Тимбервольф

***

– Посмотри на них, – произнесла Мэри, взяв Даниэля под руку.

Вика суетилась вокруг Игната, не желая отходить от того ни на секунду. Тот, насупившись, словно стесняясь окружающих его незнакомых людей, отмахивался от ее ухаживаний, еще не веря в их спасение.

– Чувствую, эта парочка еще доставит нам немало беспокойства, – Даниэль покачал головой, но увидев, как напряглась Мэри, улыбнулся и обнял ее. – И вряд ли теперь что-то сможет их разлучить, – сказал он и поцеловал покрасневшую от смущения Мэри, еще не совсем поверившую, что так чудесно всё закончилось.

Посреди радостного переполоха лишь старый проводник-индеец сохранял хмурое молчание. Для всех оставалось загадкой, как этот чудак с заплетенными в лоснящиеся косы волосами оказался среди спасателей. Он молча осмотрел раны притихшего Игната и покачал головой. В ответ на осуждающие взгляды медперсонала и спасателей, старик лишь хмыкнул и одним движением вправил тому вывих плеча. Игнат тихо зашипел, но успокоился, когда на его лоб легла шершавая рука старика.

– Каканниви, – только и произнес индеец, хмуро разглядывая медальон Игната. – Глупый ашкий, – и, задрав голову, затянул песню на своем языке, покачивая в такт головой.

– Что он сказал? – спросил Игнат у присевшего рядом Даниэля. В стороне Мэри, сидя на корточках, отчитывала дочь, перебирая дрожащими от волнения пальцами пуговки на ее кофте. А Вика, не обращая внимания на материнскую суету, бросала в сторону мужчин заинтересованные взгляды, чувствуя, что между ними происходит что-то важное. И на старого индейца, тянувшего странную песню.

– То, что он назвал тебя глупым мальчишкой, недалеко от истины, – Даниэль рассматривал индейца, который, отвернувшись от них, что-то бормотал себе под нос. – Но вот каканниви.… Думаю, он говорил о волке. Похоже, о нем он и пел. Я не могу точно тебе перевести, но пел он о безысходности и определенности судьбы. Как-то так, – уклончиво добавил он. – О большом черном волке. Странно всё это, – протянул задумчиво Даниэль. – Таких в природе не существует. Легенда.… Всего лишь легенда. Каканниви, – еще раз задумчиво пробормотал он, поправляя лежащего Игната.

– Каканниви, – повторил индеец и взглянул пронзительными синими глазами на Даниэля. – Дурной знак, охотник, – сказал он, внимательно рассматривая Даниэля. – Дух волка выбрался на свободу.

Старый индеец еще раз провел рукой по угольным волосам притихшего Игната.

– Нас всех ждут великие испытания. Справимся ли мы, а, ашкий? – индеец вздохнул и, отряхнув свою хламиду от несуществующей пыли, поднялся с колен.

– При чем же здесь Игнат? – глухо спросил Даниэль.

– Ни при чем. Ты не понял. Злого духа выпустили, и он уже набирает силу. Ашкий всего лишь призма, через которую я увидел Черного Призрака. Не думай об этом охотник, все равно тебе не понять, – индеец задумался, рассматривая Даниэля. – Лучше помоги мальчику, охотник, – совсем уже тихо произнес он. – Без тебя он не справится, – добавил старый индеец и больше к ним не поворачивался, занятый созерцанием уходящего за горизонт солнца.

В тот день Седому Джонни так и не случилось больше заснуть. Он и не подозревал, что с появлением детей Скалистые горы покинут мир и тишина. Когда-то давным-давно он обрел умиротворение и спокойствие. А теперь он вдруг остро почувствовал, что его незыблемому, вековому царству благополучия совсем скоро придет конец.

***

«Глядя в прицел винтовки,

никогда не забывай посматривать за спину».

Игнат не стал тревожить дядю Денни, когда получил сообщение о постороннем движении в заповеднике. Да и с чего бы? Непонятно было, что и как. Для начала, он хотел сам удостовериться, что опасность реальная. Была еще одна причина – он хотел доказать старому егерю, что способен на самостоятельные действия. Не так уж и давно он заменил Даниэля, возглавив службу безопасности парка, и ничем значительным все еще не отличился. Честолюбие? Может и так. Хотя кто посмеет его обвинить в этом, когда он решит проблему. Звонок помощника раздался ночью, беззвучно завибрировав неоновым экраном телефона. Игнат осторожно выбрался из объятий сладко сопящей во сне Вики, и, наскоро собравшись, выехал в заповедник.

