Реквием «Вымпелу». Вежливые люди

Мы заулыбались, а мудрый Толик сказал:

– Этого произойти не может! Мы всегда «в масле вашего опыта»…

– Браво, Толик! – я поднял над головой кулак, – Venseremos[15]!

– Ну и подчинённые пошли, – слова им не скажи, – незлобиво проворчал Виталий Николаевич.

Хотя мы всегда знали такт и проявляли уважение к начальству, тем более к своим командирам, с которыми постоянно находились во всех и тренировочных, и боевых событиях, «подкалывать» себя мы не разрешали.

На некоторое время каждый занялся своими делами, до тех пор, пока Валерий Витальевич не привлёк всех нас своим рассказом. Говорил он певуче, не спеша, будто наслаждаясь этой историей.

…Розин родился в феврале 1941 года. В год начала самой ужасной войны, пережитой нашим народом. Остался без родителей в малолетнем возрасте. Мама умерла от тяжёлой болезни, отец ещё раньше погиб на фронте. Воспитанием Валеры занялись многочисленные тётушки и бабушки. Тяжелейшие испытания на него свалились с детства. Голод, нужда, но он был всегда окружён заботой и любовью близких. Поэтому и был он человеком непритязательным, без амбиций, но стойким и выносливым, как стальной прут: ни согнуть, ни ржавчиной испортить. Учился хорошо, окончил институт. Наверное, в память о родителях, ушедших из жизни во время войны, немецкий язык он выучил в совершенстве. Попал на работу в органы государственной безопасности – в территориальное управление в далёком сибирском городе Кемерово, где и жил в то время. Оперативная работа сразу же понравилась, это было его призвание. Появились первые значимые результаты, да и начальство было довольно: хорошего парня подобрали. Но на него обратили внимание и разведчики. Интеллигентный, грамотный, свободно владеет немецким языком, отличный спортсмен – лучшей кандидатуры и не пожелать. После бесед и дополнительного тестирования направили на учёбу в Балашиху. А тут начались события в Афганистане. Как одного из самых профессиональных спецназовцев, имеющих холодную голову и к тому времени уже прекрасный оперативный опыт, – назначили командиром штурмовой группы самого, пожалуй, сложного объекта: здания Генерального штаба армии Афганистана. Только охрана помещения – более двухсот солдат, и внутри – штабные офицеры и генералы. Подобрали группу таких же, как Розин, решительных и бесстрашных людей. Всего 22 человека. Захват провели мгновенно, мастерски используя оперативный опыт и умения спецназа. Практически без потерь. По завершении операции его наградили орденом Боевого Красного Знамени, хотя представление ушло на звание Героя Советского Союза. Потом его пригласили работать в «Вымпел». Назначили начальником отдела. Через него, если можно так выразиться, прошли почти все, кого брали на службу в ОУЦ. Без практического оперативного и боевого опыта этого человека не было бы той правильной канвы, по которой шли и обучение, и боевая работа наших отделов.

– Расскажу я вам быль из жизни предков наших великих, – начал неожиданно Розин. – Звались они тогда «Русичи». Отцы и дети – сила моя, гордость моя, боль моя…

* * *

Прекрасное солнечное осеннее утро озарило ладно скроенные домики, дремавшие на опушке сказочного леса. Лес вокруг стоял ещё зелёный, но уже с пробивающимся золотом увядания природы. Ниже небольшого хутора, притихшего на этой опушке, через деревья просматривался полноводный изгиб мощной реки.

Здесь шла своя размеренная жизнь. Живущая в этом месте семья своими стараниями превратила это место в уютное жильё. Отец, высокий, ладно сбитый, русоволосый и голубоглазый мужчина, стоял около большого дубового стола и показывал своему старшему сыну, которому было лет семнадцать, искусство обращения с топором. Он небольшим чеканом[16] мастерски вырубал фигуру какого-то ещё неузнаваемого лесного жителя. Движения его были настолько точны, что фигурка сказочного персонажа появлялась прямо на глазах внимательно следящего за этим подростка. Рядом стояли ещё два наследка[17]: четырнадцатилетний, очень похожий на своего отца, и другой – совсем маленький, белокурый, в длинной льняной рубашке. С улыбкой и удовлетворением наблюдала со стороны за этим красивая женщина. Жена. Мать. Она попеременно помешивала в большой лагвице[18] пахучее варево из мяса и грибов и одновременно живо накрывала на стол. Вокруг распространялся запах вкусного грибного блюда. Около стены крепко срубленной избы на витиевато сделанной деревянной скамеечке, на солнышке, сидел дед, высоко задрав голову и подставив солнцу своё лицо с большой длинной седой бородой. Он прищурил глаза и признательно размышлял, что судьба подарила ему такого замечательного сына. От печки с большим караваем хлеба спешила к столу его супруга в червлёном[19] сарафане, когда-то красивая и бойкая, а сегодня седая, с добрым лицом старуха.

