Три капли ясности на стакан неизвестности

Дарья Никитична помолчала и стала рассказывать дальше.

Деда Егора они так назад и не дождались. От той же сестры пришло через месяц письмо. Оказалось, что дед Егор пошел в лес побродить с ружьишком, да и подорвался на неразорвавшейся авиабомбе – много их в ту пору находить стали, оставшихся после фашистов. Разметало его в клочья, ничего не осталось, даже ружья не нашли. Только воронка огромная в том месте. Так и не пригодилась для него домовина. Погоревали они с братом, а потом Митя разобрал гроб, да из тех досок построил два стула. Дарья Никитична ругала его, говорила, зачем, мол, нехорошо. А Митя не соглашался. Говорил, что пустой гроб хоронить не дело, а так хоть какая память от деда Егора останется. Так и стояли два одинаковых стула рядышком, только Дарья Никитична на них не то что сидеть, даже смотреть не хотела. Потом устроилась она на завод. Через десять лет квартиру дали в Большом доме. Дарья Никитична была уже замужем, а Митя оставался холостым, так втроем и переехали. Не хотела Дарья Никитична брать стулья, но Митя не послушал. В пятьдесят девятом Митя, наконец, женился и уехал к супруге. Потом в каптерке цеха, где Дарья Никитична работала, понадобился стул. Начальство не торопилось снабдить ее этим предметом мебели, так она и принесла из дому один из стульев. Там он и остался. Потом переехала на Богородское шоссе, второй стул из дому отправился за хозяйкой – она к тому времени уже привыкла к нему, а сейчас и вовсе он у нее стал любимым…

Дарья Никитична умолкла, грустно улыбнулась и спросила у Милы:

– А пришла-то ты зачем?

Мила тоже улыбнулась, но смущенно (теперь, когда она знала историю стула из приемной, придумывать что-то было сложно):

– Да вот… чаю попить.

– Что ж, на здоровье, – хозяйка поднялась и поставила чашки в мойку.

…Уже в прихожей, надевая пальто, Мила сказала:

– Спасибо, Дарья Никитична. Вы мне очень помогли.

– Это тебе спасибо, деточка, – отвечала старуха и когда Мила уже шагнула за порог, неожиданно сказала:

– Если боишься, снеси на помойку.

Мила вздрогнула и обернулась к хозяйке. Та спокойно посмотрела Миле в глаза и покачала головой:

– Хотя лучше бы его сжечь. Не со страху, для порядка… Или не позволяй на нем сидеть никому. Да только бояться нечего. Легкая смерть вместо мучительной – разве ж это не благо? А тот стул, что у меня в кухне – «пустой». Его Митя из крышки того гроба построил.

…Теперь Милу всегда, когда она приходила на работу, встречало живое существо – старый стул мореного дерева без инвентарного номера, но с адресом, записанным на обороте сидения химическим карандашом.

– Женя, дети, где вы? – раздалось снаружи.

– Облом, – выдохнул Жека. – Только я хотел еще одну историю рассказать.

– Ничего, в другой раз расскажешь, – ответил Денис и первым полез из домика.

– Мы идем, ма! – заорал сзади Жека и красные вспышки фонаря сменила тьма.

В кустах сирени продирались в полной темноте. Островом света посреди ночи возвышался дачный дом. Отточенный месяц висел над крышей и казался еще более одиноким в окружении звездных бусин.

– Ау! – снова позвала Жекина мама.

– Мы тут, ма, – откликнулся Жека. Все двинулись к дому.

Когда дошли до крыльца, за воротами раздался шум мотора, потом стих и тут же женский голос неуверенно сказал:

– Господи, ну и темень… Тут, что-ли?

– Светка! Тут, тут! – закричала мама Жеки и кинулась к калитке и за забором стали слышны голоса:

– Закатывай. Я уж думала, ты не приедешь.

– Пробки эти, злое…

– Тс-с! Дети тут, ты что, мать!

– Пардон…

– Ну, заводи, я ворота открою.

Во двор въехала красная машинка и из нее вышла женщина. Увидев детей, она весело сказала:

– Ого, целая ватага. – Она обернулась к Жекиной маме, запиравшей ворота: – А твой-то где?

– В шортах, весь в ссадинах, обормот…

– Большой какой.

С крыльца кто-то шумно ссыпался, громыхая по ступеням. Раздались слабые ругательства:

– У, ч-черт, темень-то… Настюха, ты где пропала?

– Тоже мне, «где». Нет, чтобы помочь слабой женщине с воротами.

– А это у нас кто? Светик, что-ли?

…Шумная ватага ввалилась в дом. Со всех сторон гремело:

– Ба, Светка нарисовалась!

– Привет!

– Дай поцелую-то…

– А где бла… благоверный?

– Благоверный на очередном форс-мажоре.

– Ты смотри, как это нынче называется! Надо запомнить…

– Дети, быстро умываться, – скомандовала мама Маши.

Когда все угомонились, женщина, которую называли Светой, вдруг сорвалась из-за стола:

– Ой, ребят, я ж забыла совсем! Новость-то какая!

– Что стряслось?

– Комп у тебя есть?

– Ноут. А что?

– Тащи скорей. У меня фотки на флешке.

– Что за фотки-то?

– Людку помнишь?

– А то!

– Замуж вышла! Я ж гуляла на той неделе. Теперь снова на диету…

– Людка? Ух ты. А за кого?

– Ты не знаешь. Да и я не знала. Представляешь, как они познакомились?

– Как?

– В лифте вместе застряли.

– Романтика!

– И после этого он, конечно, как ж-ж… дж-ж-жентльмен просто обязан был жениться…

– Да заткнись ты, пошляк.

– Где флешка-то? Давай.

Маша подобралась к столу, у которого сгрудилась вся взрослая компания и увидела на экране компьютера жениха и невесту. На жениха ей было смотреть неинтересно, а вот невесту она успела рассмотреть хорошо.

Красивая молодая женщина держала под руку высокого мужчину. Невеста счастливо улыбалась и на правой руке вместе с обручальным хорошо было видно другое кольцо, на указательном пальце.

Оно было с камнем, радужно сверкнувшем в блице фотокамеры.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.