Василий Теркин. Стихотворения

Александр Трифонович Твардовский

Василий Тёркин. Стихотворения

© Твардовский А.Т., насл., 2019

© Ил. на обл. Савченков И. Ю., 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Стихотворения

Родное

Дорог израненные спины,Тягучий запах конопли…Передо мной знакомые картиныИ тихий вид родной земли…Я вижу – в сумерках осеннихПриютом манят огоньки.Иду в затихнувшие сени,Где пахнет залежью пеньки.На стенке с радостью заметитьЛюблю приклеенный портрет.И кажется, что тихо светитВ избе какой-то новый свет.Еще с надворья тянет летом,Еще не стихнул страдный шум…Пришла «Крестьянская газета»,Как ворох мужиковских дум.А проскрипит последним возомУборка хлеба на полях —И осень закует морозомВ деревне трудовой размах.Придет зима. Под шум метелейВ читальне, в радостном тепле,Доклад продуманный застелетСтаринку темную в селе…А за столом под шум газетныйУлыбки вспыхнут в бородах,Прочтя о разностях на свете,О дальних шумных городах.1926

Матери

Я помню осиновый хуторИ детство – разбегом коня…Я помню, ты каждое утроКорову пасла за меня.Покуда я спал, улыбаясь,С сухим армяком в головах,Ты – тихая и простая —Корову кормила в кустах…Ногами росу обсыпала,Сбирала грибы на заре…А с солнышком все просыпалосьНа вызолоченном дворе.И шел я на позднюю смену,Спешила ты печь затоплять…И пахло подкошенным сеном,И тихо дымились поля.1927

«Кружились белые березки…»

Кружились белые березки,Платки, гармонь и огоньки.И пели девочки-подросткиНа берегу своей реки.И только я здесь был не дома,Я песню узнавал едва.Звучали как-то по-иномуСовсем знакомые слова.Гармонь играла с перебором,Ходил по кругу хоровод,А по реке в огнях, как город,Бежал красавец пароход.Веселый и разнообразный,По всей реке, по всей странеОдин большой справлялся праздник,И петь о нем хотелось мне.Петь, что от края и до края,Во все концы, во все края,Ты вся моя и вся родная,Большая родина моя.1936

Мать и сын

На родного сынаМолча смотрит мать.Что бы ей такоеСыну пожелать?Пожелать бы счастья —Да ведь счастлив он.Пожелать здоровья —Молод и силен.Попросить, чтоб дольшеПогостил в дому, —Человек военный,Некогда ему.Попросить, чтоб толькоМать не забывал, —Но ведь он ей письмаС полюса писал.Чтоб не простудиться,Дать ему совет?Да и так уж больноСын тепло одет.Указать невесту —Где уж! Сам найдет.Что бы ни сказала —Ясно наперед.На родного сынаМолча смотрит мать.Нечего как будтоПожелать, сказать.Верит – не напрасноСын летать учен.Как ему беречься, —Лучше знает он.Дело, что полегче,Не ему под стать.Матери, да чтобыЭтого не знать!Он летал далеко,Дальше полетит.Трудно – перетерпит.Больно – промолчит.А с врагом придетсяВстретиться в бою —Не отдаст он даромГолову свою.Матери – да чтобыЭтого не знать…На родного сынаМолча смотрит мать.1937

«Велика страна родная…»

Велика страна родная,Так раскинулась она,Что и впрямь – война инаяДля нее как не война.Но в любой глухой краине,Но в любой душе роднойСтолько связано отнынеС этой, может, не войной.Пусть прибитый той зимоюСлед ее травой порос,И прибой залива моетКорни сосен и берез,Пусть в тот край вернулись птицы,И пришло зверье в леса,И за старою границейДень обычный начался, —Там…Там, в боях полубезвестных,В сосняке болот глухих,Смертью храбрых, смертью честныхПали многие из них.1941

«Пускай до последнего часа расплаты…»

Пускай до последнего часа расплаты,До дня торжества – недалекого дня —И мне не дожить, как и многим ребятам,Что были нисколько не хуже меня.Я долю свою по-солдатски приемлю,Ведь если бы смерть выбирать нам, друзья,То лучше, чем смерть за родимую землю,И выбрать нельзя.1941

