Полная версия
Пограничные полномочия
«Да. Но я-то умею рисовать, не забыл? Рискнёшь продолжить?»
Шарж, который он мне тут же предъявляет, называется «Покоритель глубокого космоса»: я вишу среди раскиданных в черноте аляповатых звёзд рядом с головным сенсором оборонительной системы, к которому приделана панелька, как у аэрокара, и одной рукой пытаюсь отключить автоуправление, а другой – отстреливаюсь от инопланетянина, высовывающегося из корабля, как из старинного кабриолета. На картинке я настолько похож на себя и на идиота одновременно, что приходится признать бесспорное поражение. Но мы ещё посмотрим, кто здесь по-настоящему умеет рисовать…
Открываю видеоканал, через пару секунд Алекс – тоже.
Аккуратный бардак в его квартире, простёганный кусками лунного света, накромсанного ламелями жалюзи, и насмешливое лицо самого Тихорецкого – когда я всё это видел в последний раз?.. Но изменений, которые обязаны были произойти за четыре года, не замечаю. Возможно, он набрал несколько килограммов, если, конечно, вообще на такое способен… Кажется, если Сашка вздумает поседеть или выкинуть ещё что-то в таком духе, я запросто могу осознать далеко не сразу.
– Не надейся, не остановлюсь, – сообщаю с нажимом.
Самодовольно ухмыляется – мол, нашёл чем напугать:
– Дерзай.
– Без проблем. Как прошёл день?
– Как всегда… – Опускает глаза вроде случайно, но наверняка просматривает файлы по работе (в таком ракурсе мне не видно). – Квасцов потребовал физический макет коммуникаций шестой башни. Быстрее было отвезти мой, чем выдать туда на печать. И здесь он мне только мешал.
– На самом деле им просто нечего поставить в холле, да?
– Именно… – Снова поднимает взгляд, иронично не моргая. – А с утра над Лахтой не протолкнуться…
– А ты всё ещё вне системы и без автопилота, ага?
– И по половине небоскрёба придерживаю в каждой руке.
– Чтобы части не растерять, как в прошлый раз? Ха-ха! А рулил ты чем?
– Усилием воли…
Мои щёки намертво заклинивает в улыбательном положении – хоть кулаками обратно выталкивай. Алекс сначала расслабляется, наблюдая, а потом хмурится, едва уловимо прищуривается и мрачнеет:
– Тормози там, Кузнецов.
– Угу. И без тебя знаю!
– Ну-ну. Спокойной ночи?
– Спокойной ночи.
Почему-то сразу же проваливаюсь в сон, едва отключив связь, будто Тихорецкий произнёс какое-то волшебное заклинание.
И пробуждаюсь от сигнала тревоги: корабль в подконтрольной зоне. Пять часов шестнадцать минут утра. Всё как обычно, кроме того, что тревога не учебная.
Денёк обещает быть нескучным.
15 ноября 2098 года, Земля
Денёк обещает быть нескучным.
После возвращения с Ёжика уже третью неделю валяюсь в госпитале, увешанный высокотехнологичными датчиками. Точнее, то валяюсь, то подвергаюсь испытаниям на всевозможных тренажёрах. Судя по удовлетворённо кивающим людям в медицинских комбинезонах, служба меня ещё не доконала. А значит, сегодня должны наконец выпустить на свободу.
Звуковой индикатор сканера то и дело шуршит, возвещая появление свежих данных о состоянии моего тела. А какой-то остолоп, которому дали вволю поразвлекаться с настройками интерьера палаты, нагородил здесь удушающе-лилового беспредела, даже наверху! А ведь потолок просто обязан быть белым по закону сохранения рассудка всех времён и народов.
В дверь палаты протискивается румпель полковника Гончара.
– Кузнецов! – энергично констатирует он, будто обнаружил огромный боровик в лесу, а не человека, уже семнадцатый день находящегося на одном и том же месте.
– Ну? – реагирую, не ожидая ничего хорошего.
– «Ну»?! Что «ну», едрёна вошь?! Не «ну», а «здравия желаю, товарищ полковник»! Совсем там с катушек послетали на своих Ёжиках!
Подбородок начинает коварно дрожать, и я закусываю губу в отчаянной попытке подавить приступ веселья.
Глядя на такую бурную реакцию, Гончар с готовностью распахивает сияющую улыбку, которая тут же сменяется озабоченным выражением лица:
– Почему у тебя в вербальном тесте результат на двадцать баллов выше среднего?
