Шесть дней из жизни обитателей г. Ковыльска

Марина кормит нас превосходными блюдами и делает это с удовольствием. В обед я ей немного помогла в качестве «принеси-подай-почисти», а она рассказала мне о своей семье, в которой все – увлеченные люди (стихи, икебана, лобзик), и поделилась собственными творческими планами. Оказывается, художница мечтает создать портрет ежа из канцелярских кнопок – чтобы имитировать настоящие колючки. Эта идея ей пришла сегодня утром, когда на стеллаже она заметила кнопки – реликт, о котором в наш век скотча уже начали подзабывать.

К концу рассказа я немного утомилась. Марина это заметила и, сделав недовольное лицо, прогнала меня с кухни (ну и хорошо).

2. В соседней комнате, под номером 2, живу я, Констанция Есько.

О себе я и так всё знаю.

3. В третьем, справа от моего, номере обитает отец Лены Орешкиной (моей соседки по подъезду), – седовласый безумец, похищенный нашими неведомыми хозяевами прямо из психиатрической клиники.

Кому и зачем понадобился этот несчастный? Может правда, как утверждает дед Витя, мы все – только материал для таинственных опытов?

4. Четвертый обитатель Дома – Саша Убей-Волк, бухгалтер из «Заковыльского плейбоя». Я читала о нем в «Боксите» еще до того, как устроилась в клуб.

Для Ковыльска у него уникальная родословная. Его папа был студентом московского Университета Дружбы народов, когда его мама – т. Ира – приехала в столицу «поступать на экономиста». Экзамены она провалила, зато познакомилась с гражданином Кении г-ном Обуру Огинга, а по возвращении в Ковыльск стала матерью темнокожего сыночка, который впоследствии (после того как знакомые свыклись), сделался истинной ее гордостью. Саша всегда побеждал на олимпиадах по русской литературе, а его сочинение о Мцыри было опубликовано даже в столичном «Гласе школяра».

Саша после 8 класса окончил наш техникум и устроился в заковыльский ночной клуб.

Вообще же он обожает три вещи – свою семью (жену и крохотную дочурку), танец и стихи. Саша очень начитан и, можно сказать, помешан на поэзии. Помню, с каким воодушевлением он читал нам с Валькой (наизусть) поэму А.С. Пушкина «Руслан и Людмила», а потом устроил настоящую лекцию о поэтах-декабристах.

Никогда раньше не думала, что мне могут понравиться стихи.

Как сильно все же отбивает школа интерес к искусству…

5. В пятой, последней в ряду, комнате проживает деятельный пенсионер Виктор Федосеевич, уже прозванный Алексеем «Уриной» – за то, что он бесконечно разглагольствует о пользе уринотерапии. Например, не далее как в обед старичок рассказывал о методике использования урины через нос и уши. Хорошо, что трапеза подходила к концу, и вкуснейший плов по-узбекски (с ягодами барбариса и горошинами душистого перца) десять минут назад был съеден. Теперь допивали водку, оставшуюся с поминок Коли, и закусывали салатом оливье, – поэтому лекция о жидких отходах жизнедеятельности никого особенно не взволновала. Только Алексей сощурил свои голубые, цвета стеклоочистителя, глаза и громко удивился:

– Ну ты, старый, погнал! Как это – моча через уши?!

После чего они с дедом долго препирались.

Однако через полчаса, когда я вновь зашла на кухню (за грушей), стар и млад вели себя вполне дружно. Взобравшись на гранитную столешницу, они активно «сворачивали башку зверюге», то есть ломали вытяжной шкаф, сделанный в виде раскрытой львиной пасти. Старик надеялся обнаружить там выход – но безрезультатно, ибо узкая труба длилась вверх бесконечно.

Старик вообще весь день занимается поисками выхода и уже вывинтил несколько розеток и выломал несколько светильников. Он постепенно разрушает красивый Дом, и, если честно, мне Его нисколечко не жаль.

Кстати, один таинственный момент. Виктор Федосеевич явно скрывает свою профессию. Алексей проявил интерес к его прошлому, но дед ограничился туманным: «Пенсионер я…» и быстро сменил тему.

6. Шестой номер (по другую сторону коридора), расположенный напротив номера первого, занимает Алексей Василенко – шумный белоголовый водитель, уже упомянутый выше.

