От любви до судьбы

– Разберёмся, – бросил он на прощанье.

Бориса и Луку привели в штабной вагон на следующее утро.

«– Расскажите, что там у вас произошло», – спросил лысоватый старший лейтенант – начальник поезда, обращаясь к Борису.

– Да кто их знает, не поделили что-то, заспорили, ну и подрались, да мы спали и не видели ничего толком. Они нас и разбудили.

– А они на вас показывают.

– Так они на любого покажут, лишь бы самим чистенькими выйти, – Борис старался казаться как можно более простодушным.

– У двоих сотрясение мозга, у третьего разрыв брюшины. Это как же надо было приложиться, чтобы так ударить, – старший лейтенант взглянул на старающегося казаться меньше, но всё равно возвышающегося громадой надо всеми, Луку.

Тот равнодушно, склонил голову и пожал плечами, в глазах его ничего невозможно было прочитать.

Старлей махнул рукой, и начал что-то строчить на листе бумаги, лежащем перед ним. Бориса и Луку отвели в вагон.

– Пошли мы в поиск, со мной ещё один мужик, немолодой уже, за тридцать будет, а дрожит, трясётся весь. Из пополнения, видать, отсидел войну где-то, вот, в конце взяли. – Лука рассказывал, слегка заикаясь и растягивая слова, – в овражек спустились, только подыматься стали по склону на другую сторону, а навстречу немцы, мы назад кинулись. А тут, сбоку из пулемёта саданули, мне руку обожгло. Засада. Давай из автоматов отбиваться, да гранаты бросать. А немцы нас, видимо, хотят живыми взять, потихоньку приближаются перебежками и кричат: «Рус, здавайсь!» Мы в кусты забрались, не высунуться. Я рукавом гимнастёрки руку перетянул, чтобы кровь остановить. Мужик лопочет: «всё, хана нам, убьют». Я ему: «заткнись, не паникуй, прорвёмся». А у него руки трясутся, автомат удержать не может. Вот думаю, гады, не могли нормального человека мне в пару дать, язык им, видите ли, срочно понадобился. А наших, всех, после боёв последних побило. Так этого мне и подсунули. – Принесли бачок с баландой, люди потянулись к парящему вареву. Лука замолчал, и аккуратно, стараясь не пролить ни капли, отправлял в рот ложку за ложкой. Потом вытер куском хлеба миску, и оглянулся вокруг, как бы интересуясь, не будет ли добавки. – С такой жратвы ноги быстро протянешь.

«– Ну, а дальше-то, что было», – спросил Борис, всё более проникаясь симпатией к этому огромному, но такому ранимому человеку.

– Дальше? – Лука задумчиво почесал затылок, светлые волосы встали торчком, – я напарнику говорю: – «Ты меня прикрой, я сейчас пойду пулемётчика успокою. А потом я тебя прикрою, ты к нашим назад по склону уйдёшь, по кустикам перебежишь. А я следом». Пополз я, а он из автомата строчит в разные стороны, в белый свет. До пулемёта я добрался, а там двое. Гранату тратить не стал, и пулемёт пригодиться может. С немцами справился, да за пулемёт лёг. Гляжу в прицел, а в кустах, где напарник сидел, движение какое-то, непонятное. Потом вижу, выходит он оттуда с поднятыми руками и кричит: «не стреляйте, я сдаюсь, я – свой». Меня такая злоба охватила, дал туда очередь, но промазал, видно, с нервов, редко со мной это случается. Немцы бросились ко мне, да куда там, я их из ихнего же пулемёта и уложил. Они достать меня не могли, позиция уж больно хороша была, на крутом склоне. Тогда немцы мины стали бросать, долго я продержался, но мина совсем рядом угодила, меня контузило, сознание потерял. – Лука говорил короткими, отрывистыми фразами, казалось, что так он меньше заикается. – Очнулся в каком-то помещении, лежу на полу, а вокруг немцы и этот – мой напарник с ними, на меня показывает и говорит им обо мне, видимо. Я ничего не слышу, контузило сильно. Толкают они меня, спрашивают о чём-то, а я им показываю, что не слышу. Наконец, поняли. Руки связали и отвели в какой-то сарай каменный, с крохотным окошком зарешёченным. А там, в углу ржавая мотыга валялась, я об неё ремень, которым руки связали, и перетёр. Через некоторое время выводят меня из сарая и в машину сажают, в крытую, видно важной птицей посчитали из-за роста моего. Это была их ошибка. А в кузов вместе со мной двое фрицев с автоматами, да в кабине офицер и водитель. Сидим так, едем. Один немец рядом со мной, другой, напротив. Тот, что рядом со мной, покурить решил, это была ещё одна ошибка. Попросил я со мной поделиться.

