Убийства в десятиугольном доме

Юкито Аяцудзи

Убийства в десятиугольном доме

Yukito Ayatsuji

JUKKAKUKAN NO SATSUJIN

Jukkakukan no Satsujin © 2007 Yukito Ayatsuji.

All rights reserved.

First published in 1987 in Japan by Kodansha Ltd., Tokyo.

Publication rights for this Russian edition arranged through Kodansha Ltd., Tokyo

© 2007 Yukito Ayatsuji. All rights reserved. First published in 1987 in Japan by Kodansha Ltd., Tokyo. Publication rights for this Russian edition arranged through Kodansha Ltd., Tokyo

© Логачев С. И., перевод на русский язык, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Всем моим уважаемым предшественникампосвящаю

Эксперимент под названием «Убийства в десятиугольном доме»

(предисловие к американскому изданию 2015 г.)

В мире японской остросюжетной беллетристики есть особый термин – «хонкаку-детектив», то есть «традиционный, ортодоксальный детектив». Он описывает тот вид детективных историй, что является не только литературным жанром, но и в той или иной степени типом игры. Такие истории построены на принципе «высокого уровня логических размышлений» – ключевом требовании, которого должны придерживаться детективщики, чтобы их произведения оказались крайне захватывающими: его выдвинул С. С. Ван Дайн, выдающийся представитель «золотого века» англосаксонского детектива (1920–1930-е гг.).

Я кратко опишу историю хонкаку для поклонников традиционного жанра, останавливаясь преимущественно на работах, переведенных на английский. Одним из первых японских рассказов подобного рода стал опыт Эдогавы Рампо с «убийством в запертой комнате», «Убийство на улице Д.» (1925). Среди других произведений этого писателя можно отметить «Психологический тест» (1925) и «Чудовище во мраке» (1928).

До Второй мировой войны хонкаку был представлен в основном малой формой, хотя имелось и несколько романов. Среди наиболее важных творений предвоенного десятилетия назову «Убийцу» Сиро Хамао (1932), написанного под сильным влиянием Ван Дайна и «Трагедию семьи Фунатоми» Ю Аои, на которую оказали влияние Ф. У. Крофтс и И. Филлпотс.

Почти сразу после войны появился ряд превосходных романов в жанре хонкаку – например, книги Акимицу Такадзи и Сэиси Ёкомидзо. Дебют Такадзи, «Убийство за татуировку» (1948), увидел свет благодаря Рампо, рекомендовавшему его издателю. «Убийство» вместе с «Кланом Инугами» Ёкомидзо (1951) – важнейшие хонкаку послевоенного периода. В Японии главной книгой Ёкомидзо считается «Остров Тюремные Врата» (1949), но на английском доступен только «Клан», поэтому я упомянул именно его.

В 1950 г. началась переписка Эдогавы с Эллери Куином, а спустя два года Рампо и Такадзи вступили в Клуб детективных писателей Америки.

Во второй половине 50-х японскую остросюжетную литературу потряс масштабный катаклизм. Один за другим стали выходить детективные романы, равняющиеся на стиль социального реализма, – и главным автором этого направления выступил Сэйтё Мацумото. Направление быстро набрало популярность и буквально в одночасье превратилось в основную тенденцию. Хонкаку был смещен со своих позиций. Новая мода получила в литературных кругах название «социальной школы», а ее сосредоточенность на реализме начала рассматриваться как следующая ступень в эволюции детектива. Вот романы Мацумото 50–60-х, переведенные на английский: «Точки и линии» (1958), «Инспектор Иманиси берет след» (1961) и «Безвозмездно» (1961).

Когда в 1977 г. Эллери Куин (точнее, его половина, Фредерик Даннэй)[1] посетил Японию, он участвовал в дискуссии с Мацумото, в ходе которой последний утверждал, что главные составляющие детектива – мотив преступления и описание психологии преступника. К этому мнению стоит отнестись внимательно, однако оно сильно отличается от взглядов Ван Дайна. Мацумото не воспринимал всерьез характерные особенности хонкаку, такие как гениальные дедуктивные умозаключения выдающегося сыщика, театральная манера, в которой он порой изъясняется, а также то, что действие ограничивается узким кругом людей. По сути, Мацумото порицал эти особенности, объявляя их нереалистичными.

После появления на сцене Мацумото издатели перестали печатать старые добрые детективы в духе «золотого века», и для хонкаку настал «ледниковый период». Критика, которую один из персонажей высказывает в адрес «социальной школы» в первой главе «Убийств в Десятиугольном доме», как раз затрагивает японское книгоиздание того времени. Среди тех писателей, кто выдержал испытание и продолжал писать хонкаку, – Аюкава Тецуя и Такао Цучия. На сегодняшний день на английский переведен только один рассказ Цучии, а вот Тецуе не досталось даже этого.

Конец «ледниковому периоду» пытался положить я собственными скромными усилиями – романами «Токийский Зодиак» (1981) и «Дом кривых стен» (1982). Лед, сковавший хонкаку усилиями Мацумото, слегка тронулся, но, к сожалению, не сразу получилось обрести достойных последователей в этом деле. И вот в 1987 году писатель-детективщик, которого я так ждал, явился. Это был Юкито Аяцудзи со своими «Убийствами в Десятиугольном доме». Я сразу почувствовал важность творчества Аяцудзи, поэтому всеми силами поддержал его дебют и написал к нему предисловие.

Судьба круто обошлась с детективами, написанными по канонам «золотого века», однако они по-прежнему пользуются успехом в Японии, хотя в Великобритании и США эта лавочка, похоже, прикрыта. Все дело в том, что у нас есть целая философия хонкаку. Это слово не просто означает произведения, где ключевую роль играют логические умозаключения; оно является своего рода знаком отличия авторов, в особом интеллектуальном уровне чьих книг читатель может быть уверен. Хонкаку – слово, придававшее многим детективщикам – не только выдающимся – сил, помогая писать.

Уверен, если нам удастся привить эту философию к древу британо-американской остросюжетной беллетристики, маятник «золотого века» снова качнется в нужную сторону, чего в Японии удалось достичь благодаря «Токийскому Зодиаку» и «Убийствами в Десятиугольном доме». Сегодня многие японцы помнят первый роман Аяцудзи как эпохальное событие, изменившее нашу детективную литературу своими новаторскими идеями.

Чтобы оценить важность этой работы, нужно коснуться и истории западного детектива. Новая литературная форма, которую мы знаем под этим именем, – детище научно-технической революции, полностью изменившей общество Запада. Эдгар Аллан По был тем, кто впервые изобразил запутанный случай, где зловещее существо ужасающей силы, проникнув в запертую комнату, убило молодую женщину, – а также описал, как трезвый научный рассудок, решая дело, открывает совершенно невероятную истину. За По последовал Конан Дойл, давший миру истории о Шерлоке Холмсе, молодом исследователе, открывшем целую новую область – искусство дедукции, пленившее читателей по всему миру и утвердившее детектив как жанр. Спустя более восьмидесяти лет после По, в 1928 г., Ван Дайн вдохнул в него вторую жизнь. Это ему в голову пришла идея поместить и убийство, и расследование, и все остальное от начала до конца внутрь дома или другого ограниченного пространства, создав подобие спортивного развлечения, – как это сделано и в «Убийствах в Десятиугольном доме».

Когда вступил в дело Ван Дайн, преданные поклонники детективов уже привыкли к различным литературным приемам в стиле По и Дойла и в отличие от читателей времен молодости жанра догадывались, что можно ожидать на следующей странице. Стало быть, авторам следовало перестроиться и взять новый курс.

Ввод в действие подозрительных обитателей дома и откровенная подача характеров прямо с самого начала; четкое описание окружения, где разыгралась трагедия убийства; недопустимость лжи в повествовании; неприемлемость сокрытия от читателя информации, необходимой для дедуктивных умозаключений; ликвидация элементов, мешающих наслаждению чистой игрой ума (подобных китайской магии в бульварных любовных историях) – такие правила игры предложил Ван Дайн. Джон Диксон Карр и Эллери Куин загорелись идеей и создали (иногда, правда, и нарушая правила) собственные успешные произведения, вдохновленные также готическим романом. Так возникали условия для «золотого века».

Впрочем, описанный творческий подход ограничивает писательский инструментарий, и есть основания посетовать, что после «золотого века» жанр толком не развивался. Помимо прочего, активное использование По и Конан Дойлом новейших научных достижений было отброшено Ван Дайном, и детектив двадцатого века плелся в хвосте революционных открытий.

Оглядываясь на проделанную Аяцудзи работу, можно сказать, что он провел литературный эксперимент, руководствуясь подходом Ван Дайна, однако ему хватило смелости и мастерства внести в жанр новую струю. Вот почему его стиль был назван «син-хонкаку», то есть «новым традиционным детективом», и множество авторов последовали за ним.

Приличное число новых хонкаку-детективщиков смогли поймать новую волну и дебютировали в краткий период с 1987 по 1990 г.: Сёго Утано, Рейто Никайдо, а также товарищи Аяцудзи по детективному клубу в Киотском университете – Ринтаро Норидзуки, Такемару Абико и Ютака Мая. Ко всем этим дебютам я тоже написал предисловия. Откликаясь на произошедшие сдвиги, разными путями пришли в литературу такие писатели, как Арису Арисугава, Каору Китамура, Ая Имамура и Таку Асибе. Все перечисленные объединились и создали движение син-хонкаку. Создавалось такое впечатление, что великий дух хонкаку весь «ледниковый период» провел в ожидании нужного момента, – и когда тот наступил, дух возродился.

«Убийство в Красном зале» (2004) Асибе было переведено на английский, а два рассказа Норидзуки, «Загадка городской легенды» и «Искус зеленой двери», опубликовал «Детективный журнал Эллери Куина», как и мой собственный «Запертый дом Пифагора» (в 2004, 2014 и 2013 гг. соответственно).

Подобно Ван Дайну, Аяцудзи в «Убийствах в Десятиугольном доме» отказался использовать новейшие научные достижения и выстроил сюжет с убийствами и расследованием вокруг полностью уединенного здания. Но в то же время он безжалостно искоренил другие вещи, которые Ван Дайн считал придающими произведению «литературности»: изображение представителей высшего класса общества, острословие, особую роль надменных женщин, любезные диалоги за ужином с вином, вышколенных слуг во главе с дворецким. Этим он приблизил свой роман к игре более, чем кто-либо ранее.

В итоге его персонажи действуют почти как роботы, их мысли схематично доносятся посредством однообразных фраз. Повествователь совершенно не озабочен тонкостями письма и красотами стиля, его интересует только сама история. Читатели, привыкшие к американским и британским детективам, были в шоке. Роман казался им похожим на иллюстрирующие его элементарные схемы.

Люди лишены эмоций и повинуются лишь электрическим сигналам: вы словно находитесь внутри видеоигры. Уникальный метод Аяцудзи – как бы разыгранная в театре пьеса об абстрактных убийствах, где среди персонажей затаился убийца, – проистекает из традиций игр-головоломок детективного клуба Киотского университета. Участники подобных игр, не имея никаких сведений, перенесенных на бумагу, должны вычислить убийцу, следуя за устным рассказом о преступлении. В такой напряженной ситуации, когда каждое слово исчезает тут же после произнесения, нужда в литературных изысках отпадает.

Аяцудзи первым обнародовал эту технику под названием «условное воссоздание» в эксперименте «Убийства в Десятиугольном доме» – он же его дебютный роман. Некоторые приняли точно рассчитанную отвлеченность от деталей за вопиющую неопытность в выражении мыслей, а то и вовсе за отсутствие литературной жилки. Когда книга вышла, автор подвергся резкой критике. Однако у него были причины написать эту книгу именно так, и никак иначе. Ко всеобщему удивлению, роботоподобные персонажи из видеоигр очень быстро обрели широкую популярность – что неудивительно, если принять во внимание потенциал выбранного стиля. «Десятиугольный дом» занял заслуженное место в ряду детективных шедевров. Думаю, в анимэ, которое ныне захватило чуть ли не весь мир, замкнутые миры школы Аяцудзи придутся весьма кстати.

Содзи СимадаТокио, 2015 г.

Пролог

Ночь, море, покой.

Тишину нарушает лишь монотонный шум волн. Они закипают где-то в бескрайнем мраке, набегают на берег и исчезают.

Он сидел на прохладном бетоне волнореза, один против простиравшейся перед ним неоглядной тьмы, окруженный белыми облачками пара, поднимавшегося от дыхания.

Он страдал уже несколько месяцев, и уже несколько недель его одолевала одна и та же мысль, не отпускавшая ни на день. И вот сейчас стремления приобрели совершенно четкую форму и двигались в одном направлении.

План готов.

Приготовления практически завершены.

Оставалось только ждать, когда они попадут в ловушку.

Он не питал иллюзий, понимая, что план не идеален. Его нельзя было назвать тщательно проработанным; скорее наоборот, план был небрежный, составленный кое-как. Но он и не собирался разрабатывать его во всех деталях.

Ведь, как ни старайся, в конце концов человек – это человек, и богом ему не быть никогда.

Можно, конечно, вообразить себя богом, это совсем не трудно, однако, как ни крути, человек – всего лишь человек, и какими бы талантами он ни обладал, достичь того он не в состоянии.

И разве может существо, не являющееся богом, предсказать, что может произойти в будущем, которое формируют психология, поведение человека или же просто случайность?

Даже если представить мир в виде шахматной доски, а людей – фигурами на ней, все равно существует предел, за которым невозможно предугадать дальнейшие ходы. Самый тщательный, до последней детали проработанный план может когда-то, где-то, в чем-то не сработать. Окружающий мир настолько переполнен случайностями, а душам людским так свойственно непостоянство, что этого не в состоянии учесть даже самый изощренный план.

Человеку, сидевшему на берегу, больше всего подходил план, который не ограничивал бы его действия; максимально гибкий, позволявший адаптироваться к меняющимся обстоятельствам. Вот к какому заключению он пришел.

Нельзя быть твердолобым.

Нужен не план, а руководство к действию, в рамках которого можно выбрать вариант, наиболее соответствующий сложившейся в определенный момент обстановке.

Исход дела будет зависеть от умственных способностей, сообразительности и быстроты реакции, удачи, наконец.

Я знаю: человеку никогда не стать богом.

Но в каком-то смысле ему предстояло взять на себя роль «бога». Это несомненный факт.

Приговор. Да, именно приговор.

Во имя мести ему предстоит вынести им приговор. Им всем.

Приговор, выходящий за рамки правосудия.

Он не бог, и поэтому ему не будет прощения за то, что он собирается совершить. Он это прекрасно знает. Его действия общество назовет «преступлением», и если о них станет известно, он будет осужден по закону.

Но, несмотря ни на что, соображения здравого смысла не могли больше сдерживать его эмоции. Эмоции? Нет, это слово совершенно не подходит.

Это не просто сильное чувство.

Это крик души, последняя связь с жизнью, причина, ради чего он существует.

Глубокая ночь, море, время молчания.

Ни сияния звезд, ни огней проплывающих в море судов. Ничто не нарушало темноты, куда был устремлен его взгляд. Он снова обдумывал свой план.

Подготовка близилась к концу. Скоро они – его грешная добыча – окажутся в приготовленной им ловушке. Ловушке, которая представляет собой фигуру, состоящую из десяти равных сторон и десяти внутренних углов.

Они попадут в нее, ни о чем не подозревая. Без боязни и сомнения ступят в капкан-декагон[2], из которого им не суждено выбраться…

Что ожидает их там? Смерть, разумеется. Заслуженное наказание, которое должны понести все без исключения.

Их смерть не должна быть легкой. Конечно, можно было бы, к примеру, без особого труда взорвать всех их разом. Способ простой и надежный. Но он не может выбрать этот путь.

Он должен убивать их по порядку, по очереди. Точно как в романе известной английской писательницы – медленно, одного за другим. Он даст им понять, что есть страдание, что есть скорбь, боль и страх смерти.

Возможно, рассудок его помутился. Он готов это признать.

Знаю: сколько бы я ни оправдывал себя, только человек не в своем уме способен на то, что я собираюсь сделать.

Он тряхнул головой и посмотрел туда, где простиралось черное ночное море, накатывавшее на берег свои волны.

Рука в кармане пальто ощутила что-то твердое. Он вынул предмет из кармана и поднес к глазам.

Бутылочка из прозрачного зеленого стекла.

В плотно закупоренной бутылочке было собрано все, что крылось в самых потаенных уголках его души. Все, что по-простому называется совестью. Несколько сложенных листов бумаги. На них мелкими иероглифами изложено содержание плана, который он намеревался осуществить. Письмо без адреса, письмо-признание…

Я знаю: человеку никогда не стать богом.

Он понимал это и именно поэтому не хотел доверять окончательный приговор кому-то из людей.

Не важно, куда приплывет эта бутылка. Ему просто хотелось задать морю, откуда произошла вся жизнь, последний вопрос: прав он или нет?

Ветер подул сильнее.

Пронизывающий холодок пробежал по затылку, невольно заставив его содрогнуться.

Он размахнулся и забросил бутылочку в темноту.

Глава 1

День первый

Остров

1

– Боюсь, у нас с тобой получается какой-то тухлый спор, – сказал Эллери, худощавый белокожий парень высокого роста. – Для меня детектив – это интеллектуальная забава. Волнующая логическая игра. Читатель против сыщика или читатель против автора. Игра, ни больше ни меньше. Реализм «социального детектива», одно время весьма популярного, в том числе в Японии, себя изжил. Какую-то конторщицу находят убитой в ее тесной квартирке. Следователь ценой титанических усилий и пары обуви, стертой в процессе расследования, арестовывает начальника жертвы, который оказывается ее любовником. Хватит с меня таких историй! Не надо больше про коррупцию, про всякие заговоры в политических кругах, трагедии, в которых виновато современное общество. Что требуется от детектива? Пусть скажут, что я отстал от жизни, но мне нужны знаменитые сыщики, особняки, где разворачивается действие, их подозрительные обитатели, кровавые трагедии, невероятные преступления и хитрости, к которым прибегают изворотливые преступники. Важна игра воображения. Мне приятно находиться в таком мире. Обязательное условие – присутствие во всей этой каше интеллекта.

Парни сидели в пропахшей машинным маслом и соляркой рыбацкой шхуне, которая покачивалась на волнах, мирно перекатывавшихся по воде. Мотор, приводивший шхуну в движение, натужно пыхтел.

– Ну и вонь!

Карр, сидевший облокотившись о поручни, скривился и выпятил вперед длинный, до синевы выбритый подбородок.

– Мне не нравится, Эллери, что ты заладил одно и то же: «интеллект, интеллект»… Ты считаешь детектив игрой – ну и на здоровье. Только не надо все время про интеллект. У меня от этого настроение портится.

– Очень жаль.

– Это называется элитизм. Не все же читатели такие интеллектуалы, как ты.

– Точно… – Эллери спокойно посмотрел на Карра. – …И очень прискорбно. Я остро ощутил это, просто пройдясь по кампусу. Даже в нашем клубе не все обладают интеллектом. Есть такие, у кого он под вопросом.

– Поссориться хочешь?

– Упаси бог! – Эллери пожал плечами. – Никто не говорит, что ты – один из них. Под словом «интеллект» я имею в виду отношение к игре. Это не значит, что кто-то умный, а кто-то глупый. На свете нет людей совсем без ума. Точно так же не найдешь человека, незнакомого с играми. Я говорю о том, готов ли человек психологически играть в интеллектуальные игры.

Карр насмешливо фыркнул и отвернулся.

Мягкая улыбка появилась на лице Эллери, когда он перевел взгляд на сидевшего рядом с ним паренька с ребячьим лицом и очками в круглой оправе на носу.

– Скажу больше, Леру. Детективы строятся на основе особых правил, и если воспринимать их как отдельный мир, созданный для интеллектуальной игры, то должен признать, что время, в котором мы живем, – чрезвычайно сложный период для этой конструкции.

– О-о! – Леру слегка наклонил голову набок, а Эллери продолжил:

– Эта дискуссия продолжается уже много лет. Следователи-работяги, отдающие работе все силы, прочная организационная структура, методы расследования, основанные на последних достижениях науки… Мы не можем считать современную полицию некомпетентной. Пожалуй, с компетенцией у нее даже перебор. Известным детективам прошлого, полагавшимся исключительно на серое мозговое вещество, не нашлось бы места для деятельности. Это факт. Появись сейчас мистер Холмс в одном из больших городов, его подняли бы на смех.

– Ну уж ты скажешь! Современный Шерлок Холмс вполне может появиться.

– Ты прав, конечно. Появится человек, до зубов вооруженный новейшими знаниями в области судебной медицины и экспертизы, и начнет наставлять беднягу Ватсона с помощью доступных лишь специалистам словечек и формул, в которых не разберется ни один читатель. «Это же элементарно, Ватсон! Как можно не знать такие вещи…»

Эллери, держа руки в карманах бежевого плаща, снова пожал плечами.

– Естественно, я преувеличиваю, намеренно довожу свои аргументы до крайности, чтобы нагляднее проиллюстрировать то, что хочу сказать. Я не собираюсь аплодировать победе полицейского механизма с его сухой, лишенной всякого романтизма техникой расследования над не имеющими с ним ничего общего логикой и умопостроениями блестящих детективов «золотого века». Любой автор, которому приходит в голову написать детектив, непременно оказывается перед дилеммой: либо то, либо другое. И самый простой (хотя, может, это и не точное выражение) способ решения данной дилеммы – это «домик в горах в снежную бурю». Показать крупным планом изолированную среду, в которой происходит действие.

– Понятно. – Леру кивнул с серьезным видом. – Ты хочешь сказать, что самая современная тема классического детектива – это «домик в горах в снежную бурю»?

Март близился к концу. Весна была на подходе, хотя ветер на море задувал еще холодный.

На полуострове S, на восточном побережье префектуры Оита, что на острове Кюсю, есть мыс J. Шхуна отчалила от пристани в рыбацком городке S, приютившемся на мысе, и, оставляя за собой пенный след, держала курс на маленький островок, лежавший в море километрах в пяти от берега.

Безоблачное небо, вместо того чтобы отливать голубизной, было каким-то белесым. Причиной тому служил желтый песок, который с приходом весны ветер поднимал в воздух в этих краях. Лучи солнца, расположившегося на небосклоне, падали на шумевшие за бортом волны, превращаясь в серебряных рыбок. Шхуна, словно покрывалом, была окутана дымкой, принесенной ветром с берега.

– Что-то я больше рыбаков здесь не вижу, – произнес высокий парень, который до этого молча курил. Он стоял напротив Эллери и его приятелей, опершись одной рукой о поручень. У него были жесткие, давно не стриженные волосы и густая борода, закрывавшая пол-лица. Это был По.

– Течение с той стороны острова больно опасное, потому все и обходят это место, – отозвался пожилой жизнерадостный рыбак. – Рыбные места лежат дальше к югу, так что у острова мало кто плавает. Даже те, кто, отчалив от пристани, проходит мимо, стараются держаться подальше. А что это вы, ребята-студенты, вроде какие-то не такие?

– Да? А что не так-то?

– Ну, имена у вас странные. Вот я слышал вроде Лулу, Эрари… Это что за имена такие? Неужто вам нравятся?

– М-м… Это что-то вроде прозвищ.

– И что ж, теперь все студенты с такими кличками ходят?

– Да нет. Не думаю.

– То есть одни вы, значит, такие чудики?

Напротив рыбака и По на длинном деревянном ящике, поставленном в центре шхуны вместо лавки, сидели две девушки. С сыном рыбака, стоявшим у руля, на шхуне было восемь человек.

Шестеро молодых пассажиров шхуны были студентами университета К** в городе О, что в префектуре Оита, и членами университетского Клуба детективов. Эллери, Карр, Леру, По… так они называли друг друга.

Незачем и говорить, что студенты позаимствовали эти имена у американских и европейских писателей-детективщиков, которых очень уважали: Эллери Куина, Джона Диксона Карра, Гастона Леру и Эдгара Аллана По. Девушек звали Агата и Орци – от королевы детектива Агаты Кристи и баронессы Орци, автора «Старика в углу»[3].

– Эй, гляньте! Вон она, Цунодзима! И дом стоит. Видите? – прокричал рыбак. Все дружно повернули головы в сторону острова, который становился все ближе.