Андрогин

– Побойтесь бога, Агесандр Оскарович! Я с дорогой душой… со всей. Только, какую пользу? – Вий Иванович вполне отдавал себе отчет, о КАКОЙ пользе шла речь, но приносить ее по своему желанию или нежеланию он не мог, и никто не смог бы, это попросту было невозможно. Неужели Тюря не понимает столь элементарную очевидность? Но Тюря не понимал:

– Такую пользу. Вы думаете, вы один? На каждой «трансорбиталке» есть свой кат. То есть, катализатор, словечко польско-литовцы придумали, по слухам. У себя, там, на «Ауштарасе», метко! – «завгравлаб» будто бы даже злобно ухмыльнулся. – У некоторых дело уже пошло.

– Например? – заинтересованно, без подделки, спросил Вий Иванович. И сам на себя подивился. Черта он лезет на рожон? Кивал бы тихохонько и молчал в тряпочку, но как-то захотелось ему человеческого разговора, с подобным себе, хотя бы по интеллекту.

– Т-ю-ю-ю! Вам примеры подавай? Пжлста! На «Цилине» определенно прорыв. Конечно, вы можете возразить, мол, китайцы. Особенность построения мышления. Но разве не они первые впали в нынешнюю застойную нирвану и утянули в придачу всех нас за собой?

– Я не стану возражать.

– И правильно, возразить нечего. Так вот. На «Цилине». Еще рано говорить о грядущих перспективах, но кое-что, кое-что! Пу И уже получает Премию Открытия. Хотя толком еще ничего не открыл. Так, наметки.

Ага, вот в чем дело! Сообразил наспех Вий Иванович. Премию «завгравлабу» захотелось. Даже не Нобелевскую, что Нобелевская, ветхозаветный пережиток, каждый год вручают очередному старперцу. Именно очередному. Говорят, у комитета натурально список вечно живых академиков-докторов, и возраст учитывают, чтоб не сыграл в ящик, прежде чем определят лауреата. Тюря, тот желал Премию Открытия. Бессрочную, беспериодичную, бессистемную, где нет правил вручения, когда дадут, тогда дадут, за Открытие. Чего? А того. Что ежели откроют, то весь мир ахнет. Тюря хотел за гравитон. Принести в своей ловушке наглядно и сказать – вот, она, частица, не миф, не призрак, но маешь вещь! Только гравитон в загребущие лапы новоиспеченному псевдо-Резерфорду никак не давался. Не обнаруживал… эт-того самого,… наглядного существования. А Тюря жаждал. Так сильно, что уже начал творить идиотические глупости – нет, для Вия Ивановича данное выражение вовсе не было плеоназмом, а только усилением понятия глупости естественной.

– И что же на «Цилине»? Я, наверное, упустил из виду. Поток общедоступной информации для меня крайне ограничен.

– Да уж! Вы же и виноваты, брезгуете, поди! Интерсоциальные сети будто не про вас писаны, то бишь, равернуты. В «люби-душках» вы не числитесь. Ни в «лавселф», ни в «монплезир» не заходите, друзей у вас там пустое множество. А у меня только в «чайниках» три тысячи двести пятьдесят два записчика, это, заметьте, на сегодняшний день. Вы же высоколобый бирюк, антисоциальный тип.

– Я бы позволил уточнить, Агесандр Оскарович. Внесоциальный тип, тут несколько иное.

– Т-ю-ю-ю! Бросьте вы! Не принципиально. О чем бишь я? Сбили с мысли, – Тюря задергал уже обеими тощими ножищами, раздражение его достигло градуса бурления.

– О «Цилине». О достижениях некоего Пу И, не имею чести знать. Не слыхал даже. Разве его тезка, тот был последний китайский император династии Цин.