– Это что, преступление, Пётр Николаич?
– Преступление – не преступление, но эскулапы подозревают у тебя шизотипическое расстройство.
– Офигеть методика. А заглянуть в мои результаты до отлёта они не додумались? Там то же самое было!
– Говорят ещё, ты склонен к социальной изоляции…
– А разве не поэтому именно меня вы отправили на шесть грёбаных лет к чёрту лысому на рога?!
– И то верно! Ну ясно: им тут просто делать нечего целыми днями… Там новенькая, которая тесты расшифровывает, с архивом ещё не разобралась, наверное. Познакомить, а? Молоденькая…
– Спасибо, Пётр Николаич, но с понедельника ничего не изменилось: я всё ещё склонен к социальной изоляции!
– Ну как знаешь! – Делает один широкий шаг ко мне, с размаху вцепляется в плечи и остервенело трясёт вместе с кроватью – сканер при этом начинает тревожно скрежетать на одной ноте. – Спасибо за службу, Кузнецов! Два месяца один справлялся! Первый такой случай у нас! Значит, через два года можем тебя отправить…
– Не-не…
– Ну или через шесть лет опять на Ёжик – а?
– Это – подумаю, – говорю честно.
– Молодец! – Оставляет моё тело в покое. – Отпустят тебя сегодня домой, разберусь! И… – добавляет уже тише, – не базарь там о двадцать шестой расе. Взяли моду басни сочинять!
– Как будто я о ней что-то знаю…
– Просто скажи: не видел!
***Выхожу за ворота больничного корпуса без верхней одежды, потому что недалеко и потому что в земной ноябрь хочется сразу ухнуть с головой, – и тут же вижу эту живописную команду: Алекса в распахнутой зелёной куртке, подпирающего плечом припаркованный у ограды сквера жёлтый аэрокар такси, Джека на красном поводке, переминающегося с лапы на лапу, и Ритку в фиолетовом комбинезоне, в чём-то убеждающую обоих, судя по головомойной жестикуляции.
Завидев меня, Джек начинает заливисто лаять и вырываться от Алекса, а Ритка бегом стартует навстречу. В ноябрьском Петербурге откуда-то взялось солнце и с непривычки слепит, хотя медики долго как-то там колдовали, чтобы адаптация проходила без подобных эффектов.
Ускоряюсь и в точке пересечения наших траекторий, бросив сумку в сторону, подхватываю Ритку под мышки и отрываю от земли.
– Ваня! Я… Мы… И… Я сильно изменилась?! – выпаливает она скороговоркой, краснея в ответ на вызванную потоком усмешку.
Что за вопрос! С ней – как и с Алексом: я всё равно не замечу.
– По-моему, вообще нет… Только волосы… они стали ещё длиннее?
– Да! А ты… как это вообще?.. Шесть лет!
– В мозгах не укладывается, если честно…
Алекс позволяет визжащему Джеку вырваться и галопом прискакать к нам, а сам перемещается лениво, не расставаясь с фирменным снисходительным выражением лица, фирменной снисходительной походкой и фирменной снисходительной аурой, распространяющейся вокруг метров на двести.
– Неужели меня помнит? Он же был совсем щенком! – опускаю Ритку на землю и ловлю корги прямо в прыжке – в попытке заскочить на руки без разгона.
Он тёплый и пахнет в точности как обычная собака, а ещё, прищурившись, прицеливается и ловко облепляет языком кончик моего носа. От натиска почти забытых земных ощущений рассудок плывёт и кренится… Я так и стою, прижимая к себе притихшего Джека и уставившись в поверхность планеты под ногами…
– Явление Сияющего Офицера, версия сто двадцать пятая, всё ещё не исправленная, – начинает разминаться Алекс. – Прекрати играть бицепсами, китель лопнет.
– Если что-либо окажется способно порвать эту ткань… в общем, тут недалеко будет до краха всей нашей обороны. Ресторан под небесами пока ещё не обрушился? – парирую я, наконец отмерев.
– Нет, и я построил второй, поинтереснее. Проверим на прочность?
Отпускаю Джека, удерживая поводок, – он резво тянет к аэрокару. С трудом преодолеваю сопротивление, чтобы наклониться и подхватить сумку.
***– Ну, – начинаю, неуверенно озираясь (в интерьере стандартного такси вроде бы ничего не изменилось). – Насколько ещё застроились в залив? Полетаем посмотрим со стороны воды?
