Меняла Душ

Яровцев включил изображение видеофона и подтвердил прием вызова. На экране появилась физиономия Семена Костарева.

– Ну, наконец-то! Совсем что ли уснул! Папочка требует всех к очагу. У него появилась тема для словечка.

– Что так срочно? – пробурчал Ярослав. – Я же кажется на выходном.

– Похоже, мы переходим на осадное положение. Твое включение требуется как никогда. Все подробности у Папы. Мы ждем тебя. Ты не задерживайся.

Изображение свернулось, а Ярослав испытал приступ апатии.

Отправляться к Папе не хотелось. Яровцев не подозревал, зачем шеф мог вызывать его, лишив свободного времени и затребовав начальника личной охраны пред светлые очи. Должно было случиться нечто экстраординарное.

Но что?

В подробности бизнеса Папы, Яровцев не вникал. Он занимался порученным делом, не мешая Папе ворочать свои.

Но раз команда переходит на осадное положение, стало быть, шеф кому-то изрядно насолил, что не удивительно в условиях того болота, в котором ему приходилось крутиться.

Яровцев собрался за две минуты. Наскоро переоделся в легкий костюм с встроенным в пиджак легким бронежилетом, активизировал ушную пуговицу внутренней связи и проверил в наплечной кобуре «Парабеллум-2080». Оставшись удовлетворенным собственным внешним видом, Ярослав покинул квартиру, активизировав на выходе «Стража». Поднявшись на крышу, где располагался паркинг, он неспешным шагом дошел до изумрудного скоростного флаера с бронированным корпусом, носящего имя «Юлий Цезарь», и с пульта отключил сигнализацию. Оказавшись в салоне, Ярослав включил стереосистему, загрузив на прослушивание файл с альбомом группы «Тяни-Толкай». Группа исполняла музыку в стиле жесткого металлического рока с психоделическими текстами готической направленности, что пришлось по вкусу Ярославу.

Он включил автопилот, выбрав в навигационной системе кратчайший маршрут собственной разработки до дома Папы, и откинулся в кресле, прикрыв глаза.

«Юлий Цезарь» плавно оторвался от крыши дома и стал набирать высоту, увеличивая скорость до разрешенного предела.

* * *

Дом шефа представлял из себя трехэтажный кирпичный особняк с четырьмя готическими башенками (по числу дочерей), парковочной площадкой возле дома, летним бассейном и тенистым парком. Территорию особняка окружал каменный забор, который был оснащен сторожевой системой «Доберман» и блокпостами робоохраны через каждые сто метров. Дом, а также все хозяйственные постройки и забор, освещались прожекторами, так что заходящему на посадку «Юлию Цезарю» было видно парковочное место.

На парковке Ярослава уже встречали – собственный заместитель Сергей Зубарев и двое охранников, все из отряда специального назначения «Витязь». В руках охранников блестели черными стволами автоматы. Никогда раньше служба охраны не носила автоматы на вверенной ей территории! Автоматы имелись в оружейном секторе, но оттуда ни разу практически не извлекались.

– Что у нас стряслось? – спросил Ярослав, направляясь к лифтовому корпусу.

– Кто его знает? – посетовал Зубарев. – Папа никому ничего не говорит. Созвал общую сходку. Обещались прибыть четыре сына. Плюс вся семья. Похоже – что-то серьезное…

– Как у Папы настроение?

– Как ни странно – радужное. Такое ощущение, что он поймал самую крупную рыбину в своей жизни.

Яровцев с сопровождением вошел в лифтовой корпус, пересек его и углубился в правое крыло дома. Миновав несколько холлов и залов, он оказался на служебной лестнице, поднялся по ней на третий этаж и вышел уже в одной из башен-близнецов.

Папа его ждал. Он сидел в книжном зале во главе массивного дубового стола, покрытого черным лаком. Стены зала скрывали стеллажи с книгами и гобелены с рисунками на мотивы литературных сюжетов. Здесь был Фауст, склоненный ниц перед Вельзевулом, и Дон Кихот Ламанчский, штурмующий мельницы, и четверо мушкетеров, воздевшие над головами шпаги, и Анна Каренина, замершая на перроне в ожидании поезда, и Пьер Безухов в горящем Смоленске. Яровцев знал наизусть этот зал, гобелены и хозяина. Если шеф сидел во главе стола, значит, разговор предстоял серьезный и торжественный одновременно. Судя по выражению лица Папы торжественности не миновать.