«А это тварь не так и глупа», – все шло так, как он и задумал. Волк уверенно шел в приготовленную для него западню, осторожно обходя сигнальные ловушки. Да, уверенность в безнаказанности своих действий – опасная штука. Игнат оторвался от винтовки и прислушался к раздавшемуся за перевалом шуму. Правее от линии прицела вспорхнули птицы. Внутри знакомо, сладко защипало чувство азарта, холодом отозвавшееся в животе. Он приник к оптике и развернулся вместе с винтовкой в сторону ручья. «Извини парень, но здесь моя земля». Знакомо защипало на подушечках пальцев. Рассвет приближался, заливая восток небо багровыми цветами.

«Так и есть. Ай да дядя», – радостно подумал он. По течению воды, в направлении от солнца, по краю берега, совсем рядом, метрах в ста, вальяжной походкой двигался огромный чёрный волк. Игнат облизнул обветренные губы и, размяв кисть, аккуратно положил повлажневший палец на холодный курок. Волк, не останавливаясь, повернул в его сторону голову, и Игнат был готов поклясться, усмехнулся своим нечеловеческим оскалом. Игнат оторвался от прицела и потряс головой. «Наваждение какое-то», – ошарашено подумал вдруг он, и почувствовал спиной леденящий укол опасности. Как можно медленнее и тише он перевалился с живота на бок, нащупывая на бедре нож, и, приготовившись, поднял голову. На камне, лежащем за его схроном, сидела белая волчица, уставив на него неподвижный взгляд своих огромных синих глаз.

Часть вторая. Волчье логово

« Плотные стены пещеры, резкие толчки носом,

которыми наделяла волчонка мать, сокрушительный удар ее лапы,

неутоленный голод выработали в нем уверенность,

что не все в мире дозволено, что в жизни существует множество

ограничений и запретов. И эти ограничения, и запреты были законом.

Повиноваться им – значило избегать боли,

и всяких жизненных осложнений».

(Джек Лондон. Белый Клык)

«Темп, темп, темп», – в голове пульсировала одна и та же мысль, словно бег по замкнутому тренировочному кругу – раз за разом, препятствие за препятствием, до свинца в разгоряченных лёгких. Остановись – и уже не поднимешься, только вперед, не сбавляя скорости, подчиняясь бездушному ритму. Трасса, которую ему нужно было преодолеть, оказалась несусветно сложной. Рваный темп в условиях пересеченной местности и контрольные точки с плавающими координатами и легко читаемыми путями прохода сбивали с настроя и путали заранее заготовленные планы. Не так-то легко в условиях дефицита времени сохранить запас прочности, необходимый для последней схватки. Что ж – пока удача была на его стороне. Преодолев основную часть пути, он отделался лишь несколькими царапинами и сэкономил большую часть сил. Но затем на его пути вырос комбинат, открывшийся перед ним посреди голой долины, словно замок из старой детской сказки. Казалось, краями высоких труб он дотягивался до низко стелющихся грязно-серых облаков. Крыши комбината были обозначены длинными антеннами, тянувшимися телескопическими шпилями вверх. Тоскливо поскрипывая ими от резких порывов ветра, они разбрасывали вдоль земли куски отслаивающейся темно-зеленой армейской краски. Конрада негостеприимно встретили бесчисленные серые корпуса с окружающими их километровыми свалками, растянувшимися, казалось, до самого горизонта. Перед ним открылся хаос переплетенных канализационных труб, коварные овраги и котлованы, словно воронки от бомб, заваленные снегом, перемешанным с грязью. Мертвая, зараженная десятикилометровая зона – кладбище химических отходов. Последний рывок к цели, ясно просматривающейся невооруженным взглядом, обещал множество непредвиденных препятствий. И проблемы не заставили себя долго ждать, упорно скрываясь и сжимаясь к цели, как пружина, готовая разжаться в любой момент. Хуже всего ему пришлось на замерзшей луже с жидкими химическими отходами. Насколько она глубока, он понял только тогда, когда увлеченный бегом, не заметил припорошенный снегом ручей и провалился под еще тонкий лед. Пронизывающий насквозь холод тысячами иголок вонзился в тело, заставив вздыбиться шерсть и расшириться от боли зрачки. Он не стал тратить время на попытки выбраться на поверхность с коварным, ломающимся льдом. Сбалансировав температуру тела, Конрад поднырнул в направлении берега со стелющимся вдоль кромки теплым паром. Вода была непроглядно мутной из-за стоков канализационных труб, черно-грязными раструбами торчащими из высокой насыпи. По краям берега стоки еще не остыли, и, вынырнув, он позволил себе немного полежать и отдышаться в вязкой канализационной жиже. Время позволяло. Совершив рывок через озеро, Конрад срезал большую часть участка и выиграл несколько драгоценных минут. Озеро со стелющимся вдоль поверхности ядовито-зеленым паром на деле являлось искусственным котлованом, вырытым здесь для сброса жидких отходов. Оно лежало на пути в корпуса химического комбината, являющимся точкой назначения. Проще всего туда было бы проникнуть через туннели, тянущиеся на сотни метров под землей. Где единственной проблемой было не заплутать в сложной паутине подземных коммуникаций. Быстрее получилось бы на поверхности, но подходы к комбинату были сплошь утыканы непроходимыми охранными датчиками. Камеры слежения разрезали контролируемый периметр на отдельные сектора, исключая возможность проникновения на объект через слепые зоны. А соблазн мгновенного рывка, рассчитанного на инертность охранной системы, нивелировал глубокий, рыхлый снег, неожиданный для этих мест и этого времени года. Стряхнув с себя остатки влаги, источающие миазмы, притупляющие обоняние, он осмотрелся. Череда звуков и запахов, нанизываясь друг на друга, складывалась в стройную объемную картину местности. Конрад промаркировал особо громкие участки и объекты с выделяющимися запахами. Интуиция не подвела – его уже ждали. Но пока он находился за насыпью, укрытый зеленым туманом химических испарений и шумных всплесков падающей с высоты обрыва воды, обнаружить его не представлялось возможным. Но сейчас нужно было решать – либо быстрый отчаянный рывок через контролируемое поле, либо спуск в подземелье, с риском заблудиться и упустить преимущество от эффекта неожиданности. Конрад нашел третий путь, там, где его точно не ждут. Идея возникла сама, едва он вынырнул из озера, отплевываясь и откашливаясь от мерзко пахнущей слизи. Он проберется на комбинат маршрутом, просчитать который не пришло бы в голову никому, по той лишь простой причине, что таковым его не считали.

Несколько раз, проползая по узкому, скользкому коллектору, Конрад напарывался на изогнутые, проржавелые листы обшивки, и тогда ему казалось, что он попал в мясорубку. То и дело усиливающийся напор потока жидких отходов нещадно швырял Конрада по стенам трубы. Раны, разъедаемые химической отравой, противно ныли, но на скорости продвижения это пока не сказывалось. Настораживало другое. Он прошел только три колена коллектора из одиннадцати, и при таком раскладе к концу трубы от него останется замаринованный фарш либо запеченный в собственном соку мясной рулет. Представив, как побледнеет при виде химических ожогов медперсонал, Конрад злорадно оскалился, наполнив мышцы бодростью. Сосредоточившись на задании, он прикинул скорость передвижения и принял решение распределить тонким ручейком утекающие силы. Время, которое он потеряет, компенсируется запасом, который он получил, когда напрямую пересек озеро. Основную часть пути он преодолеет в замедленном темпе, экономя их, включая ускорение лишь при увеличении напора стока. Плюс он накидывал время на пятисекундный отдых у каждого поворота. Выходило, что на прохождение коллекторов уйдет примерно три минуты. Он успевал. За десятым коленом начиналась территория завода. Судя по карте, конец участка трубы перед последним поворотом находился во вспомогательных корпусах. Включив тепловое зрение, он просканировал помещения, прилегающие к основному бассейну. Чисто. Всё, можно было выходить, предварительно устранив последнее препятствие. Решетка поддалась с трёх ударов, неожиданно тяжело для уже давно потерявшей прочность канализации. Внутри помещения ни датчиков, ни наблюдения предусмотрено не было. Как и во всех складских помещениях и корпусах первичной очистки и сброса, охранная система ограничивалась контролем доступа, датчиками вскрытия дверей и разбития окон. Внутри помещения передвижение ничем не затруднялось, и маскировка не требовалась. Выбравшись из бассейна, Конрад обвел взглядом зал, вперемежку заваленный мешками с технической солью и сброшенным в беспорядочную кучу металлоломом. Чуть задрав голову, он зафиксировал следующий маршрут движения. Попасть в систему вентиляции не составляло особого труда. Достаточно было подняться на ярус уровнем выше. Но вот тут-то и возникала проблема. На уровне второго этажа помещение окружали высокие, в три метра окна, открывающие обзор на территорию комбината, которая была обвешана камерами слежения, как новогодняя елка гирляндами. Сравнение само собой возникло в голове, вот только настораживало то, что он не знал, что такое новогодняя елка. Спонтанные приступы раздвоения личности, за последнее время только участившиеся, пугали и раздражали Конрада. А странные сны, напоминающие обрывки старых фильмов, беспокоили его, портили картину ясности и понятности бытия, сформировавшуюся у него еще в детстве. Встряхнув головой, Конрад оскалился в одну из камер, и одним прыжком оказался в воздуховоде, легко пробив хилую жесть.

«Первый – чисто, прием. Второй – чисто, прием…», – вооруженные боевики, четко по-военному, строго по графику, докладывали обстановку. Механически отжимая гарнитуру портативных радиостанций, закрепленных на поясе, они держали под контролем не верящих в реальность происходящего заложников. Захваченные люди были разбиты на маленькие группы и согнаны в помещения, разбросанные по всему заводу. По задумке террористов, такая тактика должна была до предела усложнить работу спецназа и упростить переговоры с официальными представителями властей.

«Седьмой – чисто, при…», – закончить фразу боевик не успел, рухнув как подкошенный на пол, с раскроенным черепом.

Женщина, сидящая в углу комнаты на коленках, закрыла рукой рот, и, сдерживая крик, тихо поскуливала от ужаса. Ее обнимал ребенок, большими испуганными глазами взирающий на страшную картину. Зрелище было впечатляющим и отвратительным одновременно. Перед заложниками, в луже крови, перемешанной с мозговым веществом боевика, стекающего по выломанной вентиляционной решетке, стоял огромный, черный волк, размером с небольшого теленка, неспешно озирающийся в комнате. Осмотревшись в помещении, он задержал свой взгляд на женщине с ребенком. Мягкой походкой, словно боясь еще больше напугать и так находящихся в шоке людей, волк подошел к женщине. Та, крепче обняв ребенка, жалась к стене, не смея отвести взгляд от удивительно синих глаз зверя, внимательно ее оценивающих. Через секунду, потеряв к ней интерес, волк перевел взгляд на ее сына. До этого момента Конраду не приходилось сталкиваться людьми за пределами питомника. Опыт общения с людьми ограничивался вечно злыми и недалекими охранниками, да медиками, которые вызывали у него лишь подсознательный страх. А вот детей ему видеть не доводилось. Ребенок, копошащийся возле испуганной матери, с любопытством, перевесившим ужас, его разглядывающий, вызвал у Конрада живой интерес. Он принюхался. Запах оказался неожиданно мягким, незнакомым и лишенным боязни. Обычно люди, видевшие его, пахли отталкивающим страхом и неприкрытой ненавистью. Ребенок не боялся его, и это открытие поразило Конрада и отвлекло от задания. Немного замешкавшись, он пропустил мимо ушей шум, доносящийся из коридора. То, что приближаются враги, Конрад понял лишь по панике, возникшей на лицах заложников, да надоедливо пищащей рации на поясе мертвого террориста. Приближающихся боевиков было двое. Видимо, молчащая рация убитого вызвала подозрение, а те двое за стеной должны были удостовериться, что здесь все в порядке. Два боевика, с автоматами наперевес, еще не понимали, что, являясь последним препятствием на пути к командному центру, на самом деле были уже мертвы.

«Объект альфа, операция закончена. Возвращайтесь на базу. Дальше работает спецназ, конец связи».

