Во всем виновата рыба

– Олеся у Иры была, у сестры. Мама ее, наверное, уже забрала. Дома у нас будут.

– Лена, я так испугался! Я завтра приеду!

– Не надо, чем ты мне сейчас поможешь?! Будешь под окнами стоять и плакать вместе со мной?! Лучше денег заработай! Очень будут нужны на реабилитацию и восстановление.

– Лена, мне выпить хочется! Так перенервничал!

– Выпей. Леш, меня спать рубит…

– Фотку пришли. Ладно, люблю-целую. Ложись спать. Пока!

– И я тебя. Пока.

Надо маме позвонить.

– Мам, все, я в палате.

– Почему так долго?!

– Я не знаю.

– Кто оперировал?

– Головня. Я не знаю, как его зовут, не помню.

– Ты представляешь, Алексей позвонил и говорит: «Что происходит?!», а я ему отвечаю: «А кто это?», он: «Леша!», а я: «Какой еще Леша?!». Представляешь?! Ужас просто! Как ты себя чувствуешь?

– Я пока не поняла, не знаю.

– Больно?

– Больно! Мам, как Олеся?

– Нормально. Все по-взрослому восприняла, не плачет. По дороге от Иры я ей ничего не говорила, она дома тебя искала, тогда я ей все рассказала. До ее прихода все убрала, кровь вытерла, чтобы она не видела.

Какое счастье, просто Божье благословение, что моей девочки не было дома, когда я порезалась! Даже подумать страшно, как испугался бы шестилетний ребенок!

– Дай дочу.

Мама кричит:

– Олесенька, иди, мама хочет с тобой поговорить!

– Алле! – слышу тоненький, такой родной голосок.

– Доченька, привет! Как твои дела, кисуня?! Все хорошо?

– Мама, мне тебя жалко! – почти плачет дочь.

– Не надо, зайка, не плачь! У меня чудесный доктор, он мне поможет! Я скоро буду дома! Не переживай, доченька! Ложись спать, пушистых снов, детка! Дай бабу!

– Мама, позвони мне на работу, все расскажи. У меня самой сил просто нет это сделать!

Мама сообщила директору на работу о моей травме. Как я и предполагала, директор все восприняла безучастно, без эмоций, абсолютно равнодушно. Истинный руководитель!

Я сфотала руку. Выложила в «Одноклассники» и мужу отправила на вотсап. Все, жутко хочу спать.

В палату вошла медсестра:

– Туголукова кто? Трамадол ставить будем?

– Я Туголукова. Трамадол… Трамадол… Звучит, как диплодок. В меня сейчас уколют динозавра! Ха-ха-ха! – глупо хихикаю я.

– Первый раз такое слышу! Это обезболивающее. Больно не будет и спать будете хорошо. Ну что, ставим?

– Ставим. А куда?

– Решайте сами. Можно в плечо, в бедро, в ягодицу.

Вставать уже не хочется:

– Давайте в бедро!

Боль действительно постепенно уходит, затягивает сон, тревожный, какой-то приторно сладкий и душный, из него хочется поскорее выбраться, как из затягивающей ямы с густой карамелью. Снятся кошмары: раз за разом режу пальцы. До сих пор часто вижу этот сон… Просыпаюсь в слезах от ужаса! Охватывает страх, парализует, паршиво на душе! Тяжело дышать!

Резко вскакиваю от телефонного звонка. Всего час ночи! Хотя я сейчас благодарна тому, кто позвонил в неурочный час, ведь этот человек вырвал меня из пучины кошмара. Номер мне не знаком.

– Алле!

– Лена, привет! Как это произошло?! Ты сама? Или кто-то тебя?! – слышу возмущенный мужской очень знакомый голос, но понять, кто это, никак не могу.

– Извините, а кто это?

