Меняла Душ

Он почти достиг цели, когда дверь восемнадцатого кабинета распахнулась, и от сержанта выскочил курсант с подписанным постановлением в руке. Заметив Патрика, парень окликнул его:

– Эй, пацан, да постой ты!

Патрик перестал таиться. Теперь к нему было обращено внимание всех, кто находился в вестибюле отделения милиции. Он ускорил шаг и был уже возле дверей, когда взвыла сирена тревоги.

Курсант завопил:

– Стой, дурак!

И тут сверху на Патрика упала силовая клетка, остановив его в метре от свободы.

Сирена выла истошно. Из кабинетов выскакивали люди в форме. Поднялся шум.

Патрик ошарашенно крутил головой, пытаясь сообразить, отчего это из-за него одного поднялась такая сумятица, но вскоре понял, что к сирене он не имеет никакого отношения. А силовая клетка упала по мановению руки дежурного за бронированным стеклом.

Появились восемь полицейских в черной броне со шлемами, забрало поднято наверх. Они были вооружены автоматами и легкими ружьями, стреляющими электрическими разрядами. Бойцы промчались по вестибюлю в сторону лифтов.

– Чего там? – раздавались со всех концов вопросы.

– Хренотень опять какая случилась!

– Да, верняк, братва схлестнулась!..

Поток версий был остановлен громыхнувшим из звукоусилителя голосом:

– На Московском проспекте возле мемориала Победы произошло убийство. Скорее всего, это дело рук Чернеца. Есть возможность взять его с поличным!

Силовую решетку сняли. Патрика выпустили на волю под надзор стажера Лехи, который ни слова не сказал ему о попытке побега.

Родители получили своего сына через полчаса после того, как появились в отделении. Они прилетели сразу же, как только сержант Лешаков сообщил им о местонахождении чада.

Патрик все же прошел через лабораторные муки. С него сняли отпечатки пальцев, сделали снимок сетчатки правого глаза, а затем, посчитав, что этого мало, ту же процедуру совершили и над левым глазом. Затем у Патрика сделали забор крови для получения образца ДНК в личное дело. В заключение Патрику подвесили на правое ухо с внутренней стороны крохотную пуговку датчика. Датчик был невидим для постороннего глаза, но благодаря ему сотрудники полиции всегда знали, где находится их подопечный, поставленный на учет.

Когда Патрик появился перед родителями, он выглядел настолько убитым, что отец, смерив его строгим взглядом, заявил:

– Утром у нас будет серьезный разговор! А пока – домой и спать!

Мать же притянула сына к себе, обняла и поцеловала. Она уже настрадалась за этот вечер и была счастлива от того, что Патрик вернулся цел и невредим. О педагогике и воспитании она в этот момент не думала.

Семейство Брюкнер дружно отправилось домой.

Глава 12

ТАЮЩИЙ ДОМ

(… идет Волна…)

Волна катила Изменения.

Волна росла и распространялась с ужасающей скоростью.

Волна поглощала мир.

Марк Паркинсон завтракал десять минут. Ровно столько было у него отведено на это в ежедневнике. Секунда в секунду он допил кофе, аккуратно сделал три оборота чайной ложкой вокруг чашки – ритуальное действие – и поднялся из-за стола.

В доме он вставал раньше всех и уезжал еще тогда, когда Триша, жена, и Хлоя с Денисом, дочь и сын, не покидали постелей. Он тенью скользил по дому, стараясь не создавать шума, собирал бумаги с рабочего стола, укладывал их в портфель, завтракал на кухне и тихо выходил из дома, предварительно одевшись в холле.

Выведя из гаража модерновый аэрокар марки «Мерседес», купленный в кредит двумя неделями ранее, он, чтобы не разбудить семью, отъехал на пятьсот метров от дома, запустил программу автопилота и взмыл в небо.

Марк Паркинсон работал в компании, осуществлявшей океанские перевозки товаров из США в страны Евросоюза и Ближнего Востока. Компания возила все: от куриных окорочков до джинсов «Левайс». Поставки осуществлялись крупнотоннажными аэрокарами и по грузовой ветке океанского метро. Офис компании располагался в Нью-Йорке на сто восемьдесят шестом уровне комплекса «Башни-близнецы», где занимал целый этаж. Парковочная площадка на крыше комплекса не вмещала всех желающих оставить кары, поэтому Марк, зная извечную проблему с нехваткой свободного места на парковке, оставлял свой аэрокар в воздушном гараже комплекса «Роял-билдинг», соседствующего с «Башнями-близнецами». После чего спускался с трехсотого этажа на скоростном лифте, преодолевал пешком двести метров до своего здания, проходил сквозь холл и на скоростном лифте поднимался в офис.

