Итсевоп 1/2

Раз в неделю, приходя на четыре часа к бакам, сортируя мусор и загружая его в подъезжающую мусорную машину, он получал скромные деньги. Недоумение порождал тот факт, что, принося ему какой-либо перекус, он всегда отказывался, даже не притрагиваясь к еде.

Спустя пару дней, после первого контакта с людьми, мышами, отходами, самочувствие начало подводить неземного пленника. Начались скачи температуры, ускоренное усыхание слизистых. Будучи максимально приближенным к наукам своего родного мира, проанализировав свои показатели, обработав все пробы жидкостей и прочих необходимых для его нормальной жизнедеятельности параметров, он установил в себе не утешающие прогнозы – бактериальное заражение. Он готов был сойти с ума. По какой причине судьба вымещала на нем свой гнев? Будучи отвергнутым шутом, верящим в жизнь на «Земле», оказавшимся правым, забытым и потерянным на «необитаемой» планете, все еще не найдя способа собрать радио датчик, способный отправить послание до курирующих пограничных космических спасателей своей родины, теперь еще и неумолимо теряющем здоровье. Отчаяние, которым переполнялась его душа, заставило пойти на ужасные поступки.

Снова придя на еженедельную работу, он выполнял свою рутину медленнее, концентрируясь на бегающей по дну бака крысе. Раскладывая пакеты на земле, он набросился на загнанную в угол добычу, но не рассчитав сил, тут же ее раздавил. Кусочки внутренностей, липкая кровь и какая-то субстанция, промочили вязанные перчатки. Окончив работу, забрав деньги, он направился в лес, где, выследив зайца, поджидал удобного момента для поимки. С пустыми руками трое суток он возвращался к камину, ночи напролет выводя все новые и новые химические растворы, проверяя их действие на небольшом количестве анализов своей внутренней секреции, отбираемой для мониторинга состояния, которое стремительно ухудшалось. Он собирал эффективные ловушки, расставлял их в чаще леса, опускал в озеро, ежедневно вылавливая зайцев, белок, различных птиц, рыб, разделывая их, изучая бактерии, кровь, их взаимодействие и влияние на его иммунитет. Все перчатки и брюхо фуфайки пропитались смердящим запахом бродившей тухлятины. Но тех же самых бактерий, отравляющих его внутренности, он не обнаружил не в одном из распотрошенных подопытных.

На новой неделе, он уже доковыляв до заправки, сразу же направился к баку. Разбросав содержимое и яростно поймав крысу, удерживая ее в одной своей руке, впервые зашел в магазинчик. Работники, относившиеся к нему с пониманием и некоторым сожалением, впали в ужас. Перед ними стоял совершенно другой человек. Поголубевшая кожа которого распухала покраснениями, в некоторых местах покрываясь лишаем, поры и глубокие морщины бороздили его лицо, покосившееся и словно таявшее в левую сторону, а тело в правую. В одной руке он держал неугомонно пищащую мусорную крысу, а в другой полную корзину хозяйственного хлора, чем привлек внимание продавца, нажавшего тревожную кнопку. Никто не мог выдавить из себя и слова, хотя и намеревались спросить его о необходимости помощи. Заплатив накопленными деньгами за химический раствор, который он намеревался вводить себе в виде препарата, переступая с ноги с на ногу, он пошел в свое заброшенное пристанище.

