Полная версия
Апостол Павел в свете Посланий
Геннадий Георгиевич Феоктистов
Апостол Павел в свете Посланий
© Г. Г. Феоктистов, 2019
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2019
Вместо предисловия
Великие люди всегда вызывают интерес. И в первую очередь как личности. Тем более, если их деятельность определяла ментальную деятельность многих народов. Очевидно, что к личностям такого масштаба относится ап. Павел, определивший духовную атмосферу не только Ближнего Востока и Европы, но и, в конечном итоге, и всего мира на тысячелетия вперёд.
Хотя историческое существование ап. Павла не вызывает сомнений, собственно о личности его известно немногое. Описанию его деятельности посвящены написанные задним числом «Деяния Апостолов», достоверность которых вызывает обоснованные сомнения.
Единственным источником о личности Павла являются Послания, адресованные различным христианским общинам, им основанным. Хотя атрибуция большинства их в настоящее время не связывается с именем апостола, тем не менее, о шести из них можно говорить в качестве достоверных.
Основной мотивацией предлагаемой книги послужила попытка понять личные психологические обстоятельства, определявшие двигавшие Павлом устремления. Единственными материалами, на основе которых можно бы было попытаться это сделать, очевидно, являются, на мой взгляд, достоверные Послания. В отличие от многочисленных толкований преимущественно религиозно-богословского толка мне показалось более приемлемым подойти к Посланиям как литературным текстам, прочтение которых позволило бы составить впечатление об их авторе, его психологических мотивах, вольно или невольно нашедших отражение в создаваемых им текстах.
Книга представляет собой, по сути, процесс чтения Посланий, сопровождаемый по ходу заметками «по поводу», комментариями, ассоциациями, навеянными прочитанным. Она ни в коей мере не является ни узко научным или богословским трактатом, коих уже имеется великое множество. Это заметки читателя, желающего составить свое мнение об авторе прочитанного. Не более.
* * *В качестве тестов для прочтения выбраны следующие Послания (в синодальном переводе):
Послание Галатам (Гал.) – 48 г. н. э. (57 г.);
1 Послание Фессалоникийцам (1Фес.) – 50 г. н. э. (52 г.);
2 Послание Фессалоникийцам (2Фес.) – 50 г. н. э. (52 г.);
1 Послание Коринфянам (1Кор.) – 55 г. н. э. (57 г.);
2 Послание Коринфянам (2Кор.) – 56 г. н. э. (57 г.);
Послание Римлянам (Рим.) – 57 г. н. э. (58 г.).
Все указанные Послания, кроме 2Послания Фессалоникийцам, считаются принадлежащими перу ап. Павла. 2Послание Фессалоникийцам включено в силу тесной его связи с содержанием 1 Послания. Так что разрывать их мне показалось неэтичным. Даты написания указаны по европейским источникам. В скобках – даты, принятые Православной традицией.
В приложениях приведен пример реконструкции Послания Галатам Павла, предложенного В. Вальбергом на основе исследований Г. Детеринга и др., а также выписки из Рукописей Мёртвого моря, считающихся одним из источников формирования представлений раннего христианства.
Замечания о вере апостола Павла
Бог сотворил неверующих в желании утвердиться в абсолютности святости.
Насколько Павел верил, что он проповедует «подлинное слово Божие», а не своё видение его? Напрямую он почти нигде не утверждает, что «передаёт» слово Божие, но, скорее, говорит о своих особых полномочиях в проповеди его, данных через «Видение».
«Бог и мир» стали разделяться не только в гностицизме, но и в христианстве (может быть ранее него) по мере отдаления его от иудаизма.
Этот дух разъединения – общее настроение общественного духа эпохи начала нашей эры, его нравственных образцов, перемещаемых от мира природы – тварного мира в надмирные сферы божественного. Бог отделился от космоса, стал ему враждебен. Точнее, он стал иным, самостоятельной и самодостаточной сущностью.
Человек стал «временно» проживать в этом мире, проходя своего рода испытание на «пригодность» к дальнейшему существованию в высших мирах в качестве своей идеальной сущности.