– А как же ты его попросил, если не слышишь ничего, да и язык не знаешь? – Бориса всё более заинтересовывала эта история, отчасти похожая на его собственную.

– Язык я немного выучил за два года, а слышать мне зачем, я ему головой и глазами показал. Он сигарету из пачки достал, мне в рот сунул, а я не курил сроду, спортом занимался, в чемпионатах страны по самбо участвовал. Тут он зажигалку к сигарете подносит, чтобы я, значит, закурил, я одну руку из-за спины тихонько вытаскиваю, чтобы незаметно было, к огоньку склоняюсь, а сам рукой до шеи его добрался и сжал со всей силы там, где артерия сонная. Хрустнуло у него там, он и сник. – Борис представил себе такую лапищу на своей шее и поёжился.

– Теперь дело секунды решали: сникшего хватаю и к тому, что напротив сидит, а этим прикрываюсь, как щитом. Как и предполагал, он первую очередь в этого немца выпустил, а мне времени хватило, голову ему свернул, как цыплёнку. Машина останавливается, видно выстрелы услышали, я – к двери, а впереди себя немца держу. Водитель дверь открывает, а на него фриц вываливается. Пока до водителя дошло, что к чему, я его очередью и пришил.

– Ну а дальше-то что? – Борис уже был весь в нетерпении.

– Ну, а дальше просто: подбегаю к кабине, из неё офицер выскакивает, меня увидал, за пистолетом в кобуру полез, да куда там. Я его в охапку и назад в кабину, по черепушке слегка пристукнул, чтобы не мешал, да за руль сел. Дорога там ведёт к линии фронта до самой передовой, я на карте видел, когда в поиск отправлялся. Ну, хотя бы несколько километров проскочить, пока немцы очухаются. Как гул орудий услыхал, машину в лесочек загнал, офицера в чувство привёл и пошёл. Передовую мне переходить – знакомое дело, сколько раз бывало. Желательно брешь в обороне найти, где можно тихо пробраться. Ночи дождался, офицера посадил на поводок, в рот – кляп, чтобы голос не подал, и вперёд. Через немецкую линию траншей перевалили тихо, но потом заметили нас и такой огонь открыли, как будто наступление началось, тут меня второй раз прихватило. На этот раз в бедро, сапог сразу кровью наполнился. Рану перетянул, да бедро не рука – кровь вытекает помаленьку. Я – бегом, и офицера пинками подталкиваю, чувствую, что слабею. Эх, не дотяну…сознание бы не потерять. Тут окрик, как музыка:

– «Стой, кто идёт, стреляю». Отвечаю: – «свои, разведчик я, веду языка, только стоять не могу, ранен». – И упал, больше не помню ничего. – Лука судорожно вздохнул, воспоминания взволновали его. Он смог продолжить только через несколько минут, на этот раз Борис не торопил его, понимая, как тяжело даётся этот рассказ. – Очнулся в медсанбате соседней дивизии, в её расположение вышел. Рассказал всё, как было, только про напарника соврал, заявил, что убило его. Стыдно мне стало за человека такого. Наградили меня.

Месяца полтора провалялся в госпитале в тылу, подлечился и в свою часть попросился. Нашу роту разведки сильно потрепали, из стариков почти никого не осталось. Мне пополнение дали обучать, командир сказал, что пришлёт мне помощника боевого.