Алексею лет тридцать. Женат, имеет 8-летнего сына. Я мысленно дала ему кличку Торс за постоянную привычку разгуливать топлесс (вероятно, так он кажется себе более мужественным, хотя, может, ему просто жарко). Кровь, которая должна насыщать мозг, у Алексея тратится на уши. Они у него багровые, словно от стыда. И загар красноватый, как у индейца. Белые шорты сзади немного приспущены, и выглядывает ярко-белая попа.

7. Седьмой номер пустует. Видимо, он был отведен Коле – тому, что сейчас в холодильнике.

8. В восьмом обосновался Тимур – высокий худощавый парень, называющий себя Шедевром (интересно, отчего бы?). Его безмятежная физиономия, обрамленная длинными и не очень чистыми патлами, меня почему-то раздражает. Причина раздражения, возможно, коренится в том, что он странно равнодушен к происходящему. К тому же весьма ловко увиливает от дел (кстати, как я сегодня выглядела? Наверно, не комильфо: глаза красные, и болячка на губе еще не прошла).

К примеру, утром дед Витя предложил Тимуру заняться вытяжным шкафом. Тот пожал плечами, кивнул, но потом незаметно исчез, и деду пришлось привлекать Алексея.

…Вот! Поняла, кажется, причину неприязни. Шедевр своей надменной апатичностью весьма напоминает мне Пашу, друга моей напарницы Валентины. Паша работает у Его Свиноподобия…

Ой, зачем я только вспомнила о нем… Пальцы-сосиски, голова-колобок, складчатый жирный затылок…

О нет!

Ничего не было, не было, не было.

…О боже, не понимаю, как я могла еще целую неделю там работать?!

Мерзкое Свиноподобие…

(далее неразборчиво, следующий лист вырван).

Почему я его не убила тогда? Ему удалось выбить нож из рук…

Но хватит, хватит, довольно!

Раз, два, три!

Всё.

Забыла.

9. В клетку под номером девять помещена Альгейба-Адхафера младшая – дама худая и колючая. У нее не овал лица, а ромб. Профиль какой-то зазубренный. Глаза черные, с металлическим отливом. Волосы пышные, смоляные.

Я бы не удивилась, если бы узнала, что эта женщина испускает радиоактивные лучи. И недаром: Альгейба – прорицательница и гадалка на картах Таро.

Имя, видимо, не настоящее, зато загадочное и звучное. Горделивая осанка, уверенная речь. Сердцем и подсознанием чувствуешь, что она обладает Даром (хотя впечатление несколько портит ее насморк и привычка хлюпать носом, а потом сглатывать).

Я поинтересовалась стоимостью ее услуг, она ответила – 50 у.е. за сеанс. Ужасно дорого! Но сегодня ночью Альгейба совершит сеанс бесплатно (какая глупость – кто бы ей здесь платил?), чтобы выяснить суть происходящего. Жду, не дождусь полуночи… Из желудка поднимается волна беспокойства, звуки странно замедляются, хочется куда-то бежать – как всегда, когда я нечто предвкушаю.

10. Ладно, кто там десятый?

Ах да, писатель – который отрекомендовался как Павел Петрович Андреев (П.П.).

Никогда раньше о нем не слышала. И, кажется, никто его здесь не знает. Интересно, что он пишет? Есть ли у него опубликованные труды? Почему-то подозреваю, что нет.

Мрачный, довольно желчный человек. Высокомерный. Чересчур возбудимый. Любит уединение.

Позже я еще вернусь к его персоне.

Дом

Теперь опишу внешность Дома, – во чреве которого, кстати, довольно тепло и свежо (где-то, наверное, скрыты кондиционеры). Я бы даже сказала – уютно, если бы не труп и не засилье звериных морд.

Под звериными мордами я подразумеваю не своих соседей, а буквально звериные морды – они здесь торчат отовсюду. Зоологические мотивы, как выразился П.П.

Первым зоологическим объектом, который я увидела, было огромное окно в зале. Горбоносая морда с прямыми ребристыми рогами и тяжелыми веками просунулась в проем и словно бы просила о помощи: в краешке темного глаза застыло страдание. Ножки существа разъезжались, в боку зияла влажная рана. На заднем плане веером разбегалось стадо таких же созданий, преследуемых охотниками на джипе. Один – в серой куртке и с ружьем – высунулся из люка и целился, другого видно не было, лишь из бокового окна торчал устрашающий ствол. Я словно услышала выстрелы и в отчаянье прижала ладони к ушам. Очнулась от хлопка по плечу:

– Ты чего это, дочка?

