Качели Ангела

Однако серые краски дня плавно перетекли в такие же серые сумерки, когда она наконец словно очнувшись и с удивлением осмотревшись вокруг, начала осознавать происшедшее.

– Нужно позвонить Андрею, – подумала девушка, – Нет, я не смогу сказать ему эти слова, я вообще не смогу их произнести.

Она, пошатываясь, вышла из своего убежища, и стояла в раздумье, куда ей теперь отправиться, как вдруг из двери одной из палат вышла акушерка, и, увидев Алёну, всплеснула руками:

– Милая! Где же ты была всё это время? Мы решили, что ты сбежала прямо в халате, находясь в таком состоянии. А ну, идём за мной.

Алёна молча повиновалась, разве теперь была разница, куда её ведут и что собираются с ней делать? Акушерка завела её в процедурный кабинет и усадила на кушетку, а сама принялась набирать в шприц какое-то лекарство из прозрачной ампулы.

– Давай-ка руку, милая, вот так, вот и славно, – приговаривала пожилая женщина с добродушным лицом, одетая в белый костюм и голубую шапочку, и вливала лекарство в голубую венку на руке Алёны.

Девушка даже не спросила, что ей вкололи. Но акушерка, словно отвечая на заданный вопрос, продолжала:

– Врач назначил тебе успокоительное, завтра после осмотра тебя будут готовить на выписку, а пока что тебе нужно поспать.

– Мой муж, – сказала Алёна сухими губами первые слова за сегодняшний день, и замолчала, так и не досказав.

Но снова акушерка предугадала её вопрос:

– Заведующий уже сообщил ему, завтра вы сможете забрать малютку и оформить все необходимые документы. Ты будешь пока находиться на больничном, ну а дальше мы уже передаём тебя врачам консультации.

Закончив с уколом, акушерка, подхватив Алёну под локоть, проводила её в палату, и уложила на кровать. После её ухода Алёна обвела глазами комнату и с облегчением отметила, что это совсем другая палата, не та, в которой она находилась ещё утром. Алёна была одна. Проваливаясь в тяжёлый глубокий сон, она видела своего мальчика, лежавшего в кувезе, кто-то в белом стоял с другой стороны кувеза, словно скрытый туманной пеленой. Но вот очертания силуэта начали становиться всё отчётливее и резче. Алёна уже могла разглядеть тонкий золотой пояс, перехватывающий по талии белоснежную длинную тунику, вьющиеся волосы, спадающие на плечи существа мягкими светлыми волнами, открытое лицо юноши с ясными глазами, он был высок и строен.

– Кто вы? – спросила его Алёна.

Ничего не ответив, высокий, светлый юноша вышел из глубины комнаты и подошёл ближе к кувезу. Не открывая его, он простёр ладони с изящными, словно выточенными из мрамора пальцами, навстречу, и в тот же миг её малыш оказался в руках юноши. Он развернулся, и в этот момент Алёна увидела, что за спиною существа были два могучих, сложенных крыла. Догадка пронзила её:

– Не надо, умоляю, не забирай его, – прошептала она, голос оставил её, и она могла лишь шептать.

Ангел продолжал стоять спиной к Алёне, раздался глубокий, сильный голос:

– Чистая душа идёт сегодня к Небесному Отцу, не замаранная ещё тенью греха, не омрачившаяся ни злословием, ни осуждением, ни яростию, ни леностию, ни злобою. Что плачешь ты о ней, жено? Твоё дитя сегодня же будет в раю, а ты ещё должна заслужить Царствие Небесное. Плачь же о своих грехах, а не об этой чистой душе.

Голос пронизывал Алёну насквозь, она чувствовала, как бегут по её щекам потоки слёз, но сердце её вместе с тем преклонялось перед величием небесного посланника, и не смело даже мысленно противиться звукам раскатистого голоса.

– Прошу тебя, разреши мне поцеловать моё дитя, – с трудом вымолвила Алёна, словно на груди у неё лежала давящая бетонная плита.

Небесный посланник, не говоря ни слова, повернулся к ней лицом и приблизился, Алёна сделала шаг навстречу и склонилась над головкой ребёнка, спящего на руках Ангела. Горячая слеза её капнула прямо на личико малыша и скатилась по его щёчке. Девушка прикоснулась губами к родному крошечному лобику и замерев так на минуту, наконец поднялась и глаза её встретились со взглядом Ангела:

– Пора, – снова услышала она его голос.