Марк Паркинсон, будучи от природы чрезвычайно педантичным человеком, каждое свое движение выверял до секунды. Время, которое он тратил на то, чтобы припарковать аэрокар на площадке «Роял-билдинга», время, затраченное на спуск с трехсотого этажа и на преодоление расстояния от одного комплекса до другого, время, что уходило на подъем скоростным лифтом в офис – все было сосчитано и тысячи раз выверено. Рабочий день Марка Паркинсона всегда начинался одинаково.

Первое событие, нарушившее отработанный график, случилось при подлете к парковке «Роял-билдинга». Небо было заполнено аэрокарами. Паркинсону никак не удавалось перестроиться и пойти на снижение к воздушной парковке. Зажатый со всех сторон, он пролетел мимо «Роял-билдинга» и только через две улицы сумел вырваться из тисков парящих в воздухе машин. На возвращение к комплексу было затрачено пять лишних минут. Естественно, и весь график сдвинулся на злосчастные минуты, и Марк медленно, но верно приходил в состояние закипания. Впервые за последние восемь лет его распорядок оказался нарушен, и он не мог ничего сделать, чтобы исправить положение.

Когда Паркинсон добрался до воздушной парковки, обнаружилось новое обстоятельство, еще более нарушившее его душевное равновесие. На парковке не оказалось ни одного свободного места, точно весь город слетелся в деловой центр только ради того, чтобы поставить жирный крест на жизни Марка Паркинсона.

Марк завис над парковкой, чувствуя, как бешенство подбирается к его разуму, и стал ждать, когда освободится место. Вообще-то ждать можно было до бесконечности. «Роял-билдинг» вмещал в себя как бизнес-центр, в который регулярно слетались рои пчел-аэрокаров, так и галерею элитных магазинов, занимавших средние этажи трехсотэтажного исполина. Посетители супермаркетов с нижних этажей так же оставляли воздухоплавательные средства на парковке, чтобы в свое удовольствие прогуляться по магазинам в сопровождении робота-носильщика, которого можно было нанять прямо на парковке.

Парковочное место освободилось через две минуты. Марк неторопливо направил аэрокар на посадку, сетуя в душе на то, что его рабочему настроению нанесен непоправимый урон, когда мимо прошмыгнул маленький юркий катер, ощутимо царапнув его бортом, и плюхнулся на свободное место.

И тут Марк взревел диким котом. Мало того, что какой-то нахал пролез на парковочное место без очереди (уже за одно это его следовало бы распять на бампере его же кара), так он еще и поцарапал его, Паркинсона, машину! Ярость застилала глаза Марка. Он мгновенно вспотел, пришлось лезть в бардачок за носовым платком, чтобы утереть нервный пот.

Паркинсон прикинул, во сколько ему обойдется покраска крыла аэрокара, и покрылся новой волной пота. В душе назрело желание посадить машину прямо на катер наглеца. Раз уж все равно крыло поцарапано, то не велика будет убыль, если на днище появится несколько новых ссадин.

В это время наглец выбрался из катера и развязной походкой пьяного фермера направился к лифтовой площадке.

Паркинсон побледнел и потянулся к сенсорной клавиатуре бортового компьютера. Вызвав виртуальный ежедневник, он попросил его связаться с кабинетом своего психоаналитика, чтобы забронировать время между четырьмя и четырьмя пятнадцатью вечера. Спустя несколько секунд Марк получил ответ, что это время, к сожалению, уже занято. Виртуальный ежедневник Чарльза Городецки предложил виртуальному ежедневнику Марка Паркинсона два варианта. Первый – свидание между четырьмя часами дня текущего и четырьмя пятнадцатью следующего. Второй вариант – между двенадцатью и двенадцатью сорока утра, так же следующего дня.

