Небольшие истории

– А что Алла, в чём-то он был прав. Знаете в нашем краю не стать философом, созерцателем, человек с образованием просто не сможет.

– Да и созерцал всё больше…

– Так всё, об ушедщих либо хорошее, либо ничего.

– А что с ним случилось?

– Сошёл с ума.

– Однажды ночью залез на крышу амбулатории и стал выть на луну.

– С пожарными его снимали.

– Да, а всему виной это дело…

– Думать надо было меньше, и всё бы было как у людей.

– Хомо сапиенс. И ничего тут не поделаешь. Впрочем, зимой тут, когда заметёт такая тоска, что хоть волком вой.

– А вы не женаты?

– Да недавно женился. Она приедет, когда обустроюсь.

– Не мучай гостя, он устал. Мы приготовили вам комнату, а завтра разберёмся с вашей квартирой и амбулаторией.

– Спасибо вам, признаться честно устал. А после такого ужина хочется только одного, укутаться в одеяло и забыться до утра.

– Ну, что ж не будем вам мешать. Ложитесь, отдыхайте. Спокойной ночи.

– И вам спокойной.

Я лёг, а в коридоре ещё некоторое время шептались. Потом всё смолкло, и я уснул сном праведного младенца.

Мой будущий читатель. Я решил, что как только займусь настоящим делом. Стану записывать всё, что касается жизни и трудовых будней сельского врача. Поскольку верю, что мой опыт будет полезен последующим поколениям сельских врачей.

Итак, в моём ведомстве шесть небольших деревень. Расположены они друг от друга в семи восьми километрах. Так, что помотаться между ними мне придётся. Что собственно меня воодушевляет, ибо сидячая работа не для меня. Поселок, в котором находиться амбулатория, небольшой, находиться в трёх километрах от железнодорожной станции. Два раза в неделю сюда ходит дачный поезд. Есть машина в моём распоряжении, Это старая нива, но вполне в сносном состоянии. В осеннее время дороги здесь такие, что доехать до района нельзя даже на ниве. И потому в крайних случаях можно вызвать поезд, для транспортировки больного. Население малочисленное. Занимаются сельским хозяйством, охотой, животноводством. Есть школа, правда только начальное отделение и очень небольшое. Собственно говоря, пара, радушно приютившая меня на ночь, там и работает. Есть ещё небольшой клуб, и магазин. Из всех людей имеющих тут высшее образование это я, мои друзья Бубенцовы, пара учителей, да ещё руководитель поселкового совета.

Квартира у меня холостая, но хорошая, амбулатория рядом. В штате, врач и медсестра, она же и уборщица. Женщина двадцати восьми лет. Она не отличалась особой красотой, как мне тогда показалось, но аккуратная. Дело своё знает. Говорят, у предыдущего доктора был с ней роман. Слабо вериться, но о вкусах как говориться не спорят. Впрочем, я об этом не задумывался. Дел было много, и дела были запущенны. Первое время люди приходили больше не по болезням, а познакомиться, да на нового доктора посмотреть.

– Доброго здоровья вам. Я Алексеич. Живу недалече. Так вот думаю, дай зайду так сказать поздоровкаюсь – И Алексееч поставил на стол бутылку с мутной жидкостью.

– Это что? Анализы?

– Нет, доктор это за знакомство первачок. Ну, у нас так принято.

– Так, вот, что забирайте вы свой первачок и давайте отсюда.

– Шо, не пьёте. Вот дура, а я говорил своей бабе, шо, мол, человек интеллигентный, не пьёт, а ты ему первача. Ну, может тогда, так дадите.

– Что вам дать?

– Ну, так это не мне это бабе моей. Голова у ней болит. Ей бы, эта таблеток каких.

– А что она сама не пришла?

– Так у неё же это хозяйство, корова, цыплята некогда ей.

– Ладно, вот возьмите таблетку ибупрофена и в следующий раз пусть сама приходит.

– Так, и я ей то же говорил. Ну, бабу ж разве переубедишь. Ну ладно будь те здоровы. А может всё-таки за знакомство.

– Идите отсюда.

– Всё ухожу, а это я вам тут поставлю для дезинфекции, а то, как то не по-человечески…

– Я вам поставлю, забирайте и идите отсюда.

Потом вошла баба в цветастом платке и с большой корзиной в руках.

– Доброго, вам здоровьичка.

– Здравствуйте. На что жалуетесь?

– Ой, горе у меня…

– Что случилось?

– Милая моя ненаглядная, заболела.

– Где она?

– Да где же ей быть дома конечно.

– Она, что сама не может ходить?

– Да бог с вами – И она перекрестилась – Ходит, слава богу.

– Так что ж вы её не привели.

– А что надо было?

– Нет, я так не могу с вами. Ну, если заболела надо вести я же её осмотреть должен.

– Так это я могу, я сейчас.

– Давайте ведите уже её.

– Я сейчас, я тут рядом. А это я вам тут поставлю – И она поставила корзину.

– Что это?

– Яички свежие, сало, картошечка…

– Зачем?

– Ну, так это, за труд.

– Так забирайте свою корзину и ведите больную.

– Ага, я сейчас – Дверь скрипнула и она исчезла. Корзина осталась стоять на полу.

Вошёл мужик, большой красный как рак. Комната наполнилась свежим перегаром. Он сел, стул скрипнул под ним. Кепка легла на колено.

– Доктор, давайте мне больничный с сохранением заработной платы.

– Что с вами?

– Заболел.

– Чем вы больны?

– У меня профессиональное выгорание.

– Что у вас?

– Выгорание на почве моей профессии.

– А кем вы работаете?

– В строй бригаде я на все руки мастер. Где подштукатурить, где забор поправить, а сегодня на ферме будем бетон заливать, а у меня на него аллергия.

– И давно у вас на бетон аллергия?

– Да вот со вчерашнего дня. Баньку куму подправил, опробовали мы её…

– И как банька?

– Отменная банька. Кажду косточку пробирает.

– А с аллергией что?

– Так вот я и говорю. Вчера значит, мы её так это хорошо опробовали, что сегодня встал, чувствую аллергия у меня во всём теле…

– На бетон?

– На бетон.

– А перегаром от вас, почему несёт

– Ну, так это я утром, когда понял, что аллергия, я первым делом лечится. Она же понимаете у нас здесь от всех болезней.

– Особенно от аллергии?

– От аллергии первое средство.

– Хорошо, сейчас я вам выпишу больничный. Подождите на улице.

Он вышел, а я взял лист бумаги и написал. «Бригадиру строй бригады. Работник обсолютно пьян, то есть, в самую зю-зю. Допуск к работе на ваше усмотрение. Доктор Ершов»

Дверь открылась, и в комнату вошёл большой рыжий петух – В след за ним заглянула женщина – Господи, худой то какой?

– Это, ваш? – Я показал на петуха.

– Не-а, ваш. Вы, это, в супчик его. Очень хороший будет. А то совсем вы худой. Вам кушать лучше надо. А то мы так без доктора останемся, а нам без вас никак нельзя.

Дверь закрылась и она исчезла. Во дворе замычала корова. Я вышел.

– Куда вы её?

– Так ведь вы сами сказали привести больную сюда.

– А что ж вы не сказали, что это корова?

– А какая разница?

– Что значит, какая разница? Ведите её к ветеринару.

– А у нас нет ветеринара. Посмотрите, а одна она у нас кормилица.

– Ладно, сейчас.

– Недоглядела я, дура. Ведро картофеля семенного, оставила во дворе. А она и наелась.

– Масло растительное давайте.

– А оно у вас там в корзинке. Несите. Так закупорка у неё. Хорошо. Что не в нижней части. А то бы без ветеринара не обойтись. Всё.

– Дай вам бог здоровья. А то нам тут без коровы ну никак нельзя. Я вам вечером молочка принесу свежего.

– Не надо, и корзину заберите.

– Ага, заберу.

Она взяла корову и ушла. Я вошёл в амбулаторию. На столе сидел петух, на полу стояла корзина. А в коридоре литр первача. Что ж начало положено.

–

Жизнь сельского врача, оказалась не такой романтичной, как мне представлялась. Ездить приходилось в любую погоду и время суток. Рабочий день мой растянулся до двадцати четырёх часов в сутки. Кругом была грязь и болезни. Процветал алкоголизм. Отравления некачественным алкоголем были самыми частыми обращениями ко мне. Я стал уставать, появилась апатия. Я всё чаще вспоминал спокойную работу в поликлинике. Когда отработав смену, я шёл в кино или в бар. Теперь же я мечтал только о том, что бы ночью меня не подняли и не потащили к чёрту на кулички. Жена написала мне, что встретила другого и остаётся работать в городе. Я стал выпивать. Стали появляться мысли бросить всё и вернуться в город. Единственным развлечением моим это были посиделки у Бубенцовых. Когда выпадало свободное время, я шёл к ним, и мы душевно проводили время. Говорили об искусстве, философии, Алла пела нам под гитару. У неё чудный голос, и я слушал её со слезами на глазах.

Потом я возвращался домой. Отпускал Наташу, медсестру, я просил её за небольшую плату протапливать дом к моему возвращению. Женщина она была молчаливая и послушная. Понимала меня с одного взгляда. Работу свою делала безукоризненно. Я был доволен её работой и никогда не думал о ней как о женщине. Я отпускал её и ложился спать.

А в тот вечер, вернувшись от Бубенцовых, я был словно во сне. Я не знаю, что это было. Толи усталость, толи спиртное на меня так подействовало. Может быть, отсутствие женщины в последние четыре месяца сказалось на мне. Но вернувшись в тот вечер, домой, я стал смотреть на Наташу по-другому. Я впервые заметил её широкие бёдра и довольно большую округлую грудь. Она поняла меня, поняла, по-моему, взгляду. Я подошёл к ней и обнял её. В голову ударил запах, дурманящий запах женщины. Который я успел забыть за четыре месяца тяжёлого труда.

Наташа ушла рано утром. Я же встал, привёл себя в порядок, сказать, что бы я сожалел, о случившимся нет. Я об это даже не думал. Но с того вечера, жизнь моя стала похожа на дурной сон. Я полностью потерял интерес к окружающему. Работа стала тяготить меня. Больные раздражали. Я стал нетерпимым. Мог сорваться из-за пустяка. Я сделал Наташу любовницей и злился за это на неё. Она молча выносила мои оскорбления, и брала на себя большую часть работы нашей амбулатории. И вы знаете, если впоследствии, когда либо, мне было стыдно, так это за то, как я вёл себя с Наташей. Теперь страшно даже подумать, чем бы это всё могло закончиться.

Однажды утром, подходя к амбулатории, я вдруг посмотрел на засыпанную снегом крышу. Что-то не хорошее проползло у меня по спине. Огромная белая луна висела на сером небе прямо над крышей амбулатории. Я вспомнил доктора. И мне стало не по себе. Бежать – подумал я – не медленно с первым же поездом.

Вечером я объявил о своём решении Бубенцовым. Алла расстроилась, а муж её отнёсся к моему решению философски. Он давно уже замечал во мне перемену и боялся за меня. Я попросил Наташу не топить больше мне, и вернулся в холодный дом, ночью было холодно. Я не смог затопить печь и лёг так. Утром, я собрался и попросил Бубенцова отвести меня на станцию. Я попрощался с Аллой, и мы поехали.

Уже у самого поезда, к нам подбежал мужчина. Он просил помочь. Его десятилетний сын в пятнадцати километрах от нас очень плох. Температура за сорок. Мы сели в его машину заехали в амбулаторию, я взял всё необходимое и поехал к нему.

По всем признакам у него была пневмония. Я начал колоть ему антибиотики. Три дня борьбы с недугом. Три дня я просидел с мальчиком. Три дня я был в состоянии высочайшего напряжения. Эти три дня перевернули всё моё представление о жизни. Никогда до этого я не чувствовал ничего подобного. Я был нужен этому мальчику больше чем самому себе. И это давало мне стимул жить. Жить для того, что бы сражаться с невидимым мне врагом. И вы знаете, именно в эти три дня я родился как врач, вы меня понимаете? В эти три дня я осознал, зачем я надел белый халат. Я надел его, чтобы спасать жизни людей. Я как солдат на передовой. Который должен стоять до последнего. И я поклялся, что не сниму халат, пока я жив. Простите за высокий слог, но для меня эти три дня стали точкой отсчёта моей врачебной практики.

На четвёртый день наступило улучшение. Меня сменила Наташа. Домой я вернулся с высокой температурой. По-видимому, ночь, проведённая в нетопленном доме, дала о себе знать. Неделю меня трясло. Я бредил. Временами я видел жену. Я бежал по заснеженному полю за уходящим поездом. Я падал и задыхался. Метель засыпала меня. Я пытался кричать, но изо рта выходил белый, беззвучный крик. Когда я пришёл в себя, рядом со мной сидела Наташа. Луч солнца падал на её каштановые волосы, она сидела рядом, и мне было хорошо. Может быть, в первый раз за несколько последних месяцев.

Я быстро поправлялся. Меня навещали Бубенцовы. Люди несли мне травы, молоко, мёд. Наташа то и дело передавала мне от них приветы и пожелания скорейшего выздоровления. Когда я совсем окреп. Ко-мне пришёл Бубенцов.

– Ну, я смотрю вы совсем молодцом. Когда думаете ехать?

– На днях.

– Что ж приду проводить.

– Приходите, и приносите список, что вам привести из города.

– Что?

– Да еду в город, нужны лекарства, хочу провести прививочную компанию. Болезни нужно предупреждать.

– Так значит, остаётесь?

– А вы думали, что избавились от меня? Я вам ещё надоем.

Да, я не уехал. Да и как я мог уехать. После всего, что со мной произошло. Работы здесь много, это правда. Тяжело. Не каждый выдержит. Но уж если устоит, то никакие трудности не будут ему страшны. Ведь, вы понимаете, это как прививка. Сначала может потемпературить. Зато потом, когда прийдёт настоящая болезнь, организм будет готов к встречи с ней.

Наташа, стала моей женой. Теперь мы вместе работаем и вместе бываем у Бубенцовых. Да, ещё в свободное время учу китайский. Нет, я не собираюсь в Китай. Просто это лучшая разгрузка для мозгов, после работы. А ещё я стал писать рассказы. Вернее так, не рассказы, а очерки о буднях сельского врача. Недостатка в историях здесь не ощущается. Ну, вот собственно пока на этом и всё. Будете в наших краях, заходите, спросите доктора Ершова, здесь меня все знают.

Знание жизни

Ей было двадцать пять, двадцать шесть у нее был красивый немного дерзкий взгляд. Она смотрела на меня вызывающе. Иногда смахивая, черные, волнистые волосы с лица.

– Да у меня есть парень, но это так ничего серьезного. Для меня главное саморазвитие карьера все остальное не имеет значения.

– А как же любовь? – спросил я.

– О нет, это пустая трата времени. Жизнь коротка, и нужно взять от нее по максимуму. Я должна многого добиться. Стать лидером. Быть всегда впереди. – Ну, а эта ваша любовь, сказка для неудачников – Она достала телефон – Да, буду через двадцать минут.

– Твой парень – Спросил я.

– Бой-френд.

– Как ты к нему относишься?

– Нормально, он дает мне то, что мне нужно, а я ему. Мы устраиваем друг друга. – Ее ответы обескураживали, ставили в тупик. Я смотрел на нее, и не знал с какой стороны к ней подойти. Она твердо знала, что ей нужно от жизни, она знала, как жить, с кем и когда. Ее уверенность, вселяла в меня растерянность. То, что для нее было ясным и понятным, у меня вызывало массу вопросов. Рядом с ней, я чувствовал себя, отсталым существом.

– А как же дети – Спросил я.

– О нет, это не мое. У меня достаточно своих проблем. Зачем мне еще чужие проблемы. И вообще жить надо легче. Не загружать голову ненужным хламом. Расслабиться и быть в потоке. И тогда дядя все будет о кей.

– А потом когда ты станешь лидером. Поднимешься по карьерной лестнице. Что будет потом?

– Потом у меня будет хороший дом. Хорошая машина. Преуспевающий муж. Собака. Положение в обществе.

• И все?

• А что же еще?

• Я не смог ответить на ее вопрос. Я не знал. Что же нужно еще для ее счастья. Я слушал и не понимал, кто и когда вложил ей в голову эту конструкцию? Как она собирается совместить ее с реальной жизнью, и что будет, когда эти планы начнут рушиться под натиском жизненных проблем? На что, или на кого она будет опираться. На бой-френда? Он отвалит от нее при первых же сотрясениях. На уверенность, в непогрешимость своих идей? Она растает, как только наткнется на непреодолимое препятствие, именуемое жизнью. С чем она останется тогда? Она допила свой кофе взяла сумку, и встала. Красивая, и длинноногая, как модель, в короткой и обтягивающей юбке, она была неотразима.

• Ладно, дядя. Жизнь не ждет пока. – Она прошла между столиков, привлекая к себе внимания мужчин. Да пожалуй, какое то время у нее будут шансы на воплощение своих идей, но как долго это продлиться, и что ее ждет потом?

Колокол

«Господь Иисус Христос, безначального Отца единородный сын! Ты сам сказал, когда пребывал среди людей на земле, что „без меня не можете делать ничего“. Да, мой Господь, я верю всем сердцем и всей душой в то, что ты сказал и прошу у тебя благословения на мое дело. Даруй мне его без помех начать и благополучно завершить во славу твою. Аминь!»

Крепкие ладони обхватили канат, низ живота напрягся, легкие как огромные меха выдули горячий воздух и веревка пошла в низ. Огромный тяжелый колокол медленно сдвинулся с места и, отклоняясь в сторону начал свой путь. Скрепя и покачиваясь из стороны в сторону, он молчал. Он был похож на огромную птицу сложившую крылья. Ладони ходили то вверх, то вниз, дыхание учащалось, мысли смешиваясь с молитвами, и приходили в движение. Перед глазами проплывали лица родных, и близких. Всех тех, с кем ему приходилось встречаться на жизненных перепутьях.

Господи помоги им понять друг друга. Дай им силы разобраться во всем и освободи их сердца от всякой скверны и не навести. Прости им грехи их, ибо не ведают что творят. Помоги им обрести мир и покой в душе. А мне позволь просить за них, так как нет для меня большей заботы, как служить тебе и просить за них.

Колокол вздрогнул, и первый осторожный гул прокатился под крышей звонницы спугнув голубей.

Прости меня за малодушие мое, ибо нет прошения за грех мой перед рабой твоей Александрой. Брошенной мною на погибель в малодушии моем. О себе думал о благополучии своем дрожал от того и позволил ей совершить грех сей и нет прощения мне и жить с грехом таким сил больше нет. Прости ты ее, я один во всем виноват. А она глупая была совсем девчонка, что с нее взять. Прости ты ее.

Колокол ударил еще раз, а потом еще. Воздух наполнился первыми звуками. Заставляя прохожих поднимать головы и смотреть на колокольню, освещенную ярким солнечным светом.

Знаю я, что не стою прощения, но больно мне вот здесь ежеминутно ежечасно и как мне быть с собою не знаю. Ибо нет примирения в душе моей, и не будет мне покоя с грехом таким. И сил моих больше нет жить с этим.

Руки с трудом уходили вниз, и стремительно взлетали к небу. Как две птицы растворяясь в голубой синеве. Ноги отрывались от пола, и вот он уже весь парил над землей, и собравшимися внизу людьми.

Да ей бог мира и покоя на небесах. Попроси у нее прощения за меня, не могу так больше, нет сил моих. Прости меня Господи.

Веревка выскользнула, обожгла ладони и устремилась вверх. Звук колокола стал един. И парил уже над всей округой, глубоким насыщенным звоном. Смешиваясь с переливами маленьких колоколов. Люди останавливались и слушали чистый глубокий звон, наполненный все объемлющий любовью. Проникающей в душу каждого слышавшего этот звон. И дарующий ему, надежду на спасение. Наполняя сердце безграничной любовью.

К нему поднялись, когда все стихло. Он лежал с обожженными ладонями. С умиротворенным лицом, и тихой блаженной улыбкой.

Пожар

Красные языки пламени вырывались из окон со звоном ломая стекла. Трещало дерево, рушились перекрытия, погребая под собой всех, кто не успел выскочить на улицу. Черный едкий дым душил все живое до того как до них добирался огонь. Охватывая все на своем пути, он плясал разноцветными лоскутами, разрастаясь все больше и больше пока не добрался до старика. Огонь охватывал рубаху волосы бороду и вот он уже весь был в огне. Нет, он не чувствовал боли. Но ужас от происходящего с ним будил его. Он вскакивал со слипшимися от пота волосами, и долго сидел на кровати, уставившись во тьму. За стеной чувствуя его беспокойство, просыпались другие больные. Они плакали, кричали, ходили по комнате и только старик молча сидел без движения и смотрел куда то в темноту. Потом входила нянечка. Она подходила к нему, нашептывая, как нашептывают маленькому ребенку.– «Ну что случилось? Опять пожар вот мы его» – И она набирала в ладонь воду и обрызгивала старика.– «Ну, вот и нет больше огня. И теперь мы ляжем, и будем спать и нам присниться хороший красивый сон» Старик успокаивался и засыпал.

Утром, съев кашу допив чай и спрятав кусок хлеба в карман, Он шел в палату, садился на стул, и разглядывал узор на стене, пока солнечный луч не касался его лица. Тогда он улыбался, закрывая глаза. И по всем его морщинкам пробегал теплый солнечный свет. В эти минуты он был счастлив. Как бывают, счастливы блаженные. Перед ужином он гулял. Он подходил к деревьям и подолгу смотрел на растрескавшуюся кору. Поднимал опавшую листву, подносил ее к большому похожему на старый пористый гриб носу и с наслаждением втягивал в себя запах желтой листвы. Ближе к вечеру он становился беспокойным. Он ходил по палате, ощупывая себя, и как бы стряхивая с себя что то. Он подолгу умывался, тщательно намыливая себе лицо, и смывая его снова, и снова. Он стоял посреди палаты и с беспокойством смотрел на расстеленную кровать. И только когда нянечка ставила возле кровати стакан с водой, и брала его за руку, он успокаивался и ложился в постель. Она гасила свет, и он лежал глядя в пустоту густой обволакивающей его темноты. Пока перед ним не появлялся старый дом на окраине села. Он стоял и смотрел на него. Вдруг что то черное поползло из щелей дома и стало подниматься вверх. Потом раздался треск и в окнах показались первые языки пламени. Потом треск и звон раскаленного стекла смешался с криками горящих там людей. А он стоял и смотрел, не шевелясь скованный животным страхом. Страхом, который способен оправдать любой наш поступок ради сохранения собственной жизни. Страхом, который расползается по всему телу, связывая его желанием выжить любой ценой. Страх заставляет нас прятаться от собственной совести и доказывать себе, что по-другому было нельзя. Так и он стоял, не двигаясь, пока не смолкли последние крики, и слышно было только треск догорающего дома. Только тогда он вышел из оцепенения, и рухнул на желтую листву, провалившись в темноту. Его нашли утром. Он сидел, уставившись на обгорелые бревна, покачиваясь и ощупывая землю как будто что то потерял. Его отвезли в больницу.

Через месяц в больнице случился пожар. Спасатели эвакуировали всех. Сгорел только старик.

Черная кровь

Ей было лет двадцать пять. У нее не было передних зубов и от того многие буквы она теряла когда говорила. Волосы были спутаны. Из-под, длинных рукавов. Выглядывали почерневшие, покрытые маленькими язвами, руки. Единственное что в ней осталось не тронутым, это глаза. Они были по-прежнему чисты и лучисты только со странным блеском, лихорадочно проскакивающим в теплых, карих зрачках. Она заметила, что я смотрю на руки и одернула рукава.

– У тебя есть рубль? – Я полез в карман.

– Вот пять. – Она взяла их и скрылась за дверью магазина. Через минуту она вышла.

– Вот возьми. – Она протянула мне четыре рубля. – Здесь можно купить сигареты поштучно. Будешь? – Я отказался. Она спрятала сигареты в карман.

• Давно? – Я кивнул на ее руки. Она посмотрела мне в глаза, улыбнулась.

• -А ты что тоже? Да? – Я покачал головой – А тебе куда?

• Никуда.

• Побудешь со мной? – Я кивнул. Мы сели на скамейку напротив небольшого фонтана. У ног подбирая крошки ходили голуби. Она запела тихим грудным голосом. Так как обычно поют колыбельную.

• Гули, гули, голубу ли

• Вы летите мои гули

• Вы садитесь на окно

• У меня для вас зерно.

• Обожаю этих птиц. А кошек не люблю. Однажды кошка напала на голубя. Она схватила его за горло. Я отбила его. У него вот здесь на шее хлестала кровь Черного цвета понимаешь? Черная кровь. Я зажала рану рукой, но она продолжала течь и тогда когда он затих. Понимаешь?

• Так бывает это жизнь.

• Да. А знаешь, у меня всегда дома жили птицы. Канарейки, Попугаи. Даже Утка. Я ее подобрала зимой. У нее лапки примерзли ко льду. Я отогрела, выходила, а весной выпустила в парке.

• А сейчас?

• А сейчас у меня даже дома нет.

• А где ты живешь?

• Когда как. Сейчас у знакомого.

• Он тоже на дряне?

• Да. Он хороший. Он мне помогает.

• Достает дурь?

• Да.

• А сигареты для него?

• Да. Это малое что я могу сделать для него. Хочешь и тебе дам сигарету ты тоже хороший.

• А почему ты решила, что я хороший?

• У тебя глаза добрые.

• Нет, спасибо. Давай я лучше тебя мороженном угощу.

Я принес ей мороженное. Она обрадовалась как ребенок.

– Знаешь, я так давно не ела мороженное – Она ела его не спеша, стараясь не упустить ничего ни вкус мороженного, ни журчание воды в фонтане ни голубей, ни солнечных лучей падающих сквозь зеленую листву на ее старые джинсы.