Ну, как-то раз вызывают меня в землянку штабную. Вижу там, кроме командира полка ещё кто-то, свет от коптилки тусклый, не узнал поначалу. Комполка и говорит: вот тебе помощник обещанный, познакомься. Я подхожу ближе и узнаю того, напарника бывшего. И он меня узнал, не ожидал увидеть живым. Видно у меня лицо до такой степени изменилось, что он в ужасе попятился к выходу и выскочил наружу, я за ним. Он бежит к леску неподалёку, и я – за ним. Сзади, слышу крики: – «стой, что случилось». – В леску его и догнал, кровь в голову ударила, себя не помнил, горло его сдавил и задушил вот этими руками. Пока люди подбежали, он уж не дышал. Меня долго таскали, допрашивали, обвиняли в том, что я и сам шпион завербованный, а этого мне приказали убрать, чтобы он показаний не дал. И судили за самосуд.

Лука надолго замолчал, молчал и Борис. Его до глубины сердца поразила схожесть судьбы этого парня с его собственной.

– Значит, нам суждено держаться вместе, – наконец, смог произнести он.

В бараке было натоплено, около печки притулился новенький. Борис внимательно его рассматривал: лет под сорок, с редкими седыми волосами, круглые стёкла очков на тонком, длинном носу придавали какое-то печально – беззащитное выражение всему его лицу.

Понимая, что такому человеку придётся здесь несладко, Борис подошёл к нему и протянул руку:

– Борис.

– А меня Лазарем Моисеевичем зовут, – вскочил на ноги новенький, – Лифшиц – моя фамилия, Лифшиц.

– О, каких лазарей нам начальничек подсылает, – раздался за спиной Бориса хрипловато – издевательский голос «подсадного». Так называли того, кто по научению старших, организовывал конфликты между группами заключённых, заканчивающиеся, иногда, убийствами.

– Так что ты нам пропоёшь, Лазарь?

Подсадной криво улыбался, за что и получил кличку «Кривой»

– Я, понимаете ли, не пою, у меня нет голоса. Я – учёный.

– А ноги у тебя есть учёный, может, тогда спляшешь нам?

– Не приставай к человеку, видишь, он ещё не знает местных порядков.

Борис прекрасно понимал, что назревает конфликт, уголовные давно искали повод, чтобы захватить единоличную власть в бараке.

– А тебя капитан, не спрашивают, что ты всегда лезешь не в своё дело.

– Это ты Кривой лезешь к человеку со своими дурацкими вопросами.

– Осторожней на поворотах, капитан, не забывай, где находишься.

Эта фраза, вызвала у Бориса забытые воспоминания, и он почувствовал, как начинает заводиться. Неслышно ступая, подошёл Лука:

– Об чём толкуем господа?

– Опять Кривой новенького раскручивает.

– Нехорошо поступаешь парень, – медленно проговорил Лука. Уголовные уважали его за силу, побаивались, но втайне ненавидели.

– Тихо, тихо братва, – появился старший из уголовных и, обращаясь к новенькому, – пойдём, я покажу тебе твоё место.

Он повёл Лазаря в дальний угол барака. Борис, глядя на Луку, покачал головой. Они понимали друг друга с полуслова. Лука, вдруг сорвался с места и в три прыжка догнал уходивших. Он положил руку на плечо Лазаря и тихо сказал, обращаясь к старшему:

– Он будет спать на нашей половине.

– Пожалуйста, – старший притворно – равнодушно пожал плечами, но лицо его исказила злая гримаса, которую он не смог скрыть.

Ночь – опасное время, ночь – тревожное время. Ночь – время выплёскивания злобной, неукротимой энергии, не имеющей иного выхода, энергии живого человека, загнанного в тесные бараки, в узкие рамки беспросветной жизни, в каждодневное, каждолетнее повторение всё одного и того же действа.

Ночь – время выяснения отношений, время борьбы за власть в отдельно взятом «барачном государстве». Ты убьёшь меня, если я не убью тебя раньше.