Рассказ танкиста

Был трудный бой. Все нынче, как спросонку,И только не могу себе простить:Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,А как зовут, забыл его спросить.Лет десяти-двенадцати. Бедовый,Из тех, что главарями у детей,Из тех, что в городишках прифронтовыхВстречают нас, как дорогих гостей,Машину обступают на стоянках,Таскать им воду ведрами – не труд,Приносят мыло с полотенцем к танкуИ сливы недозрелые суют…Шел бой за улицу. Огонь врага был страшен,Мы прорывались к площади вперед.А он гвоздит – не выглянуть из башен, —И черт его поймет, откуда бьет.Тут угадай-ка, за каким домишкойОн примостился, – столько всяких дыр,И вдруг к машине подбежал парнишка:– Товарищ командир, товарищ командир!Я знаю, где их пушка. Я разведал…Я подползал, они вон там, в саду…– Да где же, где?… – А дайте я поедуНа танке с вами. Прямо приведу.Что ж, бой не ждет. – Влезай сюда, дружище!И вот мы катим к месту вчетвером.Стоит парнишка – мины, пули свищут,И только рубашонка пузырем.Подъехали. – Вот здесь. – И с разворотаЗаходим в тыл, и полный газ даем.И эту пушку, заодно с расчетом,Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозем.Я вытер пот. Душила гарь и копоть:От дома к дому шел большой пожар.И, помню, я сказал: – Спасибо, хлопец! —И руку, как товарищу, пожал…Был трудный бой. Все нынче, как спросонку.И только не могу себе простить:Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,Но как зовут, забыл его спросить.1941

«Отцов и прадедов примета…»

Отцов и прадедов примета, —Как будто справдилась она:Таких хлебов, такого летаНе год, не два ждала война.Как частый бор, колосовыеШумели глухо над землей.Не пешеходы – верховыеВо ржи скрывались с головой.И были так густы и строгиХлеба, подавшись грудь на грудь,Что, по пословице, с дорогиУжу, казалось, не свернуть.И хлеба хлеб казался гуще,И было так, что год хлебовБыл годом клубней, землю рвущих,И годом трав в лугах и пущах,И годом ягод и грибов.Как будто все, что в почве было, —Ее добро, ее тепло —С великой щедростью и силойРостки наружу выносило,В листву, в ботву и колос шло.В свой полный цвет входило лето,Земля ломилась, всем полна…Отцов и прадедов примета, —Как будто справдилась она:Гром грянул – началась война…1942

У славной могилы

Нам памятна каждая пядьИ каждая наша приметаЗемли, где пришлось отступатьВ пыли сорок первого лета.Но эта опушка боркаОсобою памятью свята:Мы здесь командира полкаВ бою хоронили когда-то.Мы здесь для героя отца,Меняясь по двое, спешилиГотовый окопчик бойцаУстроить поглубже, пошире.В бою – как в бою. Под огнемКопали, лопатой сапернойВ песке рассекая с трудомСосновые желтые корни.И в желтой могиле на днеМы хвои зеленой постлали,Чтоб спал он, как спят на войнеВ лесу на коротком привале.Прости, оставайся, родной!..И целых и долгих два годаПод этой смоленской соснойСвоих ожидал ты с восхода.И ты не посетуй на нас,Что мы твоей славной могилеИ в этот, и в радостный часНе много минут посвятили.Торжествен, но краток и строгСалют наш и воинский рапорт.Тогда мы ушли на восток,Теперь мы уходим на запад.Над этой могилой скорбя,Склоняем мы с гордостью знамя:Тогда оставляли тебя,А нынче, родимый, ты с нами.1943

«В пилотке мальчик босоногий…»

В пилотке мальчик босоногийС худым заплечным узелкомПривал устроил на дороге,Чтоб закусить сухим пайком.Горбушка хлеба, две картошки —Всему суровый вес и счет.И, как большой, с ладони крошкиС великой бережностью – в рот.Стремглав попутные машиныПроносят пыльные борта.Глядит, задумался мужчина.– Сынок, должно быть, сирота?И на лице, в глазах, похоже, —Досады давнишняя тень.Любой и каждый все про то же,И как им спрашивать не лень.В лицо тебе серьезно глядя,Еще он медлит рот открыть.– Ну, сирота. – И тотчас: – Дядя,Ты лучше дал бы докурить.1943