С этими словами светозарный юноша начал словно таять, становился всё бледнее, словно диск луны с первыми рассветными лучами, и вот уже никого не осталось в палате кроме самой Алёны. Кувез был пуст.

Прошло четыре года. Была долгая реабилитация у психотерапевта. Были нервные срывы и бессонные ночи. Были лекарства и тысячи способов вернуться к нормальной жизни. И внешне уже казалось, что вернулась та, прежняя Алёна, которая умела улыбаться и радоваться каждому дню. Но только одни супруги знали, что так, как прежде уже не будет никогда. Однако же жизнь продолжалась. Алёна с Андреем обследовались у многих врачей, в том числе и у генетика, и везде был полный порядок, причина преждевременных родов продолжала оставаться тайной.

И вот, спустя четыре года, Алёна забеременела, но злой рок повторил всю историю с начала с жестокой последовательностью и точностью воспроизведения прошлого до мельчайших деталей. Хотя наблюдение врачей было безупречным, как и старания Алёны. Но, видимо, не всегда всё решают люди, неведомая, высшая сила решает иначе, и тогда, несмотря на все человеческие усилия, происходит необъяснимое, то, что не укладывается в рамки науки и земного понимания.

И вот, сейчас, Алёна снова стояла у того же самого окна (благо теперь она знала, где можно укрыться от посторонних глаз). В таком же, как и тот октябре. И так же суетились в больничном дворе люди, и приезжали кареты скорой помощи. И такая же боль убивала сейчас каждую клеточку её сердца, как и в том октябре, четыре года назад. «Я не способна стать матерью, пора оставить эту идею материнства», словно красная аварийная лампочка мигала сейчас в голове Алёны, и эти слова пульсировали в её висках горячей кровью, «Достаточно боли. Я больше не могу. Господи, я не такая сильная, я не могу так больше. Я сойду с ума, если увижу сейчас снова это маленькое безжизненное тельце в белых пелёнках, такое же, как тогда. Почему?? Ведь я не курю и не пью, я не изменяю мужу, я полностью здорова, по словам врачей. Почему, почему мой организм отторгает дитя??» Но молчало серое небо за окном, низкие тучи стелились по нему, подгоняемые ветром они мчались куда-то вдаль, и им было совершенно не жаль эту маленькую, хрупкую, плачущую женщину, смотрящую в окно третьего этажа, где-то там внизу, в холодном октябре.

Наконец всё было закончено. После возвращения с кладбища, Андрей прилёг на диване в гостиной. Ему, как мужчине было нелегко сейчас, он не мог прилюдно впасть в истерику, и выкрикивать бессвязные слова, или рыдать в исступлении, а ему именно этого и хотелось: упасть на землю, словно в детстве, засучить ногами и орать до тех пор, пока взрослые не дадут ему то, что он требует. Но мужчина прекрасно понимал, что детский трюк не сработает сейчас, во взрослой жизни. Он долго лежал, глядя в одну точку на потолке, через некоторое время припухшие веки его сомкнулись, и он забылся тяжёлым неглубоким сном.

Алёне же не спалось. Она сама не знала, что могло бы сейчас ей помочь. Женщина бродила по квартире, открывая дверки шкафов и шкафчиков, брала в руки разные безделушки с этажерки и затем возвращала их на место, гладила рукой бархатистые листья фиалок, стоящих на подоконнике.

Наконец, она накинула пальто и сапоги, и опрометью выбежала из дома. Она стремительно шла по улице, быстрыми и уверенными шагами, словно к какой-то строго намеченной цели, но это было абсолютно не так. Алёна сама не знала, куда она направляется, ей просто нужно было двигаться, лететь, бежать, лицо её пылало, глаза горели как при лихорадке, взгляд выражал внутренний хаос чувств и мыслей. Ей казалось, что она близка к безумию. И что если она остановится хотя бы на миг, то сумасшествие настигнет её, запрыгнет, подобно зверю на плечи, вцепится стальной хваткой в голову, и тогда уже нет спасения.

И Алёна продолжала свой путь под дождём. Сколько она так шла – неизвестно, но только когда она начала различать окружающий мир, видеть то, что происходит вокруг, когда безумие осталось позади и потеряло её след, лишь тогда Алёна, оглядевшись, поняла, что забрела почти на окраину города. Обессилев, она присела на скамейку у подъезда, отдышалась и попыталась разобраться, где именно она сейчас находится. Сгущались сумерки, в домах зажигались окна, люди спешили домой, укрывшись под зонтами.

Какой-то писк не давал Алёне сосредоточиться, она посмотрела по сторонам, в надежде найти источник звука, и увидела мокрое дрожащее существо возле качелей на детской площадке. Алёна встала со скамейки и подошла поближе, чтоб разглядеть кто это. Это был маленький рыжий котёнок, продрогший, охрипший от плача, вода стекала с него ручьями, и малыш, похоже, уже погибал. Алёна наскоро размотала свой широкий тёплый шарф и завернула в него рыжика, а затем поместила его за пазуху вместе с шарфом:

– Не бойся, кошачий ребёнок, я тебя не обижу. Идём домой, нас ждёт вкусное молочко и мягкая постель.

Так в семье Андрея и Алёны появился Персик. После того как супруги отмыли котёнка от грязи и многочисленных блох, и просушили его шёрстку, он оказался на редкость пушистым красавцем нежного персикового цвета, словно топлёное молоко или мороженое крем-брюле. Благодаря живому игривому комочку супруги потихоньку стали возвращаться к жизни. Шерстяная душа был отличным лекарем, психотерапевтом и массажистом в одном флаконе. Он перебирал мохнатыми лапками по спине Алёны, когда та сидела по вечерам в уютном кресле, и слегка покалывал ей кожу острыми коготками, а затем сворачивался клубком возле Андрея и мурлыкал ему ласковые песенки.

Неожиданно, спустя несколько дней, Алёна вдруг почувствовала себя совершенно разбитой. То ли сказалась прогулка под дождём, то ли второе в её жизни страшное нервное потрясение, но иммунитет, по всей видимости, упал, и защитные силы организма оказались если не на нуле, то где-то рядом с этим показателем. К ночи у неё начался сильный жар, к которому присоединилась резкая боль в груди, каждый вдох давался с трудом, рёбра словно разрывали острыми зубьями. Встревоженный Андрей, несмотря на отговорки жены, схватился за телефон, чтобы вызвать врача. Приехавшие по скорой медики измерили температуру тела заболевшей. Затем внимательно прослушали с помощью стетоскопа, и простукали пальцами её грудную клетку:

– Вам нужно будет поехать с нами, – сказал, закончив осмотр, врач, – у меня есть подозрения на пневмонию, истинный диагноз можно будет подтвердить либо опровергнуть только с помощью рентгена. Собирайтесь, мы ждём в машине.

Трясущуюся в лихорадке Алёну доставили в инфекционную больницу города. В приёмном отделении дежурный доктор ещё раз осмотрел её и, написав несколько бланков, отправил по кабинетам сдавать кровь и пройти рентгенографию. Через полчаса Алёна снова была в кабинете дежурного со снимком и готовыми анализами. Врач долго рассматривал плёнку и, наконец, сказал:

– Ну что ж, придётся Вам остаться в больнице, у Вас левосторонняя пневмония. Сейчас сестра проводит Вас в палату, а затем пригласит на укол и капельницу в процедурный кабинет. Пока у меня всё.

Три дня Алёна лежала, пила много воды и спала. Окружающее мало её интересовало, она была очень слаба. Но вот, на четвёртый день, проснувшись утром, Алёна поняла, что она ужасно проголодалась и съела бы слона! Обрадованный Андрей, которому Алёна позвонила с просьбой принести чего-нибудь вкусненького, притащил столько продуктов, что можно было бы накормить ими всё отделение. Вечером Алёна, съев апельсин, отправилась в процедурный кабинет на уколы.

И тут её внимание привлекла странная картина: в одной из палат, устроенных по типу бокса, за широкой стеклянной дверью, виднелась железная детская кроватка, а в кроватке стоял, держась за прутья, малыш и даже не плакал, а как будто скулил жалобным и тонким голоском. Но мамы нигде не было видно, да она и не спешила, казалось, его утешить. Войдя в процедурный кабинет, Алёна задала медсестре вопрос:

– Скажите, а почему малыш из восьмой палаты один? Где его мама?

– А кто ж её знает, где она! – ответила в сердцах сестра, – Это отказник, сначала они попадают к нам на карантин, а затем их уже отправляют в дом малютки.

В сердце Алёны что-то оборвалось, то же щемящее чувство, когда она подобрала на улице мокрого, облезшего, несчастного котёнка, вдруг накрыло её волной, к горлу подступил комок. Нет, она, естественно, слышала и знала, что в мире существуют брошенные дети и детские дома, но ни разу в жизни ей не приходилось сталкиваться с подобным наяву, и ей казалось, что всё это живёт лишь на экранах телешоу, да на страницах книг, где-то там, в параллельной вселенной, но не рядом с нею. И вот он – маленький плачущий мальчик в соседней палате – самый, что ни на есть настоящий, стоит перед нею в железной кроватке, словно за тюремной решёткой, ограждающей его от мира обычных, «нормальных» людей, уже с младенчества проведя черту между ним и остальными.

– А можно мне войти к нему? – спросила Алёна.

– Это ещё зачем? – ответила вопросом на вопрос сестра, – Ты его приучишь к рукам, а нам потом мучайся? У меня вон больных на этаже двадцать три человека, а санитарки нет, всё на мне ночью. Ты хочешь, чтобы я только с ним сюсюкала? О чём думала его мамаша, когда подбросила его к дверям больницы? Так что даже не думай, нечего приучать его к рукам. Только хуже всем сделаешь, жалостливая.

Алёна промолчала, но щемящее чувство не покидало её сердце. Возвращаясь в палату, она снова задержалась у той двери. Малыш уже не плакал, не осталось сил, он сидел в кроватке и смотрел на дверь, будто ждал кого-то, тельце его вздрагивало, словно в беззвучном рыдании, волосики были мокрыми, вспотевшими, а ползунки с распашонкой измазаны чем-то, вероятно детской смесью для кормления. Алёна пришла в палату и разрыдалась. Она долго ходила из угла в угол, прижимая к губам ладонь, что-то шепча, словно споря с кем-то, останавливалась и прислушивалась к ночным звукам. К утру, Алёна твёрдо знала, как она намерена поступить.

Много было на этом пути проволочек и препятствий, бюрократии и нелепых комиссий, с трудом дался долгий процесс будущим родителям Андрею и Алёне, порою им казалось, что вся система устроена как раз по принципу «даёшь стране больше сирот», какие-то дяди тёти так и пытались помешать им забрать Вовку себе, придираясь к каждой запятой в их справках и отчётах. Но вот всё было улажено, и супруги получили заветный документ, который гласил, что Привольнов Владимир Андреевич отныне их законный сын. А Вовка смотрел на папу и маму голубыми глазищами и радостно улыбался, словно тоже понимал, что он теперь никакой не отказник, а самый любимый, долгожданный и славный сыночек на свете.

Каждый день Алёна благодарила Бога за ту пневмонию, в результате которой они обрели своё счастье и стали родителями. Как было восхитительно купать своего мальчика, причёсывать его рыженькие волосики, читать на ночь сказки, гулять с ним по парку и вечерами играть в игрушки.

Шло время. Вовка рос, крепчал и становился очень похожим на свою маму Алёну, никто из посторонних и не догадался бы, что Вовка не их родной мальчик. Когда ему исполнилось пять лет, семья отправилась на время отпуска к морю. Восторгу мальчишки не было предела, целыми днями он собирал с мамой красивые камушки и ракушки, катался с папой с водяных горок и купался в море, а к ночи, совершенно без сил, но абсолютно довольный, сладко засыпал прямо на руках мамы, когда семья сидела, наслаждаясь вечерним пейзажем, на открытой террасе гостиничного номера. Замечательный это был отдых! Кота Персика семья оставила на попечение соседки тёти Веры. У той была своя кошка Глаша, но тётя Вера не сомневалась, что они с Персиком подружатся, и не будут сражаться за пальму первенства в квартире. Однако у Андрея были небеспочвенные страхи за формы Персика, поскольку главным приоритетом кошачьей красоты тётя Вера считала размер окружности талии питомца. Кошка Глаша её, была похожа на воздушный шарик, на коротких толстых лапках, и теперь Андрей опасался, что за эти две недели Персик, раскормленный сердобольной нянюшкой, превратится в такой же пончик на ножках.

У Алёны же были точно такие же страхи, но уже по поводу собственной фигуры. В последнюю неделю аппетит её разгулялся не на шутку, не успев выйти из-за стола, ей уже снова хотелось что-нибудь пожевать, постоянное чувство голода не покидало женщину. Андрей, заметив её небывалый аппетит, начал подтрунивать над женой, что, мол, она, похоже, не хочет отставать от их кота, и ронять собственное достоинство, и теперь они с Персиком оба будут как Смешарики из любимого Вовкиного мультфильма. Алёна посмеивалась над собой, но в то же самое время и сама удивлялась своим изменившимся запросам, предписывая всё морскому воздуху и смене климата.