– В ручном теперь только экстренное торможение. Остальное – для вояк и медиков. – Тихорецкий с укоризной переводит взгляд с меня на Ритку. – А человек, построивший половину города, не имеет права вырваться из сети стандартных маршрутов…
– Надо строить так, чтобы не хотелось вырываться, – злорадствую я, оттянув заглушку аварийного бокса и запуская идентификацию по сетчатке: несмотря на то что вероятность этого ничтожна, если система с первого раза не узнает меня в лицо, проблем не оберёшься. – И вообще, у тебя есть личные средства передвижения!
– Поздравляю, товарищ майор, – хмыкает Алекс, заметив мелькнувшее в воздухе приветствие. – Погоны забыл напечатать?
– Не стал поставлять тебе лишних поводов упражняться в остроумии…
Убедившись, что дал ему доступ к управлению каром, цепляюсь за потолочные упоры и перебираюсь на заднее сиденье к Ритке. На этот манёвр развалившийся там Джек реагирует бурной радостью, а моё тело – туманом в черепной коробке: проклятая адаптация.
Чуть не забыл: оставшиеся восемь карикатур на Алекса. Специально отложил для встречи. Достаю почти не потрёпанный блокнот – берёг! – и, наклонившись за спинку переднего кресла, перелистываю подряд, постепенно заставляя Риту переходить от сдержанного хихиканья к истеричному смеху. И сопутствующее этому прогрессу выражение затылка Тихорецкого – о… именно то, о чём я мечтал парочку последних лет… А нечего было делать подарки с намёками! Посмотрим, кто ещё здесь криворукий.
Даже частично переместившийся ко мне на колени Джек лыбится во всю свою валлийскую морду.
Не даёт покоя только… запах ландышей, пробирающий до самых пяток. Постоянно забываю спросить: она, что ли, не планирует менять духи вообще никогда?
Кажется, всё… Столько земного за раз я не переварю. И зачем только именно на ароматической составляющей сейчас сосредоточился…
– Вань, ты чего?! – Ритка придвигается ближе, только усиливая концентрацию майского леса у меня внутри.
Перед левым глазом неторопливо проплывает зигзагообразная светящаяся хреновина.
Как ответить-то теперь? Кроме «просто сейчас потеряю сознание, ничего страшного»? Я не на Ёжике, она же рядом. А что ещё хуже, меня видит Алекс, моментально переключившийся на трансляцию происходящего в салоне.
И наносит ответный удар:
– Окей. Променад и пиршество отменяются. Космический герой скоро в обморок кувырнётся.
Раздражение немного приводит меня в чувство:
– Тихорецкий, я тебя сейчас тресну! Это запрещённый приём! Я же не сказал ей, когда у тебя кровь носом пошла!
– И когда это у него пошла кровь?! – Рита спихивает Джека и невозмутимо переводит моё кресло в режим транспортировки нездоровых пассажиров и, неприятно зацепив кожу на шее, привычным движением расстёгивает ворот. Кажется, беспомощность уже перестала помещаться у меня внутри…
– Когда Гусев предъявил чудо-проект тройной башни за полтора месяца до презентации в комитете, – неожиданно спокойно выкладывает Алекс. – Странно, что у меня из глаз тогда кровь не хлынула…
– И повредила бы твой этот… кибернетический транспортир в хрусталике.
– Молчи лучше… летим к Рите. Будешь выпендриваться – отправлю обратно в госпиталь. И на Ёжик тебя второй раз не отпустят.
***Ничего не изменилось. Юг, третий этаж, каркас предвечернего неба – облетевшие липы, по периметру рамы – отцветающая герань. В каком-нибудь тёмном шкафу, кстати, нужно будет обустроить цветок, который я привёз с Ёжика, если его не экспроприирует Гончар. Увидел в карантине и внезапно восхитился…
Космос, вечная работа, рваный сон, выматывающее одиночество, раса двадцать шесть, еле сдерживаемые приступы – попеременно гнева и опустошения – отсюда этого всего не видно. Я как будто переключил картинку искусственного интерьера: от белых стен внутри и черноты снаружи – к стандартному земному «дома». Стало намного легче, но открытые вопросы, оставшиеся там, всё равно не выбросить изнутри…
А ещё здесь как-то по-особенному тепло – мягко, что ли, как будто я способен определять оттенки температуры окружающей среды. И звуки приглушённые: комнаты маленькие, обитая тканью мебель.