Паркинсон разозлился. Его не устраивали оба варианта. Специалист требовался ему немедленно! Если ему не будет своевременно оказана специализированная помощь, то какими могут оказаться последствия, Паркинсон не брался даже предсказать. Сколько было случаев, когда «временно сорвавшийся с нарезки» подросток похищал у папаши револьвер и брался за отстрел в школе всех негодяев до кого успевал добраться. Выругавшись матом, Марк тут же получил счет штрафа за нецензурные выражения в общественном месте. Паркинсон ошарашенно распечатал полученный счет и заозирался по сторонам. О том, что у аэрокара открыто окно на передней двери, он совершенно забыл. Если бы окно было закрыто, Паркинсон не получил бы счет на десять долларов. Ну, что бы не закрыть окно и ругаться бы матом в свое удовольствие!

Штраф нужно было оплатить в ближайшие три дня.

Марк понимал, что у него оставались мизерные шансы сохранить здравый рассудок в этот перевернутый с ног на голову день. Но он сделал последнее усилие над собой и аккуратно посадил аэрокар на освободившуюся площадку. Оплатив парковку, Паркинсон выбрался из машины, запер ее и направился к лифту.

Спуск с трехсотого этажа поначалу не причинил ему особенных неудобств. Марк стоически выдержал остановки на двести восьмидесятом этаже, на двести семьдесят пятом этаже, на двести шестьдесят девятом и двести шестьдесят восьмом, но когда лифт стал останавливаться практически на каждом этаже, Паркинсон занервничал, покусывая нижнюю губу и сверкая глазами на входящих пассажиров.

Не выдержал он на двести сороковом этаже. Когда в кабину попытался войти элегантный безусый хлыщ, Марк церемониться не стал. Он с силой толкнул молодого человека руками в грудь, вышвыривая его из кабины, и ударил кулаком по кнопке безостановочного движения. Двери закрылись, и кабина тут же выдала ему предложение оплатить дополнительную услугу «безостановочного движения». Скрипя зубами от злости, Паркинсон сунул в прожорливую щель терминала, расположенного под кнопками управления, кредитку и позволил снять с нее пять долларов.

Кабина ухнула вниз и стала набирать скорость.

Паркинсон нервно перетаптывался с ноги на ногу и позевывал в потолок.

Через несколько минут движение замедлилось, кабина остановилась и раскрыла двери. Приятный женский голос, показавшийся в это утро Паркинсону донельзя противным, пожелал ему удачного дня.

– Да пошла ты!.. – тихо огрызнулся Марк и замер, втянув голову в плечи, ожидая нового штрафа.

Но возмездия почему-то не последовало.

Паркинсон выскочил из кабины, пробежал через холл «Роял-билдинга», вывалился через старомодные вращающиеся двери на улицу и тут же увяз в толпе.

На улице толпилось столько народу, сколько Марк, наверное, не видел за всю свою жизнь. Превозмогая начавшийся приступ человеконенавистничества, Паркинсон вклинился в толпу и стал медленно пробираться на другую сторону улицы.

На борьбу с толпой он потратил восемь минут.

Добравшись до родных дверей, Марк выбрался из толпы и окунулся в безлюдную прохладу холла комплекса «Башни-близнецы». Он ощутил несоизмеримое ни с чем блаженство; злость, раздражение медленно отступили из сердца.

Кабина лифта оказалась свободной, хотя в этот зловредный день можно было ожидать чего угодно, вплоть до полного демонтажа лифтового оборудования.

Марк вздохнул облегченно и уже в благостном расположении духа вошел в кабину. Поднимаясь наверх, лифт сделал всего две остановки, вобрав в себя трех человек, и Паркинсон перестал переживать о нарушенном графике. Он успокаивал себя тем, что раз в жизни и слон может позволить себе испугаться.

Марк Паркинсон рано успокоился. Он добрался до сто сорок первого этажа, когда кабина остановилась и стала мерцать.

Паркинсон судорожно сглотнул, чувствуя, как призрак катастрофы вновь навис над его бедной головой. Кабина висела неподвижно, и только стены продолжали мерцать, становясь на время прозрачными.

В кабине находилось трое незнакомых Паркинсону людей. Марк не знал их, поскольку его распорядок дня не совпадал с графиком этих людей. Их офисы располагались выше офиса Паркинсона. Когда Марк приезжал на работу, они еще только садились в свои кары.

Паркинсон вдруг остро осознал, что не хочет умирать с незнакомыми ему людьми.

