Маргарита и Маргарин

В коридоре раздались шаги Сергея, и Маргарита смутилась: как она могла забыть про него! Ведь он же остаётся тут!

«А мог бы на свободе гулять!» – внезапно, впервые за все эти месяцы, молнией пронзила её крамольная мысль. Так ли уж несправедливо его осудили?! Может, всё же угнал машину именно Сергей?

Маргарита давно замечала, что, когда Сергей выпивал, море становилось ему по колено. «Но ведь при мне ничего такого он себе не позволял!» – тут же виновато подумала она и, раскаиваясь в собственных сомнениях, вспомнила о его тяжёлом детстве и о самом страшном, что только может быть на свете – предательстве родной матери.

В четверть восьмого за ней захлопнулась последняя дверь колонии, и она полной грудью вдохнула холодный апрельский воздух.

Солнце едва взошло, и тюремные здания бросали длинные уродливые тени на обсаженное берёзами шоссе и навес автобусной остановки.

Ехать в загс не хотелось, но без этой формальности они с Сергеем, строго говоря, ещё не были мужем и женой. «А если я потеряю бумаги, то мы так и останемся неженатыми. Смешно!» – подумала Маргарита.

Появился автобус, идущий со стороны города. Когда он остановился, из него вышла пожилая женщина с двумя тяжёлыми сумками и, поправив тёплый платок, присела на скамью остановки. Маргарита догадалась, что женщина, наверное, привезла в колонию передачу и собирается подождать здесь до десяти утра, когда начнётся приём.

Приезжая оказалась словоохотливой.

– Вы в город? – спросила она подошедшую Маргариту и, когда та кивнула, продолжила. – А я вот прямо с поезда. К сыну, на свидание. Тут он у меня сидит, – она показала в сторону колонии. – А вечером обратно… Тяжело, да я привыкла. Он ведь уже третий раз сидит, – и женщина с привычной горечью махнула рукой. – Грех, конечно, так говорить, да уж кто сбился с пути…

Маргарита промолчала, не зная, что можно сказать этой измученной жизнью женщине, проблемы которой её, к счастью, совершенно не касались. Да женщина, похоже, и не ждала никакого ответа.

– Баловали его с детства, – задумчиво продолжала она. – Позволяли ему всё. Вот он и начал с друзьями хулиганить, пока одного парнишку ножом не задел – да при всех, вся дискотека видела! Уж как мы его ни старались от тюрьмы спасти, да какое там, парень ведь инвалидность получил!

Женщина вздохнула.

– Ну, коли так вышло, думали, после колонии за ум возьмётся. Но опять у него друзья, мать с отцом ему не указ. Раздобыли они где-то пистолет и квартиры грабить начали. Поймали их, стало быть, отсидел он второй срок… Ну а теперь уже и третий сидит – за угон, – она печально помолчала. – Сколько я этих колоний изъездила, вспомнить тошно! Раньше хоть муж помогал, а теперь пластом лежит, с сердцем совсем плохо. Ох, боюсь, как бы не помер!..

Голос женщины вдруг прервался, она схватила конец платка и порывисто разрыдалась.

– Ну что вы, всё обойдётся! – растерявшись, стала утешать её Маргарита.

Из-за поворота показался автобус, идущий в город.

– Ну, мне пора, – с затаённым облегчением сказала она, спеша оставить на этой грустной остановке плачущую женщину с её невесёлой историей.

И вдруг, когда автобус, шурша шинами, уже подъезжал к обочине, какая-то искра сверкнула в утомлённой голове Маргариты: «Драка в клубе, хранение пистолета, угон… Да нет, не может быть!»

И, задержав дыхание, она спросила:

– Как зовут вашего сына?

– Магорин, Сергей, – произнесла, вытирая глаза, приезжая. – Вы его знаете?

– Нет, – солгала Маргарита и вошла в салон автобуса. Двери с шипением закрылись за ней.

Два часа спустя она всё ещё стояла на ступенях городского загса, так и не решившись зайти. Глаза её были красны от слёз, а сердце разрывалось от жалости то к обманщику Сергею, то к себе самой.

И всё же, какая-то сила не давала ей подняться по этим треклятым, видевшим столько будущих разводов ступеням.

Наконец, когда времени, чтобы успеть на поезд, осталась самая малость, Маргарита решилась.

– Прощай! – сказала она: может, Сергею, а может, всему этому весеннему дню, последнему в их короткой и ослепительно-счастливой семейной жизни.