– Вадим…

Он говорит, сбивчиво, путано и, мне кажется, очень долго. Даже пришлось выйти в коридор, чтобы не мешать соседкам. Я слушаю его и не понимаю, чего он хочет, что ему нужно…

– Это очень хороший врач, все будет хорошо… – долетают до меня его расплывчатые пустые фразы.

Перебиваю сумбурную речь:

– Как ты узнал, что со мной случилось? Где ты взял мой номер? Кто меня сдал, кто прокололся?! Зачем ты звонишь? Мы развелись пятнадцать лет назад!!! Почему ты до сих пор следишь за моей жизнью?! Живи своей! Пожалуйста, не звони больше! Отключись сам, мне пока тяжело это делать самой, рука болит!

Вот так сюрприз! Только бывшего мужа мне сейчас и не хватает! Голова гудит, словно колокол! Хочется пить. Шарюсь среди своих вещей, мама должна была положить воду. Нашла. Теплая минералка, во рту от нее противно, как от холодного куриного бульона. То ли сон, то ли дремота мучают до утра. Нормально поспать так и не удалось. К утру разболелись пальцы! Ноют, как больные зубы!

* * *

Опять звонок. Кира, коллега, мы давно дружим, наверное, фото в сети увидела.

– Лена, что это?! Ты руку сломала?

– Привет, Кира, нет порезала.

– Ты в больнице?

– Да. Кира, пожалуйста, скажи моим детям, что я в больнице, но уже все хорошо, пусть не волнуются. Я скоро…

Она перебивает меня:

– Лена, как можно так порезаться?! Что произошло?! Почему ты мне не позвонила?!

– Я потом тебе все расскажу. У меня такая слабость, хочу лежать!

– Ладно. Пока, позвоню!

– Пока, хорошо, звони!

В палате резко включается свет:

– Температуру мерить будем?

Никто не хочет. Опять проваливаюсь в сон.

Пришел незнакомый мне врач, который ведет эту палату, спросил, как я себя чувствую, что болит, на что жалуюсь. Потом укол трамадола – и сон, уже не тягостный, а крепкий, спокойный.

Позвали на перевязку:

– Туголукова, в перевязочную!

Через пару минут опять:

– Туголукова, на перевязку!

Спохватываюсь и бегу в перевязочную. Я замужем уже почти семь лет, но до сих пор никак не могу привыкнуть к тому, что я – Туголукова!

С трепетом ждала этого момента, не терпелось посмотреть, что же там под лангетой! В перевязочную зовут моего доктора:

– Иван Петрович, Ваша резаная на перевязке. Ждем Вас.

Через некоторое время опять:

– Ваня, давай уже иди!

Серьезно?! Ваня?..

Пока мне разматывали руку, вошел доктор. Несмотря на ночное дежурство, он бодр и полон сил.

Моя рука, словно предмет, мне не принадлежащий, совершенно чужой. Это какой-то трэш! Это не может происходить со мной! Это не моя рука, не мои пальцы! Ужасные швы тянутся от ногтевых фаланг почти до середины ладони! Из них торчат синие нитки! Рубцы бордовые, покрытые засохшей кровью! Но нет ни сочащейся крови, ни других посторонних выделений. Чудовищный отек! Сорок швов! Наверное, ужас читается на моем лице, потому что доктор говорит:

– Ну, вот так… Сухожилия сильно разошлись, пришлось резать, чтобы их поймать и сшить. Был еще вариант взять сухожилия на запястье, но это еще более травматично. Знаете, я бы себе лучше операцию не провел, себе лучше бы не сделал!

– Я очень благодарна, спасибо Вам большое! – но, видимо, выражение моего лица говорит совсем о другом!

– И травма Ваша, и операция очень кровавые, у Вас большая потеря крови, нужно ее восстанавливать! Хорошее питание, крепкий сон, отдых.

– Мы хорошо питаемся! Надеюсь, все восстановится, – с трудом могу говорить, мысли путаются, никак не отойду от увиденного!