Сибарит из меня никудышный: не болото вокруг и есть куда вытянуть ноги – уже нормально. Но сюда, в средоточие уюта, прихожу целенаправленно – за тем, что органически не способен выработать внутри себя – и без чего время от времени не могу обходиться. Последний перерыв затянулся.
Она купила квартиру в тот год, когда сорвался мой первый полёт на Ёжик. На тренировке упал с пятиметровой высоты, получил сотрясение мозга и сломал три ребра. Вылет должен был состояться через шесть недель. Но сотрясение посчитали значительным, и Гончар постановил, что я не полечу ни через полтора месяца, ни через два, на которые можно максимально отложить старт, а только через его труп. Естественно, больше всего именно этого мне тогда и хотелось… Земля к тому моменту опостылела до крайности. Так что после беседы с полковником я трое суток не мог уснуть от ярости. И только не вполне долеченные рёбра мешали вписаться в какую-нибудь компенсирующую невезение историю…
И тогда впервые оказался здесь. И уже через час вырубился напрочь прямо на полу в гостиной, а ещё через четырнадцать – проснулся с мыслью, что поторопился порывать с этой планетой…
А сейчас меня сгребло в охапку шаровидное кресло у окна, впустившего ранненоябрьский город, и сегодня всё наоборот: всеми силами пытаюсь быть частью земной жизни, а она атакует меня сразу по всем фронтам – впечатлениями, которыми я так любил пренебрегать, одновременно нуждаясь в них…
– Ну? – спрашивает Алекс, протягивая мне стакан минералки.
– Всё в порядке.
Мы сидим ещё час или полтора в полной тишине вчетвером, если считать Джека, когда за окном становится совсем темно, а Тихорецкий говорит:
– В девять у меня пресс-конференция.
И как только кар забирает его от входного люка, мы с Ритой сразу же приступаем к тому, что доставило мне столько мучений тогда, со сломанными рёбрами: принимаемся придуриваться и хохотать. Начинаем с передразнивания Алекса, возвращаемся к моим карикатурам, создаём ещё одну – на тему пресс-конференции и многозначительного молчания. Правда, мне она кажется тупой, а не смешной, но само по себе создание тупых карикатур – весело настолько, что Джек, подзаряженный нашими эмоциями, ошалело намотав двухсотый круг по комнате, падает без сил и только стучит по полу своим удивительно длинным для корги хвостом – гулко, как деревяшкой.
Притулившийся под боком у похожего на скопление аморфных холмов дивана круглый столик сервируется пиццей. Ритка изящно утягивает кусок и проваливается в адаптирующийся к её телу матрас. Только ноги торчат: кукольный размер, в коричневых носках со спиралевидным выпуклым узором. Воспоминания прут напролом, угрожая пробить многолетнюю защиту…
– Не надо, Ваня, всё хорошо, – предостерегает она шёпотом.
Отвлекает Джек, вежливо ткнувшийся носом в ладонь. Протягиваю порцию угощения и держу, пока он не спеша откусывает половину, разжёвывает, прижав уши, а потом аккуратно забирает оставшуюся часть.
Беззаботное настроение возвращается. Слова из Ритки льются через край: ругает диван, а заодно и Тихорецкого, который что-то там в нём поднастроил – куда ж без того, – а потом хвалит меня, тут же решившего проблему полным обнулением следов воздействия Алекса на искусственный интеллект. Уверен, она могла бы и сама, – но в этой игре у нас годами всё как по нотам.
Диван мне нравится: он делает отличный массаж шеи. Правда, найти ту зону, в которую для этого требуется шею поместить, – задача не для заурядного ума и терпения.
С большим трудом взнуздав и почти скрутив в бараний рог своевольную мебель, мы приступаем к десерту – находим файл с романом, который вместе писали в детстве, и задыхаемся от смеха, зачитывая фрагменты друг другу.
– «Его глаза блеснули в неоновом свете, наливаясь яростью, сочащейся сквозь жерла зрачков». Я же сказал тебе, Рита… – Закашливаюсь, восстанавливая сорванный голос. – …я сам напишу сцену драки! Но тебя было не переубедить!
– Но это же шедевр, Ваня, ше-девр! Какой образ! Ну подумаешь, немножечко перебор с метафорой… Но энергетика есть же! Свежий ракурс, неожиданный взгляд! – уронив подбородок на плечо, она хитро жмурится.
Джек дёргает меня за локоть, вопросительно нацелившись на тарелку с последней порцией пиццы. Получив одобрительный пинок, он хватает кусок за корку и укладывает мне на грудь – предлагает поделиться.