– Прощай, любимый! Сказка кончилась.

Она достала из сумочки бережно сложенные бумаги, помедлив, подержала их у сердца и, дождавшись случайного прохожего, спросила:

– Простите, у вас есть спички?

Урну, полыхавшую в то утро перед загсом города N*, потушила водой из ведра уборщица тётя Маша.

А Сергей Магорин, погоревав и провозмущавшись почти год, нашёл себе с помощью друзей «заочницу» по переписке и благополучно женился на ней за полтора года до конца своего срока.

Кипятильник

Кто из вас, дорогие сограждане, хотя бы раз в жизни не посмотрел современный российский боевик? Кто из вас не сочувствовал храброму герою, попавшему в места не столь отдалённые и притесняемому, с одной стороны, гориллоподобными «паханами», а с другой – бестолковой тюремной администрацией? Если вы верите всей этой чепухе, то можете мой рассказ дальше не читать.

Я же, со своей стороны, хочу описать вам историю, случившуюся в колонии города N * с двоюродным племянником моего соседа по этажу.

Вершины своей карьеры Николай достиг на пятом году отсидки. Он стал парикмахером.

Профессия эта в зоне нужна и почётна, поскольку одни лишь кинематографисты считают, что голова у образцового зека должна быть лысой, как колено. На самом деле, волосы в зоне давно разрешены, а парикмахерская имеется при каждой тюремной бане.

Жил Николай теперь припеваючи. Появилась у него и лишняя новая телогрейка, и шапка, и ботинки, и чаёк индийский плескался в кружке не только по праздникам. Одно лишь нехорошо – не было у Николая «заводского» кипятильника.

О вы, в жизни не нюхавшие запаха тюремных коридоров! Вам не понять, какая пропасть пролегает между кипятильником заводского изготовления и самодельным приспособлением из двух металлических пластин и куска провода. И вкус у чая уже не тот, и старший дневальный на тебя косится, – нету в зоне запасных розеток, все самоделками попалили, – и дежурная смена, того гляди, на месте преступления застанет. Тогда уж не только самоделку отберут, а и наказать могут.

И главное, ведь не бедный же человек парикмахер! Сунулся Николай в один отряд: «Продай!» «Нет, – говорят, – самим нужен». Сунулся в другой – и там неудача. Ну хоть ты тресни – чая куры не клюют, а попить его по-человечески нельзя!

Ждал как-то Николай отца своего на свидание. Хоть и трудно живётся старику, но молодец, сыну помогать не забывает. «Дай-ка, – думает Николай, – попрошу его кипятильник мне в следующий раз привезти. Не такая уж это дорогая вещь». А тут его как раз и по радио вызывают.

Приходит Коля по вызову на вахту и, не поверите, совершенно случайно видит такой эпизод: стоит дежурный около стола, держит в руках новёхонький «заводской» кипятильник и спрашивает у своей смены:

– Пацаны, это чей?

– Ничей, – отвечают пацаны, – давай, мы его себе возьмём.

– Эх вы, шалопаи! – говорит им тогда в сердцах дежурный. – Это же, наверное, предыдущая смена забыла. Своих же товарищей обобрать хотите, – и кладёт прибор в стол, в верхний ящик.

Долго ли, коротко ли, а только через три часа выходит Николай со свидания. День уже клонится к закату, в столовой вовсю бачки к ужину расставляют, в кресле на вахте другой офицер сидит.

Прошёл Николай к себе в отряд, оставил там мешок с передачей, и снова бегом на вахту.

– Это что ж такое делается? – кричит он новому дежурному. – Это почему же такой беспредел в моём отношении допускают? Да я, может, прокурору пожалуюсь.

– Что такое, Николай? – спрашивает дежурный, который не далее как позавчера у него в парикмахерской стригся. – Кто посмел? Веди его сюда, мы ему живо рога обломаем.

– Ну вот, Валентиныч, я к тебе всерьёз, а ты шутки шутишь. А ведь дело-то нехорошее. Дневная смена, пока я на свиданке был, кипятильник у меня из тумбочки забрала!

– Самодельный? – с усмешкой уточняет дежурный.

– Заводской! Гадом буду, заводской! – заверяет его Николай.

– Странно, странно, – говорит дежурный, выдвигает верхний ящик стола и видит лежащий там кипятильник. – Уж не этот ли?

