Кодекс чести

– Завтра расскажу, – осклабился он. – С тебя шампанское! Вон выход в черный двор, там нет караула!

Времени на раздумья у меня не было, и я так же основательно, как поручика, двинул сержанта.

– Давай еще раз! – приказал Шурка, хорошо выдержав удар. – Чтобы следы были!

Мне ничего другого не оставалось, как приложить его «со следами», после чего я рванул к выходу со всей быстротой, на которую был способен.

Однако из дворца я вышел уже не спеша, фланирующей походкой, не глядя по сторонам. На черном дворе было довольно много народа, и на меня никто не обратил внимания. «Хорошо, что это не Михайловский замок, – подумал я, выходя на дворцовую площадь, заполненную торговым и гуляющим людом, – оттуда мне бы так просто не выбраться».

Я был уже на Невском проспекте, когда во дворце началась кутерьма, и со стороны Невы послышались ружейные выстрелы. Прохожие с любопытством тянули шеи, интересуясь, что произошло, я же, не оглядываясь, уходил всё дальше от опасного места.

Для того, чтобы зря не светиться своими переодеваниями, кроме «главной ставки» на Содовой улице я обзавелся «конспиративной квартирой» в доходном доме, где снял каморку. Дом был трущобного типа, и жили в нем «отбросы общества». Хозяин, угрюмый гигант с пудовыми кулаками, держал нас, жильцов, в страхе, потому никакой опасности со стороны соседей не существовало. «Отбросы» вели себя скромно и смирно.

Я аккуратно еженедельно платил за хоромы в пять квадратных метров, как за номер в приличной гостинице, вежливо раскланивался с хозяином, и меня никто не беспокоил.

Высокой плата была оттого, чтобы полиция не совала нос в наш дом, хотя большинство типов, его населяющих, были их явными клиентами.

Не знаю, был ли угрюмый амбал-хозяин у властей информатором, или просто отмазывался взятками, но я решил, переодевшись в свое обычное платье, из осторожности не рисковать и больше сюда не возвращаться. Если государь взбесится от моего бегства и меня начнут искать по всему городу, то в первую очередь прочешут заведения вроде этого воровского притона.

Отмывшись и переодевшись, я покинул свое тайное убежище. Передо мной стояла дилемма: лечь на дно или пойти на риск и продолжать жить в столице как прежде. У меня был еще должок перед моими дворцовыми друзьями – ужин, который я им обещал.

Понятно, что ради пьянки с двумя придурками я не стал бы класть голову на плаху, но мне не хотелось терять с ними связи. Однако если истопников вычислят и раскрутят, трактир, где мы договорились встретиться, станет для меня капканом.

Поразмыслив, я решил рискнуть. До оговоренной встречи оставалось чуть больше двух часов, и я понадеялся, что за это время их просто не успеют допросить. Если же успеют и свяжут со мной, то вряд ли смогут организовать захват.

Самое простое для следствия было бы проследить мой путь во дворце и понять, как и с чьей помощью, я туда попал. Однако для этого необходимо владеть логикой и уметь принимать простые, эффективные решения.

Почему-то все люди приходящие в нашей стране к власти, этих качеств начисто лишены. Я был почти уверен, что сейчас вся полиция будет искать мифических «жирондистов-якобинцев» или подбирать на их роль козла отпущения. Будь по-другому, мы с вами жили бы в скучном, сытом, правовом государстве западного толка, а не стреляли бы друг в друга в подъездах домов.

Я сел на извозчика и отправился на квартиру Антона Ивановича, где вновь переоделся, теперь уже в мещанское платье, после чего, раньше оговоренного времени, отправился к трактиру. Никакой суеты вокруг него не было, и «люди в штатском» не гуляли в окрестностях со скучающим видом. В договорное время показались мои «френды» с лицами, полными скрытого ожидания, и я безо всякого страха вошел в питейное заведение следом за ними. Они уже успели занять столик в парадной части зала и приветствовали меня радостными улыбками.

– Ты чего же опаздываешь, Григорьич? – попрекнул меня Евпатий, хотя сам явился двумя минутами раньше. – Мы боялись, пока ты придешь, вся водка прокиснет!

Я догадался, что это была заранее придуманная тонкая шутка, и посмеялся вместе с ними.

– Как во дворце? – поинтересовался я. – Чего-то, слышал, у вас случилось?