Оглянулась – дед Витя.

– Это же просто картина! Не переживай! – костлявая рука коснулась ежика моей прически. – А морда настоящая, сайгачья, и рога – вишь – шершавые, – потянул за рога, постучал по стене.

Надо же, и вправду картина, вернее, фотообои.

– А это, вишь, карабины у них. С оптическим прицелом – до чего дошло! Нарезное оружие для охоты разрешили! В мое время не было этого, – дед поцокал. – Хорошие ружья. У верхнего, глянь, карабин «Сайга-308» самозарядный, оптимальная дальность прицела триста метров. А у того, что внутри, «Вепрь», с пламегасителем новой конструкции, – он нежно погладил изображение. – Ствол с продольными ребрами, приклад с выступающим гребнем.

Лекция об огнестрельном оружии в устах коротышки в семейных трусах показалась мне столь нелепой, что я прыснула. Пенсионер обиделся и ушел. А я немного воскресла и принялась рассматривать Дом.

Итак, животные мотивы я обнаружила:

– на кухне (уже упомянутый и уже уничтоженный вытяжной шкаф в виде львиной головы, а также металлические вешалки для полотенец в виде длинных козлиных рогов);

– в кабинете (шезлонг, обтянутый пятнистой коровьей шкурой);

– в ванной (светящийся потолок, полосатый, как зебра).

– в зале (деревянные табуретки в виде огромных копыт).

Да вообще везде!

Настоящий зоопарк.

В двух потрясающих комнатах второго этажа зверей тоже хватает. Первую – красную и совершенно круглую – дед Урина сразу же прозвал «похабной». Ее стены опоясывает ряд подсвеченных фотографий, изображающих различных животных в момент соития. Там есть: слоны, жирафы, зебры, носороги, зайцы, ежи, мухи.

При виде этой диковинной комнаты у меня моментально возникли новые идеи. Может, Дом это тайное загородное увеселительное заведение? Говоря прямо, бордель? Или, как сказал Тимур, павильон для съемок скандального шоу «За стеклом»?

Действительно, круглая «похабная комната» отлично подходит для эротического шоу. В центре ее царит кровать – тоже совершенно круглая – покрытая красным шелком с изображением пронзенного сердца. В форме такого же любовного сосуда красуются настенные светильники из розового стекла. Прямо над ложем, в потолке, сидит плоский экран телевизора. DVD-диски хранятся в специальной нише, устроенной в изголовье. Названия фильмов обнадеживают:

«Нефритовый стержень»,

«Пылкая Агнес»,

«Детство Эммануэль».

Впрочем, там имеются вещи попримечательней. Справа от кровати валяется резиновая девица со столь небрежно нарисованным лицом, что сразу становилось понятно – лицо тут не главное. Над пикантной областью читается надпись: Hiding place (Тимур перевел – «потайное место» – очень грубый юмор). Дед Виктор Федосеевич, увидев куклу, сказал: «Камасутра, ёк-макарёк» и сплюнул.

Ванная при «похабной комнате» тоже стыдливо розовеет. Розовые прозрачно-стекловидные раковины и краны (я и не знала, что такие бывают), розовая же ванна-джакузи от Jacuzzi многократно отражаются в стенных зеркалах. Когда я вошла туда впервые, то опешила от чудовищного Многозеркалья. Сотни Констанций испуганно заметались и завертели головой. Но тут зашла Альгейба, начала охать и, словно гид, тыкать во всякие мелкие экспонаты и называть их стоимость: дозатор жидкого мыла ($120), электрические полотенцесушители ($400), ванночки для ног ($70), радио для душа ($140), напольные весы ($1600!!!) и пр.

В конце концов мне надоела эта прайс-экскурсия. Я показала язык Констанции на потолке и покинула уродливое великолепие.

Спустившись по спиральной лестнице, очутилась в гостиной между коридором и кухней. Посреди гостиной стоял белый полукруглый диван – народ увлеченно смотрел телевизор. Точнее, это был домашний кинотеатр – со всевозможными усилителями, громкоговорителями и колонками. Колоссальный экран – который есть «плазменная панель» – занимал треть матовой стеклянной стены, отделявшей холл от кабинета.

Я решила присоединиться к зрителям. Тимур и Алексей сходили на кухню, принесли текилу, лимон и соль. Торс захватил еще пару сигар, но курить ему не позволили.