Chapter 4

Под щелчки разгорающихся сырых поленьев, дымом коптивших весь воздух помещения, он, рыдая, безнадежно искал причину своей хвори в крошечном обитателе свалок. Намешанное вещество, состоящее из многочисленных компонентов, разбавленное хлором, при контакте с тюбиком его зараженной составляющей, дал положительные результаты, позволяющие обезболить состояние. Поджав все свои конечности, свернувшись в клубок на единственном чистом участке пола, в остальных частях которого разбросаны были кусочки его жертв, он просто пытался справиться с невыносимой пульсацией. Синтезированная человеческая кожа, помогающая ему камуфлироваться среди людей, выглядела более прозрачной и натянутой, а его собственная, бродила, клубясь отставками воспалений. Чужеродные бактерии, ломали структуру его генных клеток, от чего черты туловища походили на Нотр-дамского горбуна. Лежа посреди зловонной свалки, созданной в стенах дома, некогда гениального хозяина, в процессе поиска спасительной противовирусной вакцины, инопришеленец всеми силами пытался выжить. И в этой достойной схватке, выбрав холодное, острое копье, не зная жалости, он резким движением рассек собственное тело по запястью, в попытке выдавить пульсирующие волдыри, казавшиеся извилистыми подкожными червями, оказавшиеся раздутым, как посудная губка, межклеточным веществом. Порез походил на разрезанный рокфор, из которого густой жижей, вываливались желеобразные хлопья проводящих тканей. Воспламененный страданиями разум великого гения выбросил самую ужасную мысль, от которой ее обладатель заскулил, призывая к прощению и снисхождению. Давясь удушливой слезливой истерикой, он поковылял через чащу леса к пригороду, за человеческой особью, которая хранила в себе те самые, отравляющие желудочные бактерии. Узнав о том, как они выживают в кислотной среде пищеварительного органа, он обязательно выработал бы противоядие. Но от жестокого приступа совести, нижние конечности подкосились, обронив бурлящее, практически бесформенное тело наземь.

В дневном белом свете, создаваемым чистейшим свежим, хрустящим снегом, посреди обсыпавшихся хвойных иголок, по куче, некогда бывшей ученым, пробежала мягкими, рыжими лапками белка. Бирюзовое, украшенное размытыми молочными облаками небо, одаривало морозный воздух редкими, блестящими снежинками.

Громким свистом, жадного глотка воздуха, умирая от чувства вины за несовершенное еще убийство, космический гость поднялся. Воодушевленный красотой этого обычного для Землян дневного снегопада, он преобразился, выглядя чуть лучше квазимоды, но походя на тяжелобольного человека, сдерживая все страдания, приобретя устойчивость на двух ногах, он пошел дальше. Его желание жить даровало второе дыхание. Он шел, крепко цепляясь за стволы деревьев, сокращая расстояние до заправочной станции, откуда доносился звук сирены. Потеряв все чувства, слух, теряя зрение, задыхаясь в агонии одышки, скрепя снегом, каждый шаг давался ему все легче и легче.

«…С чего – ума не приложу,

Мне жалко той судьбы далекой,

Как будто мертвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примерзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.»

Александр Твардовский. 1943 год.

«Две строчки»

Гаражное представление.

Chapter 1.

Со мной в автомобиле ехало еще три человека, большая семья, однако получается. Вечером, отработав все необходимости своего социального положения, собравшись в одной жестяной коробке на колесах, мы двинулись к дому.

День уже с утра выдался пасмурным. Светлое, но затянутое тучами небо рождало мелкие снежные льдинки-парашютисты, которые соприкасаясь с подмерзшими иголками хвойных деревьев парка, глухо трещали. Тихий снегопад увеличивал скорость падения, наращивая на верхней одежде слой «сахарной пудры», что привело к повышению влажности в офисном шкафу, потому что, не каждый подумал о необходимости предварительно отряхнуть снег с ворота куртки. В такую погоду хочется прогуливаться по придомовому пролеску, вслушиваясь в хруст подножного снега, шепот зайцев русаков и быстрые взмахи крыльев птиц, перелетающих с ветки на ветку, наблюдая за нечастым гостем их хозяйств. На снежных лапах, вкрадываясь в глубь древесного строя, собирать выпавшие, цветные, узорчатые перья зимних птиц, сосновые шишки, пригодные для украшения рождественского венка.

Снег с каждым получасом начинал сыпать интенсивней, агрессивней, под все более острым углом к земле. Покидая спокойный лес, лицо оцарапывает небесными льдинками, настырно пытающимися заполнить веки, запутаться в ресницах и бровях, забираясь за шиворот и карманы, растопыренные из-за наполненности поделочным материалом. Добравшись до деревянной хижины, отапливаемой от печи, подвесив чайник с родниковой водой над разгорающимся, коптящим камином, заправить керамический заварочник сбором трав и лекарских сушеных ягод, разложить лесные находки в печурки для подсушивания. И в этом утреннем пред буранном ожидании, скрывается простота счастливого нового дня…

Через окно было видно, как за пару часов, крыши, рамы окон, какие-то конструкционные выступы и трубы соседних зданий покрылись воздушным, ощутимым, белоснежным одеялом. Но снежный поток, ближе к обеденному времени, прекратился, оставив погоду бездвижной, поставив мир на паузу. Чем бы я занялся сейчас в своей хижине?

…Вода в чайнике громко кипела. Я отложил в сторону противень с подпеченными кусочками хлеба, только что вытянутый из печи. Сшитой из лоскутков пестрых тканей, прихваткой, снял посуду с огня и еще бурлящим кипятком залил заварку, обжигая паром кончик носа. Поздно позавтракав у окна, всматриваясь в горизонт, по которому то и дело, друг за другом пробегали лесные животные. Шоркая по полу ногами, обутыми в дутыши, накинул замызганную ветровку и вышел на затихающую улицу. Эта тишина, явно отличается от облегчающей городской, напротив, обостряя чувство тревоги. За небольшим хозяйственным домиком, у выгребной ямы, стоял деревянный, как абсолютно все в моем распоряжении, стул, на котором я сидел и разделывал еще теплого, крупного кролика, шкурка которого растягивалась на пяльцах, а мясо под специями и крупными ломтиками овощей, запекалось в глиняных горшочках. Держа освеженное тельце в руках, мне всегда становилось ужасно не по себе. Остатки свежей крови и плоти, красивших снег в оранжево-красный цвет, необходимо было каждый раз заливать хлором, дабы дикие животные не стали рыскать в окрест.

Крадущийся вечер притягивал с собой свежую порцию снегопада, запирая меня в теплой, пахнущей едой, пихтой и сухим сеном, хижине. Я не оставался один, до отхода ко сну, время со мной коротали мудрые духи леса и ветра, шепчущие все новые народные сказки, таящие те самые неизменные истины. На опушке леса, за шторкой быстро падающих, но уже крупных снежинок-пушинок, в теплом свете трещащих от пламени дров, я коротал нескончаемые дни размеренной жизни.

Chapter 2.

Уже в густой темноте, пронизанной слепящим светом фар автомобилей, поднимался буран, гоняющий снежный покров, извивая его в змеином танце. И выезжая за город, в динамичном тоннеле погодного шабаша, мы крались в сторону дома. Безопасность казалась нереальной, а наша машина – маленькой игрушкой в снежном шаре, который то и дело трясли, ухудшая ориентацию на дороге. Каждый поворот сопровождался выбросом адреналина, от хвоста легковушек, заносимых аккурат перед нами. Светофорные огоньки виднелись расплывчатым, как в туманный день, пятном четко разграниченного света.

Как-то упустив момент появления, но на очередном переезде железнодорожных путей, мы нагнали точно такую же, как наша, машину. Дорога, ведущая в загородное поселение, была лишь одна, из-за чего пришлось на одном расстоянии, повторяя все маневры, ехать «тенью» опережающего транспорта. Я подумал, как было бы забавно, если бы в матрице произошел сбой, а в салоне идентичного автомобиля ехали точные наши копии.

Благодаря световому шуму, узенькие улочки пригорода были хорошо освещены, а дома защищали от ветра, успокаивая разыгравшийся буран. Но разыгравшееся в бурных эмоциях воображение, которое наполняло смятением и приглушенной, возрастающей напряженностью, никак не утихало. Автомобиль двигался точно по нашему маршруту до самого дома. Наша машина остановилась, на первом ряду кинопоказа, если это можно так назвать, что оказалось совсем не забавно. В поднятые ворота гаража, к ожидающему главе семейства, проехал автомобиль, из которого в выработанной месяцами очередности, выходили совершенно неотличимые от нас клоны. Они вели себя в точности как мы, что-то обсуждая и смеясь. Секунды начинали длиться вечность, а жуть – душить, не давая сказать ни единого слова. Вот и я, со всеми моими привычками, вышел из машины, разгладил нижнюю часть куртки, оправил рукав на левой руке, параллельно поглядывая на наручные часы.

Снежные хлопья, приземляющиеся на разогретое лобовое стекло машины, тут же таяли, образовывая капельки, растворяя четкость происходящего. Со злостью включенные дворники, моментально вернули прозрачность автомобильному окну. Рев мотора, заставил всех участников гаражного представления обернуться в сторону въезда, откуда мы неслись на ненормальной скорости. Что я должен был почувствовать, когда я сбил на машине «меня»? Кроме встречного толчка, больше ничего не произошло, хотя ожидалось как минимум столкновение с стоящей машиной, которая пропустила через себя как бы насквозь, от чего врезались мы в моего клона.

Я не знаю, что есть страшная истина: наличие точных копий, не различимых даже родным отцом; или быть оригиналом среди копий, которые почувствовав, что я раскрыл их тайну, сейчас же откроют истинные свои лица; или это я – подделка?

И ясность к разуму стала возвращаться только с нарастающими, бесконечно быстрыми, повторяющимися вопросами «что это? что за черт?», исполняемые знакомым женским голосом. Остальные, присутствующие в гаражном помещении, стояли молча, осознавая увиденное. Соседские дома даже не подозревают, что за только что спущенными воротами, произошел групповой разлом реальности. Абсолютно каждому происходящее казалось индивидуальной галлюцинацией. Встречающий отец, парализованный молчанием, остался там же, а все остальное исчезло, то есть, стало таким как раньше. С круглыми, застывшими от страха глазами, беззвучно перебирая ноги, все двинулись в дом, где должен состояться ужин. И только я, уходящий крайним, заметил вмятины на капоте машины. А в щель входной двери, прежде чем выключить освещение, увидел нечто пугающее, от плинтусов вверх вырастали какие-то корни, крыша автомобиля пузырилась, и что-то точно смотрело на меня в ответ. Я моментально захлопнул дверь, решив не отставать от (моей ли) семьи.

За ужином потихоньку начался прорезаться голос, мало по малу мы притрагивались к еде, пытаясь выразить свои мысли, по поводу того, что пришлось пережить пару часов назад. Мы переглядывались, не решаясь спросить, настоящий ли каждый из нас.

Chapter 3.

Первым делом свалилась со стены картина, что осталось незамеченным. Потом, под столом я увидел ковер, которого у нас точно никогда не было. «Смотрите как повалил снег» – сказал кто-то, обратившись к окну. Пересчитывая всех по головам, при каждой десятке, до которой я мысленно проговаривал порядковые предыдущие цифры, получалось на два-три с половиной человека больше, тогда как при счете только до семь, количество людей совпадало с реальной цифрой или недоставало только одного.

Второй раз свалилась та же картина, пейзаж цветущего болота, все резко подскочили, бегом меняясь друг с другом местами. Я сидел неподвижно, щурясь, молча наблюдая, перестукивая пальцами от левого мизинца, до правого. Снова наступила тишина. Слышно было легкое хлюпанье пересыхающих глаз, которые то и дело бегали из стороны в сторону, подозревая каждого в не существовании. Сестра первой нарушила спокойно надвигающийся хаос, упиревшись коленом в стол, потянувшись через него за жирной, золотистой куриной ножкой. Остальные потихоньку, под летающими столовыми приборами стали копаться в тарелках салатов, выкладывать гарнир ровными полосами, лепить из пережеванной еды замысловатые фигурки.

На столе, рядом с моими играющими руками, появились такие же, держа вилку. Я попытался было встать, чтобы покинуть этот хаос, однако пол исчез. Свет погас, теперь все происходило как в театральной постановке, с подсвеченными фигурами беснующих людей. Кто-то дышал мне в затылок, каждый раз, когда падала какая-то картина с места «цветущего болота». Рухнула и стена, за которой, под светом уличных фонарей, невинно шли снежные осадки, уводя в мягкий, сонный, минутный, несуществующий мир. Упало еще две стены, за которыми также шел тот же снег, а в дали то и дело вспыхивали этюды нашего нормально ужина. Людей, неотличимых от реальных, (кто бы из них это не был), в уменьшающейся комнате без пола и трех стен, становилось в несколько раз больше, усложняя мои подсчеты. И как потолок не свалился, когда испарилась оставшаяся, несущая стена?

Мое тело, сидящее на стуле, относило от стола, расположенного посреди бесконечной черноты и подсвеченного падающего снега, все дальше и дальше, оставив такой же силуэт, сидеть на том же месте. По сторонам вспыхивали родные люди, сигналили машины, которые заносило в непогоду. Мне становилось холодно, потихоньку появлялась куртка. Стул, на котором я сидел, превращался в сидение автомобиля, я несся по пространству переворачиваясь, замедляясь, ускоряясь. И вот, я обо что-то сильно стукнулся. Выходя из машины, она же меня переехала.