Сын безумия

«Как все глупо, однако». – Зафса терзало чувство досады. И вины.

Он не смог, а точнее, не захотел побороть всплеск. Он позволил себе поддаться искушению, он – выделился.

И дело было не в том, что в последний момент «экскурсии» он пожалел добряка профессора и похвалил первый же, случайно выбранный экспонат. Дело было в самом факте отступления от правил: не обращать на себя внимания, не бросаться в глаза, не выделяться, быть обычным.

Несколько сотен зрителей стали свидетелями его беспечности. Как цирковой жонглер, он выпрыгнул на освещенную арену, и крики «браво!» совсем сроднили его с клоунадой.

«Идиот, фигляр, мальчишка! – кусая в досаде губы, ругал себя Зафс. – Нельзя было идти на эту лекцию! Ты уже чувствовал всплеск! Знал, что он тебя захватит!»

Зафс покосился на улыбающуюся Леверу. Точеный носик, розовые ушки, тонкая шея в пене белых, шелковых волос и глаза – два голубых сапфира в оправе из почерневшего серебра…

Зафс мечтал прикоснуться губами к этой нежной шее уже долгие месяцы. Соседка каждый день мелькала под окнами его комнаты – то в прозрачном домашнем одеянии, то в строгом костюме прилежной ученицы, то… ее силуэт появлялся в его снах…

«Болван! Влюбленный недоросль!»

Отец его предупреждал. Он говорил не раз, что чувства проявятся там, где логика заснула. Эмоции становятся властителями самых крепких умов, когда узда разума ослабевает…

«Ты будешь наказан. И поделом», – подвел итог «влюбленный недоросль». На несколько дней его оглушат увеличенной дозой разима и вышибут из памяти все лишнее, тревожное, наносное. Интеллект Зафса уснет на несколько дней и очнется уже очистившимся от памяти.

Память была главным наказанием Зафса Варнаа. Словно мутный, состоявший из множества течений поток, она то и дело переполняла некий резервуар – и выплескивалась.

Сегодняшний всплеск произошел при максимально возможном числе зрителей. Завтра о сыне доктора Варнаа будет говорить весь университет, Зафсу припомнят все его несуразности, кто-то обязательно расскажет, как странный молодой человек до изнеможения истязает себя на спортивной площадке, в тренажерном технозале и никогда не посещает библиотек, информаториев и лекций…

Так уже было. Семье доктора Варнаа снова придется уезжать. Теперь с планеты Мирхан.

Сколько их было, этих перелетов! Семья меняла планеты чаще, чем домашние тапочки. Как только в очередном университетском городке начинали муссировать слухи о необычных способностях Зафса Варнаа, доктор прерывал контракт с учебным заведением и перелетал на новое место работы.

Из года в год, все чаще и чаще. И скоро эта закономерность станет очевидной.

Печально. Но в этом не было вины Зафса. Доктор Варнаа не мог упрекнуть сына в том, что юноша беспечен и неосмотрителен. Зафс старался. Подавляя память, он изводил себя физическими нагрузками: до ломоты в костях поднимал тяжелые снаряды, вечерние и утренние пробежки сделали его лучшим стайером многих университетов, в единоборствах и схватках на ринге он почти всегда побеждал. Его фантастическая реакция опережала действия соперников, и только природная сила некоторых из них могла конкурировать со стремительностью выпадов Зафса. На необходимую долю секунды сын доктора Варнаа предварял действия противника и наносил удар.

Из-за быстроты реакции ему были запрещены отцом техноигры. С одним из последних университетов семье пришлось расстаться после того, как техник-ремонтник виртуального игрового зала пришел к доктору с просьбой отлучить сына от занятий на макетах боевого транспорта. Рассчитанные на обычных студентов тренажеры не справлялись с быстротой команд Зафса и регулярно выходили из строя.

– Переведите сына на спецкурс, доктор, – смущаясь, говорил ремонтник. – Там другие скорости, другая, более профессиональная техника. Она рассчитана на опережение команд пилота… А мои «игрушки» – не справляются.

Перед самым отъездом с той планеты Зафс уговорил отца, и тот добился разрешения у заведующего кафедрой Боевого Флота разрешения на одноразовое ночное посещение тренажерного зала для пилотов сверхманевренных истребителей. Доктору выдали электронную карту доступа, объяснили, как перевести макет на щадящий тренировочный режим, и выделили два ночных часа. Когда в зале не было курсантов, преподавателей и технического персонала.

