Двое в лодке (сборник)

Александр Варго, Михаил Шаповал

Двое в лодке (сборник)

© Варго А., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Александр Варго

Двое в лодке

«Астрология точная наука – все сказанное в гороскопах обязательно сбывается.

Только не известно, когда, где, с кем и что конкретно…»

29 июля 2001 года, 19.50

Краснодарский край, поселок Прибой, побережье Черного моря. До моря – 100 метров, до ближайшего райцентра – 27 км

Как только я переступил порог местного и, пожалуй, единственного продмага в Прибое, меня посетила запоздалая мысль о том, что вино нужно было брать заранее.

«Вряд ли в этой глухомани оно вообще есть», – с отчаянием подумал я, захлопывая за собой покосившуюся дверь. Звякнул одинокий колокольчик, подвешенный к потолку.

Внутри стояла такая духота, что у меня сперло дыхание, а футболка мгновенно взмокла от пота.

У кассы, покачиваясь на нетвердых ногах, топтался худой невысокий парень лет двадцати пяти с торчащими, выгоревшими на солнце вихрами. Кроме старых, донельзя потрепанных и засаленных джинсовых шорт, в которых он судорожно копался, и заляпанных цементными пятнами шлепанцев на нем ничего не было.

Я внезапно подумал, что его вытянуто-костлявое тело в застарелых царапинах навевало мысли о продолжительной болезни, хоть и было дочерна загорелым. А черные, нестриженые ногти на ногах вызывали рвотный рефлекс, который я подавлял всеми силами.

С легким шорохом всплеснулась кисея – бамбуково-нитяные занавески, и из подсобки вышла тучная женщина лет пятидесяти в выцветшем сарафане в крупный красный горох. Заметив, что она с интересом смотрит на меня, я напряженно улыбнулся:

– Добрый вечер.

– Привет, – ответила она, сверкнув золотым зубом. У нее было отекшее, мясистое лицо с глубокой сеткой морщин возле глаз. На подбородке темнело громадное родимое пятно, из которого торчал пучок волос. Руки женщины были крупными, с натруженными ладонями и бугрящимися змейками вен, без какого-либо намека на маникюр.

Услышав, как она поздоровалась со мной, парень тоже вскинул вихрастую голову и уставился на меня мутно-непонимающим взглядом.

Я поспешно отвернулся, пытаясь сосредоточить свое внимание на полке с алкоголем.

Не люблю ловить на себе взгляды. В особенности чужих людей.

– Санек, давай быстрей, – поторопила продавщица парня.

– Я щас, – усмехнулся тот, продолжая по третьему кругу выворачивать наизнанку карманы. И каждый раз, когда они оказывались пустыми, на его небритой физиономии появлялось выражение такого неподдельного изумления, словно он рассчитывал обнаружить там если уж не золотой слиток, то пару тысяч рублей как минимум.

Пока он пыхтел и кряхтел, в изнеможении страдая у кассы в поисках несуществующих финансов, я не без труда пытался выбрать вино. Собственно, как я и предполагал, выбирать особенно было не из чего. Скользнув взором по запылившимся бутылкам «Анапы» и портвейну «777», в простонародье именуемому «Три топора», я остановился на «Улыбке». Пожалуй, оптимальный вариант из имеющегося ассортимента.

Уклоняясь от свисающей с потолка липкой ленты с приклеившимися на ней дохлыми мухами, я направился к кассе, встав за парнем.

– Может, хватит на сегодня? – вдруг спросила тетка, и в ее голосе проскользнуло сочувствие. – Санек, ты на себя посмотри. Глаз с утра залил, уже «тепленький». Шел бы спать.

Вихрастый отрицательно замотал головой.

– Теть Даш… дык мне всего… семь рублей не хватает на «девятку», – икнув, проговорил парень. Он разжал грязный кулак и, словно желая еще раз удостовериться в имеющейся наличности, принялся пересчитывать влажные от пота монетки, двигая их указательным пальцем. – Точно… семь рублей.

Санек многозначительно посмотрел на женщину, качнувшись вперед, и та, поморщившись, замахала перед лицом рукой, словно прогоняя выдыхаемые им выхлопы перегара.

– Ты и так мне сто двадцать еще должен. С прошлого месяца, – недовольно произнесла она.

– Дык, теть Даш…

– Все, Санек.

– У меня зарплата… как его… в понедельник!

На мясистом лице продавщицы заиграла саркастическая улыбка.

– Я про твою зарплату уже третью неделю слышу. Мать бы пожалел. Всю спину сорвала, пока на вас, дармоедов, пашет.

Санек насупленно выпятил нижнюю губу.

Пока он вяло и безуспешно выклянчивал кредит, я разглядывал жирную муху, примостившуюся на его потной шее. Лениво поползав взад-вперед, она принялась неспешно чистить крылышки. Интересно, неужели этот доходяга даже не чувствует, что на его теле сидит это отвратительное насекомое?

Ненавижу мух. Однажды, будучи совсем маленьким, я играл в песочнице и стал случайным свидетелем весьма неприятного зрелища – громадная муха елозила в песке, жужжа и трепеща крылышками. Она не улетала, а просто крутилась на месте, словно приколотая булавкой. Присмотревшись, я увидел, как из ее тела вылезают крошечные белесые личинки. Попав на песок, они тут же начинали судорожно извиваться, словно под ними была раскаленная плита.

«Она что, какает?» – спросила какая-то девочка из песочницы, удивленно вытаращив глаза.

«Дурочка, что ли? Нет, это она рожает», – со знающим видом сказал Дима – мой дворовый приятель тех лет.

Некоторое время мы наблюдали за мушиными родами, потом это мне надоело, и я, взяв горсть песка, присыпал «роженицу». Дима тогда еще на меня обиделся, назвав живодером.

– Санек, ты мне очередь задерживаешь, – услышал я голос продавщицы, и на этот раз вместо сарказма в нем сквозило усталое раздражение. – В долг я тебе не дам. Если денег нет – топай отсюда.

После произнесенных слов Санек резко развернулся, будто только сейчас догадавшись, что в магазине кроме него и продавщицы есть еще посторонний. По его отекше-испитой физиономии скользнула робкая тень надежды.

– Братуха, дай семь рублей, – заискивающе заглядывая мне в глаза, попросил он. – Гадом буду, во как нужно.

Чтобы я не сомневался, насколько сильно ему нужны искомые семь рублей, он провел ребром своей мозолистой ладони по кадыку.

– Да, конечно, – пробормотал я, провожая взглядом муху, которая, сорвавшись с его немытой шеи, улетела прочь.

Нащупав в кармане сложенные вдвое деньги, я вытащил их наружу. Боковым зрением я видел, как тучная продавщица неодобрительно покачала головой.

Плевать. Я всегда даю нищим и алкашам. Пусть они даже обманывают, говоря, что им есть нечего, – и так всем ясно, что большинство бродяг эту милостыню попросту пропивают. Но пусть лучше они эти деньги получат от меня, чем, отчаявшись клянчить у равнодушных прохожих, украдут. Или вообще пробьют кому-нибудь череп…

– На, – сказал я, протягивая ему десятирублевую купюру.

– Спасибо, братуха!

Я вежливо кивнул, вздохнув.

Духота, укутывающая меня липким одеялом, становилась невыносимой.

«Покупай скорее свое е… е пиво и вали отсюда!»

Я натянуто улыбнулся, стараясь загнать внутренний голос обратно. Иногда это срабатывало. Сейчас – нет.

Женщина быстро пересчитала мелочь вместе с принадлежавшей мне ранее десяткой и, нагнувшись, поставила перед Саньком банку «Балтики-9».

«Интересно, он отдаст мне со сдачи три рубля?» – неизвестно зачем подумал я, про себя решив, что вряд ли.

Так и случилось. Вцепившись в банку вожделенной «девятки», словно это был как минимум олимпийский факел, парень заспешил наружу. Звон колокольчика совпал с характерным «пссс», из чего следовало, что никаких сил терпеть у бедняги уже не было и он судорожно открывал пиво прямо на ходу.

– Пропадает парень, – со вздохом сказала продавщица. – Вроде неплохой, но водка его погубит…

Я деликатно кашлянул.

– Мне, пожалуйста, вино «Улыбка». Два пластиковых стаканчика и ваш пакет.

Кивнув, толстуха скрылась в подсобном помещении. Взметнулись бамбуковые занавески, а я покосился на кассу. Она была открыта, и я мог видеть стопки денег.

Непозволительная халатность. Или это просто деревенская наивность?

В городок, население которого от силы превышает человек триста, приезжает незнакомый юноша. А продавец оставляет его в магазине одного, да еще с открытой кассой.

Пока я размышлял, в подсобном помещении слышалось кряхтенье, затем до моего слуха донеслось негромкое «иттить твою мать…».

Наконец вино было найдено, я расплатился и уже намеревался уходить, как продавщица меня окликнула:

– Я, конечно, извиняюсь, молодой человек… Смотрю, вы не местный.

Помолчав, я ответил:

– Нет, не местный.

– Если вы к нам надолго, могу порекомендовать комнату, – предложила женщина. – Совсем недорого.

– Спасибо. Я подумаю, – сказал я, снова разворачиваясь.

– Я тетя Даша. Меня все тут знают!

«Не сомневаюсь, – пронеслась у меня мысль. – Особенно такие, как Санек».

Я вышел наружу, с наслаждением вдохнув свежий воздух.

Санек сидел на корточках под раскидистой сливой и с блаженным видом отхлебывал пиво из банки.

Он вальяжно помахал мне рукой, как старому приятелю, и, глядя на его умиротворенное выражение лица, я еще раз подумал о том, как мало человеку нужно для ощущения полного счастья.

«Ты забыл про шоколадку, – вновь заговорил внутренний голос. – Девчонки любят шоколадки…»

Я почесал затылок. Что верно, то верно. К вину было бы неплохо приложить что-то вкусное. Сыр или шоколадку. Но в магазине сыра не было. А на таком пекле шоколадка очень быстро превратится в липкое дерьмо. Да и возвращаться в эту парилку было неохота.

И вообще.

Мы не виделись целый год, и какая-то дурацкая шоколадка не в счет.

Я взглянул на часы. До нашей встречи еще полтора часа, но я не переживал по этому поводу. Я спокойно подожду свою любимую возле причала. Уж что-что, а ждать я умею.

Слева послышался шум подъезжающего автомобиля, и я скользнул по нему равнодушным взглядом. Отвернулся, чувствуя, как к лицу прилила кровь, а сердце, сделав сальто, подскочило чуть ли не к глотке.

Это была милицейская патрульная машина.

А в этом богом забытом местечке такая машина может быть только у одного человека. Человека, который ненавидит меня.

И этим человеком был Петр Сергеевич.

Отец Марины.

«Иди спокойно. Он тебя не заметит. Неужели ты думаешь, он узнает тебя со спины?»

Автомобиль остановился и, судя по всему, припарковался возле магазина.

– Это может быть кто угодно, – беззвучно произнес я, с отвращением чувствуя, как к мокрой от пота спине липнет футболка. – Мало ли кто… решил сюда приехать из милиции…

– Привет, Санек! – услышал я прокуренный голос и вздрогнул, узнав его. – Все бухаешь?

Раздался смешок парня.

– Жарко, дядя Петь. Вот, пивко решил…

– Ладно, ладно. Пятница сегодня. Можно.

Внезапно голос мужчины прервался, и я словно воочию увидел, как он заметил меня, запнувшись на полуслове.

Я продолжал размеренно брести по разбитой неровной дороге, машинально отмечая те или иные ростки, все-таки сумевшие пробить себе дорогу наверх сквозь толщу битума, песка и асфальтовой крошки.

«Я тоже буду таким. Я добьюсь своего», – зачем-то подумал я, буквально каждой порой разгоряченной кожи ощущая на себе пристальный взгляд отца Марины.

Хлопнула дверь, и двигатель милицейской «Волги» вновь затарахтел.

Пальцы моей руки, той, что была свободна, непроизвольно сжались в кулак. Наверное, я действительно привлекал внимание. Высокий парень в светло-голубых джинсах и модной обтягивающей футболке, да к тому же еще и прихрамывающий. На отдыхающего не особенно похож. На местного аборигена – тем более…

Сзади посигналили, и я обернулся.

Не реагировать было бы глупо.

Милицейский автомобиль поравнялся со мной, и я искоса посмотрел на водителя.

– Ух ты, – тихо произнес он. – А я сначала даже не поверил своим глазам. Думал – что это за пугало огородное плетется?

Увеличив скорость, он обогнал меня и, взвизгнув покрышками, перегородил дорогу. Я остановился.

«Все равно рано или поздно вам пришлось бы пересечься», – шепнул внутренний голос.

Это точно. Прибой можно обойти за полчаса вдоль и поперек. Две перекрещивающиеся улицы – Солнечная и Коммунаров, вот и весь поселок. Было бы наивно рассчитывать приехать сюда и остаться инкогнито. Но и нарваться на отца Марины в самые первые минуты пребывания здесь в мои планы не входило.

Петр Сергеевич тем временем вылез из машины, поправляя выбившуюся из-под ремня форменную рубашку. Я взглянул в его дочерна загоревшее лицо – худое, с пробивающейся щетиной, сплошь покрытое морщинами. Меня всегда поражало обилие морщин у местных жителей – складывалось впечатление, что их что-то безжалостно высушивало изнутри, заставляя кожу съеживаться в глубокие дряблые складки, отчего они напоминали слоновью шкуру.

Надеюсь, у Марины никогда не будет такой кожи, – подумал я.

Конечно. Если она будет со мной, она всегда будет выглядеть как спелая вишенка.

– Здравствуйте, Петр Сергеевич, – сказал я спокойно, протягивая милиционеру руку. Он уставился на нее с таким видом, словно я пытался всучить ему резиновый член.

– Ты зачем сюда приперся? – спросил он, вперив в меня колючий взгляд.

На мгновенье я замешкался. Пожалуй, зная, какие между мной и его дочерью складывались отношения, нужно быть полным кретином, чтобы задавать подобные вопросы.

– Отдохнуть приехал, – коротко ответил я.

Петр Сергеевич смерил меня недоверчивым взглядом.

– Один? Без родителей?

– Они не обязаны меня сопровождать. Мне в следующем году исполняется восемнадцать.

– Да хоть сорок, – пренебрежительно отозвался он. Он неторопливо достал из нагрудного кармана пачку «Парламента», ловко выбил оттуда сигарету и, сунув ее в рот, полез в брюки за зажигалкой. – Психам без разницы, восемнадцать им или сорок. Хотя, думаю, до сорока ты не доживешь.

В ушах что-то оглушительно треснуло, словно разорвалось, окончательно и бесповоротно.

– Простите? – хрипловато спросил я. – Что вы сказали?

– Что слышал, шизик, – произнес Петр Сергеевич, с наслаждением закуривая. Глубоко затянувшись, он выпустил кольцо белого дыма прямо мне в лицо. – Думаешь, раз живем в такой глухомани, ни на что не способны? Я ведь навел о тебе справки. Ты шизик. И родился от шизика. Насчет мамаши твоей не знаю, а вот батя точно двинутый был на всю голову. Про твоих приемных предков ничего не могу сказать, но гены-то не обманешь.

Я глубоко вздохнул, мысленно считая до десяти. По идее, это должно сработать.

– Я могу идти, Петр Сергеевич?

Не без злорадства я отметил, как в бесцветных глазах милиционера мелькнула досада. Конечно. Наверняка он рассчитывал, что я вспылю и огрызнусь в ответ. Но эти времена, когда такая реакция была для меня обычным явлением, давно прошли.

– Если ты приехал отдыхать, то где твои вещи?

Я беззаботно пожал плечами.

– Я привык путешествовать налегке.

Цепкий взгляд мужчины остановился на пакете, в котором нагревалось вино.

– Что у тебя там? Пакет вроде Дашкин.

Он шагнул ко мне, и я непроизвольно попятился назад. Ухмыльнувшись, Петр Сергеевич подошел вплотную и, не вынимая сигареты изо рта, схватил меня за руку, которой я держал пакет.

Я стиснул зубы.

Нет, не сейчас.

Может быть, чуть позже.

Заглянув внутрь, отец Марины поднял голову.

– Понятно. Развлечься решил?

Он подмигнул мне, но я видел, что милиционера буквально колбасит от ярости.

– Она вчера весь вечер переписывалась с какой-то «Таней», парень. Но я знаю, что среди подруг Марины никакой Тани нет. Я слежу за тем, с кем водит знакомства моя дочь! И я думаю, что если сейчас проверю твою мобилу, то увижу, что ты и есть та самая «Таня»! Как думаешь?

– У меня есть свое имя, – сказал я, стараясь не встречаться с его пристальным взглядом. – Я не Таня. Если вы об этом.

– К кому ты приехал? Если ты мужик, то не станешь врать. Если тряпка – соврешь, – вполголоса проговорил Петр Сергеевич. – Скажешь правду, я отпущу тебя. Нет – будут проблемы.

– Проблемы? – глупо переспросил я.

Он нехотя разжал пальцы, выпуская мою кисть. Несмотря на худосочность и внешнюю неказистость, хватка у мужика была стальной, и я чувствовал, что моя рука словно побывала в тисках.

– Не включай дурака, – скривился Петр Сергеевич. – Ты приехал к моей дочери. Скажи, что это не так. Ну? Я прав?

– Нет, – ответил я, и неожиданно для самого себя мой рот разъехался в улыбке. – Вы ошиблись. Я приехал не к ней. И вообще, она мне надоела.

Он понятливо кивнул и, неожиданно подавшись вперед, плюнул на меня окурком. Я отшатнулся, но ненавистный бычок все же попал мне прямо в грудь, оставив на белой материи серое пятнышко пепла. Я раздавил упавший на асфальт окурок кроссовкой, а когда поднял голову, в меня летел кулак.

В голове что-то отчетливо щелкнуло, будто кто-то невидимый включил рубильник, а перед глазами заискрилось. Нелепо взмахнув руками, я приземлился на ягодицы. К счастью, бутылка с вином осталась цела, в отличие от носа, из которого тоненькой струйкой зазмеилась кровь.

Петр Сергеевич присел на корточки, с деланым сочувствием глядя на меня.

– Хочешь, я тебя сейчас в «обезьянник» отвезу? – мягко спросил он. – Переночуешь с бомжами. А дежурный следак тем временем оформит протокол по изъятию у тебя травы.

– Какой… травы? – булькнул я.

Петр Сергеевич весело засмеялся:

– Такой травы, шизик. Будто не знаешь. От которой потом балдеют. Так что получишь свой «трешник», к гадалке не ходи. И свидетели есть – вон, Санек уже «девятку» свою почти добил. Я ему за нужные показания еще бухла куплю.

Я наконец опустил голову, внимательно разглядывая милиционера. Капля крови, повисев секунду на подбородке, все-таки шлепнулась на футболку. Твою мать. И морда разбита, и майка испачкана.

«Как я в таком виде появлюсь перед Мариной?!»

– Зачем вам все это? – осторожно спросил я.

– Затем. Потому что я терпеть не могу таких, как ты, – сказал Петр Сергеевич. Демонстративно шмыгнув носом, он харкнул вязкой слизью на асфальт. – Белоручка гребаный. Городской соплежуй. И не подкатывай к Марине. Оторву яйца, усек?

Он поднялся на ноги.

– В нашем ДК сегодня дискотека. Узнаю, что ты трешься возле моей дочери, – размажу. Я тебя предупредил.

С этими словами Петр Сергеевич сел в машину, хлопнув дверью. Высунув в окно загорелый локоть, он добавил:

– На твоем месте я бы валил отсюда. Последний автобус через сорок минут. Иди окунись в море, бухани своего винца, а потом чеши на все четыре стороны. Это мой последний добрый совет, Таня.

Фыркнув, милицейский автомобиль неспешно покатился прочь. Санек, прикончивший «девятку», помахал ему рукой, и я скрипнул зубами.

Потом я поднялся на ноги, отряхивая джинсы. Забыв при этом, что моя ладонь перепачкана кровью, но было уже поздно – теперь не только футболка, но и джинсы были в багровых пятнах. Хорош гусар, в общем. Именно в таком виде я и мечтал весь год появиться перед любимой.

Я посмотрел в сторону магазина. Наверняка у тети Даши есть в продаже салфетки, а даже если и нет, уверен, она дала бы мне какую-нибудь тряпку. Однако, поразмыслив немного, я развернулся, решительно зашагав в сторону моря.

На хрен эти салфетки.

«…бухани винца, а потом чеши… Таня».

И тебя на хрен, Петр Сергеевич. Отсоси, старый мудозвон в погонах.

* * *

Пляж был практически пустынным, не считая двоих загорелых мальчишек, которые рыбачили возле причала. Да и кому тут быть-то? Прибой – вечно сонный поселок с диким пляжем, представлявшим собой узенькую полоску блеклого песка. Местные купаются в море редко, это я заметил еще два года назад, когда мы познакомились с Мариной. А туристов тут почти не бывает, разве что случайным проездом.

Я быстро окунулся в море, после чего предпринял попытку отстирать свои шмотки. Из этого ничего не вышло, но я не особенно расстроился. Кровь – штука въедливая. Если присохнет, ее даже специальными средствами фиг выведешь, это я уже хорошо знаю…

Но сейчас меня больше волновало нечто другое.

Оставив сушиться вещи на камнях, я направился к древнему причалу. Рыбачившие там мальчишки, заприметив меня, притихли. Оба худые, нескладные, с исцарапанными коленками. На тощих загорелых шейках болтались потускневшие нательные крестики.

– Привет, пацаны, – сказал я, дружелюбно улыбаясь.

– Здорово, – нерешительно поздоровался один из них.

– Чьи лодки те, знаете?

Я указал в сторону трех лодок, одна из которых была на суше, а две лениво покачивались на плаву, закрепленные цепями к столбу причала.

– Эта, что на берегу, разбита, – ответил паренек, сморщив веснушчатый нос. – Пробоина у ней здоровенная.

– Давно уже, – подтвердил его приятель, словно это имело какое-то значение. – Ничья она.

– А вон та, что побольше, – Игоря, – снова заговорил веснушчатый. – А вторая, мелкая, – дяди Паши. А что?

– Хотел взять напрокат.

Мальчишки с изумлением переглянулись, словно я только что признался, будто собираюсь улететь на одном из этих корыт на Марс.

– Игоря нет. Он на шабашке, – наконец отозвался веснушчатый. – А дядя Паша здесь. Позвать?

– Он бухает, наверное, – предположил второй.

– Позовите, – согласился я. – Заработаете на мороженое.

– Лучше на колу, – тут же оживился веснушчатый, и я кивнул.

– Приведете сюда дядю Пашу, и я дам вам по пятьдесят рублей.

Вытаращив глаза, мальчуганы, не сговариваясь, побросали удочки и стремглав помчались с пляжа.

«Надеюсь, с дядей Пашей я тоже договорюсь», – подумал я, глядя на их белые пятки, проворно мелькающие в горячем песке.

Особых проблем с дядей Пашей, который на момент заключения нашей сделки едва держался на ногах, не возникло. Я сунул ему пятьсот рублей, а он дал мне ключ от замка, на котором держалась цепь. Некоторое время владелец лодки уговаривал меня составить ему компанию, на что я ответил отказом. Я приехал сюда не для того, чтобы квасить с местными алкашами.

Прихватив пакет с вином и влажные вещи, я направился к причалу. Сел на самом краю, завороженно глядя на медленно опускающееся солнце.

Начинался закат.

Сколько себя помнил, зрелище солнца, погружающегося за линию морского горизонта, у меня всегда вызывало благоговейный трепет. Это было равносильно наблюдению за тем, как сгорает свеча. Огонек трепещет и внезапно исчезает… Или как молочная пленка затуманивает взгляд умирающего.

Это было сродни как… впрочем, не будем об этом.

Лучше я буду думать о Марине.

Болтая ногами в воздухе, я достал мобильный телефон. Пожалуй, единственная ценность при мне. Ну, не считая той крошечной коробочки из розового бархата, которую я приготовил для Марины.

Телефон, паспорт и коробочка, вот и все, с чем я приехал за сотни километров. Хе-хе!

«Нож, – напомнил внутренний голос. – У тебя с собой еще есть нож».

Да, у меня еще есть нож.

Странно, что я забыл о нем. Гм…

«Привет, родная. Я на месте, как договаривались. Очень тебя люблю и жду», – отпечатал я эсэмэску Марине.

Ответ не заставил себя ждать, и мобильник тихо пискнул, извещая о поступившем сообщении.

«Немного опоздаю. До встречи».

Я моргнул, вновь перечитав эти две короткие фразы.

Еще раз.

И еще.

Выключив телефон, я уставился на закат. Разбухшее, остывающее солнце постепенно клонилось все ниже и ниже, оно словно сочилось малиновым соком, который расплывался по всему вечернему небу, как смешанная с водой краска на рисунке.

«Ни «привет». Никаких «люблю» и даже «целую». Что-то случилось?» – мысленно спросил я сам себя. Нервно потер руки и, задев залепленный пластырем палец, сморщился.

Ранка была совсем свежей, и каждое прикосновение к ней было весьма неприятным.

«Ее отец, парень. Это все ее отец, – вновь заскребся в черепе отвратительный голос. – Он приехал и закатил ей взбучку. Напомнил про «Таню». Проверил телефон Марины. Может, это он сейчас тебе ответил? И сейчас уже едет сюда с ее братом, чтобы превратить тебя в отбивную! Он ведь предупреждал тебя?»

– Предупреждал, – меланхоличным эхом откликнулся я. Посмотрел на экран телефона, проверяя время, – на последний автобус я все равно уже опоздал.

«Он не простит тебе обман, – прошипело над ухом. – Ты ополоумел? Не знаешь ее отца?!»

– Знаю. И если он будет вставлять мне палки в колеса, я убью его, – спокойно сказал я, широко улыбаясь уходящему за горизонт солнцу.

Голос промолчал, а я повторил только что произнесенную фразу про себя.

А действительно, смог бы пойти на это ради любимой?!

Затаившееся внутри существо не отвечало, предоставляя мне самому решить столь непростой ребус.

Так мы и сидели, безмолвно глядя на закат, а волны размеренно плескались у берега, с тихим шорохом накатываясь на песок.