Кинотеатр проработал до обеда, а затем, после трех, сеанс продолжился. Посетил его даже Орешкин – застыл в дверях на африканской комедии «Боги, наверно, сошли с ума». Писатель с блокнотом посидел на «Спайдермене». Убей-Волк три часа глядел в экран невидящими глазами. Лишь в семь разошлись все, кроме меня, Тимура и Алексея. Тимур поставил было фильм «Doors» – про одноименную американскую рок-группу, – но мы с Торсом воспротивились и выбрали вместо этой тягомотины уморительную картину «Тупой и еще тупее тупого».

Что еще сказать о нашем жилище?

Впечатляет кухня: хромированная сталь, пластик, гранит, голубое стекло с подсветкой. Здесь имеется уйма хитрых электрических агрегатов. Например, мощная посудомоечная машина, которая, как удовлетворенно заметила Марина, без труда отмоет даже грязную сковороду; размельчитель мусора (шелуху и очистки можно кидать прямо в раковину, а специальная машинка внутри с шумом перемелет мусор и отправит в канализацию – да здравствует прогресс!), электрические плиты, соковыжималки, резаки, терки, варки, парки. У стены напротив входа стоит огромный холодильник BOSH (так и тянет сказать: БОГ) с пятью вместительными секциями разной температуры и влажности, доверху набитый продуктами…

Ой, хватит, я уже устала.

23.05.

Время, умоляю, лети быстрей!!!

Еще час, и, возможно, что-то прояснится. В двенадцать – «время истины» – сеанс у Альгейбы. Она пообещала, что войдет в параллельное пространство.

(Интересно, а в каком мы сейчас находимся?)

…Боже, Констанс, посмотрела сейчас на твои штаны и прикололась! Видела бы тебя сейчас Валька Качаева – тебя и весь ваш дурдом в одинаковых майках и подштанниках!

Хотя она бы не удивилась. Плейбойские уши и хвосты куда более поразительны. И куда более омерзительны.

Помню, как, впервые выйдя на работу, Валька хохотала полчаса, прежде чем осознала, что ЭТО ей предстоит напялить на себя. Одевалась уже молча, обреченно…

Через десять минут.

Сходила сейчас на кухню, налила себе сока манго. Увидела, как развлекается народ. Не верится, что в таком радостно-беспечном царстве может произойти что-то плохое.

Марина и Алексей затеяли соревнование в караоке.

00.50

Вернулась сейчас с гадания, впечатлений море!… Нет, океан!

Однако всё по порядку.

Продолжу с того места, на котором прервалась в прошлый раз (вернее, меня прервал писатель).

…Марина и Алексей затеяли соревнование в караоке.

Я села на диван и смотрела то на цветное мельтешение экрана, то на мускулистый торс Торса, раскачивающийся в такт музыке.

Парень, сжимая в руках черный цилиндрик, чувственно выводил:

Гитара с треснувшею декой

Поет, смеется и рыдает.

И зачарованные зэки

На нарах пайку доедают.

Окончив пение, он игриво встряхнул белым чубчиком и жадно вперился в экран.

«Вы пели великолепно, – отозвалась плазменная панель. – 94 очка».

Улыбка несколько померкла, – наверно, ожидал другого результата. Прошептав три крепких слога, Алексей протянул микрофон Марине, лежащей в объятиях огромного кожаного кресла – массажного, напичканного электроникой (подобное стоит в кабинете моего босса, он называет его «интеллектуальным», видимо, за то, что оно никогда не путает его шею с ягодицами).

«Вообще-то я всегда сотку беру. Наверно, еще не припелся, на. На новом месте, гхы», – сказал Торс. «А теперь, мать, поглядим, как ты забацаешь», – поддразнил он Марину и подмигнул мне. Я решила не дожидаться очередного соло и направилась в кабинет к уже полюбившимся кактусам. Села за круглый столик, задумалась. Рядом, в шезлонге, обтянутом бело-черной коровьей шкурой, под светящимся галогенным грибом уже два часа беспробудно спал писатель П.П. В голубоватом свете его лицо казалось еще более синим и изможденным. Человек этот, несомненно, немало повидавший, похож был на ЗК, лирического героя Алексеевых песен. Я поежилась. Хорошо, что на нем этот нелепый костюм, – белый цвет придает его облику невинной чистоты (иначе П.П. казался бы безнадежно грязным: жидковатые, давно не стриженные волосы, серая кожа, желтые зубы), а смешное одеяние делает его почти безобидным.

Правая рука писателя, слабо сжимающая дужку очков, вдруг пошевелилась, левый глаз приоткрылся.