Сев за макет новейшего истребителя, Зафс испытал волнение, сравнимое с… первым поцелуем, первым вздохом новорожденного, ослепительной вспышкой сверхновой! Это было незабываемое, ослепляющее чувство. Чувство единения умной машины и стремительного человека надолго выключило Зафса из действительности.

Иллюзия полета и битвы была полной.

Головокружительные броски машины, трассирующий след мощнейшего огневого натиска противника…

Сначала Зафса преследовал один «вражеский» истребитель, потом тренажер автоматически перешел из щадящего в полный боевой режим, и пилота окружили два, три, четыре истребителя…

– Достаточно. – Мрачный голос отца ворвался в наушники, и экраны макета погасли. Ослепший, выдернутый из боя Зафс застыл в кресле. – Больше никогда не повторяй этих экспериментов, сынок.

На единственном освещенном табло тренажера стоял высший балл оценки мастерства пилота. Машина словно аплодировала своему ученику.

Зафсу Варнаа было четырнадцать лет.

После этого случая он впервые задумался – а так ли уж правдивы с ним родители?

Переезжая из одного университета в другой, доктор никогда не упрекал сына в неосмотрительности. Мама привычно и легко собирала их нехитрые пожитки и весело шутила, рассказывая, какой прекрасный город ждет их где-то на другом конце галактики. Как будет хорошо встретить новых друзей, посетить иные миры, набраться свежих впечатлений. «Мы непоседы и странники», – говорила мама, и маленький Зафс ей верил. Почти. Все больше и больше год от года он находил несоответствий в ее словах. Как бы и чем ни объясняли родители неординарные способности ребенка, нестыковки начинали преобладать над логикой. Сколько Зафс себя помнил, а помнил он себя с младенчества, ему внушали – ты жертва научного эксперимента своего родителя. Доктор Варнаа работал со своим новорожденным сыном, загружал в его мозг всевозможную информацию и развивал мышление ребенка. В годовалом возрасте (!), еще не научившись уверенно держаться на ногах, Зафс абсолютно подчинил себе речевые центры и начал – говорить. Не просто, а осмысленно Зафс делал комментарии к последним политическим событиям, делал прогнозы; обсуждал на равных с отцом последние новинки передовых технологий.

И перепуганный отец впервые оглушил ребенка транквилизаторами. Раз за разом он стирал память сына, но она всегда прорывалась.

Это была первая нестыковка.

Ученый, добившийся столь поразительных результатов, испугался успеха? Он не предъявил научному сообществу чудо-ребенка, а предпочел, по его словам, уничтожить всю документацию по произведенной работе?

Не раз и не два Зафс умолял отца открыть ему секрет развития неограниченных способностей, убеждал, что его дарования и таланты – следующая ступень эволюции человека. Но все впустую. Отец упорно не желал делиться знаниями.

«Или их не было? Этих знаний», – размышлял Зафс.

Но тогда откуда память?

Если брать слова отца на веру, в первые три месяца жизни сына он загрузил в мозг ребенка более чем десяток полных курсов университетского образования: историю, обществоведение, лингвистику, философию, биологию, механику, несколько военных дисциплин, астронавигацию и выборочный курс лекций по прочим тематикам. Неокрепший, едва осваивающий первые шаги младенец мог бы соперничать в науках с лучшими умами изученных галактик.

Мозг Зафса стал совершенным. Как остро отточенное орудие, он вскрывал любые тайны и презирал запреты. В трехлетнем возрасте малыш набрал на пульте общественного коммуникатора трансгалактического лайнера секретный код полицейской операции и вызвал такой переполох, что семью Варнаа едва не сняли с рейса и не подвергли аресту. Только многочисленные свидетельства попутчиков – пассажирам показалось, что малыш просто «балуется» с кнопочками, – смогли подтвердить непричастность взрослых к шалостям ребенка.

– Восьмизначный набор цифр и выверенные интервалы! – рычал начальник службы безопасности лайнера. – И вы уверяете, что это – случайность?! С точностью в микросекунду интервалов?!

Отец что-то лепетал в свое оправдание. В тот день состояние Зафса можно было определить как «пограничное». Между ребенком и проснувшимся интеллектом зрелого ученого. Точнее сказать так – интеллект проснулся и пошутил, так как оставался еще слишком ребенком.