«В поле, ручьями изрытом…»

В поле, ручьями изрытом,И на чужой сторонеТем же родным, незабытымПахнет земля по весне:Полой водой и – нежданно —Самой простой, полевойТравкою той безымянной,Что и у нас под Москвой.И, доверяясь примете,Можно подумать, что нетНи этих немцев на свете,Ни расстояний, ни лет.Можно сказать: неужелиПравда, что где-то вдалиЖены без нас постарели,Дети без нас подросли?…1945

«Перед войной, как будто в знак беды…»

Перед войной, как будто в знак беды,Чтоб легче не была, явившись в новости,Морозами неслыханной суровостиПожгло и уничтожило сады.И тяжко было сердцу удрученномуСредь буйной видеть зелени инойТорчащие по-зимнему, по-черномуДеревья, что не ожили весной.Под их корой, как у бревна отхлупшею,Виднелся мертвенный коричневый нагар.И повсеместно избранные, лучшиеПостиг деревья гибельный удар…Прошли года. Деревья умерщвленныеС нежданной силой ожили опять,Живые ветки выдали, зеленые…Прошла война. А ты все плачешь, мать.1945

Я убит подо Ржевом

Я убит подо Ржевом,В безымянном болоте,В пятой роте, на левом,При жестоком налете.Я не слышал разрыва,И не видел той вспышки, —Точно в пропасть с обрыва —И ни дна, ни покрышки.И во всем этом мире,До конца его дней,Ни петлички, ни лычкиС гимнастерки моей.Я – где корни слепыеИщут корма во тьме;Я – где с облаком пылиХодит рожь на холме;Я – где крик петушиныйНа заре по росе;Я – где ваши машиныВоздух рвут на шоссе;Где травинку к травинкеРечка травы прядет, —Там, куда на поминкиДаже мать не придет.Подсчитайте, живые,Сколько сроку назадБыл на фронте впервыеНазван вдруг Сталинград.Фронт горел, не стихая,Как на теле рубец.Я убит и не знаю —Наш ли Ржев наконец?Удержались ли нашиТам, на Среднем Дону?…Этот месяц был страшен,Было все на кону.Неужели до осениБыл за ним уже Дон,И хотя бы колесамиК Волге вырвался он?Нет, неправда! ЗадачиТой не выиграл враг!Нет же, нет! А иначе,Даже мертвому, – как?И у мертвых, безгласных,Есть отрада одна:Мы за родину пали,Но она – спасена.Наши очи померкли,Пламень сердца погас.На земле на проверкеВыкликают не нас.Нам свои боевыеНе носить ордена.Вам все это, живые.Нам – отрада одна:Что недаром боролисьМы за родину-мать.Пусть не слышен наш голос, —Вы должны его знать.Вы должны были, братья,Устоять, как стена,Ибо мертвых проклятье —Эта кара страшна.Это грозное правоНам навеки дано, —И за нами оно —Это горькое право.Летом, в сорок втором,Я зарыт без могилы.Всем, что было потом,Смерть меня обделила.Всем, что, может, давноВсем привычно и ясно.Но да будет оноС нашей верой согласно.Братья, может быть, выИ не Дон потеряли,И в тылу у МосквыЗа нее умирали.И в заволжской далиСпешно рыли окопы,И с боями дошлиДо предела Европы.Нам достаточно знать,Что была несомненноТам последняя пядьНа дороге военной.Та последняя пядь,Что уж если оставить,То шагнувшую вспятьНогу некуда ставить.Та черта глубины,За которой вставалоИз-за вашей спиныПламя кузниц Урала.И врага обратилиВы на запад, назад.Может быть, побратимы,И Смоленск уже взят?И врага вы громитеНа ином рубеже,Может быть, вы к границеПодступили уже!Может быть… Да исполнитсяСлово клятвы святой! —Ведь Берлин, если помните,Назван был под Москвой.Братья, ныне поправшиеКрепость вражьей земли,Если б мертвые, павшиеХоть бы плакать могли!Если б залпы победныеНас, немых и глухих,Нас, что вечности преданы,Воскрешали на миг, —О, товарищи верные,Лишь тогда б на войнеВаше счастье безмерноеВы постигли вполне.В нем, том счастье, бесспорнаяНаша кровная часть,Наша, смертью оборванная,Вера, ненависть, страсть.Наше все! Не слукавилиМы в суровой борьбе,Все отдав, не оставилиНичего при себе.Все на вас перечисленоНавсегда, не на срок.И живым не в упрекЭтот голос наш мыслимый.Братья в этой войне,Мы различья не знали:Те, что живы, что пали, —Были мы наравне.И никто перед намиИз живых не в долгу,Кто из рук наших знамяПодхватил на бегу,Чтоб за дело святое,За Советскую властьТак же, может быть, точноШагом дальше упасть.Я убит подо Ржевом,Тот еще под Москвой.Где-то, воины, где вы,Кто остался живой?В городах миллионных,В селах, дома в семье?В боевых гарнизонахНа не нашей земле?Ах, своя ли, чужая,Вся в цветах иль в снегу…Я вам жить завещаю, —Что я больше могу?Завещаю в той жизниВам счастливыми бытьИ родимой отчизнеС честью дальше служить.Горевать – горделиво,Не клонясь головой,Ликовать – не хвастливоВ час победы самой.И беречь ее свято,Братья, счастье свое —В память воина-брата,Что погиб за нее.1945–1946