– Никакой он не Цин, и уж тем более не император. Холуй несчастный и подлиза. Втерся в доверие к тамошнему кату. Тот ему и открыл. Истину. А Пу И в свою очередь тоже открыл. Высокотемпературные сверхпроводники. Не конкретно еще, но нащупал принцип. И доказал от противного. Или от абсурдного. Хитрожопый китаеза, он что сделал-то? Он придумал как заставить не работать нормальные «эс-вэ-провы» при абсолютном нуле, не прямо, конечно, но около него. Невозможно? Оказалось, возможно. Потом стал повышать температуру, и бац! Прозрение в мировом масштабе. В перспективе технологи смогут догнать градус до нескольких тысяч по Цельсию, так-то? Это будет, что называется, оглушительный бадоби-бум.

– Это будет вся та же традиционная технология. Ее следствие в заданных рамках. Озарение на частный случай, в целом для цивилизации не судьбоносный, – осторожно выразил свое мнение Вий Иванович, стараясь ничем не задеть честолюбивого «завгравлаба».

– Пусть. Мне бы хоть какую. Хоть какой! Или какое? В смысле озарение. Пусть плохонькое. Я согласен, Подгорный. Хорошо бы о гравитоне. Но если нет, я согласен тоже. Можно сказать, на все. Гх-мм!

Тюря захмыкал, загыкал, вместо обычного «т-ю-ю-ю!» выдал скорую череду унылых похрюкиваний и покашливаний. Вий Иванович тактично молчал.

– Вы поймите, Подгорный. Не только «корысти ради», гх-хм! Порядочно клянусь! – тут «завгравлаб» натурально положил руку на сердце и не нарочитым, но вполне искренним жестом. – Не ей одной, не корыстью! Хотя она тоже. Частично. Присутствует. Но ведь обидно же! А вам разве нет?

– По поводу чего? У меня, знаете ли, этих самых поводов предостаточно. Но я не обижаюсь, по большей части. На вас в том числе. Спасибо, что не похлопотали распять меня на кресте, временно, конечно, но карцер, это ничего, терпимо, – Вий Иванович произнес излишне длинную речь, все же откровенность за откровенность, хотя, может, Тюря и врал ему, у НИХ все может.

– Да, карцер. Я не про карцер вам здесь толкую. Тю-ю-ю! – «завгравлаб» перешел на обычную манеру разговора. – Обидно мне вот что. «Трансорбиталок» понастроили, каждый мало-мальски приличный союзишка, хоть бы Экваториальной Лиги, а имеет свою. Свободной энергии завались, ну, после того как решили вопрос с холодной плазмой, я имею в виду. Даровая, чуть ли не копейки, по крайней мере, в приемлемую сумму, не вопрос, а что толку? Как и с вас, Подгорный, толку – чуть! Все тот же замкнутый круг, все те же грабли. Человеческий род зациклился. Бегаем кругами, точно крысы в барабане. Сначала были вещатели – все предрекали, мол, станет энергии море разливанное, пойдет и следующий прогрессивный виток. Озарение! Преображение на горе Фавор! Нимфы в хороводе! А на те вам, фигушки!

– Это вполне нормальный процесс, Агесандр Оскарович, я, как историк философии вам говорю. Это моя специальность. Знаете ли, у человечества испокон веков было много дров, да и в угле избыток, однако, паровой двигатель явился не сразу. Хотя мог бы еще во времена римских императоров…

– Вы что же, предлагаете мне ждать две тыщи лет? Тю-ю-ю! Совсем вы спятили, Подгорный. Все в мире ускоряется, вот, пришло время и вашей философии, ноги в руки, так сказать. Я лично столько ждать не могу, мне завтра надо. А вы манкируете обязанностями.

– Простите, Агесандр Оскарович, но я обязанностей вовсе не имею, здесь, на «Лукошке», мне их совершенно никто не предписывал, я даже на добровольные дежурства не хожу, я поручик Киже, меня как бы и не существует материально. Какие уж тут обязанности? Но помочь бы я желал вам от души. Вы бы лишь обозначили направление, можно и не конкретно. Хотя бы намекнули?