И это состояние было самым опасным для Зафса. Всю свою девятнадцатилетнюю жизнь он мог разделить на фазы: дремлющий мозг и мозг активный, Зафс – обычный человек и Зафс – сверхразум.

– Зачем ты сделал из меня подопытное существо?! – очнувшись от очередной «спячки», бушевал он, будучи подростком. – Открой мои способности общественности! Я устал скрываться, устал смотреть на сверстников и прятать взгляд! – И бросал с упреком: – Ты лишил меня детства, так не лишай хотя бы будущего.

Отец не отвечал. Он запирался в своей лаборатории и составлял новую схему приема повышенной дозы медикаментов, подавляющих мозговую деятельность. Протягивал тубу с изготовленным препаратом сыну и говорил:

– Прости меня, но это необходимо. Когда-нибудь ты все поймешь и скажешь мне спасибо.

Зафс не хотел понимать, он действительно устал скрывать свои способности и чувствовать себя изгоем. Он не ходил в школу, как нормальные дети, в разговорах со сверстниками ему приходилось контролировать каждое слово…

Впрочем, так бывало не всегда. В момент «мозговой спячки» Зафс почти не отличался от обычных детей, а в момент «пробуждения» они становились ему неинтересны.

Но как хотелось иногда стать обычным! Не прятать усмешку от первозданной, восхитительной глупости собеседника, не притворяться заинтересованным, а быть им! Стоять со всеми наравне и – слушать. Обсуждая нелепые теории и легкомысленные задачки, вспоминать пройденный в школе материал и бояться плохих результатов тестирования. Быть непутевым, бесшабашным, бездумным…

«Многие знания – многие печали», – всплывал в голове Зафса древний афоризм из философского курса. Что может быть печальнее ребенка, не сломавшего ни одной игрушки – просто так. Чтоб посмотреть, что у нее внутри и почему у маленького флаера горит зеленый огонек и двигаются шасси и трап.

В этих целях Зафс мог бы собрать и разобрать любой прибор на медицинской кафедре отца. Когда в доме ломалось что-то из бытовой техники, он так и поступал. Без всякого интереса чинил до жути примитивный пылесборник, химический утилизатор или кухонный аппарат. Иногда, чтобы доставить себе удовольствие, добавлял роботам какие-то новые функции. Пылесборник начинал поливать и удобрять комнатные растения, сортировать все крошки и кормить ими окрестных птиц. Кухонный агрегат приобретал полезные навыки чтеца-декламатора.

После отъезда с очередной планеты доктор Варнаа безжалостно уничтожал все новинки. Не оставлять следов – читалось на лице отца. Не выделяться даже в малом.

А маленький Зафс мечтал, чтобы однажды на галактическом лайнере произошла поломка. Все бегают, ругаются, гудит набат: «Занять спасательные шлюпки!», а он, малыш-механик, отважно идет в технический отсек, находит неполадку и спасает лайнер.

В момент ремиссий на Зафса накатывали видения – вот он за штурвалом боевого крейсера ведет войска на приступ, парит над тысячной толпой покорных слушателей. Все внемлют его слову и ждут откровения. Зафс создает и правит, руководит и наставляет…

Бежит. Орда преследователей настигает, обрушивается на него, ломая кости, и… дикая боль смерти! Зафс умирал не раз. Он помнил, как холодеют руки, как сердце, превратившись в вялый, ощутимый ком, вдруг замирает в опадающей груди…

Он видел множество смертей. Страшных и внезапных, умиротворяющих и долгожданных…

И это не могло быть курсом лекций! Такие мгновения надо пережить!

Но кому? Чья память вольно расселилась в нем?

И почему ОН, тот, чья память так многовесно тяжела, скончался много раз? Он – бессмертен или многолик?

После очередного кошмара Зафс приходил к отцу с вопросом:

– Кого ты поселил во мне? Чью муку я испытываю? И как ее прервать?

– Не знаю, – отвечал отец, и отчего-то Зафс ему верил.

Неудача ученого так явственно проступала на лице отца, что постепенно сын решил избавить его от страшных сопереживаний. Научился купировать эту боль в одиночестве, уходил из дому и без устали изводил себя физическими нагрузками. До ломоты в суставах поднимал снаряды, растягивал эспандеры, бежал, бежал до темноты в глазах.

А приходя обратно, безропотно принимал от отца увеличенную дозу «тормозителей».

Так длилось много лет. Соседи удивлялись трудолюбию ребенка, разрыв в возрасте спаррингов по единоборствам все увеличивался, дети перестали приглашать странного мальчика на свои праздники, Зафс Варнаа стал чужим.

Точнее, он и был. Но теперь смиренным.

Только один раз Зафс позволил себе бунт. Но и одного раза хватило понять – отец был прав. Такое надо прятать.

Восемь лет назад двенадцатилетний Зафс не принял вовремя медикаменты. Отец поменял состав препаратов, увеличил их дозу, и у мальчика начались приступы головной боли.

– Пошло все к черту! – бушевал мальчишка, пряча в тумбу полные инъекторы. – Не хочу! Не буду! Не стану! Пусть сам их принимает!

Этот маленький демарш подросток скрыл и почти сутки чувствовал себя нормально. Мигрень исчезла, в теле появилась удивительная легкость. Слух обострился до невероятности, мысли носились с такой поразительной скоростью и остротой, что резали действительность на составляющие и выдавали яркие, феноменальные факты, сокрытые прежде сентенциями, как клеветой. Мир, окружавший Зафса Варнаа, казался глупейшей инсценировкой. Все, что не имело логики, рассыпалось от малейшего прикосновения его разума. Зафс Варнаа видел все огрехи, ошибки и лукавства. Почти смеялся над глупостью людей, учивших жить его по меркам, понятиям и правилам.

Могущество разума и логики было столь очевидным, что, пожалуй, у Зафса не нашлось бы сейчас собеседника. Он – всесилен! Как абсолютный разум.

«Полтора десятка университетских курсов?! Чепуха! Отец впихнул в меня Вселенную!»

Подобное открытие веселило двенадцатилетнего подростка. Убирая сад от опавшей листвы, он грезил о Великом…

Вот только обострившийся слух мешал сосредоточиться на главном. В соседнем доме ругаются брат и сестра. Она обозвала его неудачником, тот не остался в долгу и осыпал сестрицу затейливой бранью.

Но в какой-то момент сосед-юнец поменял направленное обращение диалогов. «Она такая тупица!» – заговорил он в третьем лице. «Он такой противный тип!» – вторила ему сестра.

Зафс поднял голову, взглянул на соседний дом и обомлел: девушка сбегала по крыльцу, брат стоял на веранде с противоположной стороны дома.

Они не видели друг друга. Они не могли разговаривать. Зафс подслушал их мысли.

Ручка механического уборщика выскользнула из пальцев Зафса и упала в траву. Он – ментал. Телепат. Преступник, вмешивающийся в личную жизнь, подслушивающий чужие мысли.

Забыв о ползающем по клумбе уборщике, Зафс бросился к дому. Еще только подбегая к двери, он «услышал» мысли матери: «Кажется, эту тарелку придется выбросить… Но в утилизатор или адаптер, чтобы изготовить новую? Нет, все-таки в утилизатор, желтый цвет мне никогда не нравился, а возиться с колористом…»

– Мама! – с криком ворвался на кухню Зафс. – Я слышу чужие мысли! Что со мной?!

Мать резко обернулась на крик, побледнела, но, к удивлению сына, совсем не испугалась.

– Ты принимал лекарства? – спросила быстро.

– Нет. – Взгляд Зафса заметался.

– Иди к себе и немедленно сделай инъекцию.

Убегая по лестнице на второй этаж, Зафс получил вдогонку: «Ну, вот и все. Как нам удастся это остановить? И удастся ли вообще…»

Мысли матери, стремительные и пугливые, сновали и творили ткань узорчатых эмоций. Разнообразные, причудливо окрашенные, они неслись вслед за убегающим телепатом и, настигая, поражали – несоответствием. Чего-то главного, ожидаемого, не было в мыслях Риммы Варнаа.

Чего в них не было?!

Любви.

В них не было любви, как-то обреченно подумал Зафс. Была привязанность и даже нежность, но, проникая в мысли матери, сын не нашел там того, что должно быть: эмоции, родственной страху кошки за маленького котенка, трепету птицы, накрывающей крылом гнездо с больным птенцом. Материнская любовь подобна звериному инстинкту, и в момент опасности она должна довлеть над остальными чувствами. Бессознательно, всевластно.