В тот день, когда окончилась война

В тот день, когда окончилась войнаИ все стволы палили в счет салюта,В тот час на торжестве была однаОсобая для наших душ минута.В конце пути, в далекой стороне,Под гром пальбы прощались мы впервыеСо всеми, чтó погибли на войне,Как с мертвыми прощаются живые.До той поры в душевной глубинеМы не прощались так бесповоротно.Мы были с ними как бы наравне,И разделял нас только лист учетный.Мы с ними шли дорогою войныВ едином братстве воинском до срока,Суровой славой их озарены,От их судьбы всегда неподалеку.И только здесь, в особый этот миг,Исполненный величья и печали,Мы отделялись навсегда от них:Нас эти залпы с ними разлучали.Внушала нам стволов ревущих сталь,Что нам уже не числиться в потерях.И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,Заполненный товарищами берег.И, чуя там сквозь толщу дней и лет,Как нас уносят этих залпов волны,Они рукой махнуть не смеют вслед,Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.Вот так, судьбой своею смущены,Прощались мы на празднике с друзьямиИ с теми, что в последний день войныЕще в строю стояли вместе с нами;И с теми, что ее великий путьПройти смогли едва наполовину;И с теми, чьи могилы где-нибудьЕще у Волги обтекали глиной;И с теми, что под самою МосквойВ снегах глубоких заняли постели,В ее предместьях на передовойЗимою сорок первого; и с теми,Что, умирая, даже не моглиРассчитывать на святость их покояПоследнего, под холмиком земли,Насыпанным нечуждою рукою.Со всеми – пусть не равен их удел, —Кто перед смертью вышел в генералы,А кто в сержанты выйти не успел:Такой был срок ему отпущен малый.Со всеми, отошедшими от нас,Причастными одной великой сениЗнамен, склоненных, как велит приказ, —Со всеми, до единого со всемиПростились мы. И смолкнул гул пальбы,И время шло. И с той поры над нимиБерезы, вербы, клены и дубыВ который раз листву свою сменили.Но вновь и вновь появится листва,И наши дети вырастут и внуки,А гром пальбы в любые торжестваНапомнит нам о той большой разлуке.И не затем, что уговор храним,Что память полагается такая,И не затем, нет, не затем одним,Что ветры войн шумят, не утихая.И нам уроки мужества даныВ бессмертье тех, что стали горсткой пыли.Нет, даже если б жертвы той войныПоследними на этом свете были, —Смогли б ли мы, оставив их вдали,Прожить без них в своем отдельном счастье,Глазами их не видеть их землиИ слухом их не слышать мир отчасти?И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,В конце концов у смертного порога,В себе самих не угадать себеИх одобренья или их упрека?Что ж, мы – трава? Что ж, и они – трава?Нет. Не избыть нам связи обоюдной.Не мертвых власть, а власть того родства,Что даже смерти стало неподсудно.К вам, павшие в той битве мировойЗа наше счастье на земле суровой,К вам, наравне с живыми, голос свойЯ обращаю в каждой песне новой.Вам не услышать их и не прочесть.Строка в строку они лежат немыми.Но вы – мои, вы были с нами здесь,Вы слышали меня и знали имя.В безгласный край, в глухой покой земли,Откуда нет пришедших из разведки,Вы часть меня с собою унеслиС листка армейской маленькой газетки.Я ваш, друзья, – и я у вас в долгу,Как у живых, – я так же вам обязан.И если я, по слабости, солгу,Вступлю в тот след, который мне заказан,Скажу слова без прежней веры в них,То, не успев их выдать повсеместно,Еще не зная отклика живых,Я ваш укор услышу бессловесный.Суда живых не меньше павших суд.И пусть в душе до дней моих скончаньяЖивет, гремит торжественный салютПобеды и великого прощанья.1948

