Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

Поселок изменился. Очень. Когда-то он утопал в зелени. Сколько Ана себя помнила, одним из самых трудных и насущных дел его обитателей была борьба с наступающей зеленью. Стоило только зазеваться, как лес врывался в улицы поселка и занимал все не забетонированное пространство внутри городской черты. Впрочем, справедливости ради, следовало отметить, что это была не борьба с зеленью, а попытка отстоять право расти на улицах для иномирных латаний – красивых пальм с широкими разлапистыми листьями на вершинах – по азерской легенде, они были завезены аж с самой Земли еще первыми поселенцами.

Сейчас в поселке не было никакой зелени. О растительности напоминали только черные обугленные стволы деревьев. Впрочем, нет – кое-где из-под земли уже снова пробивалось нечто зеленое и живое.

– Сейчас-то жизнь налаживается, – говорила тетка любознательной незнакомке. – Работы навалом, платят хорошо благодаря комтессе, храни ее все звезды вселенной. А уж как про нее тут врали, вы бы слышали, особенно эти Старкоффы, дурили нам головы, паразиты. Недаром они все смылись с Азеры и эмигрировали, да еще и деньги все с собой утащили. Я так считаю, что кто был против Гнезда, не надо, конечно, хватать их и сажать, тут молодой комт, в смысле, вице-король прав. Но вот имущество ихнее следовало конфисковать для целей раззагаживания поверхности и на нужды пострадавших.

Тетка, естественно, давно уже позабыла, или делала вид, что позабыла, как когда-то в уличных перепалках с пеной у рта отстаивала идею строительства города, а комтессу ругала эгоисткой и жлобкой. Теперь она, конечно же, "всегда говорила", что Город – это жульничество и обман… которые должны быть непременно наказаны.

– Комтесса бы точно это сделала и всем влепила, но командует у нас сейчас Рекс. А он – мужик, что с мужика взять, мужики отходчивые, не в пример нам, бабам. Он на эти мои слова отвечает в том смысле, что нужно уметь прощать, если человек искренне повинился. Прощеный человек, говорит, из кожи вон вывернется, чтобы все исправить и сделать, как лучше. Не удалось мне его убедить, а жаль.

– Вы с ним разговаривали лично? – удивилась Ана-Сурия.

– Конечно. И не один раз. Мы с ним старые знакомые. Он подростком в космопорте дневал и ночевал, за ним тогда еще племянница моя… девки местные, короче говоря, дуры, все норовили под него пристроиться… простите за вульгарность. Он чуть ли не всех в нашем поселке знает по именам. Даже сейчас, когда тут бывает, разговором со старыми знакомыми не гнушается, хоть и вице-король, и занят выше головы.

Ана-Сурия, изображавшая собой любознательную туристку, сочла необходимым изобразить вежливое недоверие.

– И когда же он прибудет в следующий раз? Я бы не отказалась разочек на него взглянуть.

Тетка снисходительно рассмеялась.

– Ну, кто ж это может знать? Он сюда ездит по делам, и про свои дела никому не докладывает. Вы, я так понимаю, туристка?.. из Старых Миров?.. Интересуетесь посмотреть, кто это так Объединенным Компаниям задницы надрал? Порядков Вы наших здешних не знаете, вот и удивляетесь. А у нас с людьми из Гнезда договориться всегда было не в пример легче, чем с любым мелкотравчатым чинушей из самой занюханной канцелярии при Совете.

Ана-Сурия направилась дальше, с наслаждением играя в "туристку из Старых Миров".

Еще разговаривая с теткой, она обратила внимание на двух зевак, явно не азерцев, пялившихся на все окружающее с восторженным видом завзятых бездельников, дорвавшихся до экзотики. Мужички были на редкость незаметные, способные бесследно раствориться в любой толпе. Собственно говоря, она и в бар зашла не столько выпить, сколько поглядеть, не окажутся ли они рядом и в баре. С удовольствием отметив их появление в дальнем углу у дринкомата, она сделала вид, что тутошняя экзотика ей успела осточертеть, и направилась к транспортной стоянке. Шла она совершенно одна, так что даже засомневалась, не ошиблась ли. Однако парни оказались вместе с нею на одной платформе, возникнув при посадке, будто из-под земли. Сердце Аны-Сурии забилось в сладостном предвкушении.

Далеко идущие выводы делать было рано, но имелось еще одно памятное место, которое она очень хотела посетить, и которое – уж обязательно – должно было оказаться пустыннее некуда. Это был санаторий при Центре управления перевозками, из которого когда-то ей удалось совершить свой дерзкий побег.

