Я – гитарист. Воспоминания Петра Полухина. Издание доработанное и дополненное

Комендантша нашего общежития студенткам разрешала приводить своих кавалеров в общежитие, а нам – девушек – ни в коем случае. Она почему-то была злая на мужской род. Наверное, потому, что была молодая, красивая женщина, но не имела жениха. Я не робкого десятка, но и то бы подумал: «А справлюсь ли?». Высокая, крепкого телосложения украинка, короче, – эталон украинской красоты. Как сказал какой-то поэт:

«Люблю украинську природу,

горячий борщ, холодну воду,

бабу товсту як колоду,

лiс, i поле, i ставок,

i повну пазуху цицьок…».

Это было почти про неё. Но вскоре всё изменилось. Вечерами мы часто собирались на кухне. Я был мастер приготовления чая. Покупал ромовые и коньячные эссенции, добавлял в чай, и кухня наполнялась чудесным ароматом. Попив чаю, я обратился к студентам: «Ребята надо решить вопрос с комендантшей. Есть ли доброволец удовлетворить её сексуальные потребности, пожертвовать собой ради коллектива?». Михаил, вокалист своё согласие дал, но поставил условие

– чтобы мы его обеспечивали водкой для храбрости. Вскоре комендантша подобрела, даже чаем нас обеспечивала. Жизнь у нас пошла замечательная – утром, собираясь на лекции, мы имели чай на столе. Мы к ней по-человечески, и она к нам так же. Михаил так понравился ей, что она предложила ему жить у неё.

Много лет спустя, когда я был уже артистом и играл дуэтом со скрипачом Богодаром Которовичем, мы приехали в Кишинёв играть концерт. После выступления в зале филармонии, ректор консерватории друг Богодара Которовича, устроил нам приём в своём гараже. Это только с виду гараж. По ступенькам спускаешься в подвал, а там шикарные две комнаты, облицованные деревом.

Пришедший с нами виолончелист, заслуженный артист Досен и ректор наливали нам каждый своё вино, и мы должны были оценить – чьё лучше. Для нас это было как-то не корректно – кому-то отдать предпочтение Я спросил ректора: «Слышал, что Михаил (называю фамилию) работает в Кишинёвской опере?». Он сказал: «Да, он народный артист Молдавии». К сожалению, с ним я не встретился – утром мы улетали. Но вернусь к общежитию. Вечерами мы собирались на кухне, пили чай и более крепкие напитки. Пели песни, изрядно шумели и к нам зашла певица Лилия в халате, и нежным голосом попросила: «Ребята, ведите себя потише, вы мне мешаете выходить замуж». Действительно, в конце концов, она вышла замуж за пианиста. Уехала с мужем в Днепропетровск. Работала солисткой оперы. Позже – народная артистка УССР.

Мои приключения в общежитии продолжались. Я не был паинькой, тихоней. Вёл себя, как многие мои сверстники. Познакомился с девушкой Жанной. Небольшого роста, миловидная, ну, просто прелесть. Как говорила моя мать: «Маленькая женщина для любви, а большая для работы». Как-то засиделись мы с ней в привокзальном ресторане. Было около двенадцати ночи. Сели в такси, и я её отвёз домой. Общежитие в двенадцать ночи закрывали на ключ. Стучать было бесполезно. Недалеко от её дома находилось старое заброшенное кладбище, и я пошёл искать приюта. Нашёл подходящую лавку, было прохладно, но я был в плаще, прилёг и быстро заснул. Проснулся от холода. Я закоченел и дрожал. Посмотрел, вокруг – кресты, могилы… потом всё вспомнил и успокоился. Было около 5 утра. Пошёл на трамвайную остановку, сел на первый трамвай и поехал в общежитие.

Был ещё такой случай. Весной моего друга баяниста Николая Куца призвали в армию, и он в ресторане на вокзале устроил прощальный ужин.

Было много пожеланий, много было выпито. Когда я вышел на привокзальную площадь, то подумал, что в таком состоянии в трамвае ехать опасно. Рядом была остановка такси. Я сел, назвал адрес, и заснул. Проснулся от толчка в плечо и услышал: «Выходи – приехали». Вышел, смотрю: отделение милиции… Пришлось с таксистом подраться. Прибежали милиционеры, схватили и потащили в отделение. Поместили в обезьянник, утром привели меня к офицеру. «Ну, студент, благодари Бога, что у тебя повестка в военкомат в кармане оказалась, а так бы загремел по статье от трёх до пяти». Уплатил штраф и был отпущен.