В книжный зал вошел Семен Костарев, правая рука Папы, с подносом. На нём стояла бутылка с четырьмя бокалами и блюдо с зеленым виноградом.

– Очень рад тебя видеть, Ярослав, – поднялся из кресла шеф. – Подойди к старику, дай обнять.

Яровцев послушно исполнил просьбу, которая по сути являлась прямым приказом, и приблизился к Папе.

Папа был массивным человеком, похожим на медведя, с длинными седыми волосами, заплетенными на затылке в тугую косу, массивной квадратной челюстью, которую частично скрывала черная с проседью борода. Шеф сгреб Яровцева в объятия и сжал так, что Ярослав приготовился прощаться с жизнью, успев мысленно пожалеть о не составленном заранее завещании.

Выпустив его из объятий, Папа уселся обратно в кресло и рявкнул:

– Семен, чего ждешь?! Плесни-ка по одной!

Костарев не заставил просить себя дважды. Он опустил поднос на стол, откупорил бутылку и наполнил бокалы.

– Позвольте спросить, – приняв бокал, начал Яровцев, – по какому случаю праздник?

– Жнец. – промолвил зловещим тоном Папа.

Ярослав умолк. Отхлебнул вина, затем ухватил бутылку и наполнил бокал вновь.

Глава 3

ВСТРЕЧА С КРАСНЫМ

Платформа такси висела в нескольких метрах над асфальтом. Позади нее возвышалась витая чугунная старомодная ограда, разгораживающая территорию города и Приморского парка Победы.

Жнец неспешным шагом добрался до платформы и остановился перед стеклянной кабиной лифта, покрытой разноцветными граффити. Рядом мигал аварийными лампочками, посылая в эфир сигнал SOS, робот-уборщик, похожий на безголовую черепаху с десятком гибких манипуляторов, скользящих по рисунку. На рисунке была изображена сидящая девушка с длинными каштановыми волосами и большими наполненными слезами глазами. Робот приплясывал перед ней, силясь удалить рисунок. Из манипуляторов лилась очистительная смесь, но девушка словно не желала исчезать, растворяться в небытии.

Жнец ухмыльнулся.

Ему было интересно наблюдать за противостоянием города и «малевичей». «Малевичами» именовала себя молодежная группировка, которая занималась тем, что нарушала привычные устои городского быта. Эти ребята творили картины, зачастую абстрактные, и не признавали городские законы, запрещавшие покрывать стеклянные кабины лифтов, кирпичные стены домов, вагоны метрополитена, рекламные щиты и прочие поверхности рисунками, как говорилось в законодательном акте, «порочащими облик города». «Малевичи» не были объединены в организацию, которая ставила бы себе целью подорвать устои общества. Это были молодые люди, чаще от двенадцати до восемнадцати лет, которые просто занимались творчеством. Они знали друг друга, но никогда не создавали никакой организации. Все их действа были стихийными, не поддающимися просчету. Они просто рисовали. Но роботы-уборщики уничтожали их картины. И «малевичам» это не нравилось. Они искали способы создать не уничтожимые рисунки. Добывали новые краски, не поддающиеся растворителям. Роботы терялись, когда не могли выполнить программу, и ломались, что вводило городской бюджет в незапланированные расходы. Специалисты-химики, работающие на городскую администрацию, создавали новые чистящие составы, способные бороться с нерастворимой краской, но через несколько недель, месяцев, история повторялась. В городе вновь появлялись несмываемые творения «малевичей», роботы снова выходили из-под контроля, и Петербург опять покрывался густым слоем граффити…

Жнец собрался было подняться на платформу, но обнаружил, что робот-черепаха перекрывает ему доступ в подъемную кабину. Потолкавшись с минуту и попытавшись обогнуть робота, Жнец отступил. Пока уборщика не заберет аварийная команда, платформа такси оказывалась временно заблокированной.

Жнец прикинул, как далеко находилась следующая станция, поднял глаза к небу, пытаясь засечь свободную машину, светящуюся зеленым днищем, но ничего не увидел. Даже столбы с кнопками вызова пустующего флаера не могли ему помочь. У Жнеца был выбор: либо идти до другой платформы, либо направиться к станции метро, либо остаться возле помешанного на живописи робота, дожидаясь, когда его заберет карантинная служба.

Жнец выбрал первый пункт. Он ненавидел ждать, а также не переносил подземелий, пусть даже и неплохо обжитых, к коим он относил станции метро. Он был человеком действия.