Для гностицизма Бог и Мир – это две несоприкасающиеся сущности. Бог принципиально идеален и непознаваем и не может быть творцом грешного мира. Мир – творение низшего принципа – Демиурга.
Павел отрицает «Закон» Моисея, гностики – закон Космоса (силу, власть). Т. е. для всех витает дух отрицания «порядка» («закона»). Тому же следует и евангельский Иисус: «Не мир принёс я вам, но меч» и т. д. «Закон» отрицается как фактор внешнего «надчеловеческого» принуждения. Но ощущается потребность его замены внутренней мотивацией к признанию необходимости, тем не менее, придерживаться какого-то порядка, объявляемого новым, высшего происхождения, освящаемым высшим авторитетом надмирового уровня, т. е. божественным абсолютом. «Необходимость» по отношению к порядку переходит из «внешнего» качества во «внутреннее» («по убеждению» – К. Маркс). Его всеобщность («Объективность») переходит в видимую локальность («Субъективность»). По крайней мере, в сознании субъекта ее приложения.
Говоря о скором уходе из «мира», Павел готов покинуть его не оглядываясь, без сожаления: его («мира») роль как подготовительного этапа уже сыграна. Бог ждёт нас!
Сам он уже обрёл «Внутреннего Бога» путём отказа от веры в самодостаточности самого себя, в обретении arête – добродетели. Высшая добродетель отныне для него – упование на Господа, признание абсолютности этой зависимости. Ср. с признанием греками рока, судьбы. Для него его судьба – Господь, определяемая предопределением. Личность перестала быть личностью как самодостаточной сущностью. Бог одаряет благодатью только «своих».
«Прозрение» Павла, очевидно, было воспринято им через образы «смерти» («забвения») и последующего «воскресения», отождествлёнными им со смертью и воскресением Христа. С темой, ставшей психологической основой его поведения (негативная доминанта, которую он сумел превратить для себя в позитивный мотив своего существования). В результате его припадка, связанного с частичной потерей памяти и трансформацией его личности, негативная доминанта стала доминирующей с переменой знака оценочности на позитивную. Возможно, этому способствовало вмешательство типа психологического внушения, проведённое, например, Ананием в Дамаске, или кем-нибудь другим. Кстати, от последнего Павел мог усвоить часть терминологии ессеев, типа «сынов света» и «сынов тьмы».
При этом изменилось и отношение Павла к Богу, выражаемого в функции защиты его достоинства и силы («Закона»). Т. е. он сохранял статус «пса Бога», сам Бог стал для него иным: богом Завета, но не через силу, принуждение, но Богом дара Завета в любви и заботы.
Он стал воспринимать себя в качестве облечённого особым доверием Бога (в функции подобной Мессии), невольно отождествляя себя с явленным ему в «видении» Иисусом Христом, который, по существу, также являлся посредником – посланцем Бога людям, являя своей жизнью весть об их спасении. Павел эту функцию посланничества воспринял для себя как аналогию жизни Христа: оба пережили «смерть» и «воскресение». Отсюда и идея Павла о жизни «в теле Христовом». Отсюда и его насильственная смерть. Уже вполне реальная.
Павел, сознавая свою «ничтожность», стремился к невозможному: изменить статус человека, сделать его собеседником Бога. Пусть неравным, но осуществляющим право свободного выбора. Сам он сделал свой выбор и увлекал других следовать за ним.
P. S. Обозначенные здесь положения будут неоднократно встречаться далее в том или ином виде, что является вынужденным следованием текстам Посланий.
Часть I
Послание Галатам
Прежде всего, несколько слов об адресате: Кому направлено Послание? Не вдаваясь в подробное изложение этого вопроса, отметим лишь два очевидные положения: 1) оно адресовано жившим на территории Малой Азии, современной Турции; 2) обычно указывается на два возможных района: первый – область центральной части полуострова, сравнительно мало заселённая, и второй – область южного побережья, собственно римская провинция Галатия, населённая, с сетью портовых городов. Учитывая, что Павел предпочитал проповедовать исключительно в областях с развитой еврейской диаспорой и функционирующими синагогами, то следует видеть адресатом жителей именно южных провинций. Контингентом для его проповедей были, скорее всего, люди, вырванные из привычности стиля жизни, имеющие те или иные средства существования невысокого достатка, в том числе и рабы, ощущающие потребность в духовной жизненной опоре.