Ана-Сурия справедливо полгала, что вряд ли санатории во время беспорядков продолжали исправно функционировать как пенитенциарные давилки для кишок. Разгулявшиеся люмпены наверняка выпустили подсанационных на свободу. Ей представлялось совершенно очевидным, что для городских властей восстановление санатория, обеспечивавшего грузоперевозки для Объединенных Компаний, совсем не являлось первоочередной задачей. Ана-Сурия решила попробовать, если удастся, проникнуть внутрь – ностальгия заела, что поделаешь! – а заодно и посмотреть, не окажутся ли поблизости во время этой ее прогулки знакомые гнусные рожи тихарей.

Ни турбоцикл, ни любой другой персональный транспорт для ее целей не годился, не та у нее была антисыщицкая квалификация, чтобы в движении засечь слежку. Человеку, не имеющему опыта, наблюдать за окружающими удобнее было, не отвлекаясь на управление машиной. Она решила воспользоваться общественным транспортом.

И здесь ей сопутствовала удача. Вначале она заметила одного из своих знакомцев в межшахтном экспрессе. Второго поблизости не оказалось – если это были тихари, то они, возможно, разделились, чтобы наблюдать по очереди и не мозолить объекту слежки глаза. На межуровневых эскалаторах вблизи оказался второй ее знакомец. Ана-Сурия обрадовалась этому обстоятельству чрезвычайно. Во-первых, стало совершенно очевидно, что она в них не ошиблась. А во-вторых, у нее появился шанс определить, сколько тихарей к ней приставлено. Если в какой-то момент окажется, что вблизи нет знакомых рож, это будет означать, что она вычислила не всех своих "опекунов".

В гидропонном экспрессе второго сменил снова первый тихарь, у самой поверхности рядом оказался второй, Ана-Сурия ликовала: это тихари, она их вычислила, и их всего двое. Ее рабовладельцы отнеслись к ней не вполне серьезно, и этим дали шанс на жизнь.

Как и следовало ожидать, тихари за нею на территорию санатория не пошли, расположившись таким образом, чтобы гарантированно перехватить ее при возвращении. Ана-Сурия видела их насквозь: она для этих самодовольных самцов была всего лишь красивой блондинкой, то есть существом тупым по определению, относиться к которому серьезно было просто нерационально. Что она может вернуться другим путем, воспользовавшись санаторными лифтовыми клетями, этим кретинам и в голову не пришло. Еще бы! Для этого она должна была уметь думать, а этой способности они в ней и предположить не хотели.

Вообще-то, во время их упорных тренировок Генрик предостерегал ее от недооценки интеллекта тихарей. Он говорил:

– Ни в коем случае нельзя просто стряхивать их с хвоста. Они тут же поймут, что ты их вычислила, и это создаст тебе массу проблем.

– Но ведь это так приятно – щелкнуть сволочей по носу.

– Да, приятно, – соглашался Генрик. – И только тебе решать, стоит ли минутное удовольствие целой кучи проблем. Во-первых, начальство их вздрючит, отчего их рвение многократно возрастет. Во-вторых, они почувствуют себя оскорбленными, что их провела блондинка, и это тоже создаст тебе дополнительные проблемы. В-третьих, Гольденцвикс к тебе начнет относиться серьезно и в лучшем случае пришлет тихарям подмогу, а в худшем их просто заменит… оно тебе надо все начинать сначала? Ну и, наконец, все заинтересованные лица задумаются: а на кой черт этой мерзавке понадобилось рубить хвосты? Как ты думаешь, к какому выводу они придут?

Он был, как всегда, чертовски убедителен. И Ана-Сурия невольно задалась вопросом, откуда ему, яйцеголовому научнику, известны все эти сыскные премудрости?

Генрика эта ее озадаченность так развеселила, что хохотал он долго и вкусно.

– Ну, ты спросила! Я же говорил тебе, что довелось мне в моей жизни поокаянствовать на ниве киллерства. Как считаешь, много бы я накиллерствовал, не зная повадок санаторов?

Генрик был прав, опять же, как всегда, и его совет – избавление от хвоста должно выглядеть а-абсолютно естественной случайностью – был Аной-Сурией воспринят не только как истина в последней инстанции, но и как руководство к действию.