Но вот наступил последний день их отпуска, чемоданы, собранные стояли в углу, в ожидании утреннего рейса на самолёт. Уложив Вовку, и убедившись, что сын крепко спит, Андрей с Алёной решили пойти на берег, попрощаться с морем. Пляж был пустой, лёгкий ветер дул с моря, пахло свежестью и солёной водой, звёзды, такие близкие и словно мохнатые, глядели с небес на людей, которым вздумалось прогуляться в столь поздний час и моргали голубоватым таинственным светом. Ноги супругов увязали в прохладном песке, порою попадались колючие ракушки и камушки. Алёна подошла к самой кромке воды, набегающие на берег волны касались её ступней, и с тихим шелестом отступали снова в море. Андрей стоял рядом. Ночь была безмятежна и спокойна. На воде серебрилась лунная дорожка, уходящая к светилу, которое словно, любуясь своим отражением, глядело вниз.

– Как чудно Господь всё устроил, – сказала Алёна после долгого молчания, – Если так хорошо здесь, на грешной земле, то какая же благодать должна быть там, где Он, который есть Любовь и Истина и Жизнь?

– Мы можем лишь составить себе в мыслях бледное, тусклое подобие Его Царства, – ответил Андрей.

– Наверное, там сейчас наши сыновья, – продолжала Алёна, – В ладонях Бога, и им не больно, не страшно, не холодно. Я никогда не смогу забыть эти два маленьких гробика, покрытые гипюром. Как же мы не сошли с тобой с ума, как выдержали? Я была близка к этому. Но ведь любовь, Андрей, она не умирает? Ведь она осталась между нами, и мы по-прежнему их родители, а они наши крошки, наши дети! Разлука не вечна, мы встретимся, я знаю, по-другому просто не может быть, иначе для чего тогда это всё, все наши скорби? Если они ни к чему не ведут. Ведь смерть это не конец, и даже более того она как раз начало – начало нашего настоящего существования. Андрей, какое счастье, что Бог дал нам Вову. Это он своими крохотными пальчиками вытащил меня из бездны отчаяния и горя. Если бы не он, что было бы с нами? Знаешь, Андрей, я только сейчас почувствовала, что я отпустила их, наших мальчиков, только сейчас.

– Ты права, моя милая. Вовка наш, и пусть кто-то только осмелится сказать иначе. А значит, нам есть ради кого жить на этой временной земле.

Супруги просидели на пустынном берегу почти до рассвета, короткая южная ночь сменилась розоватым светом приближающейся зари, так же, как тихая светлая грусть сменяет собою большое горе, как выплаканные слёзы приносят с собою глубину утешения для исстрадавшейся, измученной болью души, только тогда Андрей с Алёной вернулись, наконец, в отель.

Опасения Андрея подтвердились. Персик действительно встретил их сам себя вдвое шире, лениво приподняв голову и зевнув, он даже не кинулся встречать хозяев, когда Алёна с Вовкой зашли к соседке за своим питомцем. Однако, располнел в семье не только кот, Алёна, благодаря своему неумеренному в последнее время аппетиту, тоже весьма округлилась. И вот, Вовка пошёл снова в садик, а супруги на любимую работу, которая, как известно, не волк, и в лес не убежит, но и сама себя тоже не сделает.

На работе как раз подоспел очередной ежегодный медосмотр. Сотрудникам фирмы был выделен один день на прохождение комиссии. Алёна быстро пробежала по кабинетам специалистов, никаких особенных жалоб у неё не было, и давление, и анализы были в норме, и остался лишь последний, столь «любимый» женщинами кабинет гинеколога. Врач долго осматривала Алёну в кресле, задавала вопросы, морщила лоб, что-то подсчитывая, и, наконец, заявила:

– Милая моя, да ведь Вы глубоко беременны!

Алёна рассмеялась, такого просто не могло быть, обе её беременности ни разу не проходили ею незамеченными, она чувствовала своё положение с первого дня. Да и к тому же, все женские дела приходили вовремя… Хотя… Всё должно было придти тогда, когда они отдыхали на море, но не пришло, но Алёна свалила всё на смену климатических поясов, и даже не заморачивалась с этим. Однако выражение лица врача было вовсе не похожим на шутливое, напротив, ознакомившись с амбулаторной картой Алёны, она нахмурилась и сейчас смотрела на Алёну и, задумавшись, зажала губами кончик шариковой ручки:

– Значит так, сейчас срочно на УЗИ, а потом снова ко мне.