Но обратимся, собственно, к тексту Послания.
Глава 1
Начало его примечательно. Обращаясь к людям, которых он, по-видимому, хорошо знал и которые ему были духовно близки (именно он обратил их в истинную веру!), он никого из них не называет по имени. Собственно, отсутствует само приветственное обращение к людям как своим единоверцам, «братьям по вере». Вместо этого мы видим подчёркнуто значимое обращение некой высшей силы: «Павел апостол … и все находящиеся со мной братия» к «церквам Галатийским» которым передаётся «благодать и мир от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа». Павел таким построением первых фраз и выбранным тоном желает подчеркнуть необычность повода для своего обращения и определить позиции каждого для последующего диалога. Себя он ставит в качестве высшей силы, имеющей право судить и оценивать «человеков», ибо он сразу определяет себя в качестве «избранного не человеками и не через человека, но Иисусом Христом и Богом Отцом, воскресившим Его из мертвых» и с высоты подчёркнуто утверждённого положения уже передаёт «мир и благодать» церквам в целом, никого не выделяя и не обозначая. Не отмечает он, кстати, и никого из «своей братии», неявно подчёркивая, тем самым, особенность своего положения в создавшейся ситуации.
В той же фразе Павел продолжает укреплять свою значимость через пространное утверждение сути благодати своего символа веры: «от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа, который отдал себя Самого за грехи наши, чтобы избавить нас от настоящего лукавого века, но по воле Бога и отца нашего».
Очевидно, Павел цитирует уже готовую формулу, устоявшуюся в его сознании. Трудно сказать, явилась ли она плодом его собственного размышления, или он был её «оформителем», но то, что он считал её полностью «своей», вряд ли стоит сомневаться.
Несколько замечаний по поводу этой формулы.
Соотношение очерёдности упоминаний Бога Отца и Иисуса Христа: в первом упоминании «Но Иисусом Христом и Богом Отцом, воскресившим Его из мертвых» Христос стоит впереди Бога Отца, роль которого сводится лишь к воскресению того из мертвых; далее, сохраняя субординацию Бог Отец – Иисус Христос, Павел акцентирует ударение на спасающей роли Христа от грехов и избавлении от «лукавого века»; Бог Отец присутствует лишь в добавлении «по воле Бога и Отца Нашего». Завершается фраза славословием: «Ему (Христу) слава во веки веков. Аминь». Т. е., неявно, возможно бессознательно, Павел выделяет Христа в основу своего мироощущения. Он чувствует себя исключительно посланником Христа. Бог Отец для него лишь отец Иисуса и преимущественно этим представляет интерес для Павла. По крайней мере, в данный момент. Ведь цель его отстаивать чистоту христианства от покушений иноверующих.
И ещё одно добавление: для Павла, явно, основной функцией Христа, смыслом Его воскресения, является функция спасителя. В этом он принципиально расходится с линией самого Иисуса, считавшего своей задачей достижения Царства Божиего на Земле через совершенствование человека, обретшего истинную веру в Бога. Для Павла, по крайней мере, в этом Послании, Царство Божие не является предметом первой важности. Пока нужно укрепиться в истинной вере. Хотя он и упоминает об избавлении «от века лукового».
И уже в следующем абзаце (с 1:6) Павел даст волю своему негодованию: «Удивляюсь, что вы от призвавших вас благодатью Христовою так скоро переходите к иному благовествованию, которое впрочем не иное, а только есть люди, смущающие вас и желающие превратить благовествование Христово».