Глава шестая. Шарашка

После ужина наступало свободное время, и Борис писал письма Але. Он отправлял по два – три письма в месяц, особенно, когда сильно скучал. Описывая своё житьё, старался не заострять внимания на негативном, зная, что Аля будет переживать и расстраиваться. В письмах всегда спрашивал про дочку, которая, по его представлению должна была уже ходить в школу.

Иногда, письма возвращались с пометкой «Адресат не проживает», но чаще пропадали безвозвратно. Лазарь Моисеевич подсказал Борису, что надо написать в паспортный стол и в отдел прописки. Борис написал, но ответа не получил, видимо, людям там было не до писем из мест заключения. Однако Борис постоянно уходил вечером в каптёрку, где никто не мешал ему, даже начальство разрешало, и писал, как будто разговаривал с Алей.

Мягкая улыбка играла на его лице, образ жены будил воспоминания, он представлял её тело, такое упругое и желанное, ощущал её ласки, слышал нежные слова, тревожное томление охватывало его, и тянущее, сладостное напряжение внизу живота рождалось помимо воли.

Ночь уже давно накрыла своим крылом серые бараки за колючей проволокой, сторожевые вышки по углам лагеря, бревенчатые здания администрации. После отбоя движение прекращалось, все обитатели лагеря должны были отдыхать.

Неожиданно дверь распахнулась, и вместе с клубами морозного воздуха в помещение ворвался запыхавшийся Лазарь Моисеевич:

– Боря, Луку убивают. Уголовные.

Борис вскочил, сразу забыв и о письме, и об Але. Он хорошо знал, что может происходить в бараке в это время.

– Беги к дежурному, – бросил он на ходу Лазарю, застёгивая ватник, я – в барак.

Дверь не поддавалась, по-видимому, была припёрта изнутри. Борис надавил раз-другой, потом разбежался и ударил ногой. Дверь отлетела, он ворвался внутрь и остановился. Перед ним, там, где была кровать Луки, копошилась куча людей. Борис сразу оценил обстановку: скорей всего напали, когда Лука уже заснул, воспользовавшись тем, что Бориса нет в бараке. Могли сразу же воткнуть заточку, чтобы отключить сознание. Если сейчас ввязаться, со всеми не справиться. И тогда он сделал единственное, что можно было предпринять в этой ситуации, чтобы выиграть время. Сдержанный гул голосов перекрыл его могучий, командный окрик:

– Прекратить!

И чтобы было более доходчиво, он подобрался, словно пружина и, выдернув из кучи одного, коротким сильным ударом свернул ему челюсть. Тот рухнул на пол. Боковым зрением заметил Кривого, который, как обычно, в нападении не участвовал, а стоял на стрёме. Но сейчас, видя, что Борис один, бросился к нему, в руке его что-то сверкнуло. Всего два шага отделяло их, Кривой взмахнул заточкой, но Борис неожиданно присел. Секунды замешательства бандита Борису хватило. Он рванул на себя руку Кривого и резко ударил, переламывая её. Кривой дико заорал от боли, заточка выпала. Борис подхватил обмякшее тело и ударил его спиной о деревянный угол нар. Потом швырнул, как мешок на пол к ногам уже поднявшимся от Луки уголовникам.

На миг наступила тишина, прервавшаяся топотом сапог. В барак ворвались охранники.

– Ну, как он?

Борис остановил лагерного врача.

– Пока плохо, он без сознания.

– А что там?

– Четырнадцать проникающих ранений. Другой бы на его месте давно в ящик сыграл.

– Он выживет, выживет…

Борис схватил за рукав врача.

– Дай Бог, надо бы его в хорошую больницу отправить, у нас нет условий, ты же знаешь.

– Я прошу вас, сделайте, что можно.

После недельного пребывания в карцере, где Борис объявил голодовку, его покачивало. Лагерное начальство хотело замять инцидент, но это не удалось. Слух о драке с поножовщиной просочился и на волю. В лагерь зачастили комиссии, уголовников перевели в другой лагерь. Прошёл слух, что многим из них добавили сроки.

Луку отправили в областную больницу, дело его затребовали для повторного расследования. В барак поселили новеньких, среди них тоже были уголовники. Старшим по бараку назначили Бориса.