Служба в армии

Итак, я получил повестку из военкомата. Взял гитару и поехал в Дом офицеров. Там репетировал ансамбль песни и пляски киевского военного округа. Поиграл. Игра моя понравилась и меня взяли в ансамбль. Меня в ансамбле приняли очень дружелюбно. Мой весёлый нрав, знание большого количества анекдотов, а главное, умение их рассказывать – сделали своё дело.

Я пришёлся, как говорится, ко двору.

В ансамбле не было «дедовщины». В одной казарме с нами жили и сверхсрочники, танцоры. Парадная форма одежды у нас была офицерской, но с чистыми погонами. Этим мы часто приводили в недоумение городской патруль. Распорядок дня был у нас не очень утомительным. Репетиция в доме офицеров с десяти утра и до двух дня. И строем в казарму, которая находилась рядом с метро «Арсенальная». Не более пяти минут ходьбы. После обеда – «мёртвый час».

Меня просили в это время играть на гитаре. Звуки гитары танцоров успокаивали, и они быстро засыпали. Но спали не все – многие уходили в увольнение. У нас были солдатские книжки, в которых было указано: свободный выход в город. Начальник ансамбля подполковник Михаил Степанович Нижник, любил своё дело и хорошо относился к солдатам – артистам.

Иногда покрывал их проступки, не доводя до высшего начальства.

Вспоминаю комический случай. Как – то ко мне подходит певец, бас Николай Шопша и говорит: «Ансамблисты утверждают, будто ты правнук знаменитого бельгийского певца Эверарди, который преподавал когда – то в киевском музыкальном училище, правда?».

Признаюсь, я о таком даже и не слыхивал, но ответил утвердительно. Далее, он спрашивает:– Ты знаешь, как он занимался со студентами?

– Конечно, – отвечаю, – мне рассказывал мой дедушка, что они приходили к нам домой, и он всё видел…

– Ты сможешь мне поставить голос?..– Конечно, смогу…

Тут я вспомнил, что когда- то читал книгу писательницы Жорж Санд «Консуэло». Там описывался урок вокала и постановка голоса.– Коля, – говорю я ему, – пойди на стройку и попроси там два кирпича. Они необходимы для упражнений. Он притащил два тяжеленых огнеупорных кирпича. В комнате отдыха я поставил пять табуреток. Коля лёг на них, а я положил эти кирпичи на его живот и говорю:– Коля, сделай глубокий вдох и пой гамму до мажор. Сначала ноту до. Выдох. Опять вдох и пой ноту ре. И так всю гамму…

Вокруг стояли ансамблисты и давились от смеха. Но Коля не обращал на это внимания… Даже, когда ансамбль уезжал на гастроли, он эти кирпичи тащил в чемодане. Более того, когда после службы в Армии, он поступил в консерваторию в класс Николая Кондратюка, тот спросил его: «Кто тебе поставил голос?». Коля ответил: «Гитарист Пётр Полухин!». Николай, закончив консерваторию, был принят в оперный театр, где был лучшим исполнителем партии Бориса Годунова. Позже ему присвоили звание народного артиста Украины. Встретились мы с ним в Лейпциге ещё молодыми. У меня были гастроли, а что он там делал – не помню. Посидели, выпили, вспоминая службу в ансамбле. Гастролировал во многих странах. Лауреат премии Шевченко умер в 2006 году. Прожил 59 лет. Андрей Кикоть, бас, народный артист умер, когда ему было всего 45 лет. Кум Владимира Тимохина-говорил, что если бы не было водки, то делать было нечего.

Как -то засиделись у народного артиста Владимира Тимохина, Андрей Кикоть и я. Было около шести утра и я прошу: «поехали на мою квартиру и скажите, что я с вами пил, а то моя подумает, что я ей изменяю». Вызвали такси, приехали, вышли из машины – Кикоть своим громоподобным голосом – «Лена, Лена!». Начались зажигаться огни в окнах. На шестом этаже открылось окно, и показалась моя жена. – «Лена твой Пётр не у б… дей был, он с нами пил».

Союзконцерт организовал фестиваль – Мастера искусств – труженикам Кубани. Состав артистов из Москвы – народный артист СССР Павел Лисициан, дуэт – его дочери, пианист – Алексей Скавронский, скрипач -Соболевский, и концертмейстер Давид Ашкенази. Из Киева – народный артист УССР Владимир Тимохин, народный артист УССР Андрей Кикоть, концертмейстер, заслуженный артист УССР Гдалий Эльперин и я – заслуженный артист УССР. Концерты проходили в переполненных залах, освещались в прессе.