– В игры играете? А давайте поиграем! Чем инстинкт не шутит, когда здравый смысл почивает! Только не вздумайте вилять! – Тюря от возбуждения подскочил, встал на оба колена, упершись руками в пружинящий под весом пол. Поза его получалась такая, будто бы он собирался молиться на идола, коим в данный момент являлся Вий Иванович.

– Упаси боже, зачем же мне вилять! Меня самого берет досада, второй год я слоняюсь без определенного дела. По регламенту мне занятие не положено, только чистое созерцание, вроде бы получается, что я даром ем хлеб, – сказал и самому стало неуютно. Мало ли дармоедов теперь развелось? Чуть что, садятся на пособие, нервная депрессия, или творческий самопоиск, предлогов хватает, да и хлеба на всех тоже, впрочем, как и зрелищ. Но доктору все равно было совестно, одалживаться у НИХ он не любил. А вот, приходилось.

– Ладно. Ладно. Начнем. Пока вы не передумали. Отвечайте наобум, все, что только придет в голову. Самое абсурдное, самое невероятное, самое чумное, даже. Это-то вам по силам?

– Отчего же, мне только невероятное и приходит на ум, у меня всегда с очевидным были проблемы, – печально улыбнулся в ответ Вий Иванович. И говорил он чистую правду.

– Отлично. Я задам вам один вопрос, общий, разумеется. О частностях вы понятия не имеете, вы гуманитарий, или… или как там философы истории классифицируются? А-а, Неважно. Итак, начнем. Что вы думаете о моем гравитоне. Отвечаете сразу, не лезьте в дебри. Любую непролазную чушь.

– Собственно о гравитоне я ничего не думал. Ни о вашем, ни о каком. Знаю лишь, что вы имеете дело с неуловимой субстанцией… с субстанцией ли? Допустим, да. Иначе, какой смысл ее улавливать в ловушку?

– Да-да-да, допустим, дальше! Не отвлекайтесь вы на пустяки, – от нетерпения Тюря занял позу «на старт, внимание!», выпятив тощий зад и пошаркивая ножкой, будто собака, присыпающая за собой ямку. – Ну, же, Подгорный, что вас заклинило?

– Вы просили самое абсурдное. Я несколько невежественный человек, теорию поля только в общих чертах, знаете ли… но…

– Рожайте вы скорее! И не задумывайтесь! Первое, что приходит в голову!

– Ладно, пусть будет первое, – Вий Иванович решился. Тюря сам просил – первую попавшуюся на ум ерунду, вот, напросился. – А что если ваш гравитон дискретен во времени? Оттого вы не можете его изловить. Он существует не линейно из прошлого в будущее или наоборот, а движется произвольно во временном потоке? Скачками, так сказать. К примеру, вы проживаете здесь полчаса, потом перепрыгиваете во вчерашний день, там остаетесь на десять минут, не хаотично, но по некоему закону, коего мы пока не знаем, и дальше…

– Дальше не надо. Можете, когда хотите! Эх…ма! Ну, я побежал! – Тюря в один прыжок поднялся на журавлиные ноги, отряхнул несуществующую пыль с комбинезона, он явно выглядел довольным, не в шутку. Суетно потирая руки, «завгравлаб» шагнул к отъехавшей двери: – А карцер пошел вам на пользу, Подгорный!

– Постойте, Агесандр Оскарович! Меня выпустят или как? Что меня ждет? Я же откликнулся вам навстречу? – Вий Иванович почти умолял: сейчас за Тюрей закроется дверь, и мало ли что? Вдруг для блага общего дела его прикажут пытать, а Вий Иванвич очень боялся боли.

– Само собой, Подгорный, я отменю… распоряжусь. Идите, куда хотите, в пределах станции, разумеется! – Тюря выкрикнул уже на бегу, плотная дверь с мерзким гидравлическим хлюпом поехала на место за его исчезающей спиной. Остался только разбавленный нечистотой одеколонный дух, которому предстояло скоро выветриться. Вентиляция в карцере работала отменно.

