и открыл интерфейс диктофона.

Старик равнодушно посмотрел на мой аппарат:

– Как Вам будет угодно, – согласился мой собеседник.

Мой палец нажал на указатель «Запись», индикатор начал отсчёт времени.

Я вытащил пачку и попытался достать сигарету, но, вспомнив, что курение в кафе запрещено, затолкал её назад.

– Как же Вы попали на остров? – первое, что мне пришло в голову.

– Действительно, как я попал на Мальту? Почему остался? Ведь по происхождению я русский, по паспорту – гражданин Франции. Но это длинная история. Жизнь иногда бросает нас из стороны в сторону – страшные моменты. Кто-то переживает их, кто-то нет, – задумчиво произнёс он

– Но Вам повезло. Вы выжили, – заметил я.

– Да, повезло, – вздохнул старик и посмотрел на чашку. – Но кому-то удача была не так благосклонна.

Казалось, мужчина собирался с силами, словно перед прыжком в ледяную воду. И он решился! Взял чашку, сделал небольшой глоток и заговорил:

– Родился в Париже, в семье эмигрантов из России – как вы любите говорить – первой волны. Мой отец служил учителем словесности в одной из гимназий Петербурга, но после большевистского переворота он с матушкой уехал из страны. Матушка была уже в положении. Сначала в Берлин, потом во Францию, в Париж. Почему он уехал из страны, отец не любил говорить: уехал и уехал. Из коротких реплик, иногда проскальзывающих между родителями, я понял, что на него были какие-то компрометирующие материалы у тайной полиции большевиков. Он был обречён, и у него не было другого выхода, как бежать, что он и сделал. Это было не сложно: в то время десятки тысяч русских покидало свою северную родину. Через десять лет, когда стало ясно, что ничего в России не вёрнётся назад, родители обменяли свои нансеновские паспорта эмигрантов на гражданство Франции. Так появился на свет гражданин Французской Республики – Викто́р Ракито́ф.

Как у эмигрантов в Париже дела у родителей не заладились, поэтому в поисках лучшей доли они переехали в Нант, где отец устроился портовым грузчиком. Матушка пошла в прачки. М-даа, – старик задумчиво постучал пальцами по столу, – учитель словесности – портовый грузчик, каких только метаморфоз не разыгрывает наша жизнь! Родители постепенно вживались в новую реальность, в новую родину. Отец через несколько лет даже получил должность смотрителя в порту.

Я взрослел, закончил школу. Мои родители были рады за меня: их сын поступил в школу гидрографии в Нанте на судового механика торгового флота. Впереди маячили радужные надежды, – рассказчик вздохнул, – но всё изменилось первого сентября тридцать девятого года: началась война. Гитлер напал на Польшу, Франция и Великобритания объявили войну Германии. Воронка ада открылась, увлекая в себя миллионы и миллионы людей, и мы были не исключением.

Я всё-таки достал сигарету, но закуривать не стал, начал мять её в пальцах. После минутной паузы Ракитов продолжил:

– Я всегда был удачливым человеком: Господь благоволил мне. Пока шла «странная война», успел окончить морскую школу и получить квалификацию судового механика. Весной сорокового года благодаря протекции одного из руководителей профсоюза портовых рабочих, спасибо отцу, поступил на службу во французский торговый флот, на небольшой сухогруз «Бретань», курсировавший по Па-де-Кале. Матушка пришла на пристань, чтобы проводить меня в первый рейс. Отец плохо себя чувствовал и не смог попрощаться со мной. «Не беда, – думал я, – когда вернусь назад, они обязательно встретят меня вдвоём». Почему-то матушка не улыбалась. Издалека не видел её глаз, но мне казалось, что она плакала – она плакала и махала мне рукой. «Это от счастья», – опять успокоил себя и, схватившись одной рукой за борт судна, другой замахал ей в ответ.

В таких случаях обычно говорят: «Если бы я знал… Если бы я знал…». Даже, если бы я знал, разве можно было что-то изменить? Полагаю, нет. Иногда мне кажется, что мы бежим по лабиринту, и наш крест – пройти этот лабиринт: кто-то проходит с высоко поднятой головой, кто-то – ползущим на животе. Каждый выбирает свою чистоту помыслов и деяний. Когда закончится наш земной путь, Господь оценит нас по делам нашим на предначертанной нам стезе…

Глава 1. Знакомство

Маршрут рейса «Бретани» предусматривал заход в Дублин, потом в Гавр. Обычные задержки с погрузкой и выгрузкой груза. Затем судно должно было отправиться в Гибралтар.

Я был доволен: мой первый рейс – и такой сложный. Это давало мне возможность пройти очередную хорошую судовую практику: я сутками не вылезал из трюма. Главный механик – Папаша Гийом – оказался неплохим наставником. Под его руководством я копался в топливопроводе, дизеле и прочих узлах двигателя.

В мае «Бретань» уже стояла на рейде Гибралтара. Экипаж сухогруза отправился на берег – отдохнуть и развлечься. А я – как ещё «непросолившийся моряк» – остался на вахте. Единственным развлечением на мостике оставалось радио, передававшее на английском какую-то радиопостановку по Агате Кристи. Я неплохо знал английский: сказывались отсутствие снобизма к иностранным языкам, что присуще коренным французам, и мои посещения боксёрского клуба британских моряков в порту Нанта. Мой взгляд лениво блуждал по серой скале города: «Завтра тоже прогуляюсь по его улочкам. Выпью стаканчик хереса», – сладко потянулся.

Вдруг радиоспектакль прервался. Диктор голосом, не предвещающим ничего хорошего, объявил о чрезвычайных новостях. Я повернулся к динамику, как будто пытался увидеть события, о которых сухо вещал мужской голос: немцы прорвали фронт в районе Арденн и переправились через Маас, ожесточённые бои под Седаном и в Нидерландах… Бомбёжки городов… В зачитываемом списке промелькнул Нант. Я привстал. Неприятный холодок пробежал внутри: как там отец и мать? «Буду надеяться, что с ними всё в порядке», – попытался отогнать неприятные мысли.

Вечером с берега вернулись остальные члены экипажа. Моряки были в недоумении: что происходит? В ответ звучали неутешительные сводки с фронтов: пала голландская цитадель Эбен-Эмаэль, бомбардировка Роттердама, боши подошли к Антверпену, после ожесточённых боёв союзники оставили рубежи на канале Альберта.

Наш сухогруз был зафрахтован английской компанией для перевозки продуктов для армейских частей на севере Франции, но в связи с резким изменением положения на фронте, очевидно, планы командования союзников изменились, что и повлияло на решение британцев по использованию нашего судна: о нас просто забыли на какое-то время. Среди команды росло раздражение и нервозность. В нас горело только одно желание – поскорей вернуться домой, к родным и близким. Я был не исключением и даже представить себе не мог, что скоро стану этим исключением…

Погода на южном побережье Андалузии стояла жаркая – ни облачка, только палящее солнце – но меня бил озноб. Я сидел на палубе, обхватив руками голову, в руках – мятая бумажка с записью телефонограммы на английском: «При налёте на Нант погибли супруги Ракито́ф, Василь и Мари».

Да, я несколько раз ходил в портовое управление. Да, я уговорил послать запрос на уточнение сведений о гибели родителей. Ответ пришёл быстро – спасибо коллегам отца – с той же записью: «При налёте на Нант погибли Ракито́ф Василь и Мари». Мне стало тоскливо: даже похоронить их не успевал – нас разделяли границы и километры.

А потом была апатия. Громкоговоритель продолжал доносить до нас вести с фронтов: Голландия капитулировала, оккупирована Фландрия, немцы форсировали Шо, союзники отступали – мне было безразлично: смотрел на окружающую обстановку словно сквозь иллюминатор подводного скафандра. Мне казалось, что этот мир уже не имеет ко мне никакого отношения, живя по своим законам. Однако скоро и эти законы были нарушены: судно поступало в распоряжение королевских военно-морских сил – так нам объявил представитель английского командования в Гибралтаре.