Ана-Сурия была намерена войти через портал санатория, а выйти назад в Город через порталы ЦУПа – если удастся, разумеется – и посвятить остаток дня обзаведению парочкой надежных лежбищ.

За санаторным порталом ее встретила гробовая тишина. Все внутренние порталы были открыты, все румы, даже кордегардия и помещения канцелярии санатория были абсолютно пусты, биопьи посты, на которых, как она помнила, всегда торчала парочка – другая мордоворотов, были вертухаями брошены, причем, судя по всему, весьма поспешно.

Ана-Сурия проходила коридор за коридором, заходила в румы, в которые во время оно и одним глазочком не посмела бы заглянуть, нигде не было ни единого человека. Все вокруг носило следы поспешного бегства охраны и последующего чудовищного разгрома, что учинили ворвавшиеся толпы люмпов. Все охранные киберсистемы, информационные сети и хранилища информации были основательно и с полным знанием дела разгромлены, в чем Ана-Сурия лично убедилась, попытавшись к ним подключиться. Электронные системы слежения и контроля – в том числе система глобального внутреннего видеонаблюдения (ура!) – были выведены из строя с не меньшей основательностью. Ане-Сурие было очень трудно себе представить, что подобный разгром, уничтоживший все следы информации о содержавшихся здесь подсанационных, мог быть проведен озверевшей толпой бесноватых гидропонщиков. "Впрочем, что это я?.. – удивилась она собственной глупости. – Сами подсанационные и громили. Они-то точно знали, что к чему, где и для чего. Тут и оконтакторенные сиживали. Попробуй-ка их теперь отловить, да засадить обратно. Вспотеешь доказывать, что они – беглые".

Впрочем, когда она добралась до мест былого обитания руководства санатория, до "белых румов", то увидела, что некую уборку – пусть и самую поверхностную – тут проводили.

Ана только теперь сообразила, что нынешние городские власти вряд ли могли оставить санатории вообще без охраны, или, хотя бы, без наблюдения, и тут же почувствовала себя неуютно. Место было абсолютно пустынное, и если нарваться на вертухая… черт его знает, что может придти в тупую биопью башку?

– Опять кого-то принесло на мою голову! Что тебе тут надобно, стервочка? Любопытствуешь, или ищешь чем поживиться?..

Голос был знаком. До жути. Ана-Сурия повернулась, уже зная, кого увидит.

Да. Это была она. Та самая фельдшер-биопша, Жаба, лесбиянка и садистка, что так издевалась над Аной в последние дни перед побегом.

– Госпожа Бюллер? – в голосе биопши имело себя быть безмерное удивление, смешанное с испугом. – Простите мне мою дерзость, отсюда то и дело приходится вышибать всяких оглоедов и поодиночке, и группами… но что Вы-то здесь… еще раз простите, Вы, возможно, не знаете? На Вас разослана ориентировка. Ваш брат, папаша, да что там – сам Координатор Ховрин лично требуют разыскать Вас, во что бы то ни стало.

– Ай, да пошли они, – перебила Жабу Ана-Сурия. – Если бы ты только знала, как они все меня достали! Я надеюсь, что мы с тобой найдем общий язык: ты не видела меня, я тебя, и все довольны. Ты, во всяком случае, уж точно останешься довольна.

Жаба растерялась. Глазки у нее бегали, рожа покраснела и приняла потешное умоляющее выражение.

– Но, госпожа Бюллер, и Вы меня поймите. Ориентировку разослала сама полковник Флери, а она будет похуже генерала Жарко. Ей ничего не впаришь, она меня как муху! Видеонаблюдение здесь, внутри санатория, не восстановлено, но по периметру вполне себе функционирует. Так что Ваше появление записано. Как ни кинь – всюду клин, или я прозевала, или… и того хуже. Все записи раз в неделю просматриваются внутренней безопасностью седьмого уровня, а там сейчас заправляют мальчики этого выскочки Гронкса. С ними не договоришься. Они по молодости, по отсутствию положительного примера и от общей дефективности ума благодарность воспринимают только в виде почетных грамот и прочих умозрительностей, которые по своей идеалистической неосязательности вовсе ничего не дают нам в ощущениях.

Пока Жаба с предельно страдальческим видом изливала из себя эти философические соображения, Ану-Сурию озарила счастливая идея, чуть не заставившая ее завизжать от радости.

– Но и ты меня пойми. Отцу вперлась в башку мысль выдать меня замуж. Меня! – Ана картинно передернулась. – Я при одной мысли о мужике в моей постели впадаю в лютость! Чтобы по моему телу шарили гнусные мужские лапы волосатые? Я от омерзения на месте сдохну. Я привыкла к нежному обращению!