– Это нас не касаемо, – солидно заявил обер-истопник. – Болтают, что противу государя заговор был, хранцузы на него напали и охрану побили. Да государь их самолично скрутил, и в тайную экспедицию отправил. С ним, брат, не побалуешь!

– А вроде как стреляли? Убили кого? – продолжал любопытствовать я.

– Известно дело, без этого нельзя. Строгость должна быть!

Я понял, что в моих рассуждениях была известная толика правды, и связать ложного трубочиста с истопниками властям будет чрезвычайно сложно.

Как проигравшая сторона, я заказал роскошный, по понятиям моих приятелей ужин, и мы принялись пировать. Когда лихорадочное возбуждение от непочатых бутылок улеглось и мы расслабились, я завел разговор о маленьком человечке, давеча заинтересовавшем меня. Евпатий о нем ничего не знал, а обер-истопник воровато огляделся по сторонам, хотел что-то рассказать, но в последнюю минуту передумал.

– Человек, как человек, – хмуро сказал он. – Служит по казенной части. Нам он без надобностей.

Иванов же перекрестился и плюнул через левое плечо. Зато о своей знакомой Маканье Никитичне старший истопник рассказал много интересного. Старуха еще смолоду попала во дворец и сделала большую для крестьянской девочки карьеру. Ей удалось, не забывая свой интерес, продержаться при всех последних императрицах и императорах на теплых должностях. Притом, она пользовалась уважением не только у слуг, но и у царской фамилии.

Обычно ей поручали сложные дела, требующие ума и хитрости. Старуха весьма поднаторела в интригах, которыми живет любой двор, и ни разу ни в чем не прокололась. Теперь, на склоне лет, она была влиятельна и богата, чем вызывала всеобщее почтение, смешанное со страхом.

– Ей, тетеньке Маканье, палец в рот не клади, по локоть руку откусит, – окончил свой рассказ Иванов.

Мне стало тревожно за Алю, как-то ей удастся справиться с такой акулой. Единственная надежда была на «тайный дар».

Между тем мои спутники всё подливали из быстро пустеющих бутылок в лафитники, веселея пропорционально выпитому.

Мне, чтобы не выходить из роли, приходилось пить наравне с ними, хотя водка в этом трактире была дрянной, плохо очищенной, со странным привкусом.

Я продолжал изображать из себя внимательного, наивного слушателя, что всегда стимулирует собеседников. Однако когда истопники принялись за свою вечную тему: «роль печного отопления в новейшей Российской истории», я полностью выключился из разговора и погрузился в невеселые думы.

Встреча с Алей разбередила притупившуюся за время разлуки остроту чувств. Одновременно я был и на грани отчаянья, и полон надежд. Ревновал жену неизвестно к кому и готов был плакать от жалости к ней и умиления. Алина беременность пока в сознании никак не связывалась с нашим будущим ребенком, а только с дополнительными трудностями, с которыми ей придется столкнуться.

Короче говоря, в голове у меня была сплошная каша, крепко политая водкой. В кокой-то момент я вдруг осознал, что совершенно пьян. В голове всё плыло. Трактирный зал вместе с посетителями начал качаться. Краешком сознания удалось зацепиться за мысль, что выпил я не так уж и много, чтобы настолько опьянеть.

Решив выйти проветриться, я попытался встать из-за стола, но вдруг всё вокруг меня начало переворачиваться. Я попытался сохранить равновесие, не смог и рухнул наземь. Это было последнее, что я запомнил.

Глава пятнадцатая

Светлая узкая полоса резала глаза и мешала мне спать. Я попытался отвернуться от нее, сделал резкое движение, но тут же что-то жесткое вонзилось в запястья. Я машинально начал выбирать удобную позу, но резкая боль пронзила теперь уже всё тело. Преодолевая похмельную тошноту, я с неимоверными усилиями поднес руку к лицу. Зазвенели цепи – в полутьме я разглядел, что мое запястье охватывает металлический хомут с грубыми заклепками.

Не успев удивиться, я вновь провалился в беспамятство. Второе пробуждение было еще более тягостным. Голова раскалывалась, во рту был вкус ржавого металла, запястья и лодыжки саднило от грубого железа с острыми краями.

Попытка подняться хотя бы на колени не удалась, голова закружилась, и я грохнулся лицом в вонючую солому. Перевернувшись на бок, сколько позволяли оковы, и кое-как устроившись, начал вспоминать, что со мной произошло.

