Прочь с Земли

Этим охотничкам надо было всё же выбрать африканскую ферму.

Загоны на африканских охотничьих фермах были огромные. И выпускали туда животных, купленных на аукционах – такая охота стоила дешевле, чем охота в «дикой» природе, к тому же трофей был гарантирован. Но нет, Длинному захотелось подлинной романтики. И вот теперь он ноет, что за все дни, что они мёрзли здесь, на Колыме, им так и не попался ни мамонт, и ни лев. А ведь умные люди говорили ему: «Вы же не в тир собираетесь, в Африке – трофеи надёжнее».

Но разве Длинный будет кого слушать? Длинный спорил:

– Меня следопыты в Африке вывели на зверя. Подвели за ручку и поставили перед ним, и я выстрелил. И всё. Разве это охота?

– Зато шакал будет у вас в Африке – бесплатно. Выслеживай и стреляй. Хоть всех перестреляй, – не сдавались умные люди.

Но Длинному не нужны были шакалы. Рэд тоже не захотел шакалов. Рэд сказал, что лучше потратить подаренную родителями голду на настоящую плейстоценовую охоту. Тем более, что у него есть знакомый, сокурсник по академии – нормальный пацан, он устроит им переброску в настоящий «Плейстоценовый парк»… Стопудово, но голда – вперёд.

И вот теперь Капитану приходится нянчиться с этими молокососами, возомнившими о себе ни весть что. Папенькины сынки! И самый заносчивый и высокомерный из этих двоих был Длинный – сын какого-то важного политика. Рэд был парень посговорчивее, Рэд всегда улыбался, сияя своим простоватым круглым лицом, а до Длинного доходило всё, как до жирафа. Причём, как до очень вежливого, убийственно вежливого жирафа. Есть же такое понятие «вежливое хамство»? Так вот, Длинный его олицетворял.

Остальные в группе были телохранителями этой парочки. И среди них не было ни одного настоящего охотника, а собрались, похоже, одни только браконьеры, если судить по тем россказням, которыми они обменивались между собой. Вот невезение!

Капитан стал тщательно маскировать след от костра плитами дёрна. Костёр захотел Длинный опять же для романтики, хотя они прекрасно обошлись бы горелкой и сухим топливом. Костёр развели под высоким деревом, чтобы дым, поднимаясь, рассеивался в его кроне. Длинный тут же занял самое удобное и безопасное место, привалившись спиной к древесному стволу. Он и сейчас сидел, и смотрел, как его охранники убирают стоянку, а потом вытащил капсулу с «нашатырём» и стал крутить её.

– Отставить! – вскрикнул Капитан и, подскочив к Длинному, выхватил из его рук капсулу. – «Нашатырь» доставать в самом крайнем случае!.. Не крутить, не вскрывать и даже не смотреть на него. Мы ж от вони задохнёмся!

Длинный опешил.

– Жутко воняет, – пояснил Капитан, уже успокаиваясь, он стал засовывать капсулу обратно в плечевой ремень бэкпэка Длинного. – Это спецсредство разработали в лаборатории нашего «Голиафа» для обороны от нападения хищника. При неожиданном нападении дёргаешь пробку правой рукой, а левой суёшь капсулу в сторону зверя. Вам же объясняли! На пещерного льва действует безотказно.

– А на мамонта? – спросил Длинный.

– Не знаю, никто ещё не пробовал, – ответил Капитан и добавил многозначительно: – Боятся. К тому же мамонты к себе близко никого не подпускают.

– А что в капсуле, Капитан? – спросил Рэд и отмахнулся от облачка особо нахальных кровососущих упырей.

– Там что-то покруче секрета скунса будет. Нюхать для пробы не советую. Блеванёте, – пообещал Капитан и, не глядя на Длинного, вернул ему бэкпэк, на заднем отвороте которого явственно блеснули нарисованные светоотражающей краской глаза пантеры.

Длинный согласился нести хоть какой-то груз, только когда Капитан сказал ему, что в бэкпэке находится пакет выживания с датчиками. Что без бэкпэка, если что-то пойдёт не так, Длинного даже не найдут. Это, конечно, было неправдой. Датчики вшивались ещё и в комплект одежды каждого тайм-калига, но Длинный этого не знал и пригрозил:

– Если со мной что случится, отец весь ваш «Голиаф» засудит.

Но Капитан ответил, что Длинный и Рэд были проинформированы об опасности тестового погружения в тайм-эксперимент «Плейстоценовый парк». И что согласие на участие в погружении они подписали добровольно. И это уже было правдой.

Так что Длинному пришлось замолкнуть. Но находиться охотнику в своей группе без груза Капитан позволить не мог: каждый грамм перенесённого в Плейстоцен снаряжения был ценен, как золотой. Поэтому Длинный вместе с винтовкой нёс ещё и свой бэкпэк с пакетом и «нашатырём».

А винтовка была у Длинного – высший класс. С винтовкой Длинный обращался, как влюблённый со своей девочкой – холил её и лелеял, и никому не позволял брать в руки.

Капитан потянулся за котелком, чтобы залить водой стыки между плитами дёрна, и тут его браслет ожил нежной вибрацией – сработали датчики движения, установленные вечером вокруг лагеря. Капитан глянул в свой тепловизор и выругался. Так он и знал! Будь оно всё неладно!..

– Кто это, капитан? – спросил Рэд.

Он застыл, потом стал оглядываться, поворачиваясь кругом со своим тепловизором, но, конечно, ничего не понял, не заметил и не разобрал – они остановились на ночь в густом ивняке, который изобильно рос на опушке этой небольшой рощицы.

Капитан ответил:

– Неандерталы… Отходим. Датчики оставляем. Заберём на обратной дороге.

– А может это разумные? – спросил Длинный.

– Пообщаться захотелось? – поинтересовался Капитан и забормотал тихо и быстро: – Нет, это неандерталы. По силуэту видно. Невысокие, массивные. Идут размашисто. Головы крупные, вытянутой формы, челюсти большие. Шеи короткие, с наклоном вперёд.

Длинный стоял и улыбался, и смотрел на него, он даже винтовку свою в руки не взял.

И тогда Капитан добавил:

– Их копья оставляют на теле страшные раны.

И тогда Длинный и вся группа зашевелились. Все в момент подхватили с земли свой груз и оружие.

Капитан показал рукой направление движения. Сказал:

– Идём к реке. Неандерталы не любят купаться. Тихо идём. Не тсым… Смотрим под ноги.

Пропустив вперёд всех охотников, – нарисованные на их бэкпэках глаза пантер явственно отражались в сумраке заполярного утра, – он ещё раз внимательно осмотрел стоянку, опять глянул в тепловизор и поспешил за группой, на ходу нащупывая в патронташе запасной патрон.

Ёмкость магазина его помповой винтовки составляла всего четыре патрона. Плюс один патрон в стволе. Не очень-то много для такой работы, как у него. Чёрт бы побрал жадное руководство «Голиафа». Как можно экономить на снаряжении егерей?

Он пошёл, привычно отпуская на свободу свои мысли, но сейчас эти мысли были злые:

Первая ошибка человечества состояла в том, что оно придумало само понятие «Время»…

И тут под его ногой оглушительно хрустнула сухая ветка.

****

– Капитан – Жирафу, деньги – Голиафу, – произнёс Роман, окончательно проснулся и сел на кровати.

– Что? Из фазы сна выбросило? Онейронавт хренов, – злорадно поинтересовался Егоров.

– Выбросило, – пробормотал Роман согласно и разжал пальцы.

Было ещё темно, но свет ему и не требовался, таким знакомым казался на ощупь предмет на ладони.

– Тогда вставай! Сейчас карательная медицина к нам придёт, – сказал Егоров, он зевнул, включил свет и повернулся к Роману.

Роман продолжал сидеть и смотреть на свою ладонь, на которой лежал небольшой белый, приятно увесистый предмет.

– Что это у тебя такое? – спросил Егоров.

– Кажется… Винтовочный патрон, – прошептал Роман: он не мог прийти в себя от потрясения.

А вдруг ему сейчас всё это снится?.. Он опять сжал кулак и врезал им по стене, что есть мочи, зашипел от боли, стараясь не заорать, и опять повалился на подушку со словами:

– Ой! Мамочки!.. Это не сон, факость!

– Какой патрон? – удивился Егоров, он подошёл к Роману и попытался вытащить предмет из его крепко стиснутых пальцев.

– Патрон для охоты на буйвола, – ответил Роман и отдёрнул руку. – Не трогай! Он из биоразлагаемых композитов. Нельзя вскрывать запайку.

Какие-то секунды Егоров смотрел на него большими, круглыми от изумления глазами, потом заорал:

– Нифигасе!.. Ты из сна патрон добыл? Ты смог? Да это же… Да это же, знаешь, что такое?

– Знаю. Не кричи, – попросил его Роман. – Возьми, посмотри, только аккуратно и не кричи.

Он опять сел и отдал Егорову предмет, запаянный в белый пластик и напоминающий по форме охотничий патрон большого калибра. Что пластик был не простой, а высокотехнологичный, угадывалось сразу: он чётко и нежно обтягивал патрон, а швы запайки были ровные, гладкие, просто ювелирные, а на дне гильзы виднелась аккуратная отрывная нить.

– А почему он в пластиковой запайке? Никогда таких не видел, – продолжал допытываться Егоров, он крутил патрон по-всякому, гладил, взвешивал на ладони, даже нюхал.

– Чтобы ничего из современных технологий не оставлять в том времени…

– В каком времени?

– Ладно. Посмотрел, теперь отдай взад, – спохватился Роман и отобрал патрон у Егорова.

В коридоре начиналось движение, слышались шаги и шум голосов. Егоров с обиженным видом направился к двери.

– Только прошу, чувак! Никому ни слова! – окликнул его Роман.

– Сам знаю, псих ты конченый, – буркнул Егоров и распахнул дверь в коридор.

– А то бесследно исчезнет психология!.. Вот факость! – закричал Роман, опять начиная волноваться.

Он быстро вскочил и стал одеваться… Егорова надо догнать! Егорову нельзя верить, Егоров, наверняка, побежал к своему дорогому доктору Сергеичу с потрясной новостью об удавшемся, наконец-то, переносе материального тела из осознанного сна в реальность…

Роман выбежал в коридор – но Егорова уже и след простыл.

****

Глава 4. Капитан – Жирафу, деньги – «Голиафу»

Течением его потащило под лёд.

К счастью, нарты оказались на льду, и он с помощью страховочной верёвки попытался выбраться, но лёд не держал его и продолжал ломаться. Стараясь облегчить свой вес, он отшвырнул от себя тяжёлые метеоприборы и фотоаппарат, висевшие на ремне через плечо, но не смог добросить, и они пошли на дно. Из последних сил он вылез на кромку просевшего льда и пополз до берега этой громадной застывшей реки, огибая полынью – ветер дул, свирепея. Когда он добрался под берег, то утолил жажду от жара тела снегом, наметённым сюда ветром.

Отдышался немного. Стал снимать мокрую одежду, чтобы выморозить.

Потом закопался в снег, растирая руки и ноги.

****

Егоров всегда торчал по утрам в коридоре перед их палатой.

И если его сейчас перед палатой нет, это означало только одно – Егоров бросился к Сергеичу. А если так, то скоро Сергеич нагрянет с обыском. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы был обнаружен патрон. Патрон – это доказательство… Вот только – доказательство чего? Долбанные таблетки!

Роман закрутился по палате, запинаясь о ножки кроватей и стараясь вспомнить всё о патроне… Патрон никто не должен видеть. Это опасно для него. Почему опасно – он забыл… Надо быстрее вспомнить. Как-то это связано с Сергеичем.

И тут слабое воспоминание забрезжило в его сознании, такое же слабое – как тонкая нить, отрывная нить. Роман поднял руку к глазам и разжал кулак: патрон всё ещё был в его пальцах. И у патрона была отрывная нить! Значит за неё можно дёрнуть!

И он дёрнул и вытащил патрон из оболочки, и, сбросив с ноги тапок, запихал в него патрон. Немного помедлил и запихал туда же пластиковую оболочку. Теперь тапок можно опять надеть, потому что шаги уже близко. Он надел тапок, придавил патрон пальцами и отвернулся от двери, потому что она уже открывалась.

– Так вот же он! – воскликнул доктор Сергеич и простучал каблуками через палату к Роману. – Вот же он, наш герой!

Роман обернулся и как мог спокойнее посмотрел на Сергеича, краем глаза заметив, что санитары уже бросились обшаривать его постель и постель Егорова.

– Ну, давай, хвались, герой! Что ты там принёс? – продолжал ликовать Сергеич, и от этого его кустистые брови стали даже ещё кустистее.

Роман переспросил удивлённо:

– Я? Принёс?

Ликующее выражение на лице Сергеича сменилось на недоумённое.

– Где патрон? Егоров мне всё рассказал! – спросил он и, не получив ответа, обернулся на Егорова, который выглядывал из дверного проёма, не решаясь зайти внутрь.

– Какой патрон? – опять переспросил Роман и добавил с удовольствием, тоже посмотрев на Егорова: – Ваш Егоров – псих сумасшедший!

– Ну, не такой уж он и сумасшедший, – пробормотал Сергеич, обшаривая глазами Романа с ног до головы: тот стоял ровно, прямо, руки со сжатыми кулаками держал по швам.

– Не такой уж он и сумасшедший, – повторил Сергеич задумчиво и принялся разжимать кулаки Романа – сначала пальцы на правой руке, потом на левой.

Роман не шевелился, он вежливо и согласно улыбался, но кулаки не разжимал. Сергеич кликнул санитаров, и они тоже стали бороться с кулаками Романа, а когда побороли – увидели, что в кулаках у него ничего нет. Роман заулыбался ещё шире и ещё сладостнее, а когда ему приказали снять тапки, он их с готовностью снял, чтобы Сергеич тоже увидел и тоже понял.

Понял то, что секунду назад почувствовал пальцами ног сам Роман.

Что в тапке у него!.. Уже!.. Ни-че-го!.. Не-ет!

****

– Будущее тормознулось, потому что космос двигает только один нормальный чел, Илон Маск!

Ты усёк? Остальные богатенькие ричи всё своё бабло положили под жомпу. И сидят на них. Они своих миллиардов никогда в жизни не истратят, так и склеят ласты возле них, но научно-технический прогресс человечества не будут двигать. А правительства?.. Им разве нужна борьба с болезнями? Им нужен только электорат в период выборов, а потом хоть бы всё население Земли гробанулось нахрен! Им же нас кормом снабжать надо, а не хочется, – тут Егоров прервался и в первый раз за всё время своего монолога посмотрел на Романа круглыми и честными глазами.

Чувствовалось, что Егоров нервничает, что ему неловко, неудобно перед Романом. В другое время Роман поддержал бы пылкую речь Егорова, и они заговорили бы, заспорили с ним на общую любимую тему – о научно-техническом прогрессе и о покорении космических глубин. Только не сегодня. Сегодня Роман даже смотреть на Егорова не мог… Гамлет грёбаный с совиными глазищами! Монологи он читает!

А потом Роману сообщили, что у него – посетитель, и он ушёл.

Посетителем была Элечка.

– Ну, как ты тут, родной? – спросила она.

– Ты должна меня срочно вытащить отсюда! Мне надо вернуться к своим, – сообщил ей Роман придушенным шёпотом.

– Как только врачи разрешат, – пролепетала она.

– Элечка, они же без меня погибнут! – сказал он. – Ты просто не догоняешь!

– Кто погибнет? – переспросила она.

– Охотники! – вскричал он, уже начиная волноваться. – И Жираф без Капитана! Их же неандерталы преследуют. Страшные раны!

– Милый мой, какие охотники? Ты никогда в жизни не охотился.

Эля смотрела на него, и в её глазах он не увидел понимания, в них была только любовь и жалость, и жалости было больше. Ей было его ужасно жалко, а ему отчаянно нужна была помощь. Ведь друзья к нему не приходили. Ни один не пришёл его навестить в психбольницу. Конечно, он же теперь сумасшедший! А кому нужны в друзьях сумасшедшие? Только что же ему теперь делать?

И он заспорил:

– Не охотился никогда. Раньше. Только теперь я – Капитан. Отставить!

Она в растерянности опустила глаза, и он понял, что опять сказал что-то не то или не так, и надо быстрее исправляться, надо быстрее находить для неё верные, правильные слова. Он даже дыхание затаил – так задумался.

– А где Гаврилыч? – наконец, смог произнести он. – Ты звонила?

– Звонила! Я звонила ему, – обрадовалась она его внятному вопросу и тут же сникла опять: – Но дядя Петя не подходит к телефону, а дома у них по-прежнему никого нет.

Он опять вспыхнул, и опять заговорил о том, как с неандерталами опасно, намного опаснее, чем с разумными, а патрона всего четыре, но у Жирафа магазин больше, только он никого к нему не подпускает, потому что они, Жираф и Простоватый – папенькины сынки.

Скоро Роман увидел её отчаянный взгляд и замолчал, а потом попросил едва слышно:

– Элечка! Ты только маме не звони, ладно? Не надо ей знать.

Тут она встала, подошла и обняла его, прижала крепко-крепко к своей груди, погладила по голове нежными руками. Сказала:

– Бедный мой, как ты мучаешься.

И он понял, что она тоже страдает и мучается за него и за себя, и за их ещё нерождённого и даже незачатого ребёнка – он понимал это и тоже терзался, потому что не хотел, чтобы она страдала.

Он застонал, как от боли, отвернулся и опустил глаза. И больше с нею не разговаривал. Зачем её мучить?

И Элечка ушла, пообещав прийти на другой день.

****

Когда Роман вернулся в свою палату, он узнал, что Егорова выписали и отправили домой, а его самого переводят в закрытое отделение.

И он сразу всё понял и заметался мыслями, собрав их вместе, насколько было возможно… Так! Егоров – его же не должны были выписывать так скоро? И почему Егоров с ним не простился, не дождался его?.. И почему самого Романа переводят в закрытое отделение? Он же хорошо себя ведёт, не буянит, как другие? Нет, здесь что-то не так. Здесь что-то не очень складно выходит.

Ах, вот оно что!.. Это Сергеич расстарался. Это из-за патрона. Сергеич хочет узнать, как Роман перенёс патрон из сна. Сергеич не поверил, что патрона не было, а может он просто хватается за соломинку: а вдруг? А вдруг патрон – не маниакальный бред шизофреника Егорова? А вдруг патрон просто хорошо спрятан?

Тогда что же получается? Получается, что ему сейчас нельзя опять попасть в плейстоценовый сон! Нельзя, чтобы Сергеич узнал о его снах и начал ставить над ним опыты. Тогда Роман из этой больницы уж точно никогда не выйдет. Или выйдет слишком поздно… И получается, что ему нельзя сейчас в закрытое отделение. И получается, что ему надо срочно попасть назад в свой сон и спасти группу.

Роман высунул голову в коридор и огляделся – в коридоре никого не было. Женька-«генерал», двухметровый детина с квадратной челюстью, топовый пациент психбольницы, был не в счёт. Роман вышел из двери и чуть ли не на цыпочках засеменил навстречу Женьке, намереваясь быстро и незаметно проскользнуть мимо него в чью-нибудь палату и спрятаться там хоть на время.

Когда он поравнялся с Женькой, тот сказал:

– Смотри, какие у меня цветы. Жена принесла.

Роман поднял глаза: в огромной ручище Женьки был, действительно, зажат букет роз, только давно увядший.

– Он у тебя уже засох. Твой букет, – бросил Роман на ходу, не останавливаясь.

– Он не засох! Зачем врёшь? Жена принесла! – закричал вдруг всегда спокойный Женька и ударил его букетом.

Удар пришёлся на плечо и шею и был болезненным: засохшие розы сильно и ощутимо кололись шипами, но Роман не стал останавливаться. Он бросился к двери в ближайшую палату и, распахнув её, заскочил внутрь. И вовремя: Женька продолжал кричать, и на его крики в коридор уже набежали больные, которые зашумели, а значит сейчас прибегут санитары, если уже не прибежали.

Многоместная палата, куда заскочил Роман, оказалась пустой. Он выбрал самую дальнюю койку, быстро лёг в неё прямо в тапках и одежде и укрылся с головой, стараясь расслабиться.

Значит так… Значит, приступим. Сначала – успокоим дыхание. Потом расслабим лицевые мускулы… Теперь эти. Глаголы… Как их там… Вот факость! Ничего не помню из таблицы! Всё из головы вылетело. Тогда, значит, как там это…

– Капитан – Жирафу. Деньги – Голиафу, – стал медленно повторять он в ритме своего дыхания. – Капитан… Жира… Фу…

****

Этот алас он знал, как свои пять пальцев.

Если пройти по его пологому склону вдоль опушки лесочка, то слева, в самой низине, будет неглубокое озеро с берегами, заросшими ивняком и болотной травой. Место почти открытое и безопасное, насколько может быть безопасна степь настоящей плейстоценовой эпохи. За лесочком начинались горы с многочисленными пещерами, которые получились от вытаивания льда и усадки горных пород из-за термокарстовых процессов. В пещерах жили львы, гиены-крокуты и свирепые медведи. Свирепость медведей Капитан прочувствовал, как говорится, на собственной шкуре.

Он кисло улыбнулся, повёл плечами и пошёл с размеренностью человека, привыкшего к долгим переходам. И обычные его мысли опять потекли вдогонку.

Итак. Первая ошибка человечества состояла в том, что оно придумало само понятие «Время»…

Вторая ошибка – что оно выделило придуманное им Время в физическую категорию…

Сейчас алас был накрыт промозглым колпаком серого тумана, принесённого ветром с неназванного пока никем Охотского моря. А в таком тумане пещерному льву спрятаться, чтобы выпасти тебя и почикать – пара пустяков. Вообще-то, пещерному льву, чтобы подползти к тебе и почикать, и туман не нужен. Капитан был свидетелем, как эта громадина легко и незаметно подкралась к овцебыку в траве, в которой с трудом спрятался бы даже заяц. И случилось это погожим летним днём.

Теперь человечество все свои открытия кодирует относительно Времени…

Но вне Времени человека нет – только он всё определяет Временем…

От этого аласа до того места в лесу, где он тогда оставил свою группу, было почти час ходу. Потом надо будет ещё отыскать парней. Не стояли же они на одном месте в ожидании его возвращения? Наверняка, спустились к реке… Капитан огляделся в тепловизор и опять пошёл. Надо было торопиться. Он почему-то твёрдо знал, что времени у него нет совсем.

Солнце стояло в самой высокой своей точке, характерной для полярного дня, насколько можно было понять в таком тумане. Знать бы ещё, какой сейчас месяц, но это – точно начало осени или конец лета, совершенно определённо. Правда, трава подморожена и похрустывает под ногами, но заморозки даже летом в этих местах – совсем не редкость.

В тепловизор ничего живого вокруг не наблюдалось. Да где же все звери? Почему попряталась вся здешняя непуганая дичь и хищники? Ладно – крокуты, эти гиены спускаются с гор в алас к водопою и за добычей ближе к ночи… Но даже пещерных львов не видно. И медведи должны были шастать по лесу, а их нет. Хотя это даже хорошо…

Капитан опять остановился и поводил плечами, поправляя лямку бэкпэка, чтобы тяжесть груза равномерно пришлась на всю спину. Пошёл дальше, не переставая прислушиваться и вглядываться в туман.

В конце Пейстоцена древний лев жил в тундростепи вместе с мамонтами, овцебыками и северными оленями, и был самым сильным и опасным хищником. Он сочетал в себе черты льва и тигра, но не был предком этих современных хищников. Он подкрадывался к добыче на расстоянии прыжка, прыгал и душил её, а в случае неудачи никогда не преследовал. Остатки добычи поедал его прайд, а после прайда – крокуты, шакалы и, – уже самыми последними, – люди. Этим доставались уже одни кости. Потом в конце ледникового периода все пещерные львы вымерли, а может, были уничтожены… Уж очень престижной считалась у знати всех времён «охота на льва». Так же, как и «охота на дракона», впрочем.

Сам Капитан зверей стрелять не любил, а егерем пошёл, когда его выдавили из руководства «Голиафа»… Ведь это он, физик-теоретик, стоял у истоков разработок тайм-калигмента. Это он, мечтая о путешествиях во времени, нашёл первых инвесторов и раскрутил идею до практического применения – к его большому сожалению, в качестве любительской и спортивной охоты.

Да, инвесторы оказались страстными охотниками, но, решая проблемы финансирования, ему пришлось закрыть на это глаза. Что же? Пусть постреляю, потешатся. Для этого и были разработаны специальные патроны – усыпляющие и биоразлагаемые… Потом контрольным пакетом «Голиафа» завладели другие, а он не смог совсем уйти из проекта, от своего детища – ледникового периода… И всё же себя он всегда считал не егерем, а сталкером-проводником по плейстоценовым землям…

Уклон рельефа в этом месте был некрутой, но дальше обрывался почти отвесно к большому ручью, впадающему в озеро, и сейчас, в тумане, не было видно, как в траве чёрной нитью вьётся к ручью тропа, по которой животные шли на водопой. Потом от ручья тропа плавно поднималась вверх, а в дальнем конце озера в погожий день всегда ослепительно сиял на солнце водоскат бобровой плотины.

Первого зверя он нашёл как раз возле ручья, на спуске. Олень-мегалоцерос лежал на боку, вытянув гибкую мощную шею и отбросив попарно длинные ноги. Тёмно-коричневая спина, светлая грудь, характерный горб в области плеч. Вот только головы с рогами у него не было, потому что голову ему срезали. И срезали, – как тут же понял Капитан, – из-за четырёхметровых в размахе рогов, представляющих для иных охотников бесценный трофей. Хотя по правилам «Голиафа» ничего уносить из Плейстоцена было нельзя. В «Голиафе», конечно, предоставляли клиентам чучела трофеев, но изготавливали их сами, из 3D-биопринтингового материала.