Глазки Жабы явственно замаслянели.

– Нет, – продолжала Ана-Сурия с горячностью, как бы не замечая реакции собеседницы, – Нет, нет и нет! Никогда. Ходят вокруг, выпятив грудь, и тем, что считают своими мускулами, выпендриваются… сволочи. Нет у них и в помине женской тонкости чувств, гладкости и нежности женской кожи, грубые, примитивные скоты. Возьмем, например, тебя. Разве у тебя мало силы? Да боже ж мой, ты любого мачо согнешь в бараний рог! – Ана-Сурия обеими руками ухватилась за бицепс биопши, – Вон он какой! Вон какой! Да у них нет и тени чего-нибудь подобного. Ты вся состоишь из мышц. Ты просто олицетворение мощи. Представляю себе, как приятно прижаться к такому телу. А кожа! Какая у тебя кожа! Разве у мужиков бывает такая кожа?! – Теперь Ана-Сурия уже вцепилась правой рукой в ладонь Жабы, а самыми кончиками левой медленно и нежно погладила ее запястье и полезла в рукав. Жаба закатила глаза за лоб и забыла дышать. Ана-Сурия тоже изобразила тяжелое дыхание и прижалась к биопше бедром.

– Слушай, – жарко шептала она, вовсю охальничая пальчиками, – сколько ты тут получаешь? Гроши, небось, какие-нибудь? Бросай-ка ты свою службу и иди ко мне в бодигарды. Платить буду впятеро против твоего оклада, и служба у меня для тебя будет не лишенная приятности. А насчет стероидов не беспокойся, чепуха это, хватит тебе стероидов выше крыши, собственноручно всю задницу исколю.

Жаба, не в силах сказать ни слова, от избытка чувств часто моргала и соглашалась, кивала головой. Она осторожно положила свою лапу на талию собеседницы, потом, решившись, осторожно передвинула ее пониже. Ана-Сурия с готовностью прижалась к ней всем телом и, глядя на биопшу снизу вверх, прошептала жарким шепотом, – Так, говоришь, видеокамеры внутри периметра отключены? Слушай, я всегда мечтала посмотреть… покажи мне ваши карцеры, а? Говорят, это нечто. Они же сейчас пустые, и по путепроводам никто не ездит. Покажи, а?..

– Конечно, госпожа, Вы прямо сейчас хотите?

– Ну, раз уж я все равно тут, зачем откладывать? – удивилась Ана-Сурия и, с наслаждением посмотрев на свои ногти, сунула их прямо под нос биопше. – Красивые у меня ногти, правда?

4

Приняв слева Дордонь, а справа Арну, и без того многоводная Рона превратилась в ту широченную красавицу, которую франконцы с гордостью называют Матерью вод.

Могучее течение и само по себе было достаточно быстрым, а под парусом, да еще при попутном ветре, тримаран мчался со скоростью, приводившей путников в изумление. Исключение составлял, разве что сам Люкс, которому за отсутствием опыта просто не с чем было эту скорость сравнивать.

Лодка скользила вдоль правого крутого берега реки. За рулем сидел Кувалда. Скаврон с Нодем пристроились рядом и ревниво следили за тем, как ловко он управляется с судном. И то сказать – опыт есть опыт, когда лодкой правил Кувалда, шла она ничуть не хуже, чем у самого Люкса. Манон и Люкс перебрались на нос тримарана, где Манон, по уже сложившейся привычке, устроила голову Люкса на своих коленях и осторожно массировала ему виски и переносицу.

Вскоре должны были начаться обжитые места, однако пока еще они плыли среди нетронутой, чуть ли не девственной природы, хотя сказать, что нога человека здесь не ступала, было бы явным преувеличением. Люди тут бывали, и, видимо, достаточно часто. Друзья встречали на берегу кострища, иногда даже и обустроенные. А несколько часов назад между двух островов видели парусную лодку не то рыбаков, не то охотников, при виде тримарана удравшую и спрятавшуюся с быстротой, поразительной для столь неуклюжей на вид посудины.