Паника накатила на него тогда, когда стоящий рядом бородатый мужчина внезапно исчез. Но панике так и не удалось разрастись, поскольку стены кабины окончательно стали прозрачными и Марк увидел, что кабина висит в пустоте. Мимо пролетела какая-то птица, но вокруг никаких этажей и офисов в помине не было.

«Башни-близнецы» прекратили свое существование.

В следующее мгновение кабина лифта также растворилась в воздухе. Несколько секунд Марк Паркинсон висел в пустоте, а затем провалился вниз. Он летел с ускорением, не понимая, как такое могло с ним произойти? Столько неприятностей – и в один день.

Подле него с траурным видом летели двое мужчин. Один за другим они лопнули, исчезнув в пустоте. Марк остался в одиночестве.

Он вспомнил Тришу и испытал острый приступ любви. Паркинсон сглотнул слезу. Хлоя и Денис проскользнули перед ним. Стало обидно и страшно умирать.

Но страх не успел захватить его сознание.

Марк Паркинсон приближался к кишащей внизу людской массе, затопившей окружающие улицы, когда вдруг исчез так же внезапно, как и его компаньоны по несчастью.

Он исчез, чтобы появиться в другом месте в это же самое время с начисто свободной от происшедшего памятью. С другой судьбой, с другой жизнью, ничего не подозревающий о том, что несколькими минутами ранее у него была жена Триша, а не Филомела, и двое детей, которых он так и не дождался от Филомелы вследствие ее бесплодия.

Марк Паркинсон так и не узнал никогда, что по его судьбе прокатилась Волна, изменяющая реальность.

Глава 13

ПОМНИТЬ ВСЕ

Яровцев поднялся в книжную залу, где и застал Костарева. Семен сидел за рабочим столом Папы и, подперев голову руками, молчал, неподвижным взглядом созерцая книжный стеллаж.

– Что дал осмотр? – траурным голосом осведомился он.

Ярослав приблизился к столу, отодвинул одно из кресел и плавно в него опустился.

– Я не знаю, с чем мы столкнулись, но у меня в носу застрял явный запах серы, – произнес он.

– Это ты к чему? – не понял Костарев.

– Дьявольщина это все! – Яровцев вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо газетный листок. – Вот посмотри. Это дал нам Папа. Здесь статья из газеты, которая должна была появиться только завтра. И в этой статье Иван Столяров мертв. Вот здесь даже заретушированная фотография головы Столярова, которая какое-то время жила отдельно от тела. Потом происходит нападение на резиденцию Папы. В бою кого ранило, кого поубивало. Далее – повальная потеря сознания, а когда все очнулись, нападавших и след простыл. Раненые чудесным образом исцелились. Мертвые воскресли. Бред? Сущий бред! Но это произошло! Что мы видим дальше? Столяров тоже чудесным образом воскрес, но это нас уже смущает мало, поскольку после того, как твои друзья, которым понаделали дырок в голове, через полчаса продолжают с тобой общаться, вообще трудно чему-либо удивляться. Что мы получили в итоге?

– Папа с сердечным приступом в больнице. После устранения Столярова наши акции резко поползли вверх, а после того, как все вернулось назад, мы выпали в минус. Теперь вообще сложно что-либо расценивать. Но на месте Боголюбовых я бы попытался нас схарчить. Мы сейчас очень легкая добыча.

– Боюсь, что этим все и обернется. Войны нам не избежать, – согласился с выводами Костарева Ярослав. – Но мне все равно непонятно, как все так получилось? Ведь это не поддается логическому объяснению!

– Почему не поддается? – возразил Костарев. – Жнец не убил Столярова, а распустил слухи о его смерти. Чтобы подкрепить свою позицию и получить деньги, он запустил дезу с исправленными фотографиями в газету. Проплатил колонку – и все дела.

– А нападение на усадьбу с последующим воскрешением?

– Наведенная галлюцинация, – развел руками Костарев. – А чем не вариант? По крайней мере, это все объясняет.

– Допустим, – неохотно согласился Ярослав. – Галлюцинация, но как тогда объяснить то, что я видел возле ограды по периметру Папиного поместья?

– И что ты видел? – насторожился Костарев.

Яровцев подробно рассказал о явлениях, с которыми ему и звену охраны довелось столкнуться. Особо он акцентировал внимание на состоянии панического страха, которое вызывала подозрительная плесень и грибы-мутанты, найденные им в изобилии.

– Как говорила Алиса, все страньше и страньше? – задумчиво произнес Семен.

– Кто говорил? – не понял Яровцев, слабо знакомый с литературными персонажами детской классики.

– Не важно, – отмахнулся Костарев. – Но то, что ты рассказал, честно говоря, вызывает у меня мурашки по коже. Плесень… Грибы… Может, это радиация?

– Вряд ли, – не согласился Ярослав. – Костюмы охраны не сработали. Там есть счетчик Гейгера.

– Тогда я ничего не понимаю в этом маразме. Может, ты что поймешь?

– Я так же в тупике, как и ты! – отрезал Ярослав.

– Что будем делать дальше? – спросил Семен. – Нам нужно что-то предпринять. Выработать единую стратегию дальнейшего поведения. Какие будут предложения?

– Сначала нужно найти Жнеца и взять его в оборот. Думаю, что ему есть что нам рассказать. По крайней мере, он может объяснить, что произошло с этим бизнесменишкой.

– Это ты правильно удумал, – одобрил идею Костарев.

Сотовая трубка Ярослава разразилась камнепадом, именно этот звук был записан в качестве звонка. Яровцев достал трубку, раскрыл ее и откликнулся на звонок. Из тьмы экранчика вынырнуло лицо Сергея Зубарева, изрядно встревоженное, и сразу же огорошило новостью:

– Папа скончался!

Ярослав разорвал соединение и опустошенным взглядом уставился на Костарева.

– Я все слышал, – ответил тот.

Повисло молчание.

Костарев и Яровцев понимали, чем для них в нынешней ситуации может обернуться смерть шефа. В то время как позиции Боголюбовых изрядно укрепились – тиран оказался свергнут. Теперь партия Папы потеряла свой главный козырь. А как прикажете выжить империи без Александра Македонского, Юлия Цезаря или Суллы? Положение было катастрофическим. Нужно было срочно принимать какое-либо решение. И действовать. Ярослав видел только один способ не быть выбитым из седла – вынести из седла противника. Как говорится, лучший способ защиты – это нападение.

– Кирдык! – пробормотал Семен.

– Резиденция и все хозяйство оформлены на компанию «Гарда». После смерти Папы кому это перейдет?

– Его сыночку. Восемь лет сопляку. И его мамашке – дуре… Нам нельзя выпустить бразды правления из своих рук. Мы должны остаться здесь! Наша главная задача не дать загнуться семье. Семья должна выстоять во что бы то ни стало. А для этого… – Костарев поднял трубку стационарного телефона и нажал цифру «2». – Мы должны провести экстренный совет с мамашкой. Она должна въехать в ситуацию, – зажав трубку рукой, сказал он. – Елена Ивановна, доброй ночи, извините, что отрываю от сна, но у нас есть пренеприятная новость. Михаил Михайлович скончался от сердечного приступа. С ним стало плохо, отвезли в больницу, а там он, не приходя в сознание…

Несколько минут Костарев сидел с меланхолично-мечтательным выражением лица, выслушивая всхлипывания вдовы.

– Елена Ивановна, примите мои искренние соболезнования, – перебил наконец он ее излияния, – но нам есть что обсудить немедленно. Смерть Михаила Михайловича это трагедия, но мы-то живы. Жива его империя! Мы не должны дать ей развалиться. А для этого нам стоит выработать совместную стратегию по борьбе с конкурентами.

Семен умолк и пару минут пребывал в состоянии замешательства.

– Хорошо… хорошо, – бормотал он себе под нос.

Яровцев заскучал.

– Давайте мы пошлем за вами машину, и она доставит вас в поместье. Нам сейчас нужно быть вместе. После этих событий можно ожидать любой подлости от конкурентов. Они наверняка попытаются ударить. Почувствовав, что семья слаба, они постараются этим воспользоваться.

Семья шефа жила отдельно от поместья. Здесь же была его деловая резиденция. Частенько он находился на территории поместья днями и ночами, которые могли растягиваться в недели. Семья же обитала в роскошной квартире, находящейся в элитном жилом комплексе «Северный ветер», что высился на Петроградской стороне на берегу Невы. Это Папа был против, чтобы семья и работа находились в одном месте. Семья всегда была под присмотром охраны и ее спокойствию никогда ничего не угрожало.

Костарев повесил трубку и печально посмотрел на Яровцева:

– Началось, мать их! Не вовремя Папашка умер. Ох, не вовремя! Столько дел нужно было завершить. А ведь я говорил ему, что Столярова этого мочить надо было, как щенка, чтобы не успел делов наворотить. Ему все жалко было бизнесменишку!..

Семен презрительно скривился, выражая свое отношение к нерешительности шефа.

Яровцев вытаращился на друга, как на трехглавого орла, увиденного наяву, и переспросил:

– Что значит, жалко?! А как же Жнец?

Настал черед удивляться Костареву:

– Какой Жнец?!

Ярослав смерил Семена насмешливым взглядом и спросил:

– Ты что издеваешься? Жнец, который убил Столярова, а затем все изменилось. Столяров ожил, а на поместье люди Боголюбова совершили нападение, которое закончилось тем, что мертвые ожили, а враг пропал…

Яровцев говорил и наблюдал за лицом Семена, которое растягивалось в насмешливой улыбке.

– И сказал Господь: встань, Лазарь, и иди, – процитировал Костарев.

Яровцев умолк и растерянно посмотрел на друга.

Он ничего не мог понять. Сначала он заподозрил Семена в том, что тот насмехается над ним, устроил дурацкий розыгрыш, а теперь потешается. Но потом Ярослав поймал совершенно серьезный взгляд Костарева и понял, что он и впрямь ничего не подозревает о том, что говорил ему Ярослав.

Яровцев тоже ничего не мог понять. Как могло произойти, что за двадцать минут он начисто забыл о событиях, имеющих гриф «особо важно»? Событиях, которые не укладывались в голове. Событиях, которые…

Каких событиях?

Яровцев почувствовал, что теряет нить размышлений, а вслед за ней из памяти исчезают куски жизни, точно из дырявого сосуда истекает масло. Ярослав напрягся, сморщился, словно высохший на солнцепеке гриб, обхватил голову руками и стал яростно тереть виски, прикрыв глаза. Он отчаянно сопротивлялся. Он не должен был забыть то, о чем помнил еще несколько минут назад. Он чувствовал, как «худеет» память, и усиленно сопротивлялся этому. Он не хотел потерять свои воспоминания. Ему представился каменный коридор древнего замка, пропахший мхом и плесенью, одна из стен которого была сделана из резины, и он, упершись в нее руками и лицом, пытается продавить. Резина прогибается, становится тонкой, так что он может видеть сквозь нее все, что находится позади стены, но рваться не желает. Яровцев потерял счет времени. Он перестал воспринимать реальность. Он усиленно боролся с резиновой стеной и вскоре почувствовал, как она поддалась. Резина растянулась и стала рваться.

Яровцев яростно рвал упругие края и пробивался вперед. Он зажмурил глаза, ощущая, как воспоминания возвращаются в него. Теперь он помнил все. Помнил, как Папа кинул через стол газеты с репортажем о смерти Столярова, помнил нападение на поместье, и как получил ранение, когда вокруг него гибли люди, помнил, как со звеном охраны они обходили территорию поместья, находя зоны плесени, распространяющей вокруг ужас, и грибы-мутанты.

И еще он понял, что никто больше, кроме него одного не помнит об этом. Эти события оказались стерты из памяти и Костарева, и Зубарева, и ребят, которые шли с ним бок о бок на врага, и охранников, которые проверяли с ним периметр, и даже самого Папы, будь он сейчас жив.

Ярослав раскрыл глаза и увидел, что лежит навзничь на полу. Над ним склонился Костарев, вид у него был взъерошенный, словно он только что преодолел полосу препятствий для прохождения конкурса на вакантную должность охранника поместья. Рядом с Костаревым стоял доктор Ливси, так все звали жизнерадостного толстячка-доктора с большими черными усами «а ля Сальвадор Дали» и огромными очками с сильными линзами, указывающими на то, что доктор Ливси слеп как крот. Настоящее имя доктора никто не знал. Обитал он на территории поместья. За их спинами маячил кто-то из числа охранников и обслуги.

– Вот он уже, дорогуша, и в сознании. Это хорошо! Это радостно! – защебетал доктор. – Даже укольчик не потребовался. Так что с бесами он самостоятельно справился. Экзорцист ему не нужен.

– Брат, что это с тобой? – спросил его Костарев. – Что это за представление было? Я уж думал: все, кранты, придется нового начальника охраны искать, а где еще такого найти? Брат, ты уж больше так не пугай. Будь друже!