Судя по данной фразе, основным для Павла в сложившейся ситуации было не искажение сути благовестия, но что «есть только люди», которые взяли на себя смелость проповедовать у галатов и стали для них более значимы, чем сам Павел. Павел не может ничего возразить по существу, но факт появления на «его территории» чужих его глубоко задевает; сам он не проповедует на «занятых» территориях и не желает делить свою территорию с другими. Тем более, что расхождения по существу благовестия все же были. Но по ним Павел не желает вступать в полемику. Здесь он непримирим и готов предать их анафеме.
В Павле здесь пробивается иудей, воспитанный на примере ветхозаветного гневливого Бога: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что благовествовали вас, да будет анафема». И тут же повторяет свою анафему: «Как прежде мы сказали, так и теперь, еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема» (1:6–9).
И подсознательное сравнение «мы» или «Ангел с неба» (положительная коннотация) помимо чисто риторического значения для Павла звучит вполне естественным. Павел в запале считает себя как бы выше ангелов, которые могут исказить суть благовестия, полученного им непосредственно от Иисуса Христа. Интонация этих строк, как и последующих, весьма наступательна. Павел не убеждает, но утверждает. Фразы построены четко и ясно артикулированы, не допускают никакого возражения. Он обличает. Явно звучат интонации Ветхого Завета с Богом указующим и наказующим.
По стилю и психологии таким и должно быть послание периода утверждения нового учения. Именно так и должен отстаивать Павел дорогое и единственное для него учение – благовестие через утверждение своего не «через человека», но избранностью высшей силой, самим Христом. Эта высшая сила даёт ему право провозглашать анафему иным нечестивцам.
Но выдержать претендующую высоту обличителя Павел не может. И он стремительно понижает тональность, переходя на оправдывающийся тон и пускается в пространные объяснения и обоснования своих претензий. Т. е. он демонстрирует тип личности неустойчивый, переходящий от взрыва эмоций к релаксации. Уже в (1:10) он просительно оправдывается: «У людей ли ныне ищу благоволение, или у Бога? Людям ли угождать стараюсь? Если бы я и поныне угождал людям, то не был бы рабом Христовым». По сути, Павел ищет извинения своему наступательному вступлению. И между выбором «угождать людям» или быть «рабом Христовым» он выбирает последнее: «Быть рабом Христовым», То, что во всех случаях он «будет рабом», ему не приходит в голову.
Он и есть раб в душе, в своей сути. По своему психотипу Павел убеждённый исполнитель некой высшей воли – «божественной». Для стимуляции его деятельности нужно одобрение свыше: до «обращения» он был рабом «иудейского Бога», после – Христа, отстранив в своём сознании Бога несколько на второй план, но сохранив все его прерогативы. Собственно, иудейский Бог претерпел трансформацию аналогичную замещению отца сыном в языческих религиях.
Главное – найти господина, нужного именно тебе. Для Павла это Господь. И он верный его раб по убеждению. И в этом его счастье, его жизнь. И Павел пускается в пространные воспоминания о всём пути к Господу, не к Богу Отцу, но к Иисусу Христу.
Но остаётся вопрос: «У каких людей я ищу благоволения?» Кому я должен угождать? Возможно, тем, кто себя считает вровень с Богом? Иерусалимским апостолам, претендовавшим на статус особых отношений с Богом? Собственно, далее он и пытается обосновывать свои собственные особые отношения с Богом через Иисуса Христа.
И в (1:11–12) он, прежде всего, утверждает выделённость своего благовестия – евангелия, которое «не есть человеческое, ибо и я принял его и научился ни от человека, но через откровение Иисуса Христа».
Далее следует рассказ о преображении личности Савла – гонителя «церкви божией», в иудействе пребывавшего и преуспевавшего более многих сверстников.
Павел пишет с видимой гордостью: «и преуспел в иудействе более многих моих сверстников, будучи чрезмерно ревнителем отеческих моих преданий» (1:14). По-видимому, он был достаточно впечатлительным с детства, любил слушать и воображать себя героем отеческих преданий. Вряд ли был физически сильным, чтобы играть активную роль в детских играх. Заметим, что во время смерти Стефана, его роль ограничивалась лишь стоянием в стороне на карауле сброшенной одежды. Но в своём воображении он был безусловно первым. Он, очевидно, был интровертом, углублённым в свой внутренний мир, Не столько интеллектуалом, сколько пестующим внутренние переживания. Он вдохновитель, но не трибун харизматического толка.