– Вот молодец, ну спасибо, не надо, забирай всё, приятель! – Упаковываю еду ему в пасть по кусочкам: не хочу сегодня смотреть на состязание робота-уборщика и дивана-самодура. – А вы, женщины, вообще не понимаете, что такое драка! Мужчины с вами драться не станут. Да вам и сбежать можно! А между собой вы не дерётесь… В общем, разница в том, что драться вы не собираетесь – вы собираетесь только полностью друг друга уничтожать, вот!
– Это точно, Вань, – соглашается она, надув щёки.
– Ну так и вот! Нечего было писать сцену драки вместо меня!
– Но это всё равно… где же было… не хуже той сцены любви, хи-хи, которую ты вставил! Где же… Вот! «Она не знала, что именно чувствует, – ясно было одно: чувствовать что-нибудь обязательно требуется». И я же тогда это всё неправильно поняла! Я была уверена, ты шутишь! А могла же научиться видеть мужчин насквозь!
– Рита! А-ха-ха! Я не могу больше! Мы идиоты!
***Просыпаюсь в обнимку с Джеком. Диван соорудил неплохие валики для разгрузки позвоночника. Я даже выспался, хотя нет и десяти часов утра.
– Рита?
Пёс со скрипом зевает, поднимаясь с подушки – вообще-то предназначенной для меня, – на которой он расположился во всю длину.
– Доброе утро. Плохо спалось, да? Разве ты встаёшь так рано по выходным? То есть – разве ты вообще просыпаешься по выходным?! Ваня, эй! – Она надела нечто розовое, струящееся и шелестящее и ходит туда-сюда по комнате, разыскивая какие-то вещи. – Ты чего такой бледный – плохо опять? Давай я сканер принесу – проверим тебя?
Придётся выложить всё начистоту.
– Слушай… – С наслаждением касаюсь ногами прохладного пола. – Кажется, у меня психосоматика какая-то… Все эти земные штуки… Запахи… Меня твои ландыши довели. А сейчас они уже воспринимаются как раньше. А теперь – халат твой. Шуршит. Шёлковый – или как называется? Выходит… может, мне надо все эти штуки по очереди увидеть… Алексу не говори!
Садится рядом и вцепляется в моё запястье, считая пульс:
– Признайся честно: взломал биочип? Вчера в такси твой вид совсем не тянул на допустимый после такой миссии, а система не отреагировала! Ты же почти потерял сознание! И Алекс сделал морду кирпичом! Заговорщики! Восемьдесят восемь!
– Это потому что ты меня испугала сейчас! Вцепилась как пиранья!
– Испугала! Ну хватит, пожалуйста! Ты десять лет тренировался по спецпрограмме!
– Ну не испугала, а может, наоборот!
Джек закидывает передние лапы мне на колени, строго всматриваясь в лицо. Рита гладит его по затылку, прикасаясь розовым рукавом:
– Прекрати валять дурака! Ну! Говори правду насчёт чипа!
– Конечно взломал. Не чип, саму систему обработки медицинских данных в штабе. Ну Рита, ну что спецпрограмма, у меня же просто тип нервной системы… зато какая скорость реакции! Но им там по барабану! И что – из-за пары несанкционированных скачков пульса меня бы не пустили на Ёжик?
– Вань, ну там же не санаторий! Я знаю, что ты здоров, но с кем угодно может… Кстати, пока Алекс не слышит… ты видел расу двадцать шесть?
– Видел… – не оправдываю ожидания полковника Гончара (я всё-таки ничего не обещал!), – и шандарахнул их как следует. Не знаю пока за что…
Склонившись вбок, Рита заторможенно проводит кукольными пальцами по своей шее. Рукав спадает до локтя, выворачиваясь наизнанку.
– Ладно… – решает, встряхнув распущенными волосами и бросаясь щекотать Джека, живо ухватив его за бока, – будем тебя к жизни возвращать! Земное многообразие раздражителей… Что скажешь насчёт каркаде? – весело улыбается. – Абсолютно натуральный! Исключительно ароматный: я даже упаковку ещё не открывала.
– Да… – Прислушиваюсь к ощущениям. – Это как раз в нужной степени отвратительно!
– Отлично! Остаёшься пока здесь.
18 сентября 2096 года, Ёжик
– Остаёшься пока здесь, – бросаю я высунувшемуся из бывшей каюты Межнякова Тому, на ходу натягивая футболку. Визуализация пожаловавшего в гости корабля, спроецированная планшетом в пространство у меня перед носом, выглядит ни разу не привлекательно. И я не имею ни малейшего понятия, что это за модель…
– А… куда я могу?..
