Полная версия
Бэтмен. Рыцарь Аркхема
Марв Вульфман
Бэтмен. Рыцарь Аркхема
Посвящается Ноэль и Джессике.
Просто потому что.
Это не та история, которая утекла в прессу.
Вот как все произошло.
Вот как умер Бэтмен.
Copyright © 2020 DC Comics.
BATMAN: ARKHAM KNIGHT and all related characters and elements
© & ™ DC Comics and Warner Bros. Entertainment Inc. (s20)
S 0205107
WB SHIELD: ™ & © DC Comics. (s20)
© Л. Бородина, перевод на русский язык, 2019
Пролог
Девять месяцев назад…
Комиссар полиции Готэма Джеймс Гордон, стоя на балконе второго уровня, наблюдал, как копы кладут тело на металлическую решетку. Будь мерзавец жив, тело приземлилось бы с болезненным стуком. К сожалению, ублюдок был мертв. Тем не менее, этот мешок из мяса и безумия заслуживал любого позора, который только мог получить. Полицейские вопросительно поглядели на Гордона. Комиссар в ответ печально покачал головой, словно говоря: «Мы не он. Давайте уже кончать с этим».
Скорчив гримасы, копы сложили руки трупа вдоль тела, выпрямили ему ноги, затем отступили назад и снова посмотрели на Гордона.
– Мы закончили, – сообщил один из копов. – С ним покончено. В любое время как будете готовы, сэр.
Гордон кивнул и нажал на маленькую красную кнопку. Он-то рассчитывал, что что-то почувствует, возможно гнев, определенно чувство возмездия. Но он ничего не почувствовал. Сжечь то, что когда-то было человеком, пусть даже в самом широком смысле слова, какой вообще возможен, было просто. «Просто нажми на кнопку и подожди». Конец жизни, хорошей ли, плохой, должен быть более драматичным. На худой конец, печальным. Но не в этом случае.
Вокруг тела внезапно вспыхнули сотни голубых огоньков. Датчик зафиксировал, что их жар поднимается до тысячи градусов по Цельсию. Стандартные правила кремации требовали, чтобы труп клали в контейнер или гроб, но в случае этого… устранения губернатор отказался от стандартных правил. Все хотели своими глазами увидеть, как это тело сгорит, обратится в прах. Все хотели убедиться в том, что нет ни малейшего шанса, что этот ублюдок снова оживет.
Даже мертвым он пугал их всех до чертиков.
Гордон простоял возле красной кнопки почти два часа, наблюдая за тем, как под воздействием жара тело медленно и мучительно долго обращалось в пепел. Комиссар решил, что останется здесь до тех пор, пока однозначно не убедится, что ублюдка больше нет, и что казавшийся бесконечным готэмский кошмар закончится раз и навсегда.
Наконец, от трупа осталась лишь горстка пепла, которую унизительно смыли в десяток разных раковин, чтобы окончательно поставить крест на любых попытках различных частичек тела воссоединиться заново.
Было ли это незаконно? «Возможно, – подумал Гордон, – Примитивно? Определенно. Мстительно? Вы еще спрашиваете». Но этот труп не заслуживал лучшей судьбы. Комиссар подождал, пока последний поток воды не смыл оставшиеся горстки пепла в их путешествие до океана, затем слабо улыбнулся другим наблюдателям. Они ответили ему в том же духе, но в их улыбках не было счастья, лишь чистое, бескрайнее облегчение. Гордон ушел из крематория, зная, что Джокер, самопровозглашенный Клоун-принц преступного мира, наконец-то окончательно и бесповоротно покинул этот белый свет.
* * *Комиссар наблюдал за тем, как его коллеги с улыбками и смехом хлопают друг друга по спинам. Джокер сгинул и уже никогда не вернется, и если это давно запоздалое облегчение не было поводом поднять стакан, то такого повода в принципе не существовало.
Они позвали его присоединиться к праздничному ужину, но Гордон отклонил приглашение. Он хотел побыть один. Да, это правда, Готэму больше никогда не придется иметь дело с этим скалящимся безумцем, но комиссар никогда не желал, чтобы кто-нибудь, тем более другие копы, отмечал чью-то смерть, пусть даже смерть Джокера.
«Окончание чьей-то жизни, – думал он, – должно быть печальным мероприятием, а не поводом для вечеринки». Но наблюдая за тем, как его соратники отмечают это событие словно Новый год, комиссар пришел к выводу, что человеческая цивилизация за последние десять тысяч лет продвинулась не так уж и далеко.
А здесь, в Готэме, цивилизация скорее и вовсе регрессировала.
Кабинет комиссара в здании департамента полиции Готэма был обставлен настолько лаконично, насколько Гордон мог этого добиться. На столе стояли три фотографии его дочери Барбары. На двух снимках девушка была одна, на третьем же она была заснята вместе со своим отцом и братом, Джеймсом-младшим. Это фото было сделано давным-давно, в куда более славные времена.
На стене висели обязательные профессиональные грамоты и несколько фотографий, на которых Гордон получал награды из рук то одного мэра, то другого. Но больше в кабинете не было почти ничего.
Характерные литографии Готэма времен тридцатых годов прошлого века, также висевшие на стенах, достались в наследство от предшественника. Гордон бы снял их, но тогда на тех местах, где они висели, остались бы настолько заметные пятна, что комиссар не стал заморачиваться. Протершийся еще несколько десятилетий назад ковер появился во времена предшественника предшественника его предшественника. Когда Гордон только согласился на эту работу, он верил, что если он попробует как-то обжить офис, это приведет лишь к тому, что всю свою жизнь, денно и нощно он будет проводить в стенах собственной тюрьмы размера шесть на восемь метров. С другой стороны, если его офис будет спартанским до омерзения, вечерами у него будет все больше причин возвращаться домой, к жене, семье и попыткам поддерживать иллюзию нормальной жизни.
Хороший план. Отвратительные результаты. За исключением его дочери, семью комиссара уже давно развеяло по «ветру».
Вот вам и нормальная жизнь.
Комиссар рухнул в кресло, новую, жутко удобную эргономичную модель и его единственную причуду, за которую Гордон заплатил из собственного кармана, чтобы не напрягать лишний раз свою больную спину. Он крутанулся в кресле и уставился на раскинувшийся за заляпанным въевшейся грязью окном городской пейзаж.
Глядя на эту красоту с такой высоты сквозь практически непрозрачное окно, Гордон почти заставил себя поверить, что было время, когда Готэм вселял в людей не отчаяние, а надежду. Если такая эра когда и существовала, то ее дни закончились с убийством величайших благодетелей города, Томаса и Марты Уэйнов. Бинт размотался, обнажив скрытую за ним гнойную рану. Даже Брюс, их сын, оказался не способен исцелить ее.
Нехотя Гордон признал, что Джокер, наконец, мертв, и его особый вид убийственной мании умер вместе с ним. Но комиссар знал, что в городе остались десятки других психопатов, которые только и ждут, чтобы занять освободившийся трон. Труп Джокера еще не успели официально опознать, а Загадочник уже принялся вещать с крыш, что Готэм отныне принадлежит ему.
– Разгадайте загадку, – кричал он в микрофон, – безумен, как Джокер, но еще дышит?
У кого-то хватило мозгов ответить «Да это же ты», и Загадочник тут же всадил пулю бедолаге в голову.
– Нет, идиоты, – воззвал он к небесам, – это Бэт. Но ему недолго осталось.
Может, Загадочник и был шоуменом, но вот Освальд Кобблпот, известный как Пингвин, предпочитал более незаметный подход к накоплению власти. Он тихо организовывал преступные банды Готэма, предпочитая не высовываться и захватывать улицы по одному полуразвалившемуся углу за раз.
Если темные переулки Готэма принадлежали Пингвину, то его подземелья были царством Убийцы Крока, этой атавистической отрыжки природы, которая больше напоминала рептилию-переростка, чем человека. Готэмские канализации протянулись во всех направлениях, они пролегали через практически каждый квадратный метр города, давая Кроку свободный доступ в любое место, куда он только желал попасть. И пока у него был подобный доступ, никто не мог считать себя в безопасности.
Список можно было продолжать и продолжать. Гордон не сомневался, что скоро между городскими бандами разгорится настоящая война. Со смертью Джокера в иерархии преступного мира Готэма образовался вакуум, который необходимо было заполнить. Это неизбежно.
В любой день Кармайн Фальконе, глава местной мафии, мог решить выступить против Харви Дента, бывшего окружного прокурора, ныне известного под именем Двуликий. Или же преступный босс Сэл Марони мог посчитать, что если он подождет еще хотя бы один день, то Руперт Торн обязательно попытается залезть на его территорию. Так что Марони ударит первым, и ударит сильно, обязательно прольется кровь.
Хаш, Бэйн, Ядовитый Плющ, Пугало, Чревовещатель, Мистер Фриз, Хьюго Стрейндж и, разумеется, Женщина-Кошка, в зависимости от того, какой стороны закона ей хотелось придерживаться в данный конкретный день. Все они воспринимали Готэм как землю обетованную, где преступность воцарилась навечно, а правление ее адептов было абсолютным.
Война была неизбежна. Однажды одно из заряженных ружей выстрелит. И полиция, у которой уже катастрофически не хватало людей, окажется просто сметена разыгравшейся бурей. Через месяц. Через неделю. Через день. Через час.
Это просто вопрос времени.
Война так и не началась.
Были какие-то стычки, одни более важные, чем другие, но все девять месяцев город прожил в относительном мире.
Тем не менее, Гордон не позволял себе расслабиться ни на секунду. В конце концов, это же Готэм. И, насколько было известно комиссару, город просто генетически не был способен поддерживать надежду.
1
Мэгги положила мясной рулет, блюдо дня по вторникам, на стойку напротив Скотта Оуэнса, вот уже шесть месяцев с гордостью носившего звание офицера полиции Готэма, затем налила ему вторую чашку кофе. Мэгги знала, что Скотт сидит на диете, поэтому заменила стандартную для гарнира картошку на овощную смесь с кукурузным хлебом и салатом и поставила рядом чашечку с легкой фермерской заправкой.
Скотт сбросил уже двадцать два килограмма, и Мэгги была преисполнена желания любым способом помочь ему скинуть оставшиеся пять.
Оуэнс почти не обращал внимания на еду. Он машинально отправлял в рот вилку за вилкой скорее по привычке, чем от голода. Его Донне скоро рожать, придется ей уйти с работы, и Скотт пытался рассчитать, сможет ли он поддерживать всех уже троих членов своей семьи на зарплату полицейского-новичка. Всего через четыре коротких месяца половина их доходов испарится, а расходы увеличатся в геометрической прогрессии.
Погрузившись в свои мысли, Скотт не сразу заметил, как кто-то хлопает его по плечу. И только когда похлопывание стало уж слишком настойчивым, его внимание привлек испуганный голос.
– Офицер? Офицер? – С каждым словом парень, что потревожил Скотта, становился все громче и резче. Ему было за тридцать, одет по-обычному, на вид крайне встревожен. Он указал в дальний конец закусочной. – Вы это видите? Вы видите их?
Там, уткнувшись лицом в газету, сидел мужчина. Его лица не было видно, но вел он себя достаточно странно, и Оуэнс решил проверить, в чем тут дело. Полицейский подошел к подозрительному типу, остановился перед ним и тут же инстинктивно отпрянул.
Перед ним сидел вовсе не мужчина. Офицер не был уверен, что это вообще человек.
Оуэнс отшатнулся назад. Пред его взором предстал какой-то невообразимый ночной кошмар. Полицейский оглянулся, чтобы осмотреть остальную закусочную…
«Какого черта?»
…и внезапно осознал, что в заведении больше не осталось людей. Нормальных посетителей сменили какие-то другие жуткие существа. Они вели себя так, будто ничего необычного не произошло, сидели, передвигались, а некоторые и вовсе ползли по помещению. Оуэнс протер лицо, не веря собственным глазам. Однако когда он поднял взгляд, странные фигуры никуда не делись.
Один за другим монстры поднимали взгляд друг на друга, словно только сейчас заметив (и осознав) свое окружение.
«Закусочную Поли» основал в середине пятидесятых годов прошлого века бывший мэр города. Местные любили закусочную за домашнюю еду, приличные порции и низкие цены. Так вот, сейчас любимое место горожан было битком набито… монстрами!
И все монстры дружно подняли вой.
– Диспетчер, говорит Скотт Оуэнс, номер значка 47532. Мне срочно нужно подкрепление. «Закусочная Поли», угол Четырнадцатой и Молдофф. – Пауза. – Нет, я не могу объяснить, в чем дело. Просто поверьте мне. И бога ради, поторопитесь. – Скотт потянулся было за пистолетом, но его рука превратилась в клешню, совсем не способную держать оружие.
Монстры хаотично носились по закусочной туда-сюда. Их руки, а иногда и щупальца, бесцельно развевались в воздухе, бросаясь на все, что оказывалось поблизости. И вопли становились только громче.
Затем непонятные существа окружили его, принялись что-то кричать ему. Оуэнс пытался объяснить им, что он офицер полиции, но даже ему самому собственные слова казались лаем дикой собаки.
На него обрушился град ударов кулаками и щупальцами. Он почувствовал на лице ссадины, из ран сочилась теплая кровь. Сначала один, затем и другие монстры начали пытаться забраться на него повыше. Кулаки больно били его, острые зубы, нет, даже клыки, впивались ему в плоть, а сам Оуэнс кусался в ответ, он вонзал свои собственные зубы в руки, щупальца или какие угодно другие части тела, что мешали ему вырваться на свободу.
Оуэнс никогда в жизни так не боялся. Стоило только любому из монстров пошевелиться, пусть даже совсем незначительно, сердце полицейского начинало колотиться быстрее, грудь вздымалась, а кожа покрывалась скользкой пленкой пота. В бытность свою студентом Скотт любил лазать по горам. Однажды он сорвался и почти четыре месяца провалялся в госпитале. Но даже когда он падал вниз, то не ощущал такого ужаса. Страх охватил все его тело, он управлял его действиями, и Скотт даже взмолился о смерти, лишь бы не испытывать этот жуткий ужас еще хотя бы одну секунду.
Оуэнс извернулся и угрем протиснулся мимо других монстров. Его когти превратились в плавники, и полицейский взмахнул ими, чтобы оттолкнуться от окруживших его существ. Выход был всего в паре метров от него, но с тем же успехом он мог располагаться на противоположной стороне планеты. Монстры перекрыли все пути к бегству.
И все же Оуэнс продирался сквозь толпу. Внезапно до него дошло, что все окружающие его создания растеряны и напуганы в точности как он сам. Они не пытались убить его, напротив, они сами старались сбежать и защитить себя от вреда.
Внезапно входную дверь словно взрывом снесло. Монстры колотили в нее, разбили стекло, а теперь продирались сквозь осколки и мимо других существ, пытающихся сбежать из этого ада. Оуэнса подхватило общим потоком, и внезапно он очутился на улице. Его плавники превратились в пальцы, пальцы крепились к рукам, а руки снова стали частью, о, слава тебе, Господи, человеческого тела.
Оуэнс лицом вниз рухнул на мостовую. Подняв голову, он увидел, как от закусочной во все стороны, словно за ними по-прежнему кто-то гонится, разбегается десяток мужчин и женщин. Несколько человек лежало на мостовой, даже на проезжей части. Некоторые из них были в весьма плачевном состоянии. Но среди них не было монстров.
Возникшая из ниоткуда угроза каким-то образом снова канула в небытие.
Вот только страх никуда не делся.
Оуэнс потянулся к телефону, чтобы связаться с диспетчером, но он по-прежнему не мог контролировать свой голос. Его собственные слова звучали будто завывания дикого животного. И даже обрети Скотт возможность снова говорить, он не мог себе представить, чтобы в участке поверили во всю эту историю о том, как он едва выбрался живым из закусочной, полной монстров.
Его руки дрожали, и он уронил телефон. Оуэнс попытался было подобрать его, но тут телефон внезапно завибрировал, и Скотт, испугавшись, снова его выронил.
Один из убегавших из закусочной посетителей наступил на гаджет и раздавил его. Оуэнс почувствовал себя совершенно одиноким. Его страх только усилился. Подобно остальным, Скотту хотелось убежать куда подальше. Он попытался было встать, но ноги под ним подогнулись, и он снова рухнул вниз, не в силах пошевелиться.
Скотт Оуэнс лежал на тротуаре в ожидании смерти.
Но смерть так и не пришла.
То, что он видел, не могло быть правдой. И не важно, насколько реальным казалось происходящее. Галлюцинация? Массовая истерия? А если и так, то неужели все видели одних и тех же монстров? Как такое вообще возможно?
На противоположной стороне дороги стоял Готэмский треугольник, здание, в котором располагалась редакция «Готэм Трибьюн». В свои лучшие дни газета расходилась тиражом в три миллиона экземпляров ежедневно. В эпоху интернета ее тираж едва достигал трети от былых цифр. Фасад здания украшал гигантский проекционный экран, большую часть которого заполняла реклама. Лишь в самом низу бегущей строкой транслировались новости.
На огромном экране прекрасные женщины в минимально допустимом размере бикини бежали по пляжу, рекламируя какой-то неизвестный Оуэнсу женский продукт. Внезапно изображение застыло и исчезло, сменившись картинкой изнутри «Закусочной Поли».
Несколько минут Оуэнс молча разглядывал видео. На нем посетители забегаловки в диком припадке бегали из стороны в сторону, сталкивались и кусали друг друга. Внезапно он увидел себя. На видео офицер Скотт Оуэнс полз по кафельному полу закусочной, хватая и лихорадочно отталкивая в сторону других посетителей в отчаянной попытке сбежать. Скотт уставился на свое собственное изображение. Огромное, на весь экран, изображение его самого. Не монстра, в которого, как ему показалось, он превратился, а его самого, совершенно озверевшего и бездумного. Оуэнсу стало дурно от того, что он натворил.
Но затем Скотту на ум пришла еще одна мысль, настолько пугающая, что желудок свернулся узлом, а кожа похолодела. Во время всего этого безумия кто-то снимал разворачивающуюся в кафе сцену на видео, а он этого даже не заметил.
«И какой же ты коп после этого?»
На глазах у Скотта экран снова начал мигать. Его собственное изображение сменилось лицом, скрытым за бурым мешком из джутовой ткани, словно пришитым к коже человека. Пустые глазницы полыхали огнем, а на руках вместо пальцев были шприцы.
Еще одна галлюцинация?
В нижней части экрана, где еще минуту назад транслировались новости, поползли слова.
ПРИШЛО ВРЕМЯ ПОДЧИНЯТЬСЯ
Костлявая фигура заговорила глубоким, хриплым, гортанным, едва напоминающим человеческий голосом:
– Жители Готэма, я беру под контроль все ваши телевизионные каналы, чтобы вы полюбовались на новое дело рук моих, – произнес человек в маске, – для этой демонстрации понадобилось лишь пять унций моего новейшего токсина. Завтра то, что произошло сегодня, покажется вам детской игрой.
Оуэнс перечитал бегущий текст и снова взглянул на изображение, узнав говорившего по ежедневным сводкам. Это был преступник, известный как Пугало.
– Жители Готэма, это ваше единственное предупреждение.
Казалось, что это отвратительное лицо смотрело прямо на него, заставляя кровь пульсировать в жилах. Изображение на огромном экране снова затрещало статикой, а затем погасло, будто кто-то вытащил штекер из розетки.
«Наше единственное предупреждение?»
Что же, черт возьми, будет дальше?
2
Угроза Пугала сработала.
Поток направлявшихся к мосту Милосердия машин растянулся более чем на пять миль, аж до самого Мемориального парка в центре города. С моста можно было разглядеть Сити-Айленд, над которым во всей красе возвышалась статуя Леди Готэма, гордая и величественная. Огромная скульптура была возведена много десятилетий назад как маяк, озаряющий Готэм светом надежды и мечты. К сожалению, с годами свет потускнел и сейчас едва ли служил символом чего-то кроме бесконечных неудач города.
Полицейские на мотоциклах и верхом на лошадях управляли транспортными потоками, безуспешно пытаясь успокоить до смерти напуганных беглецов. Город реквизировал школьные и муниципальные автобусы и выделил их на самые загруженные направления, чтобы хоть как-то облегчить часть траффика, но в конечном итоге и автобусы завязли в бесконечной волне напуганных, спасающихся бегством людей.
Гордон как мог управлял исходом из города с заднего сидения служебной машины. Он был весь в движении и постоянно переключался между полудюжиной различных телефонов, держащих его на связи с капитанами основных участков города. Большую часть своего извилистого пути машина проделала по тротуарам. И без того перепуганные горожане, заслышав вой сирены, разбегались по сторонам, чтобы не угодить под колеса.
– Сэр, – донесся испуганный голос из динамика одного из телефонов. – Мои люди эвакуировали примерно треть населения Миагани, но мы ни за что не успеем вывезти вовремя всех. – Капитан Джером Фингер, двадцатидвухлетний ветеран департамента полиции Готэма, командовал пятым участком, и в его голосе отчетливо сквозил страх. Но парень пытался удержать эмоции под контролем. – Я не знаю, что делать сэр. Нам реально бы не помешала помощь.
– Я был бы рад тебе помочь, Джерри, – ответил Гордон. Фингер был одним из первых копов, кого он встретил после перевода в Готэм. Более честного и способного офицера еще поискать нужно было, поэтому парня и повысили до капитана всего тремя годами позже. – Но наши силы и так на пределе. Вывозите всех, кого сможете.
– А как быть с теми, кого мы не сможем вывезти?
Гордон ненавидел этот ответ, но другого он предложить не мог.
– Мы можем сделать только то, что можем. – Комиссар скинул вызов прежде, чем Фингер успел что-либо ответить, швырнул телефон на сиденье рядом с собой и выдохнул. Его работа и в лучшие дни была невыносима. Сегодня все обстояло еще хуже.
Мимо его окна медленно проползли несколько школьных автобусов, набитых учениками средней школы и ребятишками помладше. Автобусы направлялись на север, в сторону моста Милосердия и острова Блик. Оттуда они двинутся на запад и, если повезет, часа через два выберутся за пределы города.
Дети выглядели напуганными, и у них были все основания бояться. Сегодня они, бесспорно, стали свидетелями самого хаотического события за всю свою недолгую жизнь. К сожалению, у Готэма была привычка оставлять свой отпечаток даже на самых юных жителях.
– Вечно все сводится к детям, не правда ли? – обратился комиссар к своему водителю, Биллу МакКину. – Даже представить не могу, насколько им страшно. Я вижу этих детишек и вспоминаю, какими были Джеймс-младший и Барбара в их возрасте.
МакКин кивнул.
– Да, но знаете что, комиссар? Двадцать лет назад безумцев вроде Пугала не существовало в природе. Сегодня их пруд пруди, я даже сосчитать всех не смогу. – Билл покачал головой. – Боюсь, эти дети вырастут, слишком много зная о том, каким может быть человечество. Они даже не поймут, что жизнь вовсе не обязана превращаться в подобную помойку, что нормальная жизнь совсем не такая. Если спросите меня, вот что является настоящим преступлением.
Гордон почувствовал, как его желудок сворачивается в узел.
– Так как же нам исправить все к лучшему?
– Вы сами спросили. Разумеется, это только мое мнение, но мне кажется, что нам нужна еще сотня Бэтменов. А потом мы разрешим им не сдерживать себя. – Его голос становился громче с каждым словом. Затем МакКин глубоко вздохнул и добавил: – Как я и говорил, это только мое мнение.
– Бэтмен хорош, – согласился Гордон, – может даже, жизненно необходим. Я это знаю, Билл. Но какую бы важную роль он ни играл, ты не хуже меня знаешь, что мы не можем всегда надеяться на народных мстителей, вершащих самосуд. В конечном итоге нам нужны правила – закон и порядок. Люди полагаются на нашу защиту, и они должны верить, что мы справляемся с работой, и нам не нужна помощь кого-то постороннего.
– Я с вами согласен, сэр, – ответил МакКин, – но до этого дня Бэтмен мог управиться со всем этим.
– Проблема в том, что он поднимает ставки. А плохие парни продолжают равняться с ним.
– Я знаю, сэр. Но если вы настолько против его существования, почему позволяете заниматься тем, что он делает?
– Ты сам сказал, Билл. Потому что он может управиться со всем этим. И вовсе не Бэтмен меня беспокоит. Он хороший человек, возможно, лучший из всех, кого я знаю. Но меня волнуют те, кто следует за ним. Подражатели. У них может и не быть его нерушимого чувства справедливости. Вот кто меня пугает. Да, прямо сейчас это работает, но я продолжаю молиться, чтобы настал день, когда мои офицеры остались бы единственной защитой, в которой нуждался Готэм.
– Ваши бы слова да Богу в уши, сэр, – ответил МакКин и остановил машину. – О, мы на месте. Нулевая отметка.