Сознание возвращалось медленно и неохотно. Мне хотелось спрятаться в сон, чтобы ни о чем не думать, чтобы всё плохое прошло само собой. Я так и сделал, после чего некоторое время лежал, мысленно отстраняясь от всего сущего. Но ничего не кончалось, и вернуться в блаженный мир сна и покоя не удалось: солома издавала отвратительный гнилостный запах, всё тело ныло, запястья и щиколотки обдирали стальные кандальные браслеты.

Усилим воли я заставил себя окончательно вернуться к реальности и огляделся. Кругом были какие-то каменные стены, скрытые густой тьмой. Узкая полоска света пробивалась в щель то ли далекой двери, то ли ставни, закрывающей невидимое окно. Слабого освещения едва хватало, чтобы разглядеть ближайшие от меня стены из грубо отесанного камня.

Преодолевая слабость и головокружение, я подполз к стене и сел, привалившись к ней спиной. Теперь стало возможно рассмотреть весь каземат. Это было довольно просторное помещение с низким, нависающим сферическим потолком. Три стены были глухими, в четвертой прорезана маленькая арочная дверь, больше похожая на окно. Руки и ноги у меня оказались скованными толстенными цепями.

«Слава Богу, хоть ядро к ноге не прицепили», – подумал я без особой радости.

Была в эти благословенные, патриархальные времена такая мода – чтобы «колодники» не убежали, им к ножным кандалам приковывали ядро от пушки, которое тащилось при ходьбе следом, затрудняя движения.

В голове постепенно прояснялось, но состояние не улучшалось. Очень хотелось пить. Я пошарил вокруг себя в надежде найти бадейку с водой. Увы, о такой мелочи мои неведомые тюремщики, вероятно, не подумали. Ничего кроме осклизлой от сырости, гнилой соломы нащупать не удалось.

Отдохнув несколько минут, я оперся о стену и, мелодично звеня цепями, встал на ноги и двинулся к дверям. Пройдя несколько шагов, я чуть не споткнулся о кучу тряпья, попавшуюся по дороге. Тряпье зашевелилось и стало приподыматься.

Я остановился, пытаясь разглядеть, что это такое.

– Тебе что надобно, добрый человек? – раздался хорошо поставленный, звучный голос.

– Воды! – прохрипел я, с трудом ворочая распухшим, шершавым языком.

– У меня есть немного, – сказал неразличимый в темноте сосед по узилищу. – А в двери не стучи, всё равно никто не придет…

Человек привстал и протянул мне деревянную кружку с водой. Я жадно выпил ее до дна. Сразу стало легче.

– Спасибо! – поблагодарил я, опускаясь на пол.

Теперь, вблизи, я разглядел его, сколько было возможно при таком освещении. Это был некто, заросший диким волосом и непонятно во что одетый.

«Какой-то протопоп Аввакум», – подумал я. Сосед повернулся ко мне так, что свет от щели в дверях упал на него, и я увидел часть лица, не заросшего бородой: у него были тонкие черты лица и высокий лоб, который не могли скрыть даже дикорастущие космы. Не знаю, возможно мне показалось или это была игра теней, но лицо было совершенно не средневековое.

– За что попали в каземат? – спросил он, в свою очередь разглядывая меня.

Этот вопрос интересовал и меня самого.

«Попал я сюда из-за своей глупой самонадеянности, – подумал я, и обругал себя последними словами. – Решил, что самый умный, вот и вляпался». Однако соседу ответил неопределенно:

– Пока сам не знаю, надеюсь, со временем сообщат. А вы знаете, где мы находимся?

– В Петропавловской крепости, в бастионе.

Я еще раз огляделся, но узнать место, в котором держали под следствием декабристов, а потом сделали музей, не смог.

– Правда? Я когда-то был здесь на экскурсии…

– На чем вы здесь были? – удивленно переспросил сосед.

Я опомнился и пояснил:

– Экскурсия – это что-то вроде сна.

– Ясновидящий, значит? Нашего полку прибыло. Рекомендуюсь, я тоже сижу здесь как колдун.

– Очень хорошо, расколдовывайте двери, и пошли отсюда.

– Увы, мне такое колдовство не под силу.

– А какое под силу?

– Могу из свинца сделать золото или сотворить философский камень…

– Алхимик значит, – разочарованно сказал я. – Лучше если вы были черным магом, тогда хоть польза была бы…

– Вы слышали про алхимию, значит вы из образованных людей? – поинтересовался сосед.

– К сожалению, не из очень, так, серединка на половинку. Но то, что из свинца золото сделать невозможно, знаю наверняка.

– А я сделал, – скромно сообщил сосед. Несмотря на скверное состояние, меня разобрал смех. Только в России возможна такая ситуация: два колодника, валяющиеся на каменном полу, начинают спорить о химических элементах.

– Что я сказал смешного ? – удивленно спросил он.

– Извините, я смеюсь не над вами, просто вспомнил забавный случай. Если вы можете делать золото, то, может быть, сумеете растворить железо в эфире?

Я для наглядности позвенел своими цепями.

– Ну, для этого алхимия не нужна, – с улыбкой в голосе сказал он. Сосед повозился со своими кандалами и вынул из наручников сначала левую, потом правую руку. От такого фокуса у меня захватило дух.

– Вы что фокусник или йог?

– В данном случае скорее кузнец, – хмыкнув, ответил он. Потом пошарил в соломе и протянул мне какой-то инструмент. – Спилите заклепки, и будете распоряжаться своими руками безо всякого колдовства. Только не злоупотребляйте свободой, а то, не ровен час, попадетесь.

Я взял из его рук инструмент, оказавшийся самодельным напильником с редкой крупной насечкой. Вывернув руку, несколько раз шаркнул по браслету. Получилось не очень эффективно, но за несколько часов, запросто можно будет освободиться.

– Пока у меня не хватит сил на такую работу, – сказал я, – да и не худо бы узнать, за что меня сюда засадили, может быть, и так всё обойдется.

У меня появилась иллюзорная надежда, что может быть мое заключение не связано с царем, а попал я в крепость за пьяный дебош, в бессознательном состоянии.

– На это не очень рассчитывайте, – словно услышав мои мысли, задумчиво сказал алхимик. – Сюда просто так не сажают. Мы с вами сидим в каземате Секретной экспедиции, и отсюда два выхода – на плаху или на каторгу. Если до этого, конечно, не замучат пытками до смерти.

– Черт их всех побери, – только и нашелся сказать я, – давайте сюда свой напильник.

Сосед снова протянул мне инструмент и добавил:

– Я бы вам помог, но у меня слабость в членах и от физических усилий начинаются судороги.

О таких симптомах я не слышал. Если он болен эпилепсией, то почему приступы начинаются от физических усилий?

– А при судорогах вас ломает и изо рта идет пена?

– Нет, просто сковывает члены и тянет жилы так, что я не могу пошевелиться от боли.

– Знаете что, давайте-ка, я попробую помочь вам, – предложил я, отдаляя начало борьбы с железом. Спиливать заклепки, выворачивая руки и обдирая о заусенцы запястья, было выше моих сил.

– Как?

– Немного поколдую над вами, если, конечно не возражаете.

Сокамерник не возразил. Я сосредоточился и начал руками водить над его телом. Сначала он лежал спокойно, но через несколько минут его начала бить дрожь. Пришлось прекратить сеанс, тем более что в похмельном состоянии, да еще в казенных веригах много не нашаманишь.

Между тем мелкая дрожь у соседа перешла в тряску. Я испугался, что моя экстрасенсорика спровоцировала приступ. Даже начал успокаивать соседа. Но он вдруг замер и, мне показалось, потерял сознание. Я попытался проверить у него пульс. Почему-то в запястьях он не прослушивался. Я решил нащупать его на шее – пульса не было. Это уже было любопытно. Осталось одно – сердце. Превозмогая брезгливость, я распахнул вонючие лохмотья и приложился ухом к левой стороне груди.

– Извините, сударь, – тихо сказал сосед, стуча зубами, – если вас интересует мое сердце, то слушайте справа.

О том, что такое бывает, я слышал и не очень удивился. Поразило меня другое, билось его сердце как-то не по-человечески. Мне доводилось встречать разные виды аритмии, даже когда у больного работало только два желудочка, и пульс получался «через раз», но всегда была какая-то система. Здесь ее не было или она была очень сложной. Во всяком случае, я ничего не понял: удар – пропуск, три удара – пропуск, удар – три пропуска и так далее, без повторов.

Я оставил грудь в покое и засомневался, человек ли мой сосед.

– Коллега, а вы вообще-то кто, гомо сапиенс или как? – спросил я напрямик.