Но после того, как Бог «благоволил открыть во мне сына своего, чтобы я благовествовал Его язычникам, – я не пошёл тогда же советоваться с плотью и кровью и не пошёл в Иерусалим к предшествующим мне Апостолом, а пошёл в Аравию, и потом опять возвратился в Дамаск.
Для Павла Аравия стала «сорока днями в пустыне», после которых он вступил на путь Христа уже полностью созревшим. После Аравии он стал Павлом. Для него изменился масштаб мира: из иудейского он стал всеобщим. Создаётся впечатление, что именно в Аравии Павел приобщился к сути Благой вести. Он «прозрел», получив сильнейший эмоциональный импульс «просветления», который изменил его психологическую направленность, его установки, но который должен найти выход в деятельностном начале – проповеди Христовой. Он должен реализовать полученный им импульс и разделить его «с миром». Но для этого он должен пройти ту или иную школу в том же Дамаске, Аравии (?). Ананий (?) возможно был посредником в направлении ессейства: у Павла часто звучат мотивы отрицания «этого мира», «света дня», «тьмы ночи» и т. д.; он склонен к аскетизму. Последнее, впрочем стимулировалось его личными физиологическими особенностями (болезненностью, склонностью к «видениям»). Но, очевидно, что своё учение Павел не проходил «в церквях» Иудеи, «где не был известен».
Павел, по существу, воссоздаёт канву биографий будущих святых: начиная от предопределения божественного, «когда Бог избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью своей» (1:15), продолжает «испытанием в заблуждении» гонителем истинной веры и через «внезапность просветления» («видения») преобразует его в «раба Христова». Здесь намечены все этапы биографии будущих святых. Тем более, что они опираются на глубинные слои языческого сознания (предопределённость к избранности в лоне матери, период «заблуждения» и т. д.).
Кончает Павел этот эпизод подчёркиванием, что он начал благовествовать без консультации с «плотью и кровью» и предопределён был проповедовать язычникам по велению свыше. Кстати, причины такого выбора психологически не ясны. Он обычно просто констатируется. Христос не был ориентирован на проповедь язычникам. Он был убеждённым иудеем, даже в рамках Евангелий. Проповедовав в Аравии, Павел вернулся в Дамаск. Т. е. начальным пунктом его деятельности был именно Дамаск. И лишь спустя три года он счёл необходимым пойти в Иерусалим, «чтобы видеться с Петром» (1:18). Павел явно выделял из апостолов Петра, Именно его он хотел видеть. Упоминание о Иакове звучит как бы между прочим.
И далее следует неясное окончание: Павел усиленно стремится убедить своих собеседников, что «я нее лгу». Кого он хочет убедить в своей праведности, он не указывает? Такие фразы уместны в устной полемике, но не в текстовом документе.
И завершает описание своей деятельности в (1:21–23). Отметим замечание, которое Павел считает необходимым: «церквам Христовым в Иудее лично я не был известен, а только слышали они, что гнавший их некогда благовествует веру».
Возникает вопрос: в каких местах свирепствовал Савл, гнавший «в иудействе» истинную веру? «Деяния Апостолов» здесь вряд ли объясняют. И наконец, кто писал это и другие послания? Савл или Павел? И с чем связано изменение имени?
С провозглашением будущей проповеди среди греко-язычных язычников, которые в большинстве своём составляли будущую паству апостола? Учитывая известную «гибкость» техник пропаганды Павла, это можно принять в качестве правдоподобной. Еврей Савл вряд ли вызывал доверие у возможных христиан. В пользу такого предположения говорит и грецизация имен иерусалимских апостолов. Но заметим, что Петра Павел часто называл Кифой. Что за этим скрывается? Сознательное дистанцирование? Или подсознательное почитание еврейских основ своего культурного архетипа? Для понимания «внутреннего человека» самого Павла это существенно.
И наконец, на мой взгляд, представляет смысл обращения к описанию своего пути к Христу. Могли оно быть сколько-нибудь весомым аргументом для неустойчивых язычников в приобщении их к покаянию в свершенном отступничеством. Вряд ли для них представляли значимыми взаимоотношения Павла с иерусалимским христианством. Очевидно, апостолы для них были чем— то далёким и отстранённым. Возможно, даже дальше Христа. Разве что для нескольких членов христианской верхушки. Здесь нельзя говорить о «церквах», ибо церковь как институт сформировалась лишь во втором веке. Поэтому обращение к Галатийским церквам выглядит позднейшей вставкой. Впечатление, что Послание дало Павлу невольный повод для воспоминаний о собственном пути к Христу, т. е. носит характер личного отступления, дорогого для него. Но которое он как опытный пропагандист попытался использовать в качестве примера для успеха в конкретной ситуации. Но здесь, и как увидим далее, личная убедительность приводимых примеров не являлась таковой для его адресатов. И последующих, добавим, читателей.
И наконец, последняя фраза первой части, перевод которой, согласно Н. Райту, звучит как «во мне прославили Бога». Т. е. в собственном сознании Павел почти отождествил себя с Богом, в котором проявился божий промысел. Хотя, очевидно, что это получилось в значительной мере подсознательно.
Глава 2
Павел продолжает своё повествование о деятельности на ниве проповеди христианства, но с характерной особенностью. Он говорит не о собственно проповеднической практике, но об отношениях с апостолами Иерусалима. Именно эта тема наиболее значима для его самолюбия. Общепринято мнение, что ученики Христа в соответствии с практикой самого Христа (и смыслом большинства его высказываний) не занимались активной миссионерской деятельностью среди язычников вне Иудеи. По крайней мере, никаких данных об этом, даже в виде намёков, не сохранилось. Поэтому они не могли иметь какого-либо влияния, в том числе и организационного, на возникающие помимо них христианские общины в окружающем мире, создаваемых усилиями неизвестных нам энтузиастов, сохраняя лишь моральный авторитет.
В этой связи визит Павла в Иерусалим (через 14 лет!) был обусловлен чисто внутренними побуждениями. Сам он утверждал, что ходил «по откровению» (2:2). Т. е. испытал новое «видение»? Хотя и не добавляет никаких разъясняющих по этому поводу сведений. Но принимая это как побуждающий повод, всё же основным мотивом было стремление утвердиться в глазах апостолов в качестве равноправного члена их группы. Именно Иерусалим для него, носителя еврейского культурного архетипа, внутренне оставался для него центром мира, в котором, к тому же произошло самое значимое для него событие – смерть Иисуса и воскресение Христа. И утвердиться в нём в качестве авторитета было для него важнейшим стимулом для дальнейшей деятельности.
Себя, впрочем, он считал вполне независимым, но для его самолюбия было весьма важным признание со стороны учеников Иисуса, которых, похоже, не слишком почитал, называя их обобщенно: «и предложил там, и особо знаменитейшим», не выделяя их по именам. Т. е. ценность апостолов для него была всё же различной. Были «особо знаменитейшие», с которыми он общался особым образом. Отметим и оборот: «предложил там» в предельно неопределённом смысле, никак не раскрывая. Формальной целью, по утверждению Павла, было одобрение «благовестия, проповедуемое мною язычникам».
Т. е. конфликт принял скрытую форму. Противостояние возникло и существовало. Возможно, оно первоначально имело подтекст «моё – твоё» на уровне психологической несовместимости. Комментарий Павла, что «знаменитейшие» не имели для него «ничего особенного» (2: 6), говорит о том, что для него психологическое взаимодействие было важным моментом встречи. Но это было дополнительным обстоятельством в решении основной задачи признания собственного авторитета. В скобках отметим, принятый им вполне авторитарный тон, когда упоминаются его спутники по визиту: «опять ходил в Иерусалим с Варнавою, взял с собой и Тита» (2:1). О том, что Варнава был его спутником и в первом визите можно только догадываться. Также и о том, что Варнава был далеко не рядовым спутником, но и сам видным «апостолом».