– Этот, этот, – как дитё, радуется Николай и горячо благодарит доверчивого Валентиныча. В уме он уже давно просчитал, что следующая встреча двух сегодняшних смен состоится только через четверо суток, и возможность разоблачения крайне низка.

В отряде хитрый парикмахер достаёт из мешка пакет с печеньем, наливает в самодельную литровую кружку воды и ставит её на стол в комнате приёма пищи. Душа его поёт, новая вещица радует глаз. Пока он стоит у окна в ожидании чая, в комнату заходит здоровенный верзила по кличке Карасик – человек грубый и неуравновешенный. Он смотрит на новый кипятильник Николая и неожиданно начинает шевелить ушами от возмущения.

– Это что же такое? – вопит он на весь отряд. – Это как же прикажете понимать? – и выдёргивает кипятильник из розетки.

Мгновенно вокруг собирается толпа. Николай смутно догадывается, что чаепитие придётся отложить.

– Ты что, белены объелся, – пытается урезонить он распоясавшегося хулигана, но Карасик от этого только свирепеет.

– Я думал, его на вчерашнем обыске отмели, жалобу прокурору хотел написать, а он, оказывается, эвон где!

Николай зеленеет, словно ночник над входом в спальную секцию, и лихорадочно озирается в поисках выхода. Но выхода нет. Десятки горящих глаз устремлены на него, а на языках так и вертится нехорошее слово «крыса».

Что делать? Может быть, рассказать всё, как есть? Но нет, все решат, что он сочиняет небылицы, спасая себя от справедливого возмездия. Николай хватается за последнюю соломинку.

– Да брось ты заливать, мало ли в зоне похожих кипятильников!

И тогда Карасик торжествующе показывает всем присутствующим два косых крестика и точку на пластмассовой части прибора – отметки, сделанные им специально на такой случай.

В этот момент в душную атмосферу помещения проникает лёгкий ветерок снаружи и колышет створки открытого настежь окна. Николай воспринимает это как сигнал свыше, спрыгивает вниз, благо отряд расположен на первом этаже, и быстро бежит в направлении вахты, где и проводит ближайшие два часа, пока страсти не утихают. За это время истинная картина происшествия восстанавливается во всей своей первозданной красе, и грубиян Карасик нехотя снимает с Николая все претензии.

Вот такие события, дорогие сограждане, бушуют порой на просторах наших исправительных учреждений, оставляя далеко за флагом жалкие выдумки мастеров отечественного детектива.

_____________________________

Примечание автора. Рассказ «Кипятильник» был написан мной на основе случая, произошедшего на самом деле. Правда, в реальной жизни задуманная хитрым парикмахером комбинация увенчалась полным успехом, и он пользовался «приватизированным» электроприбором многие годы. Чей был тот кипятильник – загадка.

Отряд №7: Ночная охота

Полночь. Пожилой, по тюремным меркам, оперативный дежурный (лет сорока пяти) допивает чифир с конфетой, бросает под стол бумажку и обращается к смене:

– Так, пацаны! Пора накрывать телевизор в седьмом отряде!

Он снимает с пульта телефонную трубку и звонит на центральную, стоящую посреди зоны вышку. Там, над закрытым для обычных зеков люком, день и ночь сидит осуждённый из отряда хозобслуги и нажимает на кнопки, управляющие электрическими замками локалок – локальных участков, разделяющих зону на отдельные части.

– А что, Хохол, – спрашивает вышкаря дежурный, – телевизор в седьмом отряде сегодня смотрят?

– Что-то не видно, Петрович, – отвечает тот. – Должно быть, окна одеялами занавесили.

– Слышь, Хохол, ты спустись потихоньку вниз и жди нас у седьмой локалки, – даёт указание дежурный и кладёт трубку.

– Вот что, пацаны! Слушай план «Барбаросса»!

Младшие инспектора – несколько молодых ребят в камуфляже – подаются вперёд.

– Значит так, – вещает Петрович, – идём будто бы в десятый отряд, но внутрь не заходим и возвращаемся к седьмому вдоль забора. Хохол тихо-тихо открывает калитку, а вы уж дуйте со всей дури в ленкомнату. Если операцию провести грамотно, двух-трёх человек накроем только так! Всем всё ясно?

– Базару нет! – за всех отвечает помощник. Смена разбирает резиновые дубинки, один человек остаётся за пультом, остальные, во главе с дежурным, идут в зону.

Демонстративно дойдя до десятого отряда и хлопнув для убедительности железной дверью, смена разворачивается и, под прикрытием сплошного высокого забора, подходит ко входу в локальный двор седьмого. Хохол, вооружённый гаечным ключом, уже отвинчивает гайки с кожуха электрического замка. Лунный свет, перемешанный с излучениями тусклых фонарей, щедро заливает локалку, и сквозь щели дверной рамы видно, как ходит по ней взад и вперёд поставленный на часы атасник. Всё кругом спокойно, и он не чувствует надвигающейся опасности.

Хохол приподнимает отвинченный кожух и тянет за обнажившуюся деталь, соединённую с языком замка. Дверь открыта. Помощник рывком распахивает её, и смена вваливается в локальный двор.

Атасник оборачивается на шум, судорожно вскрикивает: «Контора!» – и пытается бежать. Подскочивший помощник азартно ударяет его дубинкой «по горбу». Внутри помещения отряда слышен топот удаляющихся в спальную секцию телезрителей. Смене достаются один лишь работающий телевизор и полумёртвый от страха атасник.

Дежурный проходит с фонариком по спальному помещению, но установить личность нарушителей уже невозможно. Ночной дневальный – осуждённый, в чьи обязанности входит следить за порядком в ночное время – отвечает уклончиво и явно не хочет нажить себе неприятностей. Понукаемый дежурным, он снимает с подставки телевизор и несёт его на вахту. Туда же препровождается и пленённый атасник.

На вахте трофей устанавливается на подоконник, и, за поздним временем, не включается. Атасник торжественно водворяется в прогулочный двор штрафного изолятора – железную комнату с небом в клеточку вместо потолка – и оставляется там в наказание до утра. Зона замирает.

В два часа ночи начинает накрапывать дождь. В четыре кто-то вспоминает об атаснике. Промокший до нитки, тот трясётся как осиновый лист и твердит только одно:

– Хоть бить будут, не стану больше телевизор сторожить!

Его отпускают с миром, и он возвращается в отряд, бормоча на ходу:

– Пускай хоть мешок чая дают, не встану больше «на атас». Здоровье дороже!

Отряд №7: Гена Кукушкин

Полдень. Седьмой отряд выходит из столовой и криво строится перед нарисованной на асфальте белой линией. В числе последних из помещения появляется грязный, оборванный зек, косо глядящий на всех исподлобья.

– Пошли! – командует младший инспектор, и толпа осуждённых устремляется куда-то вдоль забора. Оборванный зек поворачивает, однако, в другую сторону.

– Стой, твою мать! – кричит ему «помощник администрации» – опрятно одетый осуждённый с красной повязкой на рукаве.

Оборванец прибавляет прыти. «Повязочник» стремглав догоняет его и хватает за руку, отчего с ноги у бедолаги слетает грязная, прорванная спереди тапка.

– Куда! Быстро в отряд!

Оборванец угрюмо озирается, делает несколько неуверенных шагов и вдруг, разбежавшись, с разгону ударяет головой в лист железного забора.

«Бам-ммм», – раздаётся грохот, осуждённый вскрикивает и картинно падает на асфальт.

– Гляди, гляди, в столб не ударяет – точно в центр листа бьёт! Грохоту много, а ему, гаду, даже не больно! – плюётся помощник администрации.

– Да, голова у него дубовая! – уважительно говорит подошедший младший инспектор.

Вокруг лежащего на асфальте собираются любопытные: помощник дежурного, ещё один младший инспектор и несколько осуждённых из отряда хозобслуги.

– Гляди-гляди, ресницы-то подрагивают, – указывает пальцем один из зеков. – Эй, Генок, хватит дуру гнать, вставай!

Генок, или, как значится в его личном деле, Геннадий Иванович Кукушкин, сидит в колонии не первый раз, и к его чудачествам все привыкли. В начале каждого срока, перед судом, ему проводится психиатрическая экспертиза, постоянно признающая его вменяемым, но, глядя на его поведение, поверить в это трудно. Колонийская санчасть несколько раз пыталась избавиться от него, направляя в областную тюремную больницу, но беспокойного пациента моментально возвращали обратно, в последний раз – с записью в карточке «симулянт».

– Эй, Генок, хочешь, закурить дам? – младший инспектор достаёт из пачки «Космоса» одну сигарету и крутит её перед глазами распростёртого на земле тела.

Генок шевелится, делая вид, что очнулся от глубокого обморока.

– Ну, дай, – угрюмо говорит он.

– Чего-чего, а про сигарету услыхал, – смеются окружающие.

– Э, нет, сперва в отряд иди, – улыбается младший инспектор.

Генок тяжело встаёт и, шлёпая тапками, направляется к своему седьмому отряду. Железная дверь с лязгом захлопывается за ним, и лишь после этого младший инспектор просовывает сквозь вырезанное в двери окошко обещанную сигарету.

До вечера Гена ведёт себя благопристойно, греется на тёплом майском солнышке и играет с желающими в шахматы. Умеет играть он, как ни странно, хорошо, поэтому никто в отряде не рискнёт сражаться с ним «под интерес» – энное количество чая против Гениной пайки в столовой. К вечеру, однако, такое поведение Генку надоедает…

Шестой час. По радио только что объявлена вечерняя проверка. В локальный двор заходит сержант с «картотекой» и наскоро пересчитывает построившийся отряд «по головам». Одного человека не хватает.

Сержант достаёт из чехла стопку карточек для пофамильной переклички, но завхоз – старший среди осуждённых в отряде – молча указывает ему на окна второго этажа.

В раскрытом настежь окне умывальника стоит давно не мытая фигура в пёстрых трусах и угрюмо смотрит вниз.

Дружный хохот сотрясает строй осуждённых.

– Щас прыгну! – дурным голосом ревёт Генок и заносит ногу над бездной, отчего зрителям становятся видны его чёрные подошвы и коричневые, давно не стриженые ногти.

– Прыгай! – орут зеки.

– Щас полечу! – угрожает Генок, не переставая, однако, держаться за край рамы.

– Все на месте, – лаконично констатирует сержант.

– Эй, командир! – орёт сверху Генок, – Дай закурить!

– Прыгни, тогда я тебе две пачки дам! – встревает завхоз. – И коробку печенья в придачу!

– Эх, совести у вас нет! – вздыхает Генок. – Что ж вы над больным издеваетесь!

– Пахать на тебе, жеребце, надо! – расходится завхоз. – А если завтра в бане не помоешься – на улице будешь ночевать!

– Баня, баня, – ворчит Гена и неуклюже слезает с подоконника, – нет, чтоб закурить больному человеку дать.

Вскоре локальный двор пустеет – по телевизору интересный фильм. Завхоз одиноко садится на скамью и достаёт сигарету.

– Господи! – обращается он неизвестно к кому. – И когда же наш начальник отряда из отпуска выйдет! Ну хоть бы он на несколько суток в изолятор его посадил! Всю кровь выпил, аспид проклятый! – он чиркает спичкой и глубоко затягивается. – Нет, правильно говорят: лучше три хулигана в отряде, чем один дурак!

Завтра он будет дома

фантастический рассказ

Неизвестно, что именно написала на конверте малограмотная мамаша осуждённого Иванова, но только прошение, направленное ею в европейский суд по правам человека, город Страсбург, попало в совершенно иную организацию. Этой организацией оказался межзвёздный суд 4-й инстанции системы Сириуса-Б.

Как известно, планета Земля пока ещё закрыта для контакта. Но межзвёздный суд, тронутый просьбой пожилой землянки «поскорее вернуть» ей сына – «единственную опору в старости», учёл многочисленные возрастные болезни просительницы, принял ходатайство к рассмотрению, а в скором времени и удовлетворил. При этом, согласно статьи 4 «Закона о закрытых для контакта мирах», сам осуждённый Иванов на заседание суда не вызывался…

В то памятное утро Игорь Иванов сытно позавтракал куском ветчины, раболепно принесённой ему другими осуждёнными, выпил индийского чаю с шоколадными конфетами, и, пройдя к своей шконке2, расположенной, естественно, в самом тёплом и светлом углу спальной секции, прилёг почитать газету «СПИД-Инфо». Разомлев, он уже сомкнул было веки, готовый вздремнуть часок-другой, как вдруг мир вокруг него озарился ярчайшим светом, в лицо дохнуло банным теплом и запахом распаренных веников, а газета была грубо вырвана из ослабевших спросонья пальцев.

Ошалев от такой наглости, Иванов открыл глаза и хотел грубо выругаться, но вместо этого заорал как ошпаренный и пустился наутёк. Он даже не сразу понял, что бежит не по заставленному кроватями и табуретками отряду, а по каким-то диким тропическим джунглям. Да и как тут было соображать, если по пятам за ним, сжимая в зубах обрывки газеты, гнался огромный двухметровый орангутанг!

Наконец, когда Игорь почти выбился из сил, проклятая обезьяна заинтересовалась бананами на высоком дереве и преследование прекратила.

Почти без чувств Иванов рухнул подле какого-то врытого в землю столба, а когда отдышался и поднял голову, то обнаружил, что к столбу прибита большая доска с выведенными на ней буквами:

«Уважаемый Иванов И. П.! Мы рады приветствовать Вас в реабилитационно-исправительном центре 146-го звёздного скопления. На острове, который до конца срока Вашего наказания предоставлен Вам в полное распоряжение, мы постарались создать привычные для жителей планеты Земля климатические условия, а также животный и растительный мир, обеспечивающий научно сбалансированный рацион питания.

Инструменты и орудия охоты и лова Вы найдёте в сарайчике. Жалобы и предложения высказывайте статуе желаний.

Срок Вашего пребывания на острове – 1 сутки по земному времяисчислению.

Желаем Вам приятного исправления!»

Ниже надписи стояла цифра 1504, видимо, означавшая текущий год по инопланетному календарю.

Трудно описать восторг осуждённого Иванова, когда он понял, что всё это ему не снится, и что неведомый небесный адвокат не только добился, чтобы ему скинули оставшиеся четыре с лишним года, но и дал перед возвращением на родину один день отдыха в поистине райском уголке.

Иванов вынул из стоящего в кустах кривобокого дощатого сарайчика маску для подводного плавания и подводное ружьё, сбросил на белый песок тюремную майку с трусами и с криком восторга погрузился в пенные, словно шампанское, волны солёного моря.

Вскоре на костре жарилась свежая рыбина. Вместо хлеба, правда, пришлось есть бананы, но это ерунда! А вот слегка «обмыть» прибытие сюда действительно бы не помешало!

Игорь нашёл за сараем заросшую лианами каменную статую, как две капли воды похожую на те, которые высекали в древности индейцы Южной Америки, и поведал ей свою проблему. Прозвучал мелодичный удар гонга, и, обернувшись, Иванов увидел висящий на суку тропического дерева металлический диск и корзинку рядом с ним. В корзинке оказался свёрнутый в трубку лист бумаги с написанным чёрной тушью сообщением: «Уважаемый Иванов И. П.! К сожалению, правила внутреннего распорядка не позволяют доставить Вам алкогольные напитки, но если Вы попытаетесь изготовить их из имеющихся на острове ингредиентов – мы не возражаем».

Иванов весело рассмеялся. Нет, всё-таки слабо разбираются инопланетяне в делах старушки-Земли! Ну как же он может успеть изготовить бражку за оставшуюся половину суток!

Тропическая ночь, чёрная, словно сажа, наступила внезапно, но через минуту прямо из океана вертикально вверх выкатилась огромная луна и посеребрила всё вокруг приятным призрачным сиянием. Вспомнив об обезьяне, Игорь залез на ближайшее большое дерево, хотя, если поразмыслить, толку от этого не было никакого.

Удивительно, но под утро он умудрился замёрзнуть. Когда первые лучи солнца пробили густые кроны прибрежного леса, Игорь слез на землю и заковылял к поляне со столбом. Ружьё для подводой охоты, брошенное им вчера под куст, очутилось на противоположном краю поляны, кругом виднелись обезьяньи следы, а стекло в маске оказалось разбитым.

Маску было жаль, но раз уж сегодня всё равно освобождаться, горевать Иванов не собирался…

К обеду, однако, Игорь понял, что галактические порядки отличаются от земных более кардинально, чем это казалось сперва. На Земле, например, было принято освобождать зеков ещё до полудня, на чудесном же острове солнце уже давно перевалило зенит, а дежурный по исправцентру со справкой об освобождении в руке даже и не думал материализовываться из воздуха.

Наконец, потеряв терпение, Игорь подошёл к опутанной зеленью статуе и попытался «покачать права». Раздался дребезжащий гонг, и в корзинке появился короткий текст: «Уважаемый Иванов И. П.! Всю интересующую Вас информацию Вы можете прочесть на нашем справочном табло».

Игорь вернулся на поляну и внимательно перечитал надпись на доске, но она была точь-в-точь такой же, что и вчера.