Доктор очень аккуратно сгибает и разгибает мои несчастные пальцы своей рукой, именно так нужно заниматься по десять минут в день во время перевязки. Самостоятельно сгибать и разгибать пальцы нельзя! Только с помощью! Бережно, осторожно! Потом перевязывает мне руку и накладывает лангету.

Плетусь в палату, душат слезы! Такие уродливые шрамы! За что?! Почему?! Почему это случилось именно со мной?! Если честно, даже сейчас, через десять месяцев, задаюсь этим вопросом! Где же я так нагрешила?! Кому так дорогу перешла?! За что такой посыл ненависти?!

В чувство приводить телефонный звонок:

– Елена Николаевна, Вы в больнице? Почему? Что случилось? Кира Владимировна сказала детям, что у Вас травма, они сразу мне позвонили!

Слезы, душившие меня все утро, брызнули из глаз! Я уже в голос рыдаю!

– Елена Николаевна, успокойтесь! Где Вы? Я сейчас к Вам прибегу.

– Третий этаж, палата семь.

Гелена Викторовна, мама Маши, моей ученицы. Она работает в центре гемодиализа недалеко от городской больницы. Крепко обнимает меня, утешает:

– Ничего страшного, все будет хорошо! Головня – отличный врач! Елена Николаевна, Вы же такой сильный человек, что так расклеились?! Это все временно! Перестаньте плакать! Дети расстроились очень! Моя Маша рыдает все утро, девчонки тоже. К Вам собираются. Я Вам конфетки принесла, Вы же сладенькое любите! Все, не плакать!

Она решительно направляется к посту, просматривает мою карту, что-то строго говорит медсестре. Мне опять ставят обезболивающий укол в бедро. Оба бедра уже синие от уколов, как будто меня избили!

– Вам надо много спать, силы восстанавливать. Пойдемте в палату. И пообещайте больше не плакать!

Она укутывает меня, как маленькую, в одеяло. Сколько тепла, сочувствия и доброты! Внезапно пронзает мысль: «Дети, мои дорогие дети, мои хорошие! Как без меня?! Как же я вас подвожу, мои птенчики!» Снова хочется плакать! Душевная усталость просто сбивает с ног, опять проваливаюсь в сон.

В обед залезла в интернет, почитала комментарии под фото, которое выложила вчера. Столько сочувствия, добрых пожеланий, тревоги и беспокойства за меня! Спасибо, друзья!

* * *

Звонит телефон. С трудом открываю глаза:

– Алле!

– Елена Николаевна, добрый вечер! Спуститесь к нам!

Антошка и Витюшка жду на первом этаже. Обнимают меня. Тревога в глазах:

– Мы Вам мандарины принесли и шоколадки.

Я тоже захватила им по шоколадке, которые мама привезла мне еще в обед. Обмен состоялся!

– Спасибо, мальчики! Как ваши дела? Всем привет передайте, скажите, что все уже нормально, пусть ребята не переживают!

Мальчики явно не хотят уходить, им хочется побыть со мной. Совсем уже взрослые! Высокие, широкоплечие, такие красивые! Мне всегда кажется, что дети в моем классе самые красивые, самые умные, самые воспитанные, самые добрые, самые-самые! Смотрю сейчас на них, и на душе тепло! Мальчишки… Юноши уже! Скажу по секрету, у Антошки даже девочка есть!

– Елена Николаевна, мы там денежки Вам собрали…

– Зачем? На новую руку?! – пытаюсь шутить, мальчишки улыбаются.

– Ну, нет, конечно, на сладкое и всякое такое, что вы любите!

– Зайчики мои, ничего не надо, у меня все есть. Вот вы приехали, мне и стало лучше! Спасибо, мои драгоценные дети!

Провожаю их к выходу. Прощаемся. Так тепло на душе! Спасибо за то, что вы у меня есть! Медленно иду обратно. Останавливает охранник:

– Это кто был?

– Добрый вечер! Мои дети, а что? Что-то натворили?

– Добрый! Нет, ничего не натворили! Ваши дети?! Ничего себе! Во сколько же Вы их родили?