Платформа такси, к которой он устремился, находилась на другом конце парка. Чтобы ее достичь, ему предстояло пересечь Приморский парк Победы насквозь. Жнец вздохнул и направился к открытым воротам.

Он вошел на пустынную аллею, укрытую желтым ковром опавшей листвы, и неспешно побрел вперед. Он оглядывался по сторонам, но никого не видел в парке. Парк будто вымер. И это было не удивительно. Ноябрьский холод уже дышал грядущей зимой. Деревья раскачивали голыми ветками, похожими на уродливые черные кости, сгибаясь под напором ледяного ветра. Кто в такую погоду в здравом уме решится на прогулку? Даже влюбленных парочек, которым и непогода нипочем, не наблюдалось.

Жнец сам того не заметил, как погрузился в размышления. Он совершил за сегодняшний день два убийства, и для него это было так же легко, как для доцента прочитать лекцию. Это была его работа. Сомневался ли он в правильности выбора профессии? Было ли ему жаль убитой Ольги? Нет! И уж тем более он не сожалел, что взорвал Столярова. Тот был дрянь человек, мусор, который Жнец убрал, уродливый граффити, зачищенный со стеклянной кабины лифта. Но девушка, в чем она провинилась? Умом Жнец понимал, что Ольга ни в чем неповинная жертва, но он ее не жалел. Она все равно была обречена в этом хищном городе. Прожила бы на полстолетия больше и превратилась бы в такой же человеческий мусор, как и Столяров. Научилась бы лгать, предавать, изворачиваться и убивать не делом, так словом.

Жнецу не было жалко людей. Он презирал их. Но на душе было муторно. Ему надоело убивать, так иногда писателю надоедают сюжетные композиции, слова, строчки, идеи, и он берет в руки посох, надевает сапоги, отвергая все, что создал ранее, и уходит из дома, подальше от самого себя.

Но несмотря на то, что Жнец испытывал отвращение к собственной работе, он не собирался ее бросать. Он олицетворял себя с живым воплощением смерти, которая неумолимо просеивала людскую массу, выжигая весь мусор и отбросы.

Из размышлений его вырвало острое ощущение ужаса, навалившееся со всех сторон.

Жнец резко остановился и замер. Он находился в самом сердце пустынного парка.

Свистел ветер, заблудившийся в костлявых кронах. Деревья размахивали ветвями, точно пытались предостеречь человека от непоправимого поступка.

Жнец обернулся по сторонам.

Пусто. Никого.

Но ощущение ужаса не пропадало.

Он повернулся назад, к дороге, чтобы продолжить путь, и обнаружил, что прямо перед ним стоит человек. Высокий, средних лет, черноволосый, со смазанным, расплывающимся лицом, точно размытым водой, и белесыми глазами, буравящими насквозь. Человек был одет в длинный до пят черный кожаный плащ с поднятым, прикрывающим горло воротником. Кожаные штаны и яркий красный шейный платок, выглядывающий из-под воротника плаща, удачно дополняли зловещий образ.

Жнец еще успел удивиться: как здесь оказался этот человек – ведь только что никого не было? Пустынная аллея… А в следующую секунду лавина страха обрушилась на последнее прибежище рассудка в глубине мозга.

Человек в черном окинул Жнеца оценивающим взглядом с головы до ног, а потом заглянул ему в глаза. Жнец попытался отвести взгляд, чтобы не провалиться в эту белесую бездну, и в тот же миг увидел в ней страшную и реалистичную картину.

Он увидел с высоты, точно был орлом, парящим над грядущим полем битвы, два воинства, стоящих друг против друга на равнине, окруженной высокими холмами. Две армии, ждущие команды для атаки. Закованные в латы рыцари с опущенными забралами и пышными разноцветными плюмажами на шлемах восседали на лошадях, покрытых броней и с черными кожаными квадратами, закрывающими глаза. Всадники были вооружены длинными копьями и тяжелыми мечами, пока еще вложенными в ножны. Массивные геральдические щиты прикрывали тела рыцарей.

Их было немного – несколько сотен.

Основную массу обеих армий составляли пехотинцы: легковооруженные воины с короткими мечами, одетые в чешуйчатые панцири – разменные фишки в любой войне. Круглые легкие щиты, прикрывавшие корпус, могли лишь предохранить их от случайных ударов, но уберечь от смерти, открывшей на поле в этот день выездную торговлю, не могли. Некоторые воины были вооружены алебардами, булавами и боевыми топорами, явно трофейного происхождения.