Переодеваясь в концертный костюм, я спросил у Андрея Кикотя, где он купил такой шикарный смокинг? Были у меня концерты в Канаде – пою концерт в синем костюме в полоску, после концерта, один из слушателей говорит, пан Андрей, а что «Cоветы» не могли вам смокинг купить? На другой день повёз меня в фешенебельный магазин, и говорит: – « выбирай какой тебе нравится». Я выбрал дешёвый и говорю – вот этот. Пан Андрей у вас прекрасный голос, а вкус у вас плохой. Сам выбрал, и купил мне смокинг, туфли и носки.

Наш начальник ансамбля Михаил Степанович создал небольшую концертную бригаду в составе: баянист, два вокалиста, парный конферанс, исполнявший шутки, пародии и анекдоты, танцевальная пара и я – солист – инструменталист.

Я играл три – четыре пьесы. Особенно нравилась публике пьеса композитора Алена «Огонь сердца».

Помню, на Новый год мы выступали перед генералами, членами военного Совета. Среди слушателей был прославленный ас – трижды герой Советского союза, Александр Покрышкин – заместитель командующего киевского военного округа.

Однажды мы приехали с концертом в город Остер, черниговской области. Там я встретил Ивана Карабица. Я и кларнетист Леонид Алчин уговорили Михаила Степановича взять его в ансамбль. Он занимался на композиторском отделении и был прекрасным аранжировщиком. Он стал в ансамбле вторым дирижёром хора. Остался на сверхсрочной службе и оркестровал песни, пока не закончил консерваторию. Он уже умер. Недавно читаю воспоминания его жены Марины. Она пишет, что Борис Лятошинский помог Ивану выбраться из Остра. Этим заявлением она хочет придать значимость своего мужа. Если бы Лятошинский хотел – то отмазал бы его от армии – как писатель Козаченко – своего сына Валентина, моего друга.

Как отец баяниста Иванского. Большинство служили такие как я, у которых не было мохнатой руки

Всем известно, что в советской Армии старшинами зачастую были украинцы. Нам в ансамбль прислали образцового, одного из лучших старшин в киевском округе. Толстый, физически сильный мужчина. Звали его Иван Васильевич. До армии работал на сахарном заводе в городе Сумы грузчиком. Нас он с сарказмом называл: «грамотная интеллигенция».

В какой-то день утром, на построении старшина спрашивает: «Кому надо по делам выйти в город?». Из строя вышел Валерий Куринский – скрипач, но в ансамбле пел, имея хороший голос. Говорит:

– Товарищ старшина, мне начальник ансамбля приказал принести из консерватории диезы.

Старшина, понятия не имея, что такое диезы, отдаёт распоряжение:

– Дежурный, запишите в книгу увольнений: Куринский вышел за диезами.

На следующий день старшина докладывает начальнику ансамбля:

– Михаил Степанович, рядовой Куринский, которому Вы приказали принести из консерватории диезы, на вечернее построение опоздал и явился пьяным. Объясняет это тем, что встретил в консерватории писателя Шолома Алейхема и выпили за встречу. Диезы потерял. Шолом Алейхем жил в 1903—1905 годах в Киеве, недалеко от бессарабского базара на улице Красноармейская, 35. Автор Тевье – молочник, Блуждающие звёзды. Я был на спектакле Тевье – молочник в постановке украинского театра имени Франко. Роль Тевье исполнял великий артист Богдан Ступка. Блуждающие звёзды я читал в молодости.

Начальник ансамбля всё понял и не стал издеваться над старшиной. Но Куринскому сказал – отправлю в Остёр в танковую дивизию если не прекратишь пить с Шоломом Алейхемом.

Служба в армейском ансамбле, а это три года, не прошла бесследно. Я физически окреп. По утрам делал пробежки по склонам Днепра вместе с боксёрами спортивной роты. Они жили в старинном здании рядом с нашей казармой. Там же жили солдаты стройбата. Я одному узбеку продал свой новый мундир. Выдавали их для выхода в увольнение в город, но нам они были не нужны – в увольнение мы ходили в концертной офицерской одежде. Узбек был ниже меня ростом, но я сказал, что через год он вырастет и мундир будет ему впору.

Года через два, когда наш ансамбль был на гастролях в Умани, нас, солдат разместили в воинской части. Там я встретил этого узбека. Он меня узнал. «Видишь, не подрос, – сказал он, – пришлось мундир продать». Зато я подрос и окреп. Певец нашего хора – Дима Власюк, занимался гантелями и увлёк меня. Я до конца службы, как говорят, «тягал железо». Со своим сослуживцем – Василием Сасом, мы в свободное время ходили подрабатывать на овощную базу грузчиками. От солдатской еды у меня стал побаливать желудок. Полученные деньги тратил на молоко и сметану, чем гасил изжогу.

Как -то меня вызвал начальник ансамбля и говорит, что ему звонил генерал -лейтенант Балюк. Он попросил, чтобы я давал уроки для его сына. Ему было 20 лет, и он начал увлекаться водкой. Мечтает научиться играть на гитаре. Может быть, увлечение гитарой остановит юношу и его внимание сосредоточится на гитаре? Я начал заниматься с ним, а он очень рьяно начал учиться. Делал большие успехи. Купили ему палисандровую мастеровую гитару Николая Ещенко. Но опять начал выпивать. Однажды около гастронома он был с гитарой и выпивши, встретил каких – то ханыг. Ему дали 10 рублей – чтобы он купил бутылку водки и закуску. Взялись подержать его гитару. Когда купил водку и вышел из магазина, а тех и след простыл. Рано умер – сердце не выдержало. Я его хоронил.

На третьем году службы мне Михаил Степанович разрешил учиться в консерватории. Пришёл в деканат, написал заявление и начал обучение на втором курсе. Опять хожу на уроки к Пухальскому. Когда подошло время сдавать экзамен, он заявил, что я не готов. Этим он отомстил мне за Йошку и за другие свои поражения. Но огорчаться было некогда.

Срок моей службы закончился, и я окончательно вернулся в консерваторию. Появился новый студент – гитарист Валерий Петренко. С хорошей техникой, а точнее, с блестящей. У него с Пухальским сложились очень хорошие отношения. Валерий был кампанейским парнем. Много занимался игрой на гитаре, но сольфеджио и гармонию не изучал. Впоследствии был отчислен из киевской консерватории. Поступил во львовскую на заочное отделение и закончил его. Вопрос: какая разница между столицей Камбоджи и студентом заочником? Ответ: столица Камбоджи Пном Пень, а студент заочник Пень Пнём.

Мне Пухальский сказал, что будет конкурс исполнителей на народных инструментах. Я серьёзно начал готовиться. Было прослушивание, которое устроил Пухальский. Он сказал, что участвовать будет Петренко. На конкурсе председателем комиссии был дирижёр народного хора Анатолий Авдиевский. Когда на сцену вышел Петренко, то председатель сказал, что гитара не русский народный инструмент и снял Валерия с конкурса.

ЦК комсомола организовало Всесоюзный конкурс «Биг Бит – 68». Приехали рок – группы из всего СССР. Я работал в клубе мебельной фабрики руководителем ансамбля «Ренессанс» с ребятами, которых подобрал брат моей жены Николай. На конкурсе моя группа была лучше всех. Солистом был я, игравший на электрогитаре. Нам присвоили первое место и объявили приз – американская джазовая гитара. Когда я пришёл в ЦК за призом, то мне сказали, что конкурс оказался убыточным, и денег на покупку гитары нет. Тут же предложили бесплатно поиграть в кафе на комсомольской вечеринке. Я отказался, сказав, что моя гитара бесплатно не играет.

После конкурса мы стали знаменитыми, нас стали приглашать на выступления, в кафе, в клубах, и ребята стали зарабатывать. Я от денег отказался, мне, как руководителю, платил клуб мебельной фабрики. Как-то, выступая в институте народного хозяйства, директор предложил поступить ребятам в институт. Кое-кто воспользовался предложением и поступил. Володя Дубина после окончания стал директором гастронома.

Я был у него в кабинете – он угостил армянским коньяком и бутербродом с осетриной.

Николай Радько, брат моей жены, организовал ансамбль и работал в Укрконцерте. Его призвали в армию, но через полгода комиссовали. Диагноз – тихое помешательство на почве джаза. Он воспользовался моим рассказом о том, как певец хора ансамбля песни и пляски киевского военного округа, в котором я проходил недавно службу, идя строем в столовую, громко декламировал поэму Блока «Двенадцать». Особенно с пафосом произносил:

«В белом венчике из роз – Впереди – Исус Христос».

Старшина делал ему замечания, но он продолжал повторять. Мы посмеивались. Я, конечно, догадывался, что он умышленно играет роль придурка. Его призвали, когда он был актёром Харьковского драматического театра. Так что роль он играл профессионально. Старшина его направил в госпиталь на обследование. Диагноз – тихое помешательство и его вскоре комиссовали. Когда вернулся он из госпиталя, ансамблисты попросили его почитать Блока.

«Ребята, я своё отчитал, теперь читайте вы», – сказал он им.

Репетировали мы два раза в неделю, у нас ансамбль был инструментальный. Иногда ребята пели песни Битлз. Придя как – то на репетицию, на доске объявлений мы увидели листок бумаги, на котором было напечатано: «Выступает лектор общества «Знание». Тема: «Реакционная сущность онанизма». С нами был директор клуба Михаил Куруц, который нам открывал клуб. «Миша, посмотри, что напечатано», – говорю я ему. Он взревел как бык: «Выгоню эту курву!». Секретарша должна была напечатать: «Реакционная сущность сионизма». В это время Советский союз вёл пропаганду против Израиля. За одну неправильно написанную букву можно было схлопотать срок.

Мне зав. Литературной частью киевского оперного театра рассказал случай, как директору стадиона ДИНАМО дали десять лет тюрьмы. На плакате, который висел над входом на стадион – состоится матч: КИЕВ-ДИНАМО – ЛЕНИНГАД – ТОРПЕДО. Пионер, увидев милиционера сказал, «дядя посмотрите, что написано!».

Подходя к консерватории, я встретил баяниста Валерия Самойленко, который кроме классических пьес играл и ресторанный репертуар. Он мне предложил халтурку – поиграть на сельской свадьбе. «У тебя нет электрогитары – я тебе дам гитару и усилитель». Его гитарист, с которым он играл, на выходные уехал к родителям, а гитару оставил. Я согласился, у меня был опыт игры на электрогитаре – играл в Луганске в оркестре на танцплощадке.

Договорились встретится на вокзале. Подошли ещё двое музыкантов – барабанщик и саксофонист Семён – высокий брюнет, вылитый МАЧО. Была прекрасная погода, конец мая, столы были накрыты во дворе в окружении деревьев. Играли всякую танцевальную музыку: польки, вальсы, фокстроты и то, что нравилось. Потом был перерыв, и нас усадили за стол. Налили самогона выпить за молодых, чтоб они были счастливы. Вдруг громкий голос – «музыкант невесту трахает». Я баянисту и барабанщику – «бежим!». Я гитару на плечи, Валера баян, барабанщик малый барабан и бегом через лес к станции электрички. Была лунная ночь я как Бендер бежал, едва касаясь ногами грешной земли. За нами гнались пьяные озверелые сельские парни. Успели добежать до остановки. И на наше счастье подошла электричка. Когда закрылись двери электрички, мы спокойно вздохнули.

Семён, как мне потом рассказали, трахал невест и это ему сходило с рук. Но на этот раз его увидели в окно, что он с невестой на кровати. Ему удалось выскочить, и он бежал, перепрыгивая заборы и очутился во дворе. Бежать некуда – он заскочил в деревянный туалет, который стоял в конце двора, поднял деревянный настил и прыгнул в яму, а настил поставил на место. Его искали, даже заходили в туалет. Долго он там просидел и только перед рассветом, когда свадьба разошлась, он вылез из дерьма и пошёл на трассу. Никто его не брал и только водитель самосвала за 25 рублей сказал – «залазь в кузов». Привёз его к парадному его дома.

Когда я приехал в Канаду, мне скрипач Попадюк дал телефон Валерия Самойленко. Я с ним связался, он играл в метро в любую погоду. И через месяц он умер – инфаркт. Может он разволновался, что я дирижёр украинского симфонического оркестра – и в Эдмонтоне, а он в Торонто играет в метро за подношения, кто бросит в шляпу. Да, этот мир капиталистический жесток – выживают только сильные, удачливые. Слабым – здесь не место.

Киев

Пухальский продолжал свирепствовать, добиваясь от меня громкости звука, как у Петренко, заставлял бить пальцами по струне. Но у него толстые и очень крепкие ногти. У меня, к сожалению, не такие. Поступая в консерваторию, был виртуозом, а в конце обучения не в состоянии сыграть виртуозные пьесы. Руки были зажаты и чтоб они пришли в нормальное состояние, нужно время и специальные упражнения. Отказался играть выпускной концерт и деканат издал приказ об отчисления меня из консерватории за неявку на экзамен.