– Сапиенс, – как эхо повторил он, а потом своим нормальным, звучным голосом добавил, – и немножко гомо.

«Ну, надо же, встретить инопланетянина в Петропавловском каземате», – подумал я и, не удержавшись, поинтересовался:

– Издалека изволили прибыть? – «Инопланетянин» на мой вопрос отвечать не стал.

Вместо этого сообщил, что ему стало значительно лучше.

– Вы не могли бы еще поводить надо мной руками, – попросил он. – От вас исходит какая-то энергия.

Что исходит от моих рук, было загадкой для меня самого. По-моему, из них выходили последние силы. Однако я собрался и еще минут десять колдовал над лежащей ничком фигурой. Пока не сломался. Мышцы рук окончательно одеревенели, и я был уже не в силах держать их разведенными в стороны, чтобы не елозить по больному провисшей кандальной цепью.

– Мне придется отдохнуть, – сказал я и бессильно вытянулся во весь рост, не обращая внимания на боль от царапающих кожу оков. Минут десять мы пролежали рядом, не обмолвившись ни словом.

«А может, он и не врет, что умеет из свинца делать золото», – непонятно почему подумал я. Мускулы постепенно расслаблялись, и на меня навалилась ленивая истома.

– Ну, как вы? – поинтересовался я, когда оказался в силах говорить.

– Удивительно! Не представлял, что мне сможет кто-нибудь помочь. Я почти нормально себя чувствую.

– Ну и, слава Богу, – довольно равнодушно проговорил я. – Про меня этого не скажешь…

– Не отчаивайтесь, – утешил меня «инопланетянин», – вы скоро будете совсем здоровы.

После такого оптимистического заявления, он легко поднялся на ноги, освободился от оков и сделал несколько гимнастических упражнений на растяжку. Я молча наблюдал. Возможно это мнительность или излишняя впечатлительность, но мне показалось, что в осанке, манере стоять и двигаться, было что-то нечеловеческое.

– Как вам это удается? – спросил сосед, плавно перемещаясь по просторному каземату.

– Понятия не имею, – чистосердечно признался я, – как-то само собой получается.

– Вы помогли мне, а теперь я помогу вам, – заявил он своим интеллигентным баритоном и встал передо мной на колени.

Я его сначала неправильно понял и хотел было возразить против такого сверхпочтительного к себе отношения, но когда увидел, что он собирается делать, промолчал. «Инопланетянин» умостился, положил мою закованную руку к себе на колено и начал энергично спиливать напильником заклепку с браслета.

Я с удивлением наблюдал, с какой скоростью примитивный, самодельный инструмент стачивает толстенную стальную десятимиллиметровую заклепку. Работа была поистине ударной. Уже через двадцать минут сосед расковал мне руки и, забрав мои ручные кандалы, начал мудрить над ними, создавая видимость полной их «исправности».

Я, пока он трудился, встал на ноги и, звеня ножной цепью, разминал затекшее тело. Немного взбодрившись, я дошел до входной двери и заглянул в щель, через которую в наше узилище попадал свет. К сожалению, ничего интересного увидеть не удалось – только вдалеке кусок стены какого-то здания.

– Ну что, когда будет темно, может быть, попытаемся сделать отсюда ноги? – предложил я.

Сосед понял, о чем я говорю, но ответил не сразу, а только после долгой паузы, заполненной скрипом обрабатываемого металла:

– Мне еще понадобится ваша помощь, чтобы восстановить силы. Кроме того, нужно закончить дело с человеком.

Несмотря на то, что говорилось это самым обыденным тоном, безо всякой угрозы и нажима, я невольно поежился – меньше всего мне хотел быть этим человеком.

– Если вам очень нужно, то я могу помочь вам уйти одному, – помолчав несколько минут, досказал он.

– Пожалуй, мне тоже не стоит торопиться, интересно бы узнать, кто меня сюда засадил и за что.

– Вот и отлично, – обрадовался сосед. – Мне, возможно, еще понадобится помощь, а шанса встретить такого как вы, может не представиться. Кстати, о золоте я говорил совершенно серьезно. Вы, конечно, ничего не знаете о веществах, которые могут распадаться и переходить из одного состояния в другое?

– Почему не знаю, – ответил я, еле сдерживая напавшую на меня зевоту. – Кое-что знаю, только поверхностно. Вы имеете в виду радиоактивные элементы? – я специально не подгонял свои слова под понятия этого века: интересно было, поймет ли он меня.

– Да? – удивился сосед. – Впервые встречаю человека, который имеет представление о таких вещах. Я, собственно, имею в виду благородные металлы, а не вообще элементы. Кстати, вы их назвали «радиоактивные»? Я такой эпитет не слышал. Вы мне потом объясните, что это такое. Так вот, металлы, да будет вам известно, при определенных условиях, из одного состояния могу переходить в другое…

Тоже мне «инопланетянин», не слышал о радиации, успел подумать я, проваливаясь в тяжелый, глухой сон.

Не знаю, сколько времени я проспал, часов у меня с собой не было. Вырвали меня из объятий Морфея резкий свет и скрип отворяемой двери. Я открыл глаза, но остался лежать, наблюдая за караулом, посетившим нашу юдоль печали.

Сосед, кряхтя и охая, встал, звеня тяжкими оковами. Мне пришлось последовать его примеру. Вошедший с ним офицер, брезгливо нас осмотрел и заторопился к выходу. После его исчезновения, два солдата внесли в камеру зловонную деревянную бадью, и мы с сокамерником вынуждены были отправлять естественные потребности под их бдительным присмотром. Дождавшись окончания наших «туалетных процедур», парашу вынесли. Перед тем как запереть дверь, в каземат на несколько секунд заскочил пожилой сержант и, оставив у входа жбанчик с водой и два куска хлеба, быстро ретировался на свежий воздух.

Сон освежил меня, и как только «посетители» удалились, я впился зубами в тюремную пайку. Со своим куском я расправился в считанные мгновения, которые были прекрасны, как и свежий, хорошо пропеченный хлеб. Сосед подошел к дверям и, лишь отпив из жбана несколько глотков воды, вернулся на старое место.

– Почему вы не едите? – спросил я, не без тайного умысла.

– Я ем по утрам, когда приносят кашу.

– Вы не против, я съем ваш кусок хлеба? – опять спросил я, не в силах глядеть на валяющуюся в соломе краюшку.

– Извольте.

Не церемонясь, я завладел вожделенной пищей и теперь уже с чувством, не торопясь, съел хлеб, запивая его водой. Вторая порция почти утолила голод.

– Больше гостей не будет? – поинтересовался я, кончив жевать.

– Нет, следующий караул придет утром. Можете снимать цепи.

Я вышел на самое освещенное место и рассмотрел хитроумный муляж заклепок, который соорудил мой алхимик. Всё было просто и убедительно, только при тщательном осмотре можно было заметить подделку. Теперь, чтобы освободиться, нужно было просто вынуть их из гнезд.

Сняв оковы, я, по примеру соседа, принялся делать гимнастические упражнения, чтобы привести в норму ноющее, ватное тело. Через полчаса, взмокнув, наконец, почти пришел в себя. Сокамерника мой пример не вдохновил, и он наблюдал за моими действиями лежа.

– Ну, вот, теперь я готов к труду и обороне, – сообщил я ему, присаживаясь рядом.

– Вы не очень устали? – спросил он, смущенно покашливая.

– Напротив.

– Мне неловко просить, но ни могли бы вы повторить свой давешний сеанс?

– Конечно, повторю. Ложитесь и расслабьтесь. – Сосед вытянулся на гнилой соломе, и я начал делать над ним пассы, концентрируясь на своих руках.

– Ну, как успехи? – поинтересовался я, не замечая никакой его реакции.

– Странно, но я в этот раз ничего не чувствую, – ответил он.

Я задумался. В прошлый сеанс я делал то же самое, но руки у меня были соединены цепью. Наверное, получался некий магнитный контур…

– Тогда давайте попробуем по-старому.

Я надел свои вериги и, разведя руки на ширину кандальной цепи, продолжил лечение. Первый же пасс заставил тело пациента конвульсивно дернуться, ну а дальше всё пошло по старому сценарию. Соседа трясло и колотило, он прямо-таки извивался на полу.

Экстрасенс тоже катастрофически быстро терял силы. Опять всё тело налилось усталостью, руки занемели, и цепь между ними начала провисать. Минут за десять я совершенно измочалился и опустился рядом с больным. Теперь трясло уже не только его, но и меня. Он же вдруг вскочил на ноги и, как в прошлый раз, начал метаться по каземату. Пронаблюдав несколько минут за его странными телодвижениями, я опять провалился в тяжелый сон.