Сверхразвитый мозг Зафса в долю секунды определил недостающее звено. В мыслях мамы было все: тревога, нежная обеспокоенность, утешительное – все обойдется, мы ему поможем… Там было все.

Кроме желания закрыть крылом, встать грудью перед неизвестным. Все эти «мы поможем» отдавали рациональностью и трезвым размышлением над ситуацией. Как послевкусием.

Мать испугалась факта, а не болезни ребенка. И пожалуй, она была готова…

Зафс вколол себе дозу «тормозителей» и закрыл глаза. Но прежде чем сознание окончательно отвергло телепатию, «поймал» уже совсем ускользающую мысль мамы: «Он может все узнать…»

– Папа, что вы от меня скрываете?

Когда Зафс спустился из своей комнаты на первый этаж дома, отец уже вернулся из лаборатории. Оставив все дела, доктор Варнаа примчался на зов Риммы. Его обеспокоенный взгляд перескакивал с жены на сына, губы беззвучно шевелились, казалось, отец подбирал слова для ответа.

– Ты слышал мысли мамы, сынок? – осторожно спросил доктор, и Зафс отрицательно помотал головой. – А что ты успел услышать?

– Ничего особенного, – хмуро проговорил сын.

– Но чем тогда вызван твой вопрос?

– Я понял, что вы от меня что-то скрываете.

– Ах, это… Сядь, мой мальчик. Нам надо поговорить.

– Надо, – немного заторможенно согласился Зафс. – И надо сменить транквилизаторы. Они мне не подходят.

– Не помогают? – забеспокоился отец.

– Нет, – усмехнулся взрослый «ребенок», – как раз наоборот. Одурманивают до головной боли.

– Подберем, – покорно согласился доктор. – Сегодня же вернусь в лабораторию и составлю новый препарат.

Почти не мучаясь с подбором выражений, отец повел беседу так, словно давно проговорил, продумал каждую интонацию, каждую запятую. Как и мама Римма, он был готов к объяснениям. Вот только хмурость Зафса немного сбивала его с толку.

– Сынок, я и мама принадлежим к расам латентных телепатов. Наши ментальные способности дремлют, но мы оба прекрасно отдавали себе отчет, – так уж случалось в наших семьях, – ребенок, рожденный у латентных телепатов, может иметь активные ментальные способности. Увы, Зафс, тебе не повезло, именно тебя природа наградила даром, а точнее, проклятием телепатии…

«Ментал, – без всякого страха и отвращения к самому понятию думал Зафс. – Чего-то подобного можно было ожидать. Все эти «всплески», острота и быстрота восприятия, интуиция… Секретный код полицейской операции, который я, скорее всего, «подслушал» у одного из пассажиров… Странно, что этот влиятельный господин не приказал сразу изолировать «шаловливого» ребенка… Он-то должен был догадаться…»

Присутствие на борту космического корабля активного телепата приравнивалось к форс-мажорной ситуации – лайнер могли снять с рейса, доставить под конвоем на военную базу и подвергнуть каждого пассажира принудительному осмотру. В случае неподчинения любой корабль (особенно боевой) или отдельная личность подлежали немедленному уничтожению. Прецеденты бывали, и не раз. Самую большую опасность менталы представляли именно в космосе. Один активный телепат в состоянии подчинить себе рубку управления боевого корабля, и тогда… Крейсер оборачивал орудия против своих же.

Триста лет назад расы менталов начали претендовать на господствующее положение в галактиках. Посчитав себя следующей, более совершенной ступенью развития, телепаты попробовали подчинить себе нементальные народы вселенной и развязали войну. (Во всяком случае, таковой была официальная версия – человечество вынудили дать отпор агрессивному сообществу «мозголомов».) Беспощадная война длилась почти тридцать лет. Менталов отлавливали и уничтожали по всем галактикам. Каждый космопорт, корабль, административное здание оснастили чувствительными ловушками на менталов, любой человек, реагирующий на «призыв» ловушек, в лучшем случае моментально арестовывался. В худшем – уничтожался на месте. Истерия, потоком изливающаяся из информативных источников, довела людей до безумия. Полицейский, услышавший вой ловушек, не успевал даже подумать, а его рука уже тянулась к бластеру…

Редкий ментал доживал до ареста. Полицейские предпочитали не дожидаться телепатической атаки – приказа повернуть оружие против себя или товарищей – и действовали на опережение…

Страшное было время. Кровавое. Доносительство на друзей, соседей и родственников возводилось в ранг добродетельной бдительности, менталов гнали как законную добычу по всем уголкам галактик.

Но человечество выиграло битву. Менталов загнали в резервации и заставили подчиниться.

Неподчинение грозило только одним – немедленным уничтожением.

– Как я проходил мимо ловушек в портах и администрациях? – опустив голову, спросил Зафс.

– Во время перелетов я увеличивал тебе дозу транквилизаторов, сынок, – невольно ежась, ответил отец.

– Значит, ты знал, что мои способности почти «разбужены»?

– Знал. И в том моя вина. Я растревожил твой мозг экспериментами, затронул какие-то нервные центры и, видимо, активировал их. Прости.

– И что теперь? – Зафс вскинул голову. – Вы обязаны донести, что в вашем доме появился активный ментал.

– Ни за что! – воскликнула мама. – Как ты мог подумать о нас так гадко!

– Не донося, вы становитесь преступниками. Укрывателями, – напомнил Зафс.

– Мы сами прежде всего латентные телепаты, – твердо проговорила мама. – Мы живем в вечном страхе – вот сейчас, завтра или через год наши способности очнутся, и мы превратимся… – Римма не смогла закончить и прерывисто, со всхлипом вздохнула. – Таким парам, как мы, запрещено иметь детей. Примерно один раз в столетие в наших семьях рождаются активные телепаты, брак между двумя латентными менталами увеличивает эту опасность многократно, и в результате…

– В результате появился я, – подытожил Зафс. – Где сейчас мои «активные» родственники?

– Двое погибли, – мрачно ответил отец. – Они оказали сопротивление при аресте и погибли.

– Мой брат не сопротивлялся! – горько выкрикнула мама. – Они убили его просто так! Предохраняясь!

– Не надо, Римма. – Доктор погладил жену по плечу. – Сейчас нам надо быть сильными и думать о Зафсе.

– Что со мной будет? – Картина убийства человека, виновного только в неординарности, больно отозвалась в мальчике.

Родители услышали эту боль, переглянулись, и отец, пряча глаза, ответил:

– Выбор за тобой, сынок. Еще какое-то время я могу медикаментозно подавлять, блокировать твои способности, а потом…

– Как долго? – перебил отца Зафс.

Доктор Варнаа прямо и честно взглянул в глаза сыну и ответил:

– Не знаю. Я не могу тебя заставлять, я имею право только просить, так как ты – исключение. Взрослый человек в теле ребенка.

– Не надо отступлений, папа, – проговорил сын. – Что ты собираешься делать дальше? И почему, когда я проник в мысли соседей, над городом не взвыли ловушки? Насколько я знаю, городские ловушки реагируют как раз на прямое ментальное воздействие.

– Да, они не провоцируют мозг телепата на ответ, как мощные ловушки административных зданий, а регистрируют только прямые ментальные всплески…

Отец отчего-то мялся, никак не мог или не хотел объяснить данный казус, и мама пришла ему на выручку:

– Вероятно, Зафс не отправлял на дом соседей мыслепоиск. Он послужил только как отражатель, да?

И это заискивающее «да» показалось Зафсу уверткой. «Они чего-то недоговаривают, – догадался мальчик. – Ловушка в любом случае должна была отреагировать. Но почему-то пропустила мой «всплеск». Не зацепилась… Но почему?..»

Родители вели себя странно, и в этом не было сомнений.

– Как нам следует поступить дальше? – Не добившись внятных разъяснений, Зафс пожалел отца и маму.

– Ты должен дождаться двадцатилетия, – безапелляционно сказал доктор Варнаа. – Я приторможу твое ментальное развитие медикаментозно, потом ты, как гражданин, сможешь доказать свою неагрессивность и потребовать переправить тебя в резервацию.

– Восемь лет. Мне терпеть еще почти восемь лет, – задумчиво проговорил мальчик.

Провести годы в тупой серости, отказаться от сверкающего потока мыслей… Какая пытка!

– Резервация лучше жизни в страхе смерти, – едва слышно проговорила мама.