Едва зачистив командный пункт боевиков, Конрад почувствовал неладное. И как будто цель была достигнута, но незначительные помехи, портящие гармоничный фон выполненной задачи, не давали покоя, зудом отдаваясь в голове. Что-то было не так. Конрад, спрятавшись в канализационном узле, внимательно наблюдал за тем, что происходит в освобожденных помещениях. Картина не складывалась. Увлеченный зачисткой командного центра, он упустил нить происходящих событий. Незначительные детали, скрытые за переполохом освобождения заложников, нанизывались друг на друга, не давая расслабиться. Вот растерянный командир спецназа, от волнения снявший маску, сбивчивым голосом торопливо докладывает на базу. Вот бьющаяся в истерике женщина, едва сдерживаемая мужем, что-то выкрикивала через его плечо, обращаясь к бойцам спецназа. И что более всего резало взгляд и путало мысли, так это ухмыляющиеся лица боевиков, стоящих на коленях с заведенными за затылок руками. Лица людей, уверенных в своей безнаказанности и, главное в том, что события развиваются по их сценарию. Они, были абсолютно спокойны, прекрасно осознавая, что для них не всё еще закончено.

***

– Как он вам? – гордо улыбнулся помощник, почти с вызовом посмотрев на генерала.

– Весьма неплохо, – сухо ответил Дельгадо.

– Есть сомнения? – упавшим голосом спросил помощник. Спесь с его лица, молодого майора службы безопасности, которую возглавлял генерал Адриано Дельгадо, как ветром сдуло.

– Местами он становится неуправляем, – ответил генерал, постукивая костяшками кулака по столу.

– Я бы назвал это автономностью и адаптивностью, – торопливо, запинаясь, произнес майор.

– Игра слов. Его нестандартное мышление и непредсказуемость в будущем обещают нам немало неприятных моментов. Настораживает зависимость его решений от эмоционального фона, – произнес уставшим голосом Дельгадо, проведя ладонями по лицу. – Он способен на эмпатию? Взять бы хотя бы этот вопиющий случай с заложниками. Нарушив прямой приказ, он продолжил выполнение задания, подвергнув опасности уже освобожденных заложников и бойцов спецназа. Этот отход от плана заставляет задуматься.

– Разумеется, сэр, импровизации в его действиях никто не ожидал. Нужно время, чтобы проанализировать выход за рамки программы. Но не думаю, что это сопереживание. Да и специалисты склоняются к тому, что его действия были спровоцированы незапланированной сменой оперативной обстановки. Я бы назвал его действия вынужденными, и изменение плана действий было вызвано не эмоциями, а необходимостью оптимального решения возникшей проблемы и четкого выполнения задачи.

– Я не ученый, всего лишь старый вояка. Но даже у меня, с моим минимальным набором знаний, закономерно возник вопрос. Как он догадался, что у террористов существует запасной план? Молчишь? Полевые испытания нужно продолжать. Необходимо понять, как он поведет себя в условиях полной автономности. Что касается боевых навыков Конрада, я вижу, что он готов. И операция в комплексе лишний раз это доказала. Но одного больше к операциям не привлекать. Нам нужна надежная страховка.

– Джина, – майор кивнул, – безусловно, сэр, идея работы в паре не может не оправдать себя. Между Джиной и Конрадом налажена связь. Но, вернувшись к выводам, подтвержденным данными испытаний Джины, – он покачал головой, – она не готова. Что еще больше расшатает его эмоциональное состояние…

– О чем ты говоришь, – скривился Дельгадо. – Эмоциональный фон.… Всего лишь инстинкты, которые легко подавить. На данном этапе испытаний твои сомнения неуместны, – Дельгадо поднял вверх ладонь, останавливая офицера. – Не забывай, ты мой заместитель. Решение все равно принимать мне. При других обстоятельствах я бы принял во внимание твое недовольство Джиной. Да у меня и у самого большие сомнения насчет эффективности этой пары. Но пока она рядом, он будет находиться в рамках допустимого риска. Да и прикрытие ему совсем не помешает. Помните главное, она – всего лишь спусковой крючок. Наш туз в рукаве. Если что-то пойдет не так, она устранит его, – закончил Дельгадо и посмотрел на своего заместителя.

У того дернулась левая щека, но штабная выучка помогла майору сдержаться, сохранив каменное выражение лица. Дельгадо усмехнулся, глядя на него, молодого, жадного до карьерных успехов и продвижения по служебной лестнице, офицера. Офицера, не нюхавшего пороха. Не знающего, что это такое, лежать несколько суток в грязи, ходить под себя, боясь пошевелиться под снайперскими прицелами. Не знающего, что такое рукопашная схватка, когда видишь врага так близко, что ощущаешь запах пота и крови. И потом стоять у расстрельной стенки, в строю из пленных, где пулю получит лишь каждый второй. Любимое развлечение аборигенов. Когда ставят к стенке, и ты уже смирился со смертью – это проще. Но когда так.… А потом, уже избежав смерти, сидеть за столом в окружении хитро улыбающихся арабов. Есть вместе с ними, прислушиваясь к вкусу пищи, ожидая, что тебя в любой момент отравят. Эти изысканные изуверства ломали людей. Его не сломали. Лишь сделали жестче и крепче. Давно это было. Его война. Так давно, что иногда ему казалось – все, что происходило с ним там, было всего лишь сном. Тогда он был никто. Рядовой оперативник. Такой же, как сотня других. Где они теперь? Большая часть погибла. Оставшиеся перебивались скромной пенсией. Кто поумнее – ушел в бизнес, другим повезло, и им не пришлось менять имена, устроившись в разнообразные силовые ведомства. Дельгадо тоже мог оказался в числе тех, кого государство фактически отвергло. Но арабский плен перевернул его жизнь. Тогда он несколько суток провел в яме без еды и воды. Пока клетка над его головой не сдвинулась, и его, чуть живого, не бросили у разграничительной линии. Дойдя до края, заглянув в бездну смерти, он из пешки превратился в ферзя. Дельгадо лишь много позже узнал, что своим спасением обязан Александре, прошедшей, зачастую со слезами на глазах, все инстанции, до самого верха. Но старался в общении с ней эту тему не поднимать. Даже тогда, когда карьера пошла в гору, а Симон оказалась среди тех, кто выполнял его приказания. Когда же они стали чужими? Почти врагами? Ответов было несколько. Но главной причиной, наверное, было то, что он отвергнул ее, не желая вспоминать время, когда он, совсем юный офицер, оказался в плену. Этот не самый выдающийся факт своего прошлого, он, ставший главой оперативного отдела, удалил из личного дела. Вместе с ним ему пришлось забыть и об отношениях с Александрой, фактически предав ее. А его победное шествие по карьерной лестнице продолжалось. В распоряжение Дельгадо поступили неограниченные технические и человеческие ресурсы. Контроль над вооружением сосредоточился практически в одних руках – его руках. И вот теперь это. Лучшее оружие, которое он когда-либо видел. А самая объективная проверка любого оружия – это проверка оружия в полевых условиях.

***

К людям Конрад был равнодушен. Одна лишь Танела, их наблюдающий врач, вызывала у него живой интерес. От него не ускользал ее влажный взгляд, с которым она осматривала его раны, вправляла вывихи и обрабатывала ожоги. Для Конрада, привыкшего к боли и крови, ее забота и тревога за его здоровье были непонятными и от этого пугающими. Но со временем он привязался к ней, преодолев природную настороженность. Привязался той частью своей волчьей натуры, которая, в отличие от циничной оболочки ничего не чувствующего убийцы, была способна на искреннюю преданность и любовь. Среди серой людской массы, окружающей его с рождения, Танела в его глазах стала той единственной, кто относился к своим подопечным с нежностью и заботой. Она видела в них не только подопытный материал, а еще и живых созданий, способных чувствовать боль и страдания. Несколько раз он замечал, как она вступала в спор с такими же, как и она, людьми в белых халатах. Спорила Танела, не выбирая выражений, яростно жестикулируя и энергично махая головой, с забавным хвостиком черных волос. В такие моменты Конрада переполняла злость и дикое желание разорвать зубами тех, кто смел поднять на нее голос. Метаморфоза, происходящая с Танелой, когда та отстаивала своих пациентов, путала Конрада, наполняя его сердце смешанными чувствами. Всегда добрая и нежная со своими подопечными, Танела, защищая их, становилась жесткой и неуступчивой. Конрад уже выучил, что багровые румянцы, выступающие на ее щеках в редкие мгновения вспышки гнева, не предвещали для любого, кто встал на пути Танелы, ничего хорошего.

– Что, Конрад, опять попало нам с тобой, – она со вздохом поправила провода, окутывающие Конрада. Приборы тревожно пищали, отсчитывая зашкалившие уровни химического заражения. Повернувшись к нему, она с печалью в глазах, от которой внутри Конрада всё переворачивалось, провела рукой по его шерсти.