– Из каюты ни шагу! И заткнись.
Компьютер продолжает выдавать звенящую металлом сирену, игнорируя данные о моём пробуждении.
Отправляю запрос на инопланетный объект:
«Пограничная зона Содружества населённых планет. Сообщите ваш идентификатор и цель полёта».
Чуть больше шести минут до выхода неопознанного звездолёта из области, доступной для эффективной атаки отсюда, и то если он не способен развивать скорость выше всех других известных типов кораблей…
Сигнал тревоги наконец умолкает.
«Пограничная зона Содружества населённых планет. В случае отсутствия идентификатора сообщите координаты точки отправления. В случае вашего отказа от контакта мы активируем оружие».
Никакого ответа. Только медленно надвигающаяся безмолвная махина на всех способных к трансляции изображений поверхностях в этой комнате… Мизинец застывшей над панелью управления руки сводит судорогой. Добавляю к стандартному пакету информации перевод на все остальные имеющиеся в базе инопланетные языки и символьные системы.
И высылаю на перехват автопилотируемый крейсер. Правда, если придётся пустить его в дело, у меня останется не так много шансов…
Результат сканирования: корабль оснащён системой связи, способной принимать все мои сигналы. Кстати, без понятия, не фальшивый ли это ответ, заложенный в программу для спокойствия оператора, но тем не менее…
«Кто вы и откуда? Отвечайте, иначе я открою огонь».
Две минуты четыре секунды… Тишина в эфире. А если они смогут смыться быстрее?
Я знаю, что Том проигнорировал приказ и торчит сейчас у меня за спиной. И даже представляю, что именно он хочет сказать – «не испытывай судьбу».
Я и не испытываю – запускаю обратный отсчёт от десяти, отправив последний набор дублирующих сообщений.
А по его окончании – атакую визитёров одновременно изо всех основных огневых точек системы. Корабль разносит подчистую, превращая в гигантское облако космической пыли. Некоторое время с первобытным удовлетворением рассматриваю результат, а потом отзываю крейсер, поворачиваюсь в кресле и спрашиваю:
– Может быть, оладьи с… допустим, клубничным джемом? Для разнообразия. Хрен я сейчас смогу уснуть.
– Замечательно! Ну… оладьи. Я-то думал, ты философствовать сейчас начнёшь…
– Почему это?
– Ты землянин…
– Ты же сам сказал, мы не пацифисты – значит, по твоей логике, получается, рефлексирующие милитаристы?
– Эм… да.
Ну да… Должно быть, со стороны-то виднее…
Автокухня сегодня гораздо более сговорчива, и у меня со второго раза получается заставить её выдать желаемое. И даже кофе.
– На Тулисии этот напиток запрещён, – заявляет Том, степенно забирая у меня чашку.
– И?..
– И – он приведёт меня в изменённое состояние сознания, – с будничной интонацией объясняет он, делая огромный глоток.
– А, ну… отлично. Чувствуй себя как дома… То есть… ну, наоборот…
Расправляясь с оладьями и одновременно выискивая на его физиономии признаки какого-то рода опьянения (ничего, кроме лукавой полуулыбки – но, похоже, это базовый режим работы), решаю спросить:
– Так что ты хотел сказать, когда я был занят?..
– А… – Он как будто колеблется, стоит ли сообщать, и доброжелательное выражение чуть ли не впервые бесследно его покидает. – Это был корабль расы двадцать шесть.
– Твою же… Откуда ты знаешь?!
– Мне… считай, мне случайно выболтали тайные сведения. Не спрашивай… Просто прими в расчёт.
– Ладно…
– Это варенье – изумительная вещь, – снова облачается в красноречивый смайл Том – и вдруг осведомляется, вычерчивая в воздухе окружность оладушком на вилке: – А как устроена оборонительная система здесь?
Иронически пялюсь в его зрачки секунд тридцать в надежде на понимание, но, наверное, кофе уже действует, так что приходится излагать словами:
– Это военная тайна, Том.
– Понятно: ты не знаешь.
– От системы зависит жизнь миллиардов разумных существ, а рядом с ней – никого, кроме меня. И ты думаешь, я не знаю, как она устроена?.. В случае моей смерти, кстати, уничтожает все инопланетные объекты на Ёжике.
– Но не внутри основных помещений базы? – с непонятной ледяной жёсткостью вдруг уточняет он.