Лазарь Моисеевич как-то завёл с ним разговор:

– А что, Боря, можно убедить уголовных, что нам лучше держаться вместе и не враждовать друг с другом? Так мы смогли бы дружнее решать все наши вопросы и помочь тем, кто послабее.

Борис долго обдумывал это предложение и решил тайно назначить общее собрание барака.

– То, что мы враждуем между собой, на руку нашим надзирателям, они специально селят вместе уголовных и политических, чтобы не смогли объединиться. Я знаю, что среди нас есть стукачи, и сегодня же об этом нашем собрании будет известно начальству. Подумайте сами: по какой бы статье мы не мотали срок, уживаться необходимо, коли свела нас здесь судьба, и, если мы хотим выйти отсюда живыми. Это в наших интересах. Мы всегда сможем договориться, коли будем соблюдать правило: хочешь жить сам, давай жить и другому. И даже если меня завтра уберут, знайте, что можно договариваться без мордобоя и унижений, по-доброму.

Уголовники сплёвывали на пол табак, отпускали развязные шуточки, пока один уже пожилой вор не оборвал их:

– А что, братва, он дело говорит.

Не сразу, но совместная жизнь в бараке номер девять налаживалась. Пришлось ещё дважды собираться, чтобы обсудить спорные вопросы. Особенно трудно приходилось уголовникам, которые совершенно не понимали, что такое дисциплина и обязанность следовать принятым решениям.

А ещё через неделю Бориса перевели в другой барак. Он ожидал этого. Здесь уголовный авторитет сразу его предупредил:

– Ты, парень, свои шутки оставь, будешь сидеть тихо, тебе же будет лучше, да и выпустят раньше. – И, погодя, добавил угрожающе: – А если надумаешь бузить и свои законы устанавливать, подрежем тебя, как дружка твоего, ты у начальства на контроле.

Весной в лагерь нагрянули какие-то незнакомые люди. Лазаря Моисеевича срочно вызвали к начальнику лагеря, заставив, предварительно побриться и привести себя в порядок. К Борису он зашёл уже с вещмешком за плечами:

– Какое-то новое научное подразделение организовывается, меня, как специалиста – физика, туда командируют.

– На волю что ли выходите?

– Нет, срок так за мной и остаётся, только работать буду по своей специальности, в лаборатории.

– Счастливый, хоть свободы глотнёшь.

– Я тебя обязательно возьму к себе, как только устроюсь на новом месте.

– Ну, тогда до встречи.

Они обнялись крепко, постояли так с минуту и разошлись. Лазарь Моисеевич направился к вороту лагеря, где его уже ожидала повозка, а Борис – в барак.

Яркие блики скользнули по потолку, стенам, по аккуратным шкафчикам и полкам с инструментами. Сверкнули по крутящемуся валу и застыли на сосредоточенном лице, склонившемся над деталью. Глаза из-под стёкол защитных очков напряжённо следили за резцом.

Уже второй месяц Борис работает в этой мастерской, входящей в крупный лабораторный комплекс. Мастерская оборудована самыми новейшими станками, подобраны классные мастера. Сюда и определил Лазарь Моисеевич Бориса, выполнив своё обещание. Мастерская, как и вся лаборатория, была засекречена, но работающим здесь были предоставлены хорошие условия и свобода передвижения в пределах зоны. Борис мог только догадываться, какое новое сверхмощное оружие здесь разрабатывается. Даже Лазарь Моисеевич пока не мог ему ничего рассказать.

«Здравствуй, любимая моя!

Уж сколько писем отправил тебе, сколько запросов и все без ответа. Не уверен, что и это письмо дойдёт. Седьмой год пошёл, как расстались мы, всё это время я ничего о тебе не знаю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Hoc incipit vita nova (лат.) – так зачинается новая жизнь.

2

O, rus ist erwacht! (нем) – О, русский уже проснулся!

3

Kom, kom zu mir. (нем.) – Иди ко мне.

4

Halt (нем.) – стой.

5

Heir (нем) – здесь?