Вот те на! Неужели, купился? Подумал Вий Иванович, подумал и произнес еще раз вслух. Неужели? Он сболтнул наобум, чтобы въедливый «завгравлаб» поскорее отстал. Затея была в полном смысле «ерундовиной» и «хреновиной», иначе не охарактеризовать. Но Тюря поверил. Во что? В то, во что хотел сам. В грядущую премию и во всемогущество доктора Подгорного. Если бы он был всемогущ! Сидел бы он разве сейчас на «Лукошке», да еще в полной карцерной неизвестности? Однако, Тюрю тоже было жаль. До какой степени надо желать признания и отличия, чтобы не сознавать явного самообмана?

Вию Ивановичу вдруг сделалось не по себе. Печально ему сделалось. Он удивился опять. Ведь печалился он о «динозаврах в чащах», что они ему? А вот же. И даже мысленно называл себя и их заодно по совокупности «мы». У него получалось следующее.

Сейчас Тюря натолкнется на некую идею. Приблудную, потому что, не свою. Но он сообразительный и скорый хищный «раптор», он выжмет все из своего серого вещества, протянет нить, параллельную или перпендикулярную, может, вообще ничего общего не имеющую с тем, что наболтал ему Вий Иванович, это был лишь запуск, что называется, «с толкача», однако, в каком направлении, предсказать невозможно, точка бифуркации, неопределенность случайного выбора. Но все равно. Гравитон там, или сигма-пи-пи-ди-мюон, или карманная черная дыра, в принципе ничего не меняется. Ответы на давно поставленные вопросы. Что же, едва нащупаем мы пресловутый ответ, как вперед! Даешь передовую технологию! Лучшие умы, они там, в «метапроловых» долинах, с непроизносимым кодами и вычурными названиями, расплодилось, не перечесть! Застряли мы в тех долинах, точно выпь в трясине, и не за премии уже, а за баснословные блага и неподдающиеся счету суммы в джет-стар-коинах. Одно только. Лучшие умы, они не лучшие. И они не виноваты. Так уж сложилось. Что род человеческий блестяще и беспрецедентно научился изобретать, но совсем разучился думать. Тюря верно сокрушался: не обидно ли, иметь столько энергии, и… и все? Управляться с ней и то, не умеем. И что делать дальше с этой прорвой, толком не знаем. Понастроили консервных банок, «трансорбиталок» класса «Ю», вроде их собственного «Лукошка», полети туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что. На большее фантазии не достало. Вот и летают по замкнутой орбите между Марсом и Плутоном, огромные изоляторы, много их, корректировка ничего не стоит, свободное ускорение на второй космической, а хоть бы и на третьей, вопрос, куда лететь? И главное, за чем? Пусто-пусто. На авось. А вдруг? Но, други мои, вдруг не бывает! Вдруг – это бессонные пифагорейские ночи, боль и страх, когда смотришь в тошнотворную глубь Хаоса и Вселенной (один классик заглянул и никогда не выглянул, родилось у него некое нечто, «Тошнота», выход без выхода). Иногда, редчайший случай, сопоставимый с находкой алмаза размера «Надир», возникает равновесие мысли, мгновенное, ускользающее, точно хамелеон в густую тень лиан. Подгонять философа палкой или стрекалом есть абсурд, тем более, покрикивать – думай быстрее! Потому любое открытие Тюри, хоть позолоти его с ног до головы сусальным золотом в виде премии, останется частным случаем частного случая. Круг поиска был задан еще в прошлом столетии – людьми, вне этого круга стоявшими, теперь ресурс исчерпан. Хотя круг злокачественно растет, это все равно не треугольник и не квадрат, но та же самая фигура. Оттого прогресс начинает буксовать. Со страшной силой, надеясь на то, что терпение и труд все перетрут, а соревновательное соперничество ударно позволит разрешить проблему, вот-вот грозящую вылиться в катастрофу. Потому что, на лестнице истории нельзя стоять, – ему ли, Вию Ивановичу, не знать! – по ней можно только бежать, и только вверх. Потому что, лестница эта, гадина, сразу обрушивается у тебя за спиной, и остается одно – вперед! Потому что, срабатывает закон необратимости процессов, невозможно отступить на пару шагов назад, осмотреться, отдышаться, и пойти, скажем в иную сторону. Потому что, с лестницы истории можно только рухнуть, в невежество, в варварство, в забвение собственного, нажитого горбом, интеллектуального капитала. Куда бежать? Куда бежать Тюре и вместе с ним всем несчастным динозаврам? Последняя их надежда, такие как он, доктор Подгорный, ископаемые, беспорочные выродки, стоящие вне порочного круга. Или полоумные малахольные, как однажды сказала о нем самом Валерия, дай ей бог здоровья! Оттого, что в точку попала, метко, правильно. Он даже хуже, он… он… пиломатериал, вот он кто!

А ведь это беда. Пришла к нему следующая по порядку мысль. Это беда, апокалипсис, – Вий Иванович как-то даже сочувственно вздохнул, – когда рассчитывать остается только на полоумных и малахольных. Но что поделать? Машина технологий мчалась со столь восхитительной скоростью, блестящая, стремительная, что по дороге растеряла всех своих пассажиров. Голая оболочка, скорлупа съеденного давно ореха, а динозавры все цепляются за ее бессмысленный бег. И пытаются посадить за руль давно изжившей себя махины кого же? Да вот, хотя бы Вия Ивановича. Что же. И посадили. Пока что, в карцер, для острастки. То ли еще будет? Доктора Подгорного пробрала холодная, мертвая дрожь.

Он взял себя в руки. Постарался. Определил себе не думать. Ни о чем плохом. Главное – его скоро выпустят. Из неопределенности. Может, не прямо сей час, пока там Тюря вспомнит за своей «озарительной» идеей и пустопорожними ловушками! Пока Рукосуев соблюдет протокол. У Вия Ивановича есть время. На некоторые приятные вещи. Можно успокоиться и помечтать. Нет, не о доме, там, на Земле. О доме нельзя – это прямой путь в петлю, в безумие тоски, это запрещено. Им самим себе запрещено. Но, можно… Помечтать о Валерии. Так, беспредметно. Что разумеется. Но она такая красивая. И такая злая. Вот, если бы случилось чудо, например, внезапная радиоактивная мутация, и Валерия вдруг оказалась бы наделена доброй и сострадательной душой. Тогда Вий Иванович однажды подошел бы к ней, к красавице, хотя бы в Атриуме Со-Беседы, и сказал… сказал бы… нет, пригласил бы к себе, в апартаменты суприм-эконом «Балкария»… нет, неудобно, для первого раза чересчур… пригласил бы в вакуумный отсек обозревать небеса, а Валерия, она не послала бы его, куда подальше, за спутник Харон, но ответила ему… ответила ему… этакое… Вий Иванович потянул руку к матричной упаковке – вкупе с фруктовым компотом выходило мечтать о Валерии куда веселее.

ГРЕТЕЛЬ. «Второе июля? Кажется. Со счета сбилась. Или ай-джи-пи подвел? Ты как там, миленький? Внутри своей кристаллоплазмы? Не подводи меня! Ну, пожалуйста. Хотя, сама виновата. Мыслить надо четко и раздельно. Иначе, как он, бедняжка, станет считывать в цефалорежиме?… Отдохнул? Фейс на внешний регистратор. Включить контакт!

– Ты куда, Мендл? Не проходи мимо!

– Мимо чего? Или кого? Привет, Стоукер. Караулишь?

– Как это? Я не… вечно ты, Мендл! Я жду Эви, то есть, лаборанта Махульски. А тут ты.

– А тут я. И ты. На ролях зазывалы. Так мимо чего не проходить?

– Ты разве не в палестру? После завтрака. Как же… можно…?

– Можно. Я никогда не хожу в палестру, тем более после завтрака. Что я, ненормальная, что ли? С утра пораньше себя терзать!

– Все ходят. Как же, ненормальные? Все ведь ходят, иначе…

– Что, иначе? Мой вес меня устраивает. Холестериновый коллапс не грозит – это на лецитине-то в лошадиных дозах! Плюс дважды в неделю мышечная электростимуляция, персональный фитнес для ленивых. Так что, за меня не беспокойся… Ты и не беспокоишься, ты только ждешь Эви, и мне заодно морочишь голову.

– Не пойму я. Чудная ты. В палестру не за этим одним ходят. В смысле калорийного веса.

– Да знаю я, Стоукер, зачем туда ходят. Радость себя-преодоления, эндорфиновый рай, в борьбе добытое чувство самоуважения, еще бы! Самовоспитание и укрепление силы воли. На системных тренажерах. Ха!

– Тебе смешно? Простые человеческие ценности…

– Ох, да не смешно мне. Куда там! Не до смеха. Ты, дубина, Стоукер, пускай и ждешь свою Эви. Ты уразумей. Уразумей и отстань. Со своей палестрой. Мне нет никакой нужды укреплять силу воли, а самоуважения у меня вообще хоть отбавляй!

– У тебя какая-то злая воля. Ты сама по себе недобрая, Мендл. Я только спросил…

– Ну, спросил. А кто тебя спрашивал? Чтоб ты меня спрашивал. Не лезь. Я недобрая. Это верно. Сегодня особенно. Меня Люцифериха пригласила. Для разговора. После сытного обеда, то бишь, плотного завтрака, самое оно.

– Люци… это кто?

– Это капо нашего холерного барака. Шучу. Мастер-шеф Магда Мак-Шонесси. Черная королева здешних мест. Понятно? Стоукер.

– А-а-а. Командор Мак-Шонесси. Понятно. Тогда иди, конечно. Удачи тебе, Мендл.

– На удачу мне плевать.

– А почему она черная королева? Это из «Алисы в Стране Чудес»? Я давно смотрел, еще в раннем детстве. Не особенно помню.

– Я бы удивилась, если бы ты сказал – я читал. Нет, это не из «Алисы». Магда Мак-Шонесси черная, потому что черная. Как галка. Как настоящая африканка. И еще она ведьма, само собой.

– Круто ты берешь. Черная, потому что черная. Хорошо, что тебя никто не слышит.

– Ты же слышишь. И что? Побежишь ябедничать? А дальше? Ну, погрозят мне пальчиком. Гора делов! Твоя Эви к тому времени точно мимо пройдет. Мимо тебя.

– Я не собирался. Ябедничать. Но это нехорошо, Мендл. Нехорошо. Черная, потому что черная.

– Может, ты мне еще что-нибудь расскажешь, о том, что нехорошо? ТЫ – МНЕ!!! А? Похищать, например, людей, против их воли, очень нехорошо, а, Стоукер? У меня-то воля есть!

– Я не… хотел… извини. Ты, значит, в палестру не пойдешь? Не пойдешь. Потому что, Мак-Шонесси. Она ведьма. Бывает иногда. Вообще она ничего.

– Ничего. Вот именно. Ладно, ты жди Эви, вместе попотеете на беговой дорожке. Романтика! Черт возьми. А я пойду. Своей дорогой. Ты, Стоукер, постарайся. Не болтать глупостей. В другой раз.