Я пришёл к декану и сказал, что имею право в течение трёх лет сдать экзамен, и если вы не измените приказ, то иду в министерство с жалобой. Он понял, что я законы знаю и отменил свой приказ.

Мой преподаватель – Ян Пухальский считал, что произведения Вилла – Лобоса – это конструкция, в которой нет музыки. Я ему сыграл все двенадцать этюдов и пять прелюдий, но на академическом концерте он мне не разрешил их все играть. Только первый этюд. По его мнению, вершиной гитарной музыки являются вариации Сихры и Высотского. Благодаря мне он узнал, что есть композиторы: Турина, Торроба, Понсе и другие. Альбениса он знал, потому что играл «Астурию» на выпускном экзамене в аспирантуре.

После знакомства со мною, он начал давать другим студентам сочинения этих композиторов. В частности, Карпову и Михайленко.

Не любил возражений. Заставил меня на академическом концерте играть пьесу старинного автора, которая мне совершенно не нравилась. Я там такое наиграл, импровизируя на эту тему, что поставили неуд, хотя другие пьесы я играл блестяще.

Пухальский был о себе очень высокого мнения. Когда я попросил его что-нибудь поиграть, то он заявил, что переиграл руку и уже много лет не играет. И всё делал, чтобы я тоже переиграл руку. Приходилось терпеть. Да и самому Пухальскому невыгодно было меня лишиться. Решением кафедры народных инструментов разрешали Яну Пухальскому брать только одного гитариста в год. Остальные были домристы, балалаечники, баянисты и бандуристы. Они после окончания консерватории сидели в училищах без работы и были вынуждены переквалифицироваться в преподавателей гитары.

Чтобы загрузить Пухальского работой, его заставляли преподавать бандуру.

В быту Пухальский был коммуникабельным и добрым человеком. Дарил мне струны. Я был у него дома. Видел огромную библиотеку старинных изданий Сихры, Высотского и других русских гитаристов. После смерти жена продала ноты Николаю Михайленко, а он продал их американскому историку гитары Матании Офи. Так что «Русская коллекция» в США, которую издал Матания Офи – это ноты из коллекции Яна Пухальского. Была у него прекрасная лютня теорба. Я просил Пухальского при его жизни продать мне её.

Он мне отказал.

Дальнейшая судьба её не известна.

Вернувшись к своему звукоизвлечению, я практиковался целый год. Когда пришёл на выпускной экзамен, узнаю, что мой реферат подписан не всеми преподавателями. Пропущена подпись преподавателя дирижирования Прокопенко, и я не допускаюсь к экзамену. Пришлось разыскивать преподавателя. Нашёл его. Он подписал реферат, но я едва не опоздал на экзамен. После таких треволнений, не знаю, как я вновь не сорвался. Но отыграл программу и получил «хорошо» за игру. Правда, категорию «солист» мне не присвоили, а только «преподаватель» – по классу «гитара». Это меня не очень огорчило – солистом я уже работал в филармонии и у меня была первая категория.

Со своей будущей женой я познакомился случайно. В консерваторию пришёл парень, выпускник театрального института и попросил меня помочь им музыкально оформить выпускной спектакль по пьесе Александра Николаевича Островского «Бесприданница». Главную роль играла Елена Радько, красивая, высокая блондинка. Я аккомпанировал ей, когда она пела романс «Ах, не любил он».

Конечно, я сразу в неё влюбился и попытался назначить ей свидание, но безуспешно.

Уехала она по распределению в харьковский драматический театр, но что-то там ей не понравилось, и она вернулась в Киев. Поступила в университет на филологический факультет. На третьем курсе бросила. Устроилась в методический кабинет Дома офицеров – составлять методические пособия для воинской художественной самодеятельности. Встретились мы с нею вновь, когда я служил последний год в армейском ансамбле. На счастье, или на беду – меня захватила любовь. Да так сильно, что я решил жениться.

Моя настойчивость на этот раз возымела успех. Мы поженились.

Жили в маленькой квартирке её отца. На работе у неё произошёл конфликт с начальником Дома офицеров подполковником Гришко. Составляя методический сборник, она написала к нему эпиграф: «Хочешь жить при коммунизме – живи». Это было в стиле Козьмы Пруткова: «Хочешь быть счастливым, будь им». Когда Гришко это прочитал, начал на неё орать, крыть трёхэтажным матом и в довершение заявил: