Три закона жизни

Он внимательно выслушал Перси и сразу встал, собираясь уйти.

– Сэр, поверьте, я ничего не сделал. Я знаю, что Вы мне не верите…

– Напротив, я верю Вам отчасти. Мне тоже не кажется, что преступление совершили Вы, однако других вариантов у меня все равно нет. До тех пор, пока мы не разберемся с этим делом до конца, Вы останетесь здесь. Надеюсь, неопределенность не продлится долго.

И Монтесума ушел, оставив Перси одного, бессильного повлиять на решение своей судьбы.

***

Хотя официально об убийстве не говорили, слухи быстро распространялись, и к концу дня о нем уже знали все. Те, кто сначала был доброжелательно настроен по отношению к Перси, теперь резко изменили свое мнение и считали, что ошиблись в нем. Сочувствие к новичку и удивление его успехам сменилось презрением и осуждением нахального выскочки, негодяя, вора и убийцы. Нинисель тоже приходилось нелегко: часть общественного осуждения коснулась и ее. С ней не разговаривали женщины, за спиной постоянно перешептывались и сплетничали, и все показывали пренебрежение, не скрывая злорадства. Нинисель терпела все молча, и Лютеций не раз удивлялся ее стойкости и мужеству. Сам он старался скрывать их дружбу, чтобы не давать лишних поводов для пересуд. Нинисель понимала, что со временем разговоры прекратятся, люди найдут другой предмет для обсуждения, но отсутствие рядом любимого и неизвестность усиливали ее горе.

Так прошло несколько дней, но ничего выяснить не удалось. Монтесума рассказал все Лютецию и Нинисель, повергнув их в еще большее уныние. Нинисель проплакала всю ночь, но на утро выглядела спокойной, как обычно. Друзья уединялись в лесу, где продолжали обсуждать все и искать пути решения проблемы. «Должен же быть какой-то выход, – говорил Лютеций, – неужели мы бессильны избавить друга от несправедливой клеветы? Ведь это абсурд!»

Лютеций, кроме того, заметил, что Нинисель вызывает в его душе какое-то странное волнение. Он боялся его и тщательно скрывал. Нет, он должен просто помочь другу, естественно, он сочувствует его жене, убитой горем, но кроме долга, как Лютеций с ужасом отмечал, его томило желание помочь Нинисель, обрадовать ее, спасая Перси.

На исходе четвертого дня, когда напряжение дошло до крайней степени, и друзья уже начали впадать в отчаяние, за столик к Лютецию сел незнакомый молодой человек.

– Разрешите представиться, меня зовут Лоуренсий, я художник. А Вы друг Перси, верно?

– Да, а что Вы хотите?

– Поймите, я искренне сочувствую и Вам, и Вашему другу, и хотел бы помочь ему оправдаться.

– Что?

– Тише, я не хочу, чтобы нас слышали.

Действительно, за соседним столиком Гольмий со своими друзьями мрачно поглядывал в их сторону и прислушивался к их разговору.

– У меня есть неопровержимые доказательства невиновности Перси, – продолжал он, понизив голос, – но говорить об этом сейчас рискованно. Этот человек, который так пристально смотрит на нас, – его враг?

– Да. Он ненавидит его с первого дня их встречи.

Лоуренсий многозначительно взглянул на Гольмия, потом наклонился к Лютецию и прошептал ему что-то на ухо. Лицо Лютеция просветлело.

– Неужели? Просто чудо! Да Вы неоценимый свидетель! Немедленно сообщите обо всем Монтесуме.

– Конечно, я поговорю с ним завтра утром.

– Нет, что Вы, нельзя терять ни минуты. Нам могут помешать. Пойдем сейчас, я провожу Вас.

Лютеций с беспокойством взглянул на Гольмия, но враг уже отвернулся и со скучающим видом смотрел в другую сторону. Между тем, как только Лютеций и Лоуренсий встали из-за стола, он тоже оставил своих друзей и незаметно выскользнул из пещеры.

***

Гольмий, однако, вовсе не собирался разрушать планов друзей Перси. Он уже понял, что проиграл, и теперь предстояло лишь с достоинством выйти из игры. Вместо того чтобы строить планы мести, он шел в лес развлечься перед неизвестными трудностями.

Элизабет ждала его в пещере. Она как обычно встретила его немного испуганным взглядом и робкой лаской – девушка видела, что Гольмий чем-то омрачен или сильно взволнован, но опасалась расспрашивать. Вместо того она старалась исполнить каждую его прихоть, изо всех сил пыталась отвлечь, но Гольмий не замечал ее стараний, поглощенный своими мыслями. Полулежа на ковре, Гольмий заговорил:

– Меня ждут трудные времена. Нам предстоит долгая разлука. Пообещай хранить мне верность.

– Обещаю, Гольмий.

– Помни наш уговор: если ты хотя бы даже намекнешь кому-то о наших отношениях или раз изменишь мне, я тебя убью.

Элизабет в ужасе взглянула на Гольмия, надеясь найти на его лице опровержение своих страшных слов, но не увидела и тени улыбки; Гольмий думал о своем и готовился к чему-то ему одному известному. И ей вдруг стало по-настоящему страшно – девушка чувствовала, что Гольмий от своих слов не отказывается. Если этот дикарь пригрозил ей смертью, он не остановится даже перед этим. И все же он имел над ней большую власть – Элизабет не смела возразить, чувствуя, что теперь навсегда связана с ним таинственными нерасторжимыми узами.

За четыре дня неизвестности, терзаний, времени мучительного страха и самых нелепых предположений Перси окончательно поправился. На работы его не посылали, судьба еще не решилась, и Перси сидел взаперти в ожидании страшного приговора. Шести месяцев исправительных работ он не выдержит, конечно, но бежать он тоже не мог, кроме того, здесь его удерживали новые привязанности: Лютеций и Нинисель.

Перси особенно тяготила невозможность самому изменить ситуацию. Он привык рассчитывать лишь на свои силы, и руководствоваться здравым смыслом, изредка он слушал голос своего сердца, но не верил в чудеса, хотя и полагался на удачу. Перси знал, что удача редко отворачивается от него, но все же теперь ему решительно не везло.

На пятый день утром к нему в камеру без предупреждения пришел Монтесума.

– Вы поправились? – спросил он.

– Нет, – быстро ответил Перси.

Вождь слегка улыбнулся.

– Напрасно лжете, молодой человек. Я пришел отпустить Вас. Вы свободны.

– Что?

– Вы свободны, выходите, – повторил Монтесума. – Надеюсь, Вы рады?

– Конечно, – Перси все еще не мог поверить своему счастью. – Значит, все объяснилось? Вы нашли виновника?

– Да, и я думаю, друзья Вам все сами расскажут. Идите к ним скорее, они ждут Вас с нетерпением. И постарайтесь не приносить больше таких дурных вестей. Идите же, сейчас время завтрака, Вы еще успеете присоединиться к ним. А я должен просить у Вас прощения за причиненные неудобства.

Перси вернулся в пещеру так быстро, как только мог. Он действительно успел к завтраку; когда он проходил по пещере, все взгляды были прикованы к нему. Нинисель привстала со своего места и бросилась к нему навстречу.

– Дорогой, наконец-то ты вернулся. Иди скорее за стол, там тебя ждут друзья.

Она ушла за столик, а Перси последовал в другую половину пещеры к Лютецию. К его большому удивлению, рядом с другом сидел незнакомый молодой человек с приятными чертами лица и задумчивым взглядом.

– Вот кому ты обязан своим спасением, – сказал Лютеций, – его и благодари.

– Пустяки, не стоит благодарности. Не будем говорить говорит об этом. Я лишь выполнил свой долг.

– А кто Вы?

– Лоуренсий, художник.

– Разве в этом племени есть художники? – удивился Перси. – Я думал, в наши дни уже нет служителей искусству.

– Ты прав, но для Лоуренсия сделали исключение, – ответил Лютеций. – Его картины Монтесуму восхищают. Впрочем, мы еще успеем поговорить обо всем, а сейчас давайте есть и отдыхать.

Перси с жадностью принялся за еду, после завтрака они с Нинисель вышли на прогулку, потом вернулись к себе в комнату и оставались там до вечера.

***

Перси был так счастлив, что на время забыл обо всем. Целый день он провел как во сне, и не хотелось просыпаться, и лишь когда пришло время выходить на ужин, Перси заметил, что Нинисель боится спускаться в зал.

– В чем дело? – удивился он. – Теперь тебе нечего боятся, ты со мной. Я смогу защитить тебя.

Нинисель ничего не ответила. Перси с удивлением обнаружил, что его появление не произвело фурора, намного большее внимание отдали Нинисель. Перси не стал придавать значение косым взглядам, но все же неприятно удивился, заметив, что Гольмий неотрывно смотрел на Нинисель, пока Перси не повернулся в его сторону. Друзья вскоре присоединились к нему.

– Монтесума велел зайти к нему, – сообщил Лоуренсий.

– Нам нужно поговорить, – прервал его Лютеций, – в укромном месте.

Перси предложил пойти во двор после ужина. Между тем Монтесума подошел к Гольмию, наклонился к нему, и Гольмий тотчас отставил тарелку и вышел вслед за ним.

– Вот кто настоящий преступник, – рассказал Лютеций и в ответ на удивленный взгляд пояснил:

– Потом все расскажу.

Уже стемнело, и во дворе можно было поговорить совершенно безопасно. Вчетвером вместе с Нинисель друзья вышли во двор.

– Не нравится мне все это, – начал Лютеций, – Гольмий, очевидно, ненавидит тебя. Сначала он украл документы, а обвинили в этом тебя. А потом воспользовался случаем и убил надсмотрщика.

– Как он мог все это сделать?

– Насколько я понимаю, во дворе никого не было, поэтому он смог выбрать подходящий момент. К счастью для нас, Лоуренсий его видел, но сначала не связал все увиденное воедино.

– Но откуда Гольмий мог узнать про надсмотрщика?

Лоуренсий развел руками.

– И у стен есть уши.

– Да, я спасся просто чудом. Но я не понимаю, зачем ему нужны какие-то бумаги вождя?

– Перси, понимаешь… Гольмию не по душе твой стремительный карьерный рост. Как правило, он предвещает… нет, это я потом скажу, беседа не из приятных. Главное – вы с Гольмием претендуете на одно место.

– Или на одну девушку, – улыбнулся Лоуренсий, – Карьера – недостаточный мотив для столь изощренных и рискованных путей устранить соперника. Нинисель – действительно жемчужина. Разве вы не замечали, какие пламенные взгляды он бросал на нее все время?

Нинисель покраснела.

– Право же, я никогда не давала повода…

– Ему и не надо никаких поводов. Сердцу не прикажешь. Ты ведь заметила его внимание?

– Конечно.

– Этого он и добивался.

Перси молчал, подавленный обилием неприятных новостей.

– Поэтому он и воспользовался убийством, чтобы… устранить тебя на некоторое время.

– А что насчет карьеры? Неужели что-то еще плохое?

– Как правило, вожди приближают к себе талантливого и исполнительного человека, чтобы его в нужный момент использовать. Например, отправить в другое племя верного человека.

Перси застонал. Радость исчезла бесследно, и как сквозь туман он услышал слова утешения Лоуренсия:

– Иногда они делают их советчиками!

– Не бойся, Перси, я всегда буду с тобой, не страшись будущего, ведь мы будем вместе, – прошептала Нинисель.

– Бояться надо не смерти, а слабости, – бодро и уверенно сказал Лютеций. – Наш долг – предупредить тебя об опасности, чтобы ты был готов к худшему.

– Спасибо, – усмехнулся Перси, – я готов к битве. А пока буду жить и брать от жизни все, что можно.

– Не увлекайся. Я предупредил тебя вполне серьезно, будь начеку.

– Хорошо, а теперь мне пора идти к Монтесуме. Раз уж начал, так выпью чашу до дна.

Однако у Монтесумы его ожидал теплый прием.

– Я еще раз прошу прощения за причиненные страдания. Теперь Вы сами увидели, что вожди тоже могут ошибаться. Завтра я восстановлю Вас публично, Вы получите повышение.

Монтесума помолчал.

– Между прочим, должен заметить: враг у Вас очень жестокий, но и друзья замечательные, такая преданность встречается нечасто. Они сделали для Вас все возможное, будто для самих себя.

На короткое мгновение вождь показался Перси взволнованным; в его глазах мелькнуло странное выражение, впервые что-то человеческое отобразилось в его глазах, но лишь на долю секунды. Вскоре оно сменилось прежним ровным вежливым выражением.

– Кстати, должен сказать пару слов о Вашей новой должности – мне кажется, Вы вполне могли бы стать руководителем. Я назначу Вас начальником инженерного корпуса, будете подчиняться непосредственно главному инженеру.

Перси пытался соединить воедино то, что слышал от друзей и Монтесумы, но в итоге так ничего и не понял. Сомнений его повышение не решило, и он не был уверен ни в мнении друзей, ни в покровительстве Монтесумы. «Время покажет, – решил Перси, – единственное, в чем я могу быть уверен, так это в том, что у меня появился шанс отдохнуть от Гольмия».

Монтесума сдержал свое слово и на следующий день за завтраком публично извинился перед Перси за несправедливое обвинение. Хотя его доброе имя было теперь восстановлено, Перси попрежнему чувствовал неловкость и обрадовался возможности перейти работать в другое место к незнакомым людям.

Коллектив ему сразу понравился, рабочие охотно его слушались, а начальник оказался не очень строгим и снисходительным человеком.

– Я сам еще недавно был начальником корпуса, поэтому хорошо Вас понимаю, – объяснил он.

Перси нравилось руководить. Впервые он прикоснулся к власти, пусть и небольшой, и она пробудила в нем интерес к независимой жизни. Он быстро разобрался во всех тонкостях работы, и помощь начальника ему вскоре уже не требовалась.

За целый месяц спокойной однообразной жизни Перси успокоился и стал постепенно забывать о несправедливом обвинении. Гольмий сидел в тюрьме, Перси его не видел и потому спокойно наслаждался жизнью и обществом друзей.

Лоуренсий оказался очень интересным собеседником, и через пару месяцев знакомства Перси понимал, почему для этого умного, внимательного и наблюдательного человека Монтесума сделал исключение. Художник мог по нескольким чертам определить характер человека, сразу оценивал настроение, открытость собеседника и его расположенность к беседе и легко мог найти подход к любому человеку. Он отлично понимал людей и умел с ними ладить. «Неоценимый человек», – сказал о нем Лютеций, и Перси не стал спорить. Он чувствовал себя обязанным Лоуренсию за свое спасение и начал подолгу общаться с ним, но вскоре они стали близкими друзьями и проводили вместе все свободное время.

***

– Ты не забыл, какой сегодня день? – спросил за завтраком Лютеций.

– Положим, забыл. Это меняет дело?

– Ты совсем расслабился. Сегодня истекает срок, и Гольмий вернется.

– Если он еще жив, – усмехнулся Перси. – Во всяком случае, думаю, сейчас он едва ли сможет строить мне козни.

– Будь осторожен, Перси, – заметил Лоуренсий, – Не забывай, что у него остаются союзники, они тоже могут быть нам опасны. Блотон – силач, которому стоит лишь дунуть, чтобы тебя не стало, и это вполне заменяет ему ум, а Уилви… Особенно остерегайся Уилви, он коварный человек, под стать нашему Монтесуме, и язык за зубами держать умеет, сразу не поймешь его намерений, а с виду – святая невинность.

– Чему быть – того не миновать, – беззаботно рассмеялся Перси, – я, конечно, буду предельно осторожен и внимателен. Кстати, какая должность у Гольмия?

– Такая же, как у тебя. Он небольшой начальник, по крайней мере, был им до заключения.

– Его не понизят?

– Не думаю, – ответил Лютеций. – У него в подчинении много людей, и он может попытаться склонить их на свою сторону.

– У меня тоже немало людей, которые беспрекословно меня слушаются.

– И во всех ты уверен, как в самом себе?

Перси оставил последнее замечание без ответа.

Вечером, едва Перси переступил порог зала, к нему навстречу вышла бледная Нинисель, явно взволнованная, с покрасневшими глазами.

– Гольмий вернулся, – сообщил Лютеций, – он оскорбил ее.

Кровь бросилась Перси в лицо.

– Где этот мерзавец?

Гольмий уже сам шел к нему навстречу. Он почти не изменился с их последней встречи, только немного похудел и выглядел утомленным, казалось, общая усталость проникла во все черты его лица, и немного изменилась походка, но в остальном он был прежним, и его глаза сверкали так же враждебно.

– А, Перси, спешишь на помощь любимой жене! Имей в виду: я ее пальцем не тронул.

– Словами порой можно задеть намного сильнее. Если ты еще раз скажешь о Нинисель хоть слово, я тебя убью, как собаку.

– Спорный вопрос, – насмешливо улыбнулся Гольмий, – во всяком случае, вызов принят. Посмотрим, кто кого.

Гольмий отошел, а Перси друзья почти насильно усадили за стол.

– Успокойся, остынь. Вот видишь, мы тебя предупреждали, Гольмий ни перед чем не остановится.

Гольмий за своим столиком шептался о чем-то с Уилви. Он так низко наклонился над столом, что спутанные пряди густых черных волос скрыли лицо; они с Уилви совещались, и Перси почувствовал прилив жгучей ненависти: Гольмий вернулся, и кончилась спокойная жизнь. Все начиналось сначала.

Вечером Перси долго не мог уснуть. Его одолевали сомнения и смутное беспокойство; пролежав без сна около получаса, Перси быстро оделся и бесшумно выскользнул из комнаты, оставив Нинисель безмятежно спать. Нинисель ждала ребенка, и Перси чувствовал к ней особую нежность. Он представлял, как она будет заботливо склоняться над малышом, счастливо улыбаться и рассказывать ему о простых, но всегда милых заботах. Их ждало светлое будущее.

В коридоре тускло горел свет – на ночь его всегда приглушали. Перси осторожно вышел из спальни и направился к выходу в надежде, что глоток свежего воздуха вернет ему утраченный душевный покой. Внезапно Перси услышал голоса в противоположной части коридора и остановился: в одном из говоривших он узнал Монтесуму, второго он не знал.

– Вероятно, но это не объясняет, – говорил незнакомец.

Не устояв перед искушением, Перси подошел чуть ближе и спрятался в углу.

– Вы хотите сказать, – перебил собеседника Монтесума, – что грядут большие перемены?

– Нас ждут тяжелые времена, Нобелий прав.

– Мне надоело слушать бред и сказки этого старика. Я держу его не для того, чтобы постоянно слушать поучения и постоянно узнавать, где я ошибся – счет своим ошибкам я могу вести сам. Вы убеждали меня, что Нобелий – мудрейший философ, и его ценные советы во многом помогут мне, но пока я еще не услышал ни одного ценного указания, зато узнал, что я плохой вождь и самонадеянный человек. Он рекомендует мне окружить себя преданными людьми, но в то же время не советует верить людям на слово. Глупый и противоречивый старик!

– Мое мнение о нем расходится с Вашим, сэр. А о чем Вы говорили во время последней встречи?

– О, он рассказывал мне о гибели нашего мира, предрекал конец света. Я заметил, сейчас это стало очень модным. Кроме того, он упомянул наше секретное оружие.

– Так он знает о нем?

– Скорее подозревает. Он много рассуждал о том, что мы сами себе готовим гибель использованием такой сложной техники, от которой зависим, без нее мы не сможем ни воевать, ни даже просто жить. Нобелий считает, что мы очень уязвимы – у нас нет ни сильных воинов, ни преданных рабов, и без машин мы бессильны. Уничтожь все оружие – и мы обречены. Его бесполезно убеждать, что техника надежно спрятана, что о ней знает лишь горстка преданных людей: главный инженер, главный механик да мы.

– А сам он будет нам предан?

– На словах – да, но я ни в чем не уверен, Рутений…

Перси слушал разговор, затаив дыхание. Ему стало интересно узнать, о ком шла речь и кто таинственный собеседник вождя. Однако дальнейшее поразило его еще больше.

– Я, разумеется, ни слова не сказал ему об украденных документах, однако…

– Так их взял Гольмий? И Вы не нашли их?

– Нет. Я не знаю. Я склонен думать, что их украл не Перси и не Гольмий, и не кто-то из далеких о политики людей. Это мог сделать лишь тот, кто хорошо понимает их ценность.

– За что же Вы тогда наказали невиновных в краже?

– Во-первых, они теперь далеки от искушения вмешиваться в мои дела, особенно Перси, он ведь чужой человек, я его планов не знаю. Во-вторых, это послужит уроком и для других.

Голоса приближались, и оставаться в укрытии становилось опасно. Перси бесшумно прошел вперед по коридору и вышел на улицу. Услышанное так потрясло его, что теперь совсем расхотелось спать. Такой подлости от вождя Перси никак не мог ожидать.

На свежем воздухе ему стало немного легче, голова прояснилась, и даже немного захотелось спать. Тишина и безлюдье успокоили его возбуждение, и Перси решил вернуться в пещеру.

Перед ним возникла тень. Силуэт загородил проход в пещеру. Огромного роста мускулистый человек зажал ему рот и толкнул, Перси ничком упал на землю, а силач стал избивать его ногами и руками. Перси сопротивлялся, как мог, но скоро понял, что здесь он бессилен. Вдруг удары прекратились, и Перси с трудом поднялся на ноги. Нападавший убегал, и все же в последний момент он оглянулся, чтобы в последний раз посмотреть на свою жертву. Если он хотел остаться незамеченным, то ему это не удалось – лунный свет осветил его лицо, и Перси узнал силача. Перед ним был Блотон.

***

На следующее утро Перси долго и путано объяснял друзьям и перепуганной Нинисель, что произошло ночью.

– Мы ведь тебя предупреждали, а ты опять не послушался, – упрекнул друга Лютеций. – Зачем тебе понадобилось идти гулять ночью одному? А насчет разговора могу сказать лишь одно: ты услышал то, что знать не положено.

– Да, но теперь я уже слышал и не могу не думать об этом.

– Перси прав, – сказал Лоуренсий, – теперь уже поздно жалеть о содеянном. Радуйся, что остался жив. А по поводу разговора могу сказать лишь одно: Монтесума ведет большую игру со сложными правилами, которая называется политикой. Конечно, многие вещи имеют совсем иное объяснение, ведь ему приходится учитывать множество самых разных людей и событий. Теперь ты сам убедился, что он хитрый и коварный человек, поэтому будь осторожен, если тебе придется с ним сталкиваться.

Перси пришлось удовлетвориться таким объяснением. Большего он от друзей не добился, несмотря на многочисленные расспросы. Что-то убеждало его, что друзья знают больше, но не хотят ему говорить, и решил отложить расспросы до более удобного случая. С Нинисель же ему не хотелось делиться своими страхами и проблемами – она совершенно ушла в себя, в свои личные переживания и надежды. Она жила внутренней жизнью, которая казалась ей куда более важной, чем мысли мужа о политике и месте в мире. Все пройдет, он забудет о своих делах, а в ней сейчас совершается чудо – вечное чудо появления новой жизни! Ведь это намного важнее какой-то политики. Временами она ласково спрашивала Перси:

– Как ты думаешь, кто у нас будет? Мальчик или девочка? А ты бы кого хотел больше?

Перси машинально улыбался, отвечал ничего не значащий вздор, о котором забывал через минуту, и снова погружался в свои размышления о подслушанном разговоре.

Нинисель настойчиво просила Перси прогуляться с ней вечером, как раньше, и он согласился, чтобы не расстраивать жену. Они вышли на улицу; Нинисель нежно улыбалась – она чувствовала себя абсолютно счастливой. Здесь, рядом с ней, был сосредоточен весь ее мир, и он теперь так же улыбался вместе с ней.

– Помнишь наш первый день, нашу первую прогулку?

Перси отвлекся от своих размышлений и предался счастливым воспоминаниям.

– Да, отлично помню. Мы гуляли здесь по двору, а потом сидели вон там на упавшем дереве.

Они присели на пенек.

– Здесь мы сидели обнявшись и говорили разные милые глупости…

– Отчего же глупости? Я и сейчас люблю тебя так же.

– И я, – вздохнул Перси.

Он держал жену за руку и старался отогнать неприятное ощущение дежавю. Так же он стоял тогда с друзьями, полный надежд, веры в свое освобождение, безмятежно смеялся и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, и совсем скоро все переменилось. «Нет, так я сойду с ума, я никогда не дам себе возможности радоваться, нужно перестать ждать плохого».

Перси и Нинисель возвращались в пещеру. У входа Перси остановился: почему-то в коридоре, ведущем в их спальню, было совсем темно. Не горела ни одна лампочка. Хотя они возвращались позже обычного, ночью в коридорах никогда не выключали свет совсем.

«Странно, отчего нет света?» – пробормотал Перси. Нинисель доверчиво взяла его под руку.

– Идем, видишь, там вдалеке свет? Это наша комната. Уходя, мы чуть приоткрыли дверь. Давай смелее, я буду держаться за тебя.

Перси неуверенно пошел на свет. В конце концов, он ведь идеально знает этот коридор. Неприятное предчувствие не исчезало, но Перси уверенно шел вперед. Их комната была уже совсем близко, когда внезапно нога зацепилась за что-то, и он потерял равновесие. Боль от удара, дикий безотчетный страх, крик совсем рядом – испуганный, особенно громкий в мертвой тишине коридора крик Нинисель.

Очнулся Перси в своей комнате. Над ним склонилось заботливое лицо Мейтнерия.

– Как Вы себя чувствуете? – он положил Перси на лоб влажную повязку. – Лежите спокойно и не волнуйтесь.