– А, это вы, Констанция? Что, уже ночь? Впрочем, какая разница! – поднес очки к глазам и распрямился. – Вижу, вы зря времени не теряете: поцарапываете что-то.

– А позвольте, Павел Петрович, спросить, – не растерялась я. – Кажется, вы тоже что-то поцарапываете? Не поделитесь ли творческими достижениями?

Он изумленно воззрился на меня – словно я была заговорившим муравьем – потом соизволил ответить:

– Ну что ж… Пожалуй, я ознакомлю вас с моей последней коллекцией… М-м-м… как бы получше объяснить… Да! «Сборник новейших фразеологизмов» – думаю, это будет понятно.

Я предпочла промолчать.

– Сегодня мне пришла мысль… – серая рука потянулась куда-то под кресло. – Впрочем, неважно. Я внимательно слушал беседы наших уважаемых соседей и фиксировал наиболее любопытные речевые обороты. – П.П. со значением потряс блокнотом над головой, затем поднялся и неожиданно пересел за стол рядом со мной. Я сразу прокляла свою общительность.

– Вот! – ткнул он в блокнот обгрызенным ногтем. – Оцените, как свежо и ядрено! Вот-вот! «Хрен редьки длиннее»… «Курить хочу, как слон американский»… Почему слон, как вы думаете? Не знаете?

– Нет, – холодно произнесла я.

– Ха-ха-ха! – закаркал он. – Никто не знает… Да, никто… Курить хочу, как слон американский… Весомость этого желания была для меня когда-то весьма ощутимой, пока я не углядел в своем пристрастии унизительную зависимость.

Я плохо его понимала, но натянуто улыбалась. П.П. продолжил:

– «Вот где собака порылась». «Ты чё, плесень, хиппуешь?». «Бляха чищена».

Я представила деда Витю и прыснула.

– «Кто старое помянет, тому раз в глаз. Кто старое забудет, тому пару раз в пару глаз». «Я своего пацана тока за дело шкню». Шкню… уникально… «Жрать хочу, как медведь бороться». «Ну тады ой»…

Я смотрела на него и удивлялась, зачем он собирает подобную чушь. Это что – творчество?

– Хватит! – резко прервала я чтеца.

Андреев удивленно воззрился на меня, все еще держа палец на нужной строке. А потом неожиданно спросил:

– Не могли бы вы рассказать что-нибудь о нашем соседе… африканского происхождения? Кажется, вы с ним знакомы?

– Зачем это вам? – не очень вежливо поинтересовалась я. Мне не хотелось говорить с ним о Саше. Я почему-то чувствовала, что это будет похоже на предательство.

К счастью, стенная перегородка отъехала, и в проеме показалось лицо Марины:

– Костя! Сколько время? Наверно, уже идти на гадание?

Я взглянула на часы – новенькие, золотистые, с тоненьким ремешком (купила вчера, поддавшись примете из «Ковыльского боксита» – «если в жизни все идет не так, смените часы»… вот и сменила…).

– Без пяти двенадцать. И вправду пора.

– Ой, щас я. Хочу взять… – Марина прошла вглубь комнаты. Пошарив на стеллаже с минуту, удивленно запричитала:

– Это ж надо, утром были, а щас пропали! Где кнопки? Нету! Не брала, Костя? Вот, блин, поделись только идеями!

Я не стала её слушать и вышла из кабинета.

Его тут нет

В двенадцать ночи все собрались в гадальной комнате (впрочем, не все: не пришел писатель; Орешкин рвался, но его не впустили), – комната эта вкупе с «похабной» и небольшим коридором между ними, собственно, и составляет второй этаж.

Альгейба уже восседала за округлым столом – величественная, в красном шелковом одеянии, напоминающем древнегреческий гиматий. Интересно, где она раздобыла такой наряд? Потом я узнала, что гадалка воспользовалась покрывалом из комнаты напротив, обернув его особым образом вокруг тела.

Я принялась рассматривать помещение. Оно было не похоже на остальные. Во-первых, здесь отсутствовали электрические приборы. Неяркое освещение создавали десяток свечей в канделябрах, стоящих на узких столиках, да пара одиноких свечек на столе. Этот и без того тусклый свет был приглушен темно-лиловым тоном комнаты, рождающим ощущение смутной тревоги. Угрожающе клыкастая кабанья голова, висевшая на стене против входа, тоже не добавляла интерьеру оптимизма.

На стене справа я рассмотрела несколько портретов в золоченых багетах. Не без помощи остальных посетителей я узнала, что это:

Парацельс;

Джузеппе Бальзамо;

Пушкин (работы Крамского);

Елена Блаватская;

Елена Малышева

(последнюю – ведущую программы «Здоровье» – я, разумеется, опознала сама).

У левой стены высился деревянный шкаф, набитый темными, поблескивающими позолотой фолиантами. Вообще, комната была оформлена в каком-то старинном стиле. Центр обозначался дубовым столом (на столешнице красовалась пентаграмма), окруженным шестью массивными кожаными креслами. Вспоминался английский клуб времен Шерлока Холмса, и недаром – великий сыщик здесь присутствовал лично: на шкафу стоял мраморный бюст актера Ливанова в роли знаменитого лондонца. Кроме того, на полках нашли пристанище: пара серебряных кубков, позолоченный кофейник, бронзовая статуэтка лошади (вновь звериный мотив!), большой глобус, яйцо Фаберже, несколько колод Таро, колода Ленорман и обычные игральные карты.

Из мебели наличествовали еще три высоких стула с подлокотниками. На одном из них, прямо под кабаньей мордой, расположилась Альгейба, сосредоточенно глядящая на рассыпанные по столу арканы Египетского Таро.

Утонув в мягком коричневом кресле, я оглядела окружающих и поймала отчего-то взволнованный взгляд Алексея. Вот уж не думала, что это лицо может быть серьезным. Саша был спокоен, печален и одухотворен. Осматривая интерьер, он тихо шептал:

В глуши, во мраке заточенья,

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви…

Шедевр вертел в руках кубок, рассматривая гравировку. Дед крутился на стуле, то заглядывая под стол, то пробуя на ощупь обивку сидения. Марина смирно села в кресло у двери, напротив Альгейбы, оказавшись между мной и стариком. Наткнувшись взглядом на ощетиненную морду зверя, она опасливо заозиралась.

Гадалка вращательными движениями возила карты по столу и ждала тишины.

Наконец, она подняла голову и медленно произнесла:

– Что вы хотите узнать?

Все замолчали. Только дед, непосредственность которого умиляла, громко проговорил:

– Алька! Неужто ты не знаешь, чего мы хотим? А ты-то сама чего хочешь?

Пламя свечи метнулось влево, на лицах присутствующих замелькали тени. Альгейба, острый нос которой вдруг сделался странно крючковат, застыла и не реагировала на вопрос.

– Хотим узнать, кто нас сюда определил, кто виновник всего! – продолжил дед, почесывая колено.

– И где мы находимся, – добавила Марина. – Чей это дом? – рубиновые сережки ее светились в полумраке.

– Когда все это кончится? – не выдержала я.

Альгейба не двигалась.

– Ну давай, Альфера, – снова подал голос пенсионер. – Расскажи всю правду. Только знай, что я настроен скептически…

– У тя чё, Урина, «Дюрасел» к языку приклеен? – недовольно прошипел Торс. – Ну-ка скинься в тюбик!

Всё стихло, только дед Урина скорчил рожу грубияну.

Ворожея вышла из оцепенения и принялась раскладывать карты, не смешивая старшие и младшие арканы. Она сделала несколько раскладов – я внимательно наблюдала, но узнала только Кельтский крест и Знак жрецов. Последний был выложен последним (простите за невольный каламбур) – девять старших арканов, составивших крест с петлей – анх, древнеегипетский символ жизни.

Посмотрев на расклад, гадалка задумалась.

– Первопричина, – неожиданно раздался ее громкий, чуть гнусавый голос, – смерть и перерождение. Новый виток спирали. Новая жизнь! – так она, по-видимому, трактовала две первые карты – «Смерть с косой» и «Корона магов».

– Главный импульс, – качнувшись, продолжила гадалка (черная прядь упала на лицо), – кара небес, крах и разрушение! – карта «Крушение башни» изображала молнию, ударившую в здание, летящие кирпичи и двух падающих вниз головами людей.

Никто ничего не понимал, но все внимали, как зачарованные.

Дойдя до шестой позиции, Альгейба произнесла:

– У вас есть выбор. Нелегко найти путь из лабиринта. Отыщите его! – карта «Два пути» изображала монстра с луком и стрелами, целящегося с небес в жрицу с черными волосами (из трех человек – мужчины и двух женщин – монстр выбрал именно брюнетку).