– Ну, да. Иди. Удачи тебе… Я это, кажется, уже говорил…

Отстал, аллах его пришиби! Или в кого он там верит. В Рона Хаббарда? Или в Хари-Кришну? Бритый наголо дурак, с «закольной» чи-ди-татушкой на сине-стальном затылке – свастика, вписанная в шестиконечную звезду, сияет неоновым золоченым отливом, будто сползший с макушки нимб у византийского святого. Он, Стоукер, даже не понимает! Смысл клейма, что на свою особу награвировал. Свободный секс без «энтомологических» ограничений, это Стоукер так говорит, путая науку о насекомых с этнологией. Но ничего, разницы все одно никто не видит. А весь его свободный «насекомый» секс только лишь праздная болтовня для девочек из контрольной биолаборатории. В этой подражательной словесной каше без души весь Стоукер. Дурак. Все они дураки. А я еще большая дура… черт, убавить звук! И не заметила, я все это вслух произношу, не в мысленном плавании… ладно… Сколько раз себя уговаривала – не связывайся! Или – связывайся с Бао Сы, с многомудрой малышкой Бо, а с прочими не надо. Не стоит. Впрочем… Они не виноваты!… Как же… Чушь собачья. Виноваты. Все. Все до одного!!! В том виноваты, что всегда… Всегда! Опускают глаза и молчат, когда я с ними так. А я так тоже всегда. Завожу. А они мнутся, опускают глаза и потом молчат. Пока я не уберусь прочь, долой, чтобы глаза, наконец, можно было поднять. Не дразнить собак. Что делать, если очень хочется? Да и собаки-то, мопсы, болонки и тощие левретки, тявкать и дрожать, дрожать и тявкать, еще подачку клянчить. Не все, конечно. Есть и волкодавы, и ротвейлеры-охотники, на рабов и беглых каторжников, они тоже есть. И Люцифериха, адский Цербер. Ее здесь дрожат. А мне противно. Так противно, что не хочу идти… чип-чип-та-ра-ра-ра… стануцем… па-па… старинный кейкуок, прогулка с пирогом…уа-уа-чип-чип-ра-ра…смешно…

К Люциферихе. Могу не пойти. Я, правда, могу. Раньше не ходила. И что? И ничего. Но сегодня пойду. Знаю, да. Настроение будет начисто испорчено, на двое земных суток минимум. Однако, пойду все равно. Из-за гнусавого пастора Шулля… Если пойду к Люциферихе, то божий угодник облизнется на сегодняшнее утро, а после обеда он уж не успеет подсолить мне бытие, у него закрытая проповедь для «средненаучников», коих на «Гайавате» аж целых семь человек. Усраться!… Ой, ай-джи-пи, мунечка, этого не надо, фиксировать не надо… сорвалось… Так вот, все действо пасторское называется «Продвинутые (двинутые, двинутые! Эхо-о!) технологии, как эманация божественной благодати Христа», в общем, импровизация на тему «всякий болван, найди свой рай». Лучше бы проповедовал Стоукеру, чтоб тот еще и крест вырезал у себя на лбу. Но Стоукера воспитывать не интересно, Стоукер и так жужелицей нудит возле пастора, который, вдумайтесь – по совместительству! инвариантный станционный диетолог. И Стоукер ему нудит. Добросовестно. Нудит о калориях и потливости ног после сытного обеда, нудит о нагрузке на трехглавую мышцу, нудит о цвете мочи в тест-приемнике, хочет жить по возможности вечно, на том и на этом свете, потому диетологу-пастору нет никакого дела до нагрузки на его, Стоукера, мозги, Стоукер не опасен, он болонка… Кстати, магистр Олафсен тоже отменяется, нынче он в цикле семидесятичасовой медитации! Знаю я эти циклы, ученая степень за тонкую душевную организацию, плюс баронская привилегия подрыхнуть без дела и подрочить на голую грамму Салли Ге в полицейской «синтетике». И пускай его…Так везет, по статистике больших чисел, раз в сто лет, – я всего-то здесь года полтора, – потому, лучше уж Люцифериха, чем пастор Шулль, (видишь, ай-джи-пи, мой родненький, чего ты мне стоишь, иначе послала бы я в лес за елкой и пастора и Олафсена). В общем, на повестке дня Люцифериха, а после… после, я свободна, как солнечный ветер. В пределах «Гайаваты», разумеется. Что интересно, мифический краснокожий вождь всех индейских народов Гайавата победил грозного осетра Мише-Наму – победил, когда гигантская рыбина заглотила его, на манер библейского Иова. Доконал изнутри, раздавив сердце монстра одной рукой. Но он, черт побери, знал, где это сердце находится… Ладно, пусть Люцифериха… только не заводиться наперед… не стоит слишком. Все же, признайся, а? Тебе самой хоть чуть-чуть, но интересно, в какую з…, то есть, какого зеленого ореха она хочет?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.