Отдельными отрядами на холмах стояли арбалетчики. Им и предстояло начать этот бой.

Прокричал петух.

Жнец физически почувствовал, как впиваются в него глаза незнакомца…

Взвились в воздух стрелы, затмившие пасмурное небо. И стало темно над полем, которому предстояло сегодня быть обильно удобренным кровью и мертвой плотью.

И Жнец вдруг понял, что армия, стоявшая под флагами с изображением фигуры в черном балахоне с косой, принадлежала ему. А другая, что стояла напротив, и чьи арбалетные болты сейчас приближались, рассекая воздух, к его отрядам, принадлежала белесоглазому человеку.

Жнец приказал, и воины подчинились. Вскинулись вверх щиты, прикрывая хозяев от надвигающейся смертоносной тучи. Стрелы обрушились на ровные ряды воинов. Болты пробивали щиты, дробили руки, разваливали шлемы, под которыми лопались, точно перезрелые кокосовые плоды, головы. Но все-таки армия выстояла.

Жнец приказал, и в небо поднялась ответная туча арбалетных болтов, которая пала на ряды противника. И в ту же минуту Жнец бросил рыцарскую конницу на врага. Железная лавина стремительно приближалась. И тут навстречу ей хлынул ответный поток стальной смерти. Две армии сшиблись в центре равнины. Раздался ужасающий лязг – оглушительный, закладывающий слух. Это тысячи мечей скрестились единовременно, высекая искры.

И пошла сеча.

Жнец стоял напротив человека в черном и не мог пошевелиться. Его взгляд сковывал движения, лишая свободы воли. Он раздирал его плоть, пытаясь ужом проникнуть внутрь. Но Жнец сопротивлялся. Он бросал все новые полки на несокрушимую армаду белесоглазого…

Падали рыцари с коней, пронзенные копьями. Когда копья ломались, из ножен вырывались мечи и обрушивались на врага до глубоких зазубрин, до сломанных лезвий.

Пот катился по лбу Жнеца. Он еще стоял на ногах, но уже перестал их чувствовать, а незнакомец пядь за пядью продвигал свой взгляд в глубину его глаз, проникая в его сущность…

Лопались головы, разрубались латы, под которыми оказывались хрупкие беззащитные тела. Падали мертвые пехотинцы, словно колосья ржи под раскаленной косой косаря.

А непорушенные ряды противника медленно продвигались вперед, тесня армию с флагом, на котором была изображена сама Смерть.

Жнец держался из последних сил. Он понимал, что белесоглазый, кем бы он ни был, победил, и дальнейшее сопротивление бесполезно. Но он стоял, как металлический остов автомобиля, изъеденный насквозь ржой. Жнец стоял, дрожа всем телом, и чувствовал, как чужая воля проникает в него, как она проскальзывает под его телесную оболочку, просачивается куда-то в глубь, цепляет за душу и рвет ее изо всех сил.

Жнец попытался выкинуть чужой взгляд из себя. Взгляд, похожий на два луча лазера, уничтожающего Великую Китайскую Стену. Но на это усилие он потратил последние крохи жизненной энергии и покачнулся. Ноги более не принадлежали ему, сознание метнулось к небу, и Жнец упал спиной на кучу гнилых желто-красных листьев, непонятно каким образом оказавшихся за его спиной…

Глава 4

И МЕТРВЫЕ ВОССТАЛИ…

Папа торжественно извлек из ящика стола стопку газет, бросил ее на стол и отхлебнул из бокала.

– Читайте! – потребовал он.

Яровцев, Костарев и Зубарев разобрали газеты.

На первой полосе красовался заголовок:

«И ПОЛЕТЕЛИ ГОЛОВЫ»

«Ресторан «Великий Князь», что находится на крыше фешенебельного отеля «Александр Невский», пользовался репутацией богемного заведения. Здесь собиралась городская элита: депутаты и артисты, бизнесмены и деятели шоу-бизнеса, писатели и режиссеры. Позавтракать или отужинать на высоте восьмидесяти этажей, когда под тобой расстилается скрытый туманом огромный город, считалось престижным и создавало определенный имидж. Так было до сегодняшнего дня, пока в ресторане «Великий Князь» не случилось самое страшное и нелепое убийство, носящее явный характер заказного. Это убийство скажется не в лучшую сторону на престижности ресторана. Если служба безопасности отеля и ресторана допустили, что в самое сердце «Александра Невского» проник убийца, то и в другой раз они могут проворонить беду.