И берега реки, и острова, встречавшиеся на пути достаточно часто – местность вокруг была холмистая, и полноводная Рона, обтекая холмы, превращала в острова их вершины – так вот, все это сплошь заросло гигантскими деревьями. Такие деревья, по словам Кувалды, нельзя было встретить не только во Франконате или Гегемонате, но даже и в Свенланде, их повсюду давно уже вырубили люди на свои хозяйственные нужды. Земля тут была на редкость плодородна, а климат, пусть и не свенландский курортный, был, тем не менее, вполне себе ничего. Однако места эти до сих пор оставались дикими и необитаемыми. Даже лес здесь не валили, хотя и Франконат, и Свенланд очень нуждались в приозерском корабельном и мачтовом лесе.

Объяснение этому факту было предельно простым: викинги.

Если селиться в Приозерье было равносильно самоубийству, то попытки проводить лесоразработки предпринимались отчаянными головами неоднократно. Вот только удавались эти попытки только тогда, когда власти франконата давали для прикрытия лесорубов воинские отряды, что делало лесоразработки абсолютно нерентабельными. Приозерский лес, можно сказать, пропадал зря, и когда Рона проносила мимо понимающих людей какие-нибудь плюхнувшиеся в нее от старости необъемные стволы сосен, пальм или стройные звенья хвощей, представлявших собой готовые великолепные трубы, с ними, особенно с франконцами, поголовно знающими в дереве толк, приключалась чуть ли не истерика.

Плавучие бревна, между прочим, в воде случались нередко. Тримаран с его матерчатыми поплавками и сам по себе был сооружением достаточно хрупким, а учитывая поврежденный левый поплавок, можно сказать, чудом держался на воде. Так что способность Люкса безошибочно "радарить" в полной темноте воспринималась друзьями как нешуточное благо, поскольку позволяла не останавливаться на ночлег. Все равно Люкс категорически отказывался спать ночами и отдыхал днем, вот так же устроившись головой на коленях Манон.

Манон по-прежнему действовала на Люкса лучше любых лекарств. Стоило ей положить голову Люкса на свои колени и начать поглаживать ему виски и переносицу, как боль у него тут же стихала, он впадал в дрему, практически спал… почти… и просыпался, насколько друзья могли судить, без существенных прорех в памяти.

Если раньше и были сомнения в целительности для Люкса подобного отдыха, то после первых же дней пути они полностью развеялись. Впрочем, циничный Кувалда склонен был отнести целебные эффекты на счет отнюдь не примитивного массажа, а несколько иных гимнастических упражнений, которым эта пара предавалась каждую удобную минуту… в каковом мнении и был энергично поддержан практичным Скавроном.

Отношения, которые завязались между Люксом и Манон после памятной первой ночи на Роне, разумеется, никакой тайной для спутников не были, да и быть не могли. Безусловный лидер и непререкаемый авторитет, в каком-то смысле Люкс выглядел – да, в сущности, и был – большим ребенком, для которого Манон стала женщиной во всех возможных смыслах: и любовницей, и подругой, и даже чуть ли не матерью. Люкс смотрел на нее восторженно – ошалелыми глазами, кидался немедленно исполнять любое ее желание, любой каприз. В сексе она, опытная и зрелая женщина в полном расцвете красоты и женственности, вначале взяла на себя ведущую роль. Впрочем, ученик оказался талантлив. Люкс и в этом смысле развивался настолько стремительно, что вскоре Манон смогла с радостью свалить с себя бремя лидерства. Она отдавалась Люксу так пылко и безоглядно, с такой страстью и откровенной радостью, что и у значительно более опытного мужчины в любовном угаре не возникло бы сомнений в силе ее ответного чувства. Впрочем, судя по всему, остальные на этот счет особо не обманывались. Кувалда смотрел на Манон философски – понимающе. Практичный Скаврон поглядывал не менее философски, однако же, в его взгляде присутствовала изрядная доля одобрения. Что касается Нодя, то его сложившаяся ситуация явно тревожила и огорчала. Выждав удобную минуту, он тихонечко шепнул управлявшему лодкой Кувалде.

– Я что-то не пойму, Манон в жены ему надеется?.. Или как?..

– Думаю, что "или как", – пожал плечами Кувалда и покосился на нос тримарана.

– Спросил бы на правах старого друга. Жалко девочку.

– Спрашивал.

– И что?

– А она мне задала встречный вопрос. Как я полагаю, можно ли простой франконке, кроме длинных ног других достоинств не имеющей, быть женою бога? Богу, она считает, можно отдаваться, но надеяться жить с богом в супружестве – идиотизм… И понять ее можно.

– Женою – оно конечно, – вмешался Скаврон. – Но Манон девочка умная, детей у нее нет, она знает, что делает.

– Не понял?!

– Чего ж тут не понимать?

Нодь посмотрел на Скаврона ошеломленно и перевел вопрошающий взгляд на Кувалду. Кувалда криво усмехнулся и сказал.

– Утверждать не берусь.

– А если он в нее заглянет? – ужаснулся Нодь.

– Без ее позволения – никогда, – уверенно заявил Скаврон. – Да если бы и заглянул? Что она делает такого осудительного? Кто сказал, что человеческая… э-э… женщина не имеет права на сына от бога? Такое и раньше случалось.

И в этот момент Манон с коротким вскриком исчезла из поля их зрения, лодку сильно тряхнуло, Люкс оказался уже стоящим на ногах и ревел багамутьим ревом:

– К берегу! Живо!

В кулаке у Люкса была зажата красная стрела викингов. Обитаемый мир напомнил о себе самым обескураживающим образом.

Кувалда уже развернул тримаран носом к берегу, выцеливая ближайшую песчаную отмель.

– Манон! Где Манон! – истошно вопил Скаврон, тоже вскочивший на ноги.

– Да тут я, тут, – сдавленно выкрикнула со дна лодки невидимая с кормы Манон, – Люкс, сними с меня колено, ты меня раздавишь!

– Да-да, только ты не вставай… пожалуйста.

Нодь ошеломленно пялился на стрелу, все еще зажатую в его кулаке:

– Ты… поймал?!

Люкс непонимающе перевел взгляд на кулак, кулак непроизвольно сжался, стрела, хрустнула и разломилась сразу на три части. Люкс выбросил ее за борт и брезгливо вытер руки о штаны.

С берега сорвались одна за другой еще две стрелы, обе нацеленные в управлявшего тримараном Кувалду. Стрелок был классный. От первой Кувалде удалось уклониться, но вторая поймала его в броске, гулко щелкнув о нагрудную пластину панциря. Панцирь полностью подтвердил свою славу несравненного защитного оружия, стрела с визгом отлетела в сторону. Но Кувалда на несколько мгновений потерял контроль над тримараном. Тримаран вильнул в сторону, и его многострадальный левый поплавок врезался в торчавшую из воды корягу. Тримаран резко развернуло, из-за чего четвертая стрела настырного стрелка "ушла в молоко". Левый поплавок стремительно уходил под воду, однако отмель была уже рядом, собственно, их уже вынесло на нее, и злополучный левый поплавок тримарана ощутимо цеплялся за песок.

Лицо у Люкса было заострившееся, глаза прикрыты, он резко выбросил руку в сторону Скаврона.

– Арбалет!

Скаврон торопливо сунул в протянутую руку арбалет с уже натянутой тетивой. Люкс поднял руку с зажатым в ней арбалетом, не открывая глаз, повел головой слева направо, тетива арбалетного лука басовито вжикнула, и вниз по косогору с шумом и треском покатилось чье-то – теперь уже, вне всякого сомнения, мертвое – тело.

– Дозорный, – сказал Скаврон и покачал головой. – В этих местах степняки по одному не ходят. Ай-яй-яй, совсем еще мальчишка. Сопляк, опыта нет. Отличиться захотел, дурачок. Но и остальные, я думаю, где-то поблизости.

Кувалда одним рывком вытащил на отмель тримаран и с сокрушенным видом рассматривал разодранный поплавок.

– Хватит корчить жалостные рожи, – рассердился Нодь. – Никто тебя ни в чем не упрекает, да ты и не виноват, правда, Люкс? А торчать нам тут нельзя. Нельзя, чтобы викинги нас нашли. Мы пешком, а они на гиппах, нам от них не отбиться. Нападать надо первыми, врасплох.

– А если их много? – усомнился Скаврон.

– Тогда в дозоре был бы не один этот щенок, – возразил Нодь. – И мы давно уже изображали бы из себя подушечки для иголок. Манон, ты цела? Осторожнее там, как бы еще не стрельнули. Люкс бросил на него бешеный взгляд, сорвался с места и стремительно помчался вверх по косогору.

– За ним, – крикнул Кувалда. – Растягиваемся цепочкой, у каждого в поле зрения должны быть оба соседа. Кто первый заметит викингов, сообщит остальным. Действуем по обстановке. Присматривай за Манон, – шепнул он, пригнувшись к уху Нодя.

Скаврон и Кувалда, стараясь не отставать от Люкса, карабкались вверх по косогору.