«Как только снег начнут буравить…»

Как только снег начнут буравитьРучьи апреля вдоль дорог,Опять весна тебе представитВсех весен прожитых урок.В набитой густо ржавой пенеНельзя и нынче не узнатьВсех вод сбежавших нетерпенье,Не возвращающихся вспять.В цветенье голых верб, орешинИ ольх над полой ширью рекВновь постигаешь, как поспешенКрутой поры кипучий бег.Как чуток ветки сон сторожкий.Лучом пригретые едва,Отдать дымок спешат сережки,Пока спеленута листва.Как быстры смены, кратки сроки:Еще в овражке снег приник,А по сухой уже дорогеВ пыли несется грузовик.И позади зимы остатки.Машина с воем воздух рвет.На ней березки для посадки,И почки тронутся вот-вот…1949

Их памяти

1Живым – живое в этой жизни краткой,Но каждый в вечность уходящий час,Но каждый камень нашей мирной кладки,Но каждый колос, что растет для насИ зреет на полях необозримых,Но каждый отзвук радиоволны —Все память о товарищах родимых,Когда-то не вернувшихся с войны.Расставшись, мы не стали им чужимиСреди забот и новых дел своих.Но если б мы одной лишь скорбью жили,Мы были б нынче недостойны их.2Он пал за мир – так сказано о нем,Так мы тебя о сыне извещали.Мы жизнью нашей, нашим светлым днемТвоей святой обязаны печали.И мы всегда в долгу перед тобой, —Коль не страдаем памятью короткой, —Перед тобой, перед его вдовой,И перед каждой долею сиротской.И мы тебя с волненьем узнаемНа торжествах и в мирном свете буден.Вот мать того, кто пал в бою с врагомЗа жизнь, за нас. Снимите шапки, люди!3Проходит срок и боли и кручине,И ты уже за жизнью трудовой,За вдовьей думой о семье, о сынеНе ждешь вестей от почты полевой.Но так же, как и в горькую годину,Мы славим подвиг павшего в бою.А подвиг тот – он твой наполовину,Ты половину вынесла свою.Ты рядом шла, сражалась вместе с нами,И ныне с нами ты в строю, вдова.Священная годов минувших памятьДа будет в новом подвиге жива!1949–1951

22 июня 1941 года

Все, все у сердца на счету,Все стало памятною метой.Стояло юное, в цвету,Едва с весной расставшись, лето;Стояла утренняя тишь,Был смешан с медом воздух сочный;Стекала капельками с крышРоса по трубам водосточным;И рог пастуший в этот час,И первый ранний запах сена…Все, все на памяти у нас,Все до подробностей бесценно:Как долго непросохший садДержал прохладный сумрак тени;Как затевался хор скворчат —Весны вчерашней поколенья;Как где-то радио в домуВ июньский этот день вступалоЕще не с тем, о чем емуВещать России предстояло;Как у столиц и деревеньТекло в труде начало суток;Как мы теряли этот деньИ мир – минуту за минутой;Как мы вступали за черту,Где труд иной нам был назначен, —Все, все у мира на счету,И счет доныне не оплачен.Мы так простились с мирным днем,И нам в огне страды убойнойОт горькой памяти о немЧетыре года было больно.Нам так же больно и теперь,Когда опять наш день в расцвете,Всей болью горестных потерь,Что не вернуть ничем на свете.У нас в сердцах та боль жива,И довоенной нашей былиМы даже в пору торжестваНе разлюбили, не забыли.Не отступили ни на пядьОт нашей заповеди мира:Не даст солгать вдова иль мать,Чьи души горе надломило…Во имя счастья всех людейПолны мы воли непреклонной —В годах, в веках сберечь наш день,Наш мирный день, июнь зеленый.1950

Сыну погибшего воина

Солдатский сын, что вырос без отцаИ раньше срока возмужал заметно,Ты памятью героя и отцаНе отлучен от радостей заветных.Запрета он тебе не положилСвоим посмертным образом суровымНа то, чем сам живой с отрадой жил,Что всех живых зовет влекущим зовом…Но если ты, случится как-нибудь,По глупости, по молодости раннейРешишь податься на постыдный путь,Забыв о чести, долге и призванье:Товарища в беде не поддержать,Во чье-то горе обратить забаву,В труде схитрить. Солгать. Обидеть мать.С недобрым другом поравняться славой, —То прежде ты – завет тебе один, —Ты только вспомни, мальчик, чей ты сын.1949–1951

Жестокая память

Повеет в лицо, как бывало,Соснового леса жарой,Травою, в прокосах обвялой,Землей из-под луга сырой.А снизу, от сонной речушки,Из зарослей – вдруг в тишине —Послышится голос кукушки,Грустящей уже о весне.Июньское свежее лето,Любимая с детства пора.Как будто я встал до рассвета,Скотину погнал со двора.Я все это явственно помню:Росы ключевой холодок,И утро, и ранние полдни —Пастушеской радости срок;И солнце, пекущее спину,Клонящее в сон до беды,И оводов звон, что скотинуВгоняют, как в воду, в кусты;И вкус горьковато-медовый, —Забава ребячьей поры, —С облупленной палки лозовойДушистой, прохладной мездры,И все это юное лето,Как след на росистом лугу,Я вижу. Но памятью этойОдною вздохнуть не могу.Мне память иная подробноСвои предъявляет права.Опять маскировкой окопнойОбвялая пахнет трава.И запах томительно тонок,Как в детстве далеком моем,Но с дымом горячих воронокОн был перемешан потом;С угарною пылью походаИ солью солдатской спины.Июль сорок первого года,Кипящее лето войны!От самой черты пограничной —Сражений грохочущий вал.Там детство и юность вторичноЯ в жизни моей потерял…Тружусь, и живу, и старею,И жизнь до конца дорога,Но с радостью прежней не смеюСмотреть на поля и луга;Росу обивать молодуюНа стежке, заметной едва.Куда ни взгляну, ни пойду я —Жестокая память жива.И памятью той, вероятно,Душа моя будет больна,Покамест бедой невозвратнойНе станет для мира война.1951

В те дни за границей

В те дни за границей,          в исходе последних сражений,В пыли разрушений,          в обвиснувших дымах пожаров,С невиданной силой          в цвету бушевали сирени,Каких у себя          мы нигде не видали, пожалуй.Султаны их были          крупней и как будто мясистей,Породистей были          округлые пышные купы,Хотя и казалось,          что наши нежней и душистейНа родине нашей —          к востоку от речки Шешупы.Но эти ломились,          из зимнего вырвавшись плена,По всем городам, деревням,          по садам, магистралям,То красной, то белой          клубились могучею пенойУ целых домов          и задымленных, черных развалин.Казалось, они          не цвели уже годы и годыИ, голые ветви свои          простирая уныло,Стояли и нашего именно          ждали прихода,Чтоб сразу раскрыться          со всей затаенною силой.Иные кусты          у какой-нибудь кирхи иль дачи,По бровкам дорог,          у садовых оград сотрясенныхХватило огнем,          привалило щебенкой горячей,Отбросило в пыль,          под колеса машин многотонных…И теплый, густой,          опьяняющий запах сирени,Живой и посохшей,          завяленной жаром жестоким,Стоял и стоял          надо всею Европой весеннейИ с запахом трупов мешался,          не менее стойким…В те дни за границей          нам думать и верить хотелось,Что грохот войны          отгремит над землею усталойИ годы вернут          ее мирную свежесть и целость,А бомбы и пушки          громить ее больше не станут…Кто-кто, а уж мы-то          имели особое правоО мире мечтать          для себя и иных поколений,Затем, что войну          мы прошли не для воинской славы,Затем, что весной          на земле расцветают сирени.1951

Признание

Я не пишу давно ни строчкиПро малый срок весны любой;Про тот листок из зимней почки,Что вдруг живет, полуслепой;Про дым и пух цветенья краткий,Про тот всегда нежданный день,Когда отметишь без оглядки,Что отошла уже сирень;Не говорю в стихах ни словаПро беглый век земных красот,Про запах сена молодого,Что дождик мимо пронесет,Пройдясь по скошенному лугу;Про пенье петушков-цыплят,Про журавлей, что скоро к югуНад нашим летом пролетят;Про цвет рябиновый заката,Про то, что мир мне все больней,Прекрасный и невиноватыйВ утрате собственной моей;Что доля мне теперь иная,Иной, чем в юности, удел, —Не говорю, не сочиняю.Должно быть – что ж? – помолодел!Недаром чьими-то устамиУж было сказано давноО том, что молодость с годамиПриходит. То-то и оно.1951

«Ветер какой – ты слышишь?…»

Ветер какой – ты слышишь? —Как раскачал дубы:Желуди по железной крыше —Грохот ночной пальбы.Горький загул погодыВ поздней безлюдной мгле,Словно всей жизни годы,Гонит листву по земле.Друг мой, такой далекий,Где там забыться сном:В этой ночи глубокойМне без тебя одиноко,Как одному под огнем…1954

«Снега потемнеют синие…»

Снега потемнеют синиеВдоль загородных дорог,И воды зайдут низинамиВ прозрачный еще лесок.Недвижной гладью прикинутся,И разом – в сырой ночиВ поход отовсюду ринутся,Из русел выбив ручьи.И, сонная, талая,Земля обвянет едва,Листву прошивая старую,Пойдет строчить трава.И с ветром нежно-зеленаяОльховая пыльца,Из детских лет донесенная,Как тень, коснется лица.И сердце почует заново,Что свежесть поры любойНе только была да канула,А есть и будет с тобой.1955

«Ты дура, смерть: грозишься людям…»

Ты дура, смерть: грозишься людямСвоей бездонной пустотой,А мы условились, что будемИ за твоею жить чертой.И за твоею мглой безгласной,Мы – здесь, с живыми заодно.Мы только врозь тебе подвластны, —Иного смерти не дано.И, нашей связаны порукой,Мы вместе знаем чудеса:Мы слышим в вечности друг другаИ различаем голоса.И как бы ни был провод тонок —Между своими связь жива.Ты это слышишь, друг-потомок?Ты подтвердишь мои слова?…1955

Моим критикам

Всё учить вы меня норовите,Преподать немудреный совет,Чтобы пел я, не слыша, не видя,Только зная: что можно, что нет.Но нельзя не иметь мне в расчете,Что потом, по прошествии лет,Вы же лекцию мне и прочтете:Где ж ты был, что ж ты видел, поэт?…1956

«Не знаю, как бы я любил…»

Не знаю, как бы я любилВесь этот мир, бегущий мимо,Когда б не убыль прежних сил,Не счет годов необратимый.Не знаю, как горел бы жарМоей привязанности кровной,Когда бы я не подлежал,Как все, отставке безусловной.Тогда откуда бы взяласьВ душе, вовек неомраченной,Та жизни выстраданной сласть,Та вера, воля, страсть и власть,Что стоит мук и смерти черной.1957