Это произошло около полудня, когда известный петербургский бизнесмен Иван Столяров общался с представителем таможенной службы, чье имя не разглашается по этическим соображениям. Общение проходило за легким завтраком. Что могло связывать крупного бизнесмена и таможенника, еще предстоит выяснить следствию. Но именно во время этой встречи произошел пренеприятнейший инцидент. Один из посетителей ресторана, находившийся в состоянии жестокого алкогольного опьянения, пытаясь добраться до туалета, опрокинул столик, за которым сидели Столяров и государственный чиновник. Пока сотрудники ресторана устраняли неприятную оказию, Иван Столяров был буквально взорван изнутри.

Сцена, достойная абсурдистких романов Михаила Булгакова: человек разлетелся на куски. При чем его голова еще продолжала жить несколько мгновений, будучи пойманной таможенным чиновником, пришедшим от увиденного в ужас. Ныне он поступил в институт Скворцово – Степаново для прохождения срочного курса реабилитации.

По факту убийства возбуждено уголовное дело. Пока следствие воздерживается от комментариев, но уже сейчас ясно, что данное преступление спланировано и осуществлено профессионалом своего дела.

Кому была нужна смерть Ивана Столярова? Вот вопрос, на который предстоит дать ответ следствию. Но мы можем сказать определенно, в городе опять начался передел сфер влияния.

Мы будем и дальше следить за тем, как проходит расследование этого убийства…»

Яровцев испытал прилив тихой злобы. Ну, чем шефу помешал Столяров?! Ну, ввез бы он в город крупную партию контрафакта, в котором, как поговаривали источники, в город должен был въехать героин. Распространил бы. Кто оказался бы в убытке? Как брали у Папиных распространителей, так брать и будут. Ведь только у Папы самая дешевая дрянь в городе, к тому же все копы под колпаком, и прикрытие в Законодательном Собрании. А Столяров со своей дурью, если бы и не погорел, то дважды на такую авантюру все равно не решился бы. Нахлебался бы героинового бизнеса по самое не балуйся… Нет! Папе надо было проучить наглеца. Как же оставить такое нахальство без внимания? Ведь Столяров, в конце концов, влез на чужую территорию… Теперь же стоило ожидать осложнений. Семья Боголюбовых, чьей негласной поддержкой пользовался Иван Столяров, попытается отыграться за его смерть. Поэтому – и усиленная охрана, и введенное в Папином поместье чрезвычайное положение. Папина прихоть, а охране расхлебывай! Но дело уже сделано, и теперь стоило ждать ответного удара.

– Обратите внимание на дату. Эта газета выйдет завтра. Но мы уже имеем на руках свежие номера, – довольно проурчал шеф.

Он пыжился от гордости, напоминая глупую рождественскую утку, которой предстояло взойти на праздничный эшафот.

– Мы можем праздновать победу! – объявил Папа и тут же потребовал повторить винца по новой. – Нам удалось подложить громадную свинью Боголюбовым. Они делали большую ставку на Столярова. Им очень хотелось, чтобы его бизнес начал работать. А мы бы понесли убытки и тем самым ослабили свои позиции. Но, как говорили в старину, враг не пройдет. Так поднимем же бокалы…

Напыщенная речь Папы была оборвана громкой автоматной трелью, донесшейся откуда-то издалека.

Яровцев встрепенулся.

В ответ чужой трели рыкнули автоматы охраны.

Не зря поместье перевели на военное положение!

Яровцев и Зубарев, не дожидаясь команды, метнулись из-за стола. Включив на ходу пуговицы переговорной сетки охраны, они с ходу вклинились в происходящее. Яровцев сразу разобрался в ситуации. Группа неизвестных лиц в составе восьми человек пыталась преодолеть заградительный периметр, когда сработала сетка охраны, извещая о посторонних. Чувствуя, что терять все равно нечего и к их приходу подготовились, неизвестные открыли огонь. На их выпад охрана ответила незамедлительно, правда, допустила несколько ошибок, которые Яровцев тут же попытался ликвидировать.

Пока начальство было занято, охранники стянули все силы в один сектор, где наблюдался прорыв, ослабив тем самым остальные участки и подставив их под удар неприятеля.

Яровцев отдал ряд приказаний, пытаясь выправить положение, но в это время штурм поместья начался по всему периметру. На тех участках, где охраны не наблюдалось, противнику удалось преодолеть периметр, разобраться с системой «Страж» и рассредоточиться по парку, занимая удобные для обстрела поместья позиции.

Когда Яровцев оказался снаружи, он понял, что положение серьезнее, чем могло показаться изнутри. Боголюбовы решили всерьез взяться за Папу. Очень уж им не понравилось, что их ставленника убрали, при чем таким наглым образом.

Ярослав увидел охранников. Заняв позиции за укрытиями, они вели непрерывный огонь по точкам, где должен был находиться противник. Но их стрельба не приносила эффективного результата. Враг огрызался короткими очередями, и почти все они находили своего адресата.

Ярослав крикнул в эфир:

– Рассредоточиться! Рубежи не сдавать!

Ответом ему был сильный удар в голову. Пуля чиркнула по черепу, оторвав ухо. Ярослав рыкнул от боли и получил вторую пулю в ногу. Он рухнул на каменный пол, и сознание померкло, погрузив его во тьму.

* * *

Яровцев очнулся оттого, что его резко вздернули на ноги и попытались установить, словно он был памятником павшему начальнику охраны, отдавшему жизнь за хозяина. Ярослав открыл глаза и увидел перед собой недоумевающего Сергея Зубарева.

– Я еще жив? – спросил Яровцев.

– А ты что собрался умирать? – спросил Зубарев.

– Меня же …

Ярослав хотел сказать, что его ранили, но бросил взгляд на пол, откуда только что поднялся и, кроме белых мраморных плиток, ничего не увидел. Ни капли крови, что было удивительно! Инстинктивно рука метнулась к оторванному уху и нашла его на месте.

Яровцев перекрестился и пощупал ногу. Она оказалась так же цела. Только память услужливо напоминала о том, как оторвало пулей ухо и продырявило ногу.

Зубарев увидел его движения и злобно ухмыльнулся.

– А как сволочи, еще лезут? – спросил Ярослав.

На что Сергей истерично расхохотался.

Яровцев посмотрел на него, как на умалишенного, но Зубарев поспешил объяснить свой поступок.

– А нет никого!

– Что отступили? – спросил Ярослав, приводя в порядок мятый костюм.

И чем это боголюбовские стреляли, что никаких следов от вошедшей в ногу пули не осталось?

– Нет. Зачем? Их и не было!

– Что значит, не было?! – не понял Яровцев и пристально посмотрел на своего заместителя.

Но от взгляда начальника, Зубарев не пожелал таять и признаваться, что учинил над шефом дурацкий розыгрыш. Он твердо стоял на своей позиции.

– Не было никого. Никто не нападал на Папину дачу…

– Я что-то не понял: это пока я без сознания валялся, вы здесь все умом спятили?

– Зачем, – возразил Зубарев, – мы практически все в нирване побывали. Всех я, конечно, не расспрашивал, но кто рядом со мной был, те все вырубились. Вот только что сражались, перестрелка шквальная была, а потом раз – и без сознания. Точно какая-то гнида свет вырубила. А когда сознание обратно проклюнулось – у кого как: у тебя вот почти одним из последних, – то тут уже никого и не было. Ни одного нападавшего! Ни одной стреляной гильзы! Все рожки в автоматах полные, словно мы и не стреляли вовсе. А те, кто ранен был, оказались целыми и невредимыми. Прямо как ты, Ярик!..

Ярослав пропустил мимо ушей панибратское обращение к себе, потому что сейчас было не до формальностей. Когда в округе творилась такая бесовщина, очень хотелось поскорее добраться до проволочного телефона, чтобы никакой несчастный случай с эфиром не вышел, и вызвать службу охотников за привидениями, или на худой конец позвонить батюшке, чтобы он с кадилом, святой водой и молитвенником приехал чертей гнать.

– С ранеными – это полбеды, – продолжал Зубарев. – А вот что делать с теми, кого в бою успели пощелкать. Ведь мертвяки восстать успели!

Ярослав невольно перекрестился вновь.

– Вон Володька Соколов. Ему одному из первых голову разнесло. А теперь поднялся с целой черепушкой и поклоны небесам бьет, что Господь Хранитель его с того света вернул. Говорит, что уже котел адский увидел, да чертей ораву, которая его за окаянный отросток в пекло тащила, да приговаривала: «на жаркое, на жаркое». Божится, что потребует расчет и пострижется в монахи, чтобы свои грехи искупить! – с каким-то болезненным азартом рассказывал Зубарев.