– Я неправильно выразилась! Это мои ученики.

– Такие здоровые?! Какой же класс? И чему Вы их учите?

– Жизни… Русскому языку и литературе. Девятый класс.

– Нормальные у вас пацаны! Молодцы! Хорошо Вы их воспитали! Своих в беде на бросают!

– Спасибо, я стараюсь.

Ну вот, мальчишки были, увидели, что кишки у меня не торчат во все стороны, кровь отовсюду не хлещет, можно и девчонок приводить! Не испугаются! Они же у меня джентльмены, берегут наших красавиц!

Ситуацию вспомнила. Детки мои еще маленькие были, пятиклашечки. Надо осенью убрать от листьев и мусора территорию, закрепленную за нашим классом. Говорю мальчикам:

– У нас такие девчонки красивые, добрые. Предлагаю, не гнать их на улицу в холод, а тяжелую мужскую работу выполнить самим! Что скажете?

Все до единого согласились! Да еще Феликс высказался:

– А Вы куда это собрались, Елена Николаевна?! Вы же тоже… девочка!

И долго слово подобрать не мог! Меня это так растрогало! Вот такие у меня мужички! Настоящие мужчины! Удивило тогда отношение директора нашей школы.

– А где Ваши девочки? Почему не убирают?! – возмутилась она.

Неужели ничего не слышала о гендерном воспитании?! Странная такая!

Мандаринки я оставила на посту, все равно почистить не смогу одной рукой, а медсестрам приятно! А шоколадом угостила своих соседок. Так им благодарна! Особенно Саше. Видя мою беспомощность, ведь я правша и ничего не умею и не могу делать левой рукой, она целый день за мной ухаживала: то еду помогала до тумбочки донести, то посуду за мной мыла, то интернет настраивала, то чаем вкусным угощала. Меня немного удивило такое неожиданно доброе отношение к совершенно постороннему человеку! Это уже потом, многое в больнице испытав и увидев, я поняла, что иначе просто нельзя! Доброта и взаимная поддержка – основа отношений там, где царит боль.

Еще не поздно, нужно позвонить мастеру, которая делает мне маникюр, чтобы отменить запись на послезавтра. Вот интересно, делать шеллак на семь пальцев по стоимости будет столько же, как на десять, или дешевле?

* * *

Следующая ночь принесла всей нашей палате неожиданный сюрприз. Ночью доставили совершенно пьяную неопрятного вида женщину неопределенного возраста со сложным переломом ноги. Она хамила персоналу, громко ругалась и все время порывалась уйти, несколько раз падала с каталки, усугубляя свое итак тяжелое состояние. После оказания ей неотложной помощи поселили ее именно в нашу палату! Она всю ночь храпела так, что дребезжали стекла в окне! Больше в палате не спал никто, даже я, несмотря на трамадол. Днем эта проказница вела себя не лучше! Громко рыгала, ругалась с медсестрами и врачами. Устроила истерику, потому что мы посмели разговаривать между собой в то время, пока ее величество спит! Раиса Николаевна, бабулечка, божий одуванчик, резко, но вежливо попыталась урезонить ее, указав на то, что в палате она не одна, а проводить все время в коридоре не очень приятно. Хамка разразилась нецензурной бранью! Ужасно неприятная ситуация! Я не сумела сдержаться! Ведь у меня тоже была бабушка, на которую так похожа Раиса Николаевна.

– Вы в больнице! Не на помойке, к которой, возможно, привыкли! Вам оказывают помощь! Будьте любезны быть за это благодарной! Не смейте обзывать и ругать персонал! Не вздумайте хамить нам! Мы не намерены терпеть Ваши гадости! Выкатим Вашу кровать в коридор! Ведите себя по-человечески! Ведь Вы, я надеюсь, все еще человек?! – потом очень жалела, что так высказалась.

Просто некоторые люди ничего не понимают по-хорошему! Им обязательно нужен окрик или оплеуха! Почему так? Неужели теплые слова и доброе отношение не согревают? Неужели лучше коченеть от ледяных взглядов и презрения?! Не понимаю…

Она как-то сникла, укрылась с головой пододеяльником и исподлобья поглядывала на меня. Видимо, решила, что я в палате «пахан», потому что в любой, волнующей ее ситуации, стала опосредованно обращаться именно ко мне:

– Эй, как тебя?..

– Меня Лена зовут. Это Раиса Николаевна. А Вас? Нельзя к человеку обращаться словом «эй»!

Саша к тому моменту уже, к счастью, выписалась.

Или:

– Я ссать хочу! Как санитарку позвать?

– Нужно говорить: «Я хочу в туалет!» В следующий раз нажмите на кнопку над кроватью, санитарка к Вам подойдет. Сейчас позову!

Или:

– Жрать хочу!

– Не жрать, а кушать. Скоро уже обед принесут. Вы будете первое и второе? Или только второе, как вчера?

Вот такой вот ликбез!

Постепенно мне стало даже жалко эту несчастную, обглоданную жизнью женщину. Ведь она совсем не старуха, как мне показалось на первый взгляд, ей всего пятьдесят два года! Как, почему человек может так опуститься, ведь это даже не уровень животного, а гораздо ниже?! У нее не было с собой даже самого необходимого: ложки, тарелки, халата и т.д. Ее никто не навещал. Я попросила маму привезти ей столовые приборы, купить зубную щетку и пасту. Мы не обеднеем, а у человека появится своя тарелка… Мне до сих пор очень грустно это вспоминать! С нами она пробыла недолго, ее почему- то перевели в другое отделение.

В этот день мне первый раз позвонила разгневанная завуч:

– Елена Николаевна, добрый день! Вы где?

– Я в больнице. Мама звонила директору и все объяснила. А что случилось?

– Что случилось?! Дети гуляют! Мне пришлось расписание перекраивать! И долго Вы отдыхать собрались?!

– Я не отдыхаю! У меня вообще-то не насморк, а достаточно тяжелая травма! Можете навести справки и поговорить с моим лечащим врачом! Сухожилия, по его словам, срастаются сто – сто двадцать дней, – как же я устала от этого вечно недовольного жизнью человека!

Она «школе отдана и будет век ей верна»! Семьи у нее нет: сын вырос и уехал, о ней и не вспоминает, с мужем давным-давно в разводе – она всецело принадлежит работе! Наверное, поэтому ей искренне кажется, что все должны идти по ее пути: забросить личную жизнь, семью, детей и жить только работой! Я так не могу, именно поэтому периодически у нас возникают недопонимание и даже стычки. Никогда не забуду пренеприятнейший случай. Моя трехлетняя дочка заболела ветрянкой: в садике была вспышка этого заболевания, и мы решили ходить до победного, ведь лучше, как утверждают врачи, переболеть ею в детстве. Да и я знаю, о чем говорю: у меня ветрянка была в двадцать семь лет, ученики заразили! Это просто кошмар! Я на больничный не пошла, а попросила маму посидеть с Олесей. Дочери было очень плохо, болезнь протекала тяжело, с высоченной температурой, зудом от высыпаний и, конечно, детскими капризами. Мне, конечно, страшно за моего ребенка, и поэтому я отвела уроки, но не присутствовала на фестивале «Народы России», где выступали ребята из моего класса, ушла домой, к заболевшей дочке. Детей, надо сказать, я полностью подготовила, они заняли даже первое место в своей номинации. Однако на следующий день завуч вызвала меня к себе и очень гадко высказалась обо мне и моей дочери:

– Вы должны быть рядом с детьми, просто обязаны! Вам за это деньги платят! А Ваш ребенок и все остальное – Ваши проблемы! У Вас уже взрослая дочь! Могла бы свои капризы при себе держать!

– Это у Вас взрослый сын! А моей дочери всего три года! И я обязана быть рядом с ней, когда ей плохо! – на следующий день я ушла на больничный на три недели, пока дочь полностью не поправилась.

Почему в этом человеке нет ничего человеческого? Разве может так о ребенке, который болеет, рассуждать нормальная, адекватная женщина, тем более мать?! Неприятно удивило, что ее поддержала в этом директор, к которой я обратилась за поддержкой:

– Этот час, который шло мероприятие, ничего бы не решил! Девочка Ваша могла побыть и без Вас! Я вот вообще на больничные с детьми никогда не ходила, мама моя с ними сидела!

Может быть, именно поэтому у вас такие жестокие дети: выросли, разъехались и не вспоминают о вашем существовании?! Ребенку всегда нужна мама! Никогда ни при каких обстоятельствах работа не будет для меня важнее семьи, друзей и близких! Я знаю, насколько важна моя работа, но есть то, что гораздо важнее!

Или однажды отчитала меня за то, что я не успела заполнить тематическое планирование в электронном дневнике, хотя срок заполнения, назначенный ей самой, еще не вышел:

– Это нехорошо! Надо сделать! – орала она, как ненормальная, тряся всеми своими подбородками.

– Я обязательно сделаю, Вы же знаете! Просто сейчас дома мой муж. Вы же в курсе, он вахтовик, и нечасто бывает дома. Уедет – все в тот же день заполню! И вообще, есть в нашей школе люди, которые с первого сентября к электронному дневнику не притрагивались! Почему такой негатив именно в мой адрес? – спокойно ответила я.

– Это непорядок!

– Быть может, просто дело в том, что у меня есть любящий муж, а у Вас нет?! – крыть ей было нечем…

Знаете, как ее прозвали дети? Злая булочка… Мне кажется, этим все сказано!

Очень жаль, что у руля нашей, некогда лучшей в городе, школы стоят именно такие люди! Они разваливают все, что предыдущий завуч и директор собирали по крупицам! Именно из-за некорректности и даже хамства завуча (ведь она запросто может сказать учителю: «Пошла вон отсюда!» или «Все, свободна!») поуходили учителя, хорошие учителя, способные научить, талантливые! А те молодые, кто все-таки отважится прийти в школу, либо надолго не задерживаются, либо думают, что такое отношение со стороны администрации – норма. Но я-то знаю, как должно быть, знаю, что хамство – не норма! Даже могу предположить, как отреагировали бы наши предыдущие завуч и директор, которые друг за другом ушли на пенсию. Директор Николай Григорьевич сказал бы:

– У Лены травма. Спокойно работаем! Помогаем человеку, чем можем. Никто от этого не застрахован. Не она первая, не она последняя.

А Тамара Сергеевна его бы поддержала:

– Лечись спокойненько! Ну, как же ты так неосторожненько! Аккуратненько надо!

К сожалению, такие руководители – теперь уже легенда! Давно подумываю попрощаться с этой школой, перейти в другую. Мысли эти просто пока витают в воздухе, ничего определенного. Держат дети, ведь мы пятый год вместе! Разве могу их бросить, предать!

Неприятно, почувствовала себя после ее звонка, словно меня в грязи изваляли! Да Бог с ней! Пусть у нее все будет хорошо. Если честно, ее пожалеть надо. Она ведь от одиночества и собственной ненужности такая злая. Бедняжка!

* * *

Утром, как обычно, хотела хорошенько потянуться после сна, но когда потягушки дошли до пальцев, вскрикнула от боли! Мне словно крылья подрезали! Для меня вообще процесс потягивания с года трансформируется: в двадцать лет получаешь от него невероятное удовольствие, потягиваешься до хруста в костях и мотыльков в глазах, вот в сорок уже действуешь гораздо осторожнее: одно неверное движение – и тебя заклинило минимум на неделю!

На второй перевязке я тайком сфотографировала мои ужасные раны. Зачем? Не знаю… Фото это в телефоне хранится до сих пор…

Показала маме. Она не смогла сдержать ужаса, хотя попыталась не выдать себя:

– Все будет хорошо! Не расстраивайся! – мама опять говорила со мной на полтона выше, чем обычно.

Значит, все плохо… Примерно также отреагировала и Таня, моя лучшая подруга еще со школьных лет, навестившая меня вечером. Муж высказался еще раньше, днем, когда я отправила ему фото: ничего, мол, заживет, шрамы же внутри, в глаза бросаться не будут! Такая реакция меня очень расстроила! Значит, действительно, все плохо! Швы уродуют! Да еще не известно, будут ли пальцы функционировать, смогу ли я рукой, как раньше, пользоваться! Единственный человек, чья реакция, меня немного успокоила, это Оля, моя недавняя знакомая:

– Да не переживай ты! Заживет! Все это фигня!

И я подумала: «А действительно: заживет ведь! Фигня!»

Именно тогда я поняла, как важно найти нужные слова в критической ситуации, чтобы успокоить человека, а не расстроить окончательно, чтобы духом он не упадал туда, откуда возврата нет, сохранить хладнокровие и не паниковать! «Не истерить!» – как иногда прикрикивает на меня подруга. Оля, спасибо! Ты настоящий друг!

В палату вошла очень приятная молоденькая сестричка:

– Елена Николаевна, здравствуйте! Вы меня не помните?

– Здравствуйте, если честно, нет, не помню!

– Я в 44 школе училась, не у Вас, но Вас хорошо помню! Вы в 39 кабинете работали. Меня Вика Мингер зовут.

– Мингер? Кто Вы Антошке?

– Тетя. А в перевязочной работает Антошина бабушка работает.

– Здорово!

– Вам нужно спуститься в четвертый кабинет на УВЧ. Сможете сами?

– Конечно!

А это, действительно, здорово! Очень успокаивает, на самом деле то, что вокруг меня знакомые, сочувствующие люди, готовые приходить на помощь.

Я никак не могла запомнить, как ни странно, имя и отчество оперировавшего меня доктора. Несколько раз подходила к высокой, стройной, очень симпатичной медсестре и спрашивала:

– Как зовут моего доктора?

– Какого? Который Вас оперировал? Иван Петрович Головня. Он замечательный врач! Просто волшебник! А который сейчас всю вашу палату ведет, Харченко Виктор Дмитриевич.

– Иван Петрович, Иван Петрович. Никак запомнить не могу!

В конце концов, она рассердилась:

– Да запишите уже что ли!

– Я бы с удовольствием! Да писать умею только правой рукой!

Она перестала хмуриться, улыбнулась:

– Меня Валентина Сергеевна зовут. Обращайтесь, если что!

* * *

Странно, палату ведет Виктор Дмитриевич, а постоянно со мной именно Иван Петрович! На всех перевязках, на осмотрах. Он сам поменял мне множество лангет, ведь спадал отек, они становились велики и больно били по руке, приносил распечатки упражнений, которые нужно делать, чтобы восстанавливалась подвижность пальцев, направил на физио процедуры, терпеливо отвечал на бесконечные мои, иногда глупые, вопросы. Все время, что я лежала в стационаре, он был рядом, помогал, успокаивал. Ни разу не сорвался, всегда был тактичен и спокоен. Тогда я даже не подозревала, какой замечательный доктор со мной работает и как мне повезло попасть именно в его профессиональные руки! Мне кажется, он обладает самым важным качеством, которое необходимо любому доктору. Он неравнодушный! Не знаю, возможно ли с одинаковой теплотой и вниманием относится ко всем пациентам, но мне их хватало с лихвой!

А сколько хороших слов я слышала о нем от пациентов, медсестер и просто обычных людей! Например, второго января нужно было снимать швы, но поликлиника еще не работала, поэтому Иван Петрович велел приехать к нему в стационар. Было очень холодно, я вызвала такси. Увидев повязку, разговорчивый водитель спросил: