Пекинский узел

Барон Гро покручивал на пальце перстень. Его раздражало, что к мнению лорда Эльджина прислушиваются буквально все: и ветреные хохотушки, и люди серьезные. А ведь ничего сверхъестественного он им не говорил. Обычный набор фраз, как у цыганок. Главное, смотреть в глаза, не отпускать руку и сообщать доверительным тоном, под видом страшной тайны, какую-нибудь благоглупость, сродни той, которую обычно говорят мамаши своим взрослым дочерям: «Я могла бы умолчать о многом, но ради твоего душевного спокойствия, родная, вынуждена сказать правду». «Правда» всякий раз была одной: сиюминутно-устаревшей.

Несомненно, в свое время Жан Баптист-Луи, барон Гро, был одним из самых блистательных молодых дипломатов Франции, но и теперь, когда прошло немало лет, он держался с той снисходительной величественностью, какая свойственна лишь избранным аристократам.

Рядом с ним стоял аббат Де ля Марр – католический священник с тяжёлым двойным подбородком, терпеливо перебирающий чётки и бросающий исподлобья взгляды на оголённые плечи красавиц, делавших вид, что им душно, и вынужденных беспрестанно обмахиваться веерами, входившими в моду.

Локоть к локтю со священником заметно смущался выпавшим ему соседством бледный и напряженный секретарь французского посольства барон Меритенс, с которым Игнатьев успел познакомиться в день своего первого визита к французам. Высокий, стройный, аристократичного вида, он произвел хорошее впечатление приятной доброжелательностью в разговоре.

Когда прибыли китайцы, Николай демонстративно направился к Уарду – он знал, что маньчжуры поощряют действия американца по формированию отрядов самообороны среди жителей Шанхая и, восхищаясь тем, что он вооружает наёмников для борьбы с повстанцами за собственные деньги, постоянно напоминают европейцам о благородстве американцев, об их бескорыстном мужестве. Уард крепко пожал руку Игнатьеву и вернулся к прерванному разговору с каким-то португальцем.

– Мы готовы, – говорил он, – относиться ко всем с равной мерой уважения, но, поскольку у Соединенных Штатов самые дружественные отношения с Китаем, мы намерены обсудить финансовые вопросы и всемерно развивать торговлю и промышленность в Шанхае, чтобы насытить жизнь других территорий.

«Молодцы, – мысленно похвалил американцев Николай, – не теряют времени зря».

Уард не оставил без внимания и грядущие контрибуции, которыми союзники обременили Пекин. Здесь он напомнил угрозу англичан.

– Лорд Эльджин лично заинтересован в скорейшем получении пяти-шести миллионов лянов серебром. По неписаным законам Соединенного Королевства человек, увеличивающий благосостояние государственной казны, получает свою долю в виде единовременного вознаграждения или всевозможных привилегий, способствующих многократному увеличению имеющегося капитала. Главное, считает английский парламент, чтобы исчезла никому не нужная «разобщенность в обществе» и все его члены работали на достижение единого результата: могущества Англии.

Звучало красиво.

Глава XIX

Привыкший к царским балам со времён своей пажеской юности, Игнатьев сразу выделил главные фигуры сегодняшнего торжества. Глаза у него не разбегались, пульс не частил, и слышал он отчётливо и ясно. Чувствовал он себя в атмосфере спесивой помпезности, как рыба в воде, в отличие от секретаря Вульфа, который был оглушен и ослеплён происходящим. Зеркала вдоль стен отражали многоликое собрание, множили число сапфировых колье и драгоценных украшений, алмазные россыпи заколок, жемчуга, сияние и блеск.

Дамское общество напоминало собой живой калейдоскоп ювелирных изделий, где преобладали белые и золотистые тона, самым чудесным образом сочетавшиеся с нежно-голубым и бледно-розовым соцветием тех, кто демонстрировал своё великолепие и красоту в одном и том же месте.

Вульф всеми силами старался скрыть свою нервозность. Он чувствовал себя неловко и теснее прижимал локти к груди, боясь кого-нибудь задеть и вызвать явное неудовольствие. Ему казалось, что он всем мешает, он и норовил идти не рядом с Игнатьевым, как это делал драгоман Татаринов, а чуть поодаль, как бы прячась за их спинами.

Все блуждали в большой зале, невольно теснились и окидывали друг друга любопытно-вежливыми взглядами, ожидая начала торжеств.

Как-то так вышло, что Игнатьев со своими спутниками оказался если не в первых рядах, то очень близко к тем дверям, из которых должен был выйти в залу исчезнувший на время лорд Эльджин. Когда Николай продвигался в толпе, он чувствовал, как многие невольно расступались перед ним, а дамы не таили одобрения во взорах.

Высокий, статный, широкий в плечах, он заметно выделялся из своего окружения, и его мужественные черты лица, открытый чистый лоб и умный взгляд красивых тёмных глаз с едва заметным ласковым прищуром сразу привлекли к себе всеобщее внимание. Мужчины почувствовали в нём соперника, а женщины – некую тайну, возможность завязать «особенные отношения».

– Кто он, этот Аполлон? – любопытно зашептались дамы и принялись донимать своих ревнивых спутников расспросами. Те уязвлённо фыркали:

– Так… русский наблюдатель.

– Ладно, узнаем, – не соглашались с такой уничижительной оценкой любопытствующие, и вскоре несколько экстравагантных дам с наигранными ахами принялись расспрашивать Игнатьева о погоде в Петербурге и о том, какие цены на соболий мех.

Николай расточал улыбки, кланялся, целовал ручки и покаянным тоном сожалел, что не был в Петербурге больше года.

– Безвылазно сидел в Пекине, как в плену.

– Чудовищно!

– Ужасно!

– Боже! – всплёскивали руками дамы. – Обладать такой завидной внешностью и не иметь возможности быть в свете! Право, нам неловко сознавать сию безумную несправедливость! Ах, оставьте! Да при чём же здесь дела? – отмахивались они от его возражений и ссылок на служебную необходимость. – В молодости надо жить! И радоваться жизни! Надеемся, в Шанхае вы не будете скучать! – При этом каждая невольно опустила взор, чтобы скрыть своё кокетство, но скрыть так, чтоб он заметил, оценил и, разумеется, прельстился. А как ещё иначе показать длину ресниц и глянуть из-под них с надеждой?

Но вот появился лорд Эльджин со свитой, всех пригласили к банкетным столам, и барон Гро предоставил слово своему коллеге.

Возбужденный говор стих. Все замолчали, повернувшись в его сторону и забыв на время о своих знакомцах, спутниках и веерах. Зрелые дамы поднесли к глазам лорнеты.

– Леди и джентльмены, – держа в руке бокал с шампанским, обратился лорд Эльджин к собравшимся и встретился взглядом с каждым, кто, по его мнению, должен был сыграть главную или вспомогательную роль в задуманном им фарсе под рабочим названием «церемониал коленопреклонения, или поход на Пекин». И если его взгляд задержался на американце, то Игнатьева он просто не заметил. Вернее, посмотрел так, как смотрят на афишную тумбу: пристально и безучастно. Зато он дважды помянул в своём праздничном спиче генерал-губернатора Шанхая, усадив того между двумя адмиралами: британцем Хопом и французом Шарнэ. Пусть почувствует их дружеские локти. При этом, давя усмешку, он заговорил быстрее, чем обычно, страстно и взволнованно. Заговорил так, чтобы каждый уяснил: он, лорд Эльджин, – опытный и дерзкий дипломат, фаворит палаты пэров, много лет служит короне и лучше многих знает, кто, на что способен из господ, одетых во фраки и непременно в белоснежные манишки. О, его не проведешь! Пусть образование у него не музыкальное, зато слух абсолютный, позволяющий улавливать любую фальшь, да что там фальшь – тончайшие оттенки в игре того или иного оркестранта. И в данное время никому иному, как ему была доверена дирижерская палочка, и дерзновенное право стоять спиной к сильным мира сего, к монархам и членам правительства, к ложам, партеру – ко всем, кто так или иначе захотел услышать старую английскую увертюру, исполняемую сейчас на гнилых подмостках дикого Китая. Увертюру древнюю, как мир: «Горе побежденным!»

Коснувшись внешней политики Англии, лорд Эльджин подчеркнул её открытость, гуманность и бескорыстие. Судя по его напыщенным фразам, единственное правительство, которое могло и может управлять миром в «условиях нового времени» это правительство её величества королевы Виктории, в честь которой он – её посланник – и предлагает выпить всех присутствующих стоя.

Военно-морской оркестр бодро грянул гимн «Боже, храни королеву!» и присутствующие чинно подняли бокалы, встав со своих мест. Черные сюртуки, белые морские кители и многоцветье женских платьев – весь бомонд и знать Шанхая. Его блеск.

В середине залы между столами был оставлен широкий проход. Множество цветов на столах, роскошные наряды и ослепительные украшения, великолепный интерьер клуба и широкие окна, сквозь стекла которых виднелось яркое безоблачное небо и голубело в летней дымке море, делали торжество необычайно пышным, а его атмосферу – удивительно праздничной.

Напротив Игнатьева, за дальним столом у противоположной стены, сидела девушка в нарядном легком платье, и, когда лорд Эльджин предложил всем выпить, она послала ему воздушный поцелуй и многозначительно приподняла свой бокал, словно приглашая англичанина отведать вина с ней наедине. Воздушное платье, отделанное кружевом и крохотными бриллиантами, придавали её фигуре особую стройность. Николай отвел от неё взгляд и печально вздохнул. Вспомнил My Лань. Она была бы в этом обществе ослепительно хороша, как бывает дивно прелестна и чарующе нежна полураскрывшаяся роза в утреннем саду на фоне зелени, обрызганной росой. В любом народе есть свои святые, есть явленные людям чудеса и красота, внушающие мысль о прелести и тайне жизни. Он прикрыл глаза рукой, и со стороны могло показаться, что он глубоко прочувствовал и теперь пытается осмыслить проникновенную речь лорда Эльджина. Разве что побелевшие скулы да еле заметное подрагивание пальцев могли говорить об иной причине его отрешённости. Спустя какое-то время к нему пробрался секретарь французского посольства барон Меритенс и попросил подойти к английскому консулу Парису. С дипломатической точки зрения это, конечно, было унижением. Консул сам должен был подойти к русскому посланнику или к его секретарю Вульфу, засвидетельствовать своё почтение и передать всё, что намеревался сообщить. Игнатьев кивнул и виду не подал, что самолюбие его уязвлено: он кроток, очень кроток, и к тому же глуп, как пробка. Ничего не понимает в этом мире. Ничего.

Английский консул Парис, недавно и прочно обосновавшийся в Шанхае, крепко сбитый господин с ледяным взглядом и выпирающей вперёд нижней губой, свидетельствующей о его крайнем самолюбии и выдававшей в нём натуру страстную, амбициозную, по слухам, был любимцем лорда Эльджина. Его деловая репутация могла отразиться в одной фразе: «Честолюбив, жесток и меркантилен». Нельзя не признать, что он прекрасно разбирался в дипломатических тонкостях и кичился своим знанием китайцев.

Обменявшись рукопожатием и несколькими вежливыми фразами с пожелавшим увидеть его Парисом, Игнатьев сразу же отметил про себя, что приятные манеры англичанина имели ли бы больший эффект, не храни его глаза высокомерного и сумрачного выражения. Он распознал в нем опытного лицемера и решился подыграть ему немедля.

– Я не открою никакую тайну, если признаюсь, что вижу в вашем лице подлинного знатока Китая и всегда буду рад составить вам общество вкупе с лордом Эльджином.

– Вы ещё не знакомы? – со скрытой издёвкой в голосе спросил Парис и сообщил, что имеет честь представить русского генерала виновнику сегодняшнего торжества. Проговорив это со свойственным ему апломбом, он сделал приглашающий жест и, слегка склонив голову, направился к лорду Эльджину, лицо которого приняло глубокомысленное выражение, и сам он как бы приготовился поразить идущего к нему Игнатьева изощренностью своего пылкого ума, тончайшей наблюдательностью и дальновидностью пророка. Николай интуитивно почувствовал, что основной фигурой в предстоящей дипломатической игре выступит именно этот джентльмен, сэр Джеймс Брюс, лорд Эльджин, в жилах которого текла кровь шотландских королей. В России тоже были «свои» Брюсы, известные давней верной службой русскому трону. Их пращур, Вильям Брюс, потомок королей Роберта I и Давида II (Брюсов), правивших в Шотландии в четырнадцатом столетии, известен русской истории по заслугам сына и внуков. В России он появился в семнадцатом веке, вынужденный покинуть родину во время правления Кромвеля. Царь Алексей Михайлович принял его на службу и назначил полковником одного из регулярных полков, стоявших в Пскове. Первый его сын Роман Вильямович стал первым обер-комендантом Петербурга, а второй Яков Вильямович дослужился до генеральского чина и пожалован был в графское Российской империи достоинство, составил знаменитый Брюсов календарь. Игнатьев был любопытным, и это помогало ему быстро сходиться с людьми. Сошедшись, не теряя времени, он приучал их считаться со своими обширными знаниями и мнением, как правило, довольно безошибочным. Краем глаза он заметил, что госпожа Бурбулон стояла неподалеку от лорда Эльджина в окружении нарядно одетых дам. По их жестам было видно, что они обсуждают новое платье той, которая всё время вертится на месте и непрестанно охорашивается, поправляя то бант на груди, то рюшечки на рукавах. В большой двусветной зале стоял гул голосов, шелест нарядов и было слышно шарканье сотен подошв. Сияющие люстры отражались на блестящем паркете. Николай подошел к английскому посланнику с твёрдым намерением дать понять тому, что Россия небезразлична к судьбе своего юго-восточного соседа. Он, посланник русского царя, имеет честь быть связанным обязательством перед своим правительством содействовать Китаю в мирном разрешении военного конфликта, возникшего на пустом месте. По совести сказать, конфликт не стоит выеденного яйца: подумаешь, нарушен этикет: маньчжуры не сочли нужным извиниться за произведённый ими арест китайских пиратов, прятавшихся на английском судне под видом моряков. За это даже по лицу не бьют, не говоря уже о том, чтобы идти войной; об этом лишний раз стараются не вспоминать по крайности благовоспитанные люди. О причине конфликта ему рассказал барон Гро, а сейчас подтвердил Парис, подчеркнувший, что последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало заявление Пекина о необходимости соблюсти дурацкий церемониал «коу-тоу» при аудиенции у богдыхана, церемониал с девятью коленопреклонениями. «Южные китайцы шустрые, помозговитее северных, – счёл нужным заметить Парис. – Живут торговлей, вроде турецких армян, и всячески содействуют её развитию. Пожив в Гонконге, я понял, что Китаю нужен поводырь, и таким поводырем станет английский парламент». С этими словами он приблизился к лорду Эльджину и сделал шаг в сторону, как бы давая Игнатьеву возможность самому заявить о себе.

В эту минуту министр налогов и сборов Су Шунь заканчивал свои приготовления к задуманной интриге. Его пособники в одинаковых бледно-лиловых одеждах молча выслушали последние наставления, дважды поклонились, и неслышно притворили за собой дверь – ушли потайным ходом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.