– Так вы что, не шутите? – растерянно произнесла Алёна.

– Так уж какие шуточки, с вашим-то анамнезом! Бегом марш на УЗИ.

И вот уже Алёна вновь стояла в кабинете гинеколога с бланком обследования.

– Ну что же, всё подтвердилось, и срок даже больший, чем я ожидала. Вспомните, пожалуйста, ваша последняя менструация была наверняка скудной?

– Да, – ответила Алёна.

– Всё понятно. Что ж, уже тогда Вы были беременны. Поздравляю! Срок девять недель. И, учитывая Ваш не очень благоприятный анамнез. Направляю Вас сразу же в стационар. Будете находиться там до самых родов. Полный покой и душевное равновесие, а также непрестанный контроль докторов.

На дворе стоял снежный, вьюжный февраль, ветер гудел в проводах и деревья спали, укрывшись снежной бахромой, когда закричала в родовом зале крохотная девочка, новый человек пришёл в мир, огласив громким криком всех о своём пришествии.

Андрей и Вовка стояли внизу под окном, тем самым, возле которого когда-то, давным-давно, в прошлой жизни, оплакивала своих сыновей Алёна, и сейчас она показывала им через полузамёрзшее, в узорах, стекло, с высоты третьего этажа, маленькую Дашу. Глаза женщины сияли счастьем и полнотой материнства, гордостью за свою выполненную миссию. Андрей, смеясь, махал им руками, и пританцовывал, а Вовка кричал маме изо всех сил, что он приготовил сестрёнке свои самые лучшие машинки:

– Мамочка, я так соскучился! Когда вы придёте домой?

А Алёна улыбалась, глядя на своих мужчин, и прижимая к груди девочку с голубыми глазами.

Смеркалось, падал крупными хлопьями снег, на земле зажигались вечерние окна.

Степановна

Жаркое нынче выдалось лето. Старики говорят такого, почитай, лет сорок не было. Да ещё и с сухими грозами, чуть не через день. Вот только, казалось, светило горячее полуденное солнце, дурманило своим пылающим жаром, жгло траву на склонах холмов, окружавших деревню.

Воздух дрожал и переливался волнами, исходящими от потрескавшейся, истосковавшейся по дождю земли. Маялись на лугу коровы, и пастух, гонявший стадо, тщетно пытался укрыться от зноя под сенью старой ветлы, росшей на берегу речки Вертушки, как вдруг, в одно мгновение, невесть откуда набегали чёрные тучи с белою клубящейся каймой, поднимался ветер, и начиналась гроза. Замирали цветы на поле, коровы на лугу, собаки с высунутыми языками во дворах, и весь деревенский люд. Все с надеждою глядели в небо, в ожидании долгожданного дождя.

И вот уже ветер всё сильнее и сильнее раскачивал деревья в палисадниках, срывая с них шелестящую листву, под его порывами деревья гнулись и стонали, словно жалуясь на такое неласковое обращение. Кудахтали курицы, которых хозяйки спешно загоняли под навес, в курятники. На дороге поднималась пыль до самого неба, крутилась, словно маленькие смерчи, и ребятишки, прыгающие среди этой кутерьмы, кричали от восторга и ужаса одновременно. Дикое веселье охватывало их, накрывало с головой, в животе щекотало от страха, и от того ещё приятнее было это неведомое, первобытное чувство перед мощью и величием стихии. Яркие полосы рассвечивали тёмно-бурое небо, разрезая его на осколки, взрывались багровыми вспышками, пронзали насквозь грозные тучи с кипящими белыми краями, а тучи всё шли и шли, полоса за полосой, набегая, нападая на деревню, лежавшую, словно на ладони под их суровым взглядом.

И вдруг, вдалеке, раскатисто и ворчливо, нараспев раздавался нарастающий рокот, разбегался огромной всепоглощающей волной, стремительно летящей вперёд, всё ближе и ближе, всё громче и яростней, и наконец, разражался над головой ужасающим грохотом, и ребятишки визжали, испугавшись грома, а женщины набожно крестились, глядя на небо, и уводя скорее детишек в избы. Запах дождя и влаги уже чувствовался в прохладном воздухе и люди замирали в предвкушении ливня. Но нет! Стихия, неожиданно начавшись, так же внезапно успокаивалась, затихала, и уходила дальше, за холмы, неведомо куда, унося за собой очередную несбывшуюся надежду на желанный всеми дождь.