Эта семья обосновалась здесь уже лет сорок назад. Тогда ещё молодой сероглазый парень и его жежёнка[20] присмотрели эту поляну и начали строить своё жилище и воспитывать детей. Благодатный лес окрест[21], река, полная рыбы. Чуть ниже опушки – большая возделанная поляна с пшеницей. И сегодня дед, отец семейства, был удовлетворён итогами своей жизни.

Вдруг старик резко открыл глаза. Слух его стал уже не тот, что раньше, но он, лесной житель, чётко уловил перемену в щебетании птиц. «Чужие!» – пронеслось в его голове. И действительно, на дальней опушке леса, справа от реки, медленно и осторожно, как стая, пробиралась группа ратно-одетых и вооружённых мечами и копьями людей. Дед почувствовал их хищные взгляды, колюче выхватывающие за деревьями постройки, обнесённые высоким мощным частоколом. Они стали совещаться на гортанном языке, с какой стороны лучше нанести удар…

Тревога деда передалась женщинам. Они встрепенулись, как две большие сильные птицы, и влетели в дом, нет, не для того, чтобы спрятаться, а для того, чтобы принести оружие. Отец бережно отложил топор, выпрямился во весь рост и стал тревожно всматриваться в пришельцев, суетящихся на опушке, оценивая их силу, вооружение и намерения… Враги! Они пришли не с добром. Захваты чужого имущества и уже обработанных земель в последнее время на Руси стали частым явлением со стороны языков[22], живущих на полудне[23]. Они были безжалостны и жестоки.

Отец подвязал потуже пояс на широкой белой рубахе, взял в руки кожаную епанчу[24], скреплённую мелкими и частыми металлическими колечками, которую поднесла ему жена, уверенно надел её на себя. Потом он сдёрнул из-под навеса какое-то устройство, напоминающее заплечную корзину, взял в руки самого маленького мальчика и, водрузив дитя в это приспособление, закрепил его у себя за спиной кожаными ремнями. Потом медленно надел остроконечный блестящий шелом[25] и закинул за спину, практически полностью закрыв сходотая[26], большой круглый щит. За ту самую верёвку, которой только что подпоясался, засунул тот самый маленький ладный топорик, которым только что работал, а в руки взял два обоюдоострых харалужных[27] меча. Одновременно он продолжал следить за опушкой поляны, но всё-таки больше всматривался в лицо среднего сына. Старший уже понимал опасность ситуации и даже успел сбегать в избу, притащив оттуда острый, ещё тяжёлый для него, но уже привычный свой меч. Отец в последнее время учил его рубиться на мечах, и мальчик уверенно владел оружием, защищался щитом и точно кидал сулицу[28]. А вот средний только приступил к этой нелёгкой науке… И отец, как мудрый наказатель[29], сейчас думал только об одном: взять ли его на бой с врагами или оставить с женой и родителями в доме.

Средний смотрел на отца с надеждой и мольбой. Он мечтал в трудный момент быть рядом. Отец кивнул, и мальчик, улыбаясь, сразу же схватил уже принесённое дедом маленькое острое копьё и небольшой, специально изготовленный загодя для него, совершенно новый, красивый круглый щит. Отец понимал, что, если, выйдя на бой в лесу с неизвестными людьми, проиграть, враги не пощадят никого. Всё будет сожжено, разрушено, а дети, в том числе и этот, – убиты. А так, в этой неравной схватке, юный воин, укрываясь за щитом, сможет отвлечь на себя хотя бы одного врага, и тем самым у отца появится возможность победить.

Люди от опушки леса стали стремительно приближаться к дому. Расстояние до них было саженей сто…

Женщины и старик в это время запалили факела и развели в очаге огонь посильнее. Дед с факелом стал подниматься на вышку, сооружённую рядом с домом. Она была раза в полтора выше самого высокого дерева в этом лесу. Эта вышка была дозорной и для охоты на зверя служила очень удобным подспорьем. Если наверху этой вышки, где были специально приготовлены в металлическом коробе смоляные сильно дымящиеся поленья, разжечь огонь, то сигнал этот будет виден и в том верхнем посёлке славян, где жили дети деда и великая дружина[30]. Женщины же готовы были, по команде мужчин и в случае гибели шедших навстречу врагам трёх воинов, закрывшись в доме, подпалить все постройки. Готовность их сгореть была понятна, потому что навь[31] их всё равно пришла бы через несколько минут, но с мучениями, поруганиями и грехом.

Отец уверенно шёл по знакомой с детства, излазанной на брюхе и коленках родной земле, где каждые кочка, корень и ямка были знакомы. В руках он уверенно держал два крепких клинка. Обочь[32] шли два юных воина. Гордые и воодушевлённые делами своего великого рода. Но наибольшую одухотворенность и силу придавал этому великому шествию ребёнок за спиной у отца… В лучах утреннего жизнеутверждающего солнца мужчина сам напоминал ангела с крыльями за спиной. Какую силу характера нужно иметь, чтобы нести за спиной начинающуюся юную жизнь и быть уверенным, что это – не помеха для него, но – самая большая защита, придающая уверенность в победе! С такой ношей ты никогда не повернёшься спиной к врагу, не отступишь, не сдашься, а силы твои будут в сто раз увеличены единением Рода.

Их было трое воинов и ещё ангел за спиной против десятерых врагов. Они медленно сблизились. Десять чужих воинов, с каждым шагом приближаясь, начинали испытывать непонятное для них смятение перед этой группой людей, вышедших им навстречу. Когда они смогли различить за спиной воина ребёнка, укрытого щитом, ими начал овладевать ужас… Маленький воин с копьём и большим щитом оказался мальчиком! Такой же мальчик, только чуть постарше, был с другой стороны! Для них это было непонятно. Они органически чувствовали, как дети, с каждым шагом приближаясь к ним, наполняются духом и силой отца. Это – единое целое, это – семья, это – род, это – непобедимое никем и непреодолимое ничем движение навстречу врагу. И этот отец – великий пестун[33]. И такой дух с волей к победе и любовью к жизни, что это вызвало панику в стане врага.

Кто он, этот воин с двумя мечами и малышом за спиной, который не плачет, а упрямо смотрит своими голубыми глазами из-за плеча отца на врага? Неужели этот русич так неистово и самозабвенно готов пожертвовать всем, что у него есть в этой жизни, не оставляя себе ни одного шанса на отступление и перемирие?!

Даже страшно подумать, как он, защитник своего рода, будет биться и как он безжалостен будет к чужим людям, пришедшим с мечом к его дому…

Какая гордость детям иметь такого отца, а отцу – таких сыновей!

* * *

Горел сигнальный огонь на сторожевой вышке… Языки пламени поднимались высоко над лесом, оповещая всех о приходе Беды, о пришедшем времени собирать Дружину русскую для защиты жён и последков своих…

Настало ли время для нас с вами собираться в бой? За правду, за справедливость, за жизнь достойную?! Где проходит для каждого из нас та граница, пересекая которую мы готовы на всё?

* * *

Розин замолк. А мы все задумались, поражённые услышанным. Каждый из нас в своём воображении нарисовал для себя ту картину далёких событий. Я представил себе и моего далёкого предка. Мы смотрели на убаюкивающее пламя костра, а мысли метались в душе и укрепляли сознание и силу нашего духа… Лес наполнился видениями великих предков… Ради подобных разговоров, в том числе, мы находились в этом лесу.

Около двух часов ночи на нашу маленькую поляну уверенно вышел человек. Спецназовская форма была мокрой – практически до шеи. На груди – видавший виды автомат Калашникова с очень коротким стволом и со сложенным прикладом. Из автомата торчали магазины с патронами, по афганскому опыту соединённые вместе между собой изолентой. Такой лентой были обвязаны и антабки[34] автоматного ремня, чтобы не было металлического звука при движении. На боку висел большой охотничий нож. За спиной – внушительных размеров станковый рюкзак. Вес рюкзака определить было невозможно. Со стороны казалось, что человек сросся с рюкзаком и этот горб, что был за спиной, он уже давно не замечал. А у меня после рассказа Розина возникло ощущение, что у него за спиной – дитя, укрытое щитом, и крылья ангела. Поражённый, я смотрел сквозь огонь костра и дымок в ночи на фигуру спецназовца, стоявшего в нескольких метрах от меня, и явно видел былинного воина со щитом и ребёнком вместо рюкзака. Он, приблизившись к Розину, легко присел на корточки и стал докладывать командиру: «Отдел в полном составе, совершив марш, прибыл к месту сбора. Потерь и отставших нет».

Мы все ждали их появления. Минут за десять до этого у Розина зашуршала рация, потом пошёл короткий тональный гудок. Розин пошарил под собой и извлёк маленькую чёрную станцию, назвал какую-то цифру, в ответ прошипели три пары цифр, на что начальник отдела тоже ответил цифрой. Сеанс связи был закончен. Нечего засорять эфир! Это означало, что боевое охранение от базы, нашего ночного костра, выставленное в сторону ожидания, а грамотнее сказать, на направлении вероятного движения противника обнаружило, не открывая себя, появление и проход группы в составе около шестидесяти человек, о чём и доложили по команде. Розин удовлетворённо посмотрел на своего подчинённого и, не раздумывая, произнёс:

– Юрий Игнатьевич, – а это был именно он, Юрий Игнатьевич Инчаков, командир одной из боевых групп, который сейчас выполнял роль начальника отдела и вёл подразделение на марше, – разместите отдел в ста метрах отсюда, – и показал, на южную опушку леса. – Отдых – тридцать минут, организовать приём пищи и через двадцать пять минут с командирами групп прибыть для получения боевой задачи на дальнейшее движение!

Юра Инчаков был моим ближайшим другом. Боевой офицер. Он уже успел побывать в Афганистане и Мозамбике, заслужил орден Красной Звезды. Но, самое главное – это был человек с необычайным чувством юмора и философским, очень мудрым отношением к жизни. Юра из любой жизненной и боевой ситуации выходил победителем. Общаться с ним было легко. Он, как повидавший многое, не терпел неискренности и лжи. Парень с Волги, будучи на службе в армии в десантных войсках, успел поучаствовать в чехословацких событиях. Для него тем более дружба и честность были обязательными качествами человека. После окончания института его пригласили работать в систему государственной безопасности. «Куда, куда? – спросил его отец, а Юра с ним советовался во всём. – В милиционеры, что ли?» Отец его был фронтовик и непререкаемый авторитет для двух сыновей.

– Нет, батя! В КГБ.

– Понятно, тогда беги и с ночи – очередь занимай, чтобы тебя никто не опередил…

От отца Юра напитался той живостью и весёлостью по отношению к жизни. Родителя своего он искренне любил и гордился им. Его выражение: «Осторожность – мать фарфоровой посуды!» – тоже от бати. Любил Юра рассказывать про него:

– Однажды приехали в деревню на Волге, где когда-то проходило детство отца. Увидели бабушек, которые сидели на крылечке, греясь на солнышке. «Это чьи же вы будете?» – спросили они приезжих. «Инчаков Игнат», – проговорил отец. «А, помним-помним! Маленький ещё тогда был, без штанов бегал…» – наперебой заговорили бабушки. «А сколько же вам лет, девушки?» – в свою очередь спросил Инчаков-старший. «Нам уже… кому 66-й годок пошёл, а Матрёне – 68-й… Сынок, а шо?» «Да мне, бабушки, уже семьдесят один! Вот так-то, дочки», – со смехом добавил отец.

Я успел подставить Юре свою кружку чая, а он с благодарностью, пока разговаривал с Розиным, отхлебнул пару глотков бодрящей жидкости.

Запиликала станция у Кириченко. Его разговор в эфире был без цифр. И та и другая сторона перечислила названия деревьев и растений. Кириченко удовлетворённо хмыкнул. Было понятно, что и его отдел тоже прошёл через его же секрет. Значит, минут через 7–10 будут здесь.

Догорал костёр на нашей уже почти домашней поляне. Начальники отделов, Розин и Кириченко, уже были готовы к дальнейшему движению. Рюкзаки тщательно упакованы, сверху чернели автоматы.

А у меня из головы не шли две истории, рассказанные в этом лесу. Они были совершенно о разном, но вместе с тем продолжали одну и ту же тему. Хватит ли у меня мужества поступить так же, хватит ли у меня мудрости не пролить безвинную кровь? Выбор – за каждым из нас! Но подсказки эти делали нам наши отцы-командиры. Своим опытом и терпением, пронесённым через свои сердца.

Ещё через какое-то время Инчаков привёл командиров боевых групп. Собрались кружком вокруг Валерия Витальевича. Он неторопливо достал из внутреннего кармана запечатанный пакет. Посмотрел на часы, сказал:

– Два часа шесть минут! – И все остальные уточнили своё время, подкрутили часы, поставили время командира. Открыв конверт, Розин сначала сам быстро прочитал вложенную бумагу (её содержание ему заранее не было известно) и заговорил:

– Выдвигаемся по маршруту… – Все достали карты и отметили путь движения. – В десяти километрах отсюда – условная граница, ожидается противодействие противника. Мы должны пройти вот этим коридором, – ткнул он в карту. – В этом месте на протяжении полутора километров будут выставлены секреты, проволочные заграждения, сигнальные мины и другие ухищрения, на которые способен противник. Задача – миновав заграждения, выйти к деревне N и провести тайниковую операцию. Там будет задача на следующий этап. Я иду с вами в качества посредника…

Инчаков определил с командирами групп маршруты, поставил задачу на марш, потом отвёл меня в сторону.

– Нельзя облажаться при прохождении участка противодействия, – прошептал он мне почти в ухо, – поэтому за километр до рубежа ты пойдёшь в головной дозор… Придумай, как нам не наткнуться на секреты и проволоку.

Розин, видя наше шушуканье, хмыкнув в усы, сам затушил костёр и начал маскировать землёй и травой место кострища. Ему помогал Толя Чуткой. Через пару минут даже опытный следопыт не смог бы найти признаков пребывания здесь людей. Кострища не видно, мусор и баночки закопаны, кусты и трава расправлены.

Мы выстроились в колонну. По цепочке прошёл беззвучный сигнал, и отдел двинулся по заданному азимуту. Группа растаяла в лесу беззвучной змеёй.

Отдел Кириченко – другая мощная анаконда, двинулась в своём направлении. Теперь наши пути разошлись. У каждого – свой маршрут и своя задача.

Поднялся ветер, и сразу же громко и шумно стало от колыхания макушек деревьев. Это было нам как нельзя на руку. Шум ветвей сверху маскировал шорохи от движения по земле десятка ног идущих людей. Впереди находился головной дозор, который прокладывал кратчайший и безопасный путь к указанной точке. Два самых опытных в ориентировании офицера вели подразделение. Луна, крупная и яркая, освещала верхушки сосен, в некоторых местах, даже под ногами, видно было очень хорошо. За дозором, на расстоянии видимости, иногда это было метров 30–50 (иногда – более, когда лес становился редким), двигалось так называемое «ядро», основная группа отдела. В начале «ядра» шли молодые и крепкие физически офицеры, их задача была, если даже головной дозор не обнаружит опасности, принять на себя удар противника, дать возможность уйти основной группе. Как это должно происходить, каждый из нас знал. Были разработаны свои маршруты ухода и места сбора. Знали, кому принимать бой и проводить отвлекающие действия. Знали, кому без оглядки, не обращая внимания ни на что, убегать. Потому что первое упражнение спецназа – это бег.

Далее в основной группе шёл Инчаков, как начальник отдела, за ним – радист и офицер, его помощник. За ним – специалист по минно-взрывной подготовке. Через одного человека шёл Валерий Витальевич, ему было важно видеть все действия Инчакова. Каждое его движение, как и прохождение команды, и даже в каких-то местах его нерешительность не ускользала от глаз опытного командира. Он, довольный, хмыкал в усы. Розин вообще был человеком, который по мелочам к своим подчинённым не придирался. Но были вещи, которые он не прощал. Он не прощал непрофессионализма, глупости и подлости. Это был человек, никогда не выносивший, что называется, «сор из избы». Он очень уважал каждого в отделе, от полковника до прапорщика, досконально знал личные качества офицеров и понимал, кто на что и в какой ситуации способен. Попасть служить в его отдел было непросто, но почётно. Мы все отвечали ему любовью и привязанностью. Огорчить его было для нас недопустимым.

Отдел растянулся в общей сложности метров на 250… Но мы шли, чувствуя друг друга. Это был сплочённый, понимающий все его составные части, единый организм. Даже в этой тьме, в густом лесу, невозможно было кому-то вдруг отстать или потеряться. Здесь всегда царили взаимопомощь и поддержка.

Этого добились все оперативно-боевые отделы «Вымпела», чему предшествовала долгая и кропотливая работа по сплачиванию людей. Всё начиналось постепенно, под руководством опытных преподавателей.

Сегодня лес был нашим домом. Многие, если даже не все, чувствовали себя в такой обстановке лучше, чем в городе. Мы знали в лесу всё. Умели на ощупь определять по коре деревьев стороны света. Мы знали травы, которые добавляли в наш чай, мы умели слушать лес, мы любили лес. Лес нам отвечал тем же. Лес любил нас. Мы никогда не приносили вреда деревьям и лесным жителям, мы берегли его, и он всегда нас оборонял, скрывал и согревал. Лес был ещё одним членом нашей группы.

Я шёл через пару человек за Розиным. Идти было легко, хотя темп движения был очень высоким. Не отставая от впереди идущих, дистанцию держал три-пять метров и поглядывал назад, чтобы не потерять идущих за мной. Во время движения каждый, за исключением командиров и радиста, должен был наиболее тщательно наблюдать «свою» сторону – или влево, или вправо. Я внимательно всматривался в положенную мне сторону и имел время поразмышлять:

– Инчаков определил меня в дозор на наиболее сложном этапе пути, потому что знал, что некоторое время назад я прошёл подготовку в спецназе Кубы. Полгода интенсивных занятий на Тропе Че Гевары для нас, двенадцати человек, даром не прошли. Сейчас в ядре отдела, на этих учениях шли, кроме меня, ещё три человека. Кубинская подготовка позволяла без применения технических средств, с помощью только рук и тела искать и обнаруживать заграждения в виде натянутой проволоки и мин в земле. При этом передвигаться абсолютно бесшумно и скрытно. На этом участке – думал я – будут только натяжные нити в виде проволоки под осветительные ракеты и верёвки под всякие шумоиздающие предметы. Мин в лесу, тем более не на тропах, они ставить не будут. Ну и мы тропами не пойдём. К месту мы подойдём часа в четыре ночи. С четырёх до пяти должны миновать опасный участок. Время хорошее – самое сонное для секретов. Плохо, что луна яркая… – я попытался вспомнить карту… – лес там достаточно густой. Если командир у них неопытный, то секреты поставит на всю ночь… Значит, спать будут, надеясь на заграждения. Сработает – тогда война, не сработает, можно «пощимить» (что в солдатском лексиконе означало подремать, но не сильно). Значит, человек, если на него случайно не наступить, не опасен. Мы идём тихо, без шума. Не заметят и в пяти метрах. А вот проволока… Как её найти в темноте?

Шедший передо мной неожиданно поднял руку и остановился. Я сделал то же, всматриваясь вперёд и в свою сторону одновременно. Я знал, что за мной произошло то же самое. Стоять больше двух секунд нельзя, поэтому, как только опустился на корточки впереди идущий боец, я тоже присел.

Если наблюдать за этим со стороны и при свете, то было бы похоже на эффект падающего домино: остановился, поднял руку, сел. Эта волна по отделу прошла быстро, всего лишь за считаные секунды. Все сидели, затаившись, на корточках, каждый смотрел в «свою» сторону и тяжело дышал. А остановились потому, что головной дозор обследовал большую поляну. Инчаков думал: «Сократить время и пересечь поляну поперёк или не рисковать и обойти по опушке?» Дозор ждал команды, всматриваясь в противоположную сторону чернеющего леса.

Юрий Игнатьевич обернулся, и к нему тут же, по сигналу, подскочил его помощник. Достал специально заготовленное небольшое одеяло, закрыв командира с головой. Под одеялом загорелся фонарик, и у земли появилась тоненькая, слабая полоска света. Помощник придавил её ногой. Юра рассматривал карту: «Как быть?»

Пошли вдоль леса по опушке. Правильно, Юра! «Не надо неожиданностей, – подумал я, – или, как он сам говорил: осторожность – мать фарфоровой посуды».

В движении я через несколько минут вернулся к своим мыслям: «Как найти проволоку в темноте? Она может быть от земли от 10–15 сантиметров до полутора метров сверху. И ниже, и выше ставить её бессмысленно. Если искать при очень медленном движении, то обнаружить, конечно, можно, но до рассвета не управимся, а при свете утра нас тут обнаружат без проволоки и сигнальных мин… Как быть? Где теперь больше всего сосредоточено секретов? Скорей всего, в центре и по краям участка. Значит, проходить в районе трёхсот метров от середины… При обнаружении – заграждения не снимать, обозначать, оставлять человека и проходить дальше…» – так я и шёл в